скачать книгу бесплатно
– А как ты назовешь эту картину?
Живописец отошел на два шага от мольберта и окинул взглядом свое творение. Он как будто впервые любовался им. Яркое солнце отражалось своими бесчисленными лучами от неповторимых мазков художника, и картина светилась теплым разноцветьем, отдаленно напоминающим искусно выполненные церковные витражи.
– Она будет называться «Рука Марии», святой отец! – удовлетворенно воскликнул Курт.
Он весь светился от радостного возбуждения…
Генрих Готвальд медленно шел домой. Он рассеянно кивал на приветствия проходивших мимо горожан и так глубоко задумался, что прошел мимо собственного дома. Священник мучительно вспоминал – где же он видел сюжет картины художника? И только поздно вечером, ложась спать, он, наконец, вспомнил. Генрих был так впечатлен исповедью одного прихожанина, вернувшегося с войны, что после нее по ночам преследовали мучительные, страшные явления. И этот сон с Пресвятой Девой Марией был словно долгожданным освобождением для его мятущейся души…
Курт Бремер вздохнул и встал со стула из черного дерева. Он помнил наказ матери перед ее смертью. Однако желающих купить этот огромный замок не находилось. Лишь однажды приехал какой-то незнакомец, маленький, с длинным горбатым носом, черноволосый, похожий то ли на цыгана, то ли на еврея человек; походив по владениям Курта, он внимательно всё осмотрел, цокал языком, что-то бормоча себе под нос, но, в конце концов, так и удалился, ничего не пообещав удрученному художнику.
Накопления Бремера стремительно таяли. Он привез с собою из Саксонии с десяток картин и не смог пока продать ни одной. Местные жители с опаской и недоверием отнеслись к молодому хозяину таинственного замка, который находился в некотором отдалении от скопления красных черепичных крыш. Когда Курт поднимался на самый верх своих остроконечных башен, весь небольшой городок внизу лежал перед ним, как на ладони. Он был чуть больше, и даже красивей, чем его родное местечко в Саксонии. Но там остались друзья, и Курт скучал по ним. Он надеялся вернуться назад с хорошими деньгами от продажи замка и тогда уже осуществить свою мечту об учебе в Кёльнском университете.
А здесь художник никак не мог даже подружиться с кем-то. Молва о приехавшем наследнике быстро облетела весь город и стала на целую неделю предметом шушуканья местных жителей.
Когда Курт вечерами заходил в полуподвал большой пивной, все оборачивались на него, и как по команде в задымленном зале наступала тишина. Художник подходил к свободному столу, сопровождаемый многочисленными взглядами, заказывал кружку доброго баварского пива и, не спеша, потягивал ароматный напиток.
За его стол никто не садился.
Однажды слегка захмелевшему Курту надоело это холодное отношение горожан, и он с досадой воскликнул, опустив на стол с громким стуком пустую кружку.
– Ну что за люди здесь живут! Не с кем даже словом перекинуться!
Людской гул в мгновенье ока смолк. Все обернулись на Бремера и ждали, что же он скажет дальше. Курт не унимался.
– Кто сядет за мой стол и выпьет хотя бы кружку пива? А? Или у вас тут так принято относиться к приезжим?
Все молчали.
– Я Курт Бремер из Саксонии! Художник по профессии, который никому в жизни не причинил никакого вреда! Почему со мной никто не разговаривает? Ответьте мне, будьте так добры!
В углу большого зала послышался небольшой шум. Пожилой баварец с пышной седой бородой, отодвинув стул, поднялся и подошел к Курту:
– Ты, быть может, и не причинил, – слегка наклонился он, опираясь ладонями на стол, – а вот твой предок нам надолго запомнится, гори он в аду вечным пламенем!
Курт побледнел.
– Что же он такого натворил здесь? – воскликнул он с гневом. – Почему все говорят об этом загадками? И никто толком не объяснит мне, в чем его вина?
– А разве твои родители не рассказывали тебе об этом? – спросил седобородый.
– Нет! Мой отец погиб на фронте, когда мне было полтора года, а мать так и ничего не говорила про гроссфатера…
– Ну и хорошо! – выпрямился пожилой баварец. – Лучше не знать тебе про это!
Курт от злости сжал кулаки и, чуть было, не кинулся вслед уходящему старику, как сбоку его тихо окликнул молодой черноволосый человек:
– Не кипятись, саксонец! Ты, я слышал, художник? Да?
Курт с облегчением повернулся к парню:
– Да. А откуда ты знаешь это?
– Так рассказывали, что ты картины свои привез и пытаешься их продать. Я, кстати, тоже художник.
Курт впервые за долгое время улыбнулся:
– Ну, наконец-то встретил здесь родственную душу! Можно я сяду за твой стол?
– Садись, – черноволосый парень подвинулся на скамье, уступая Бремеру место.
– Два пива, кельнер! – радостно крикнул Курт в глубину зала.
В зале зашумели. Из отрывков многочисленных реплик ухо саксонца отчетливо выхватило чье-то странное замечание.
– Ну вот, наш художник Ад дождался родственничка служителя ада! Достойная пара друзей!
Курт Бремер, пошатываясь от выпитого пива, брел к своему замку. Яркая ночная луна освещала узкую тропинку, полого поднимающуюся по склону вверх. Причудливые очертания больших деревьев были неестественно желтого цвета, совсем другие, нежели днем, при ярком солнечном свете, и Курту в эту минуту казалось, что он идет по совершенно другой дороге.
– И что я сегодня так напился? – бормотал он с глуповатой ухмылкой на лице, – ноги как будто ватные стали… а еще идти вверх с полкилометра… ох!
Курт взмахнул руками и неуклюже завалился на бок. Секундой раньше его левая нога соскользнула с края тропинки и поехала по мокрой глине вниз. Художник не удержался на ногах и упал в темноту. Спустя некоторое время он огляделся и понял, что находится в глубокой яме и лишь ее верхние края, до которых было добрых четыре метра, освещаются лунным светом. Курт с досады стукнул кулаком о земляную стенку.
– Проклятие! Что за ловушки здесь вырыли около тропинки! Сколько раз проходил днем здесь и не замечал этой ямы!
Он попытался полезть вверх, сбивая в кровь пальцы, башмаками выдалбливая небольшие уступы в твердом грунте, но тщетно. Каждый раз Курт с проклятиями сваливался вниз вместе с комьями осыпающейся земли. Через полчаса он выбился из сил и в изнеможении лег на дне ямы. Огромная луна красноватого цвета заглядывала сверху, словно любопытствуя: что же делает здесь ночью измазанный грязью человек?
Курт вытер ладонью пот, заливавший глаза, и едва приподнялся на колени, чтобы продолжить попытки освобождения, как внезапно услышал леденящий душу звук. Он был похож на протяжный вой волчицы, но художник никогда прежде не слышал подобного. Вой то приближался, то отдалялся от Курта, как будто кто-то невидимый с огромной скоростью перемещался вокруг злополучной ямы. Внутри художника все замерло. Жуткая тоска накатилась на его душу, немыслимая, неизведанная ранее. Ему захотелось немедленно покинуть негостеприимную Баварию, бросив всё, вернуться в свой родной городок, к солнцу, к друзьям, и снова писать картину рядом с удивительно красивой церковью.
Но спустя несколько минут вой стих и у Курта немного отлегло от сердца. Он снял свой башмак и принялся им выбивать очередной уступ на отвесной стене. Грунт с трудом поддавался напору и за четверть часа Бремер лишь на несколько сантиметров углубил маленькую ямку.
Вдруг на голову Курта внезапно упала ветка. Он удивленно поднял голову вверх, и увиденное едва не лишило его сознания. На краю ямы стоял огромный волк. Его сверкающие зеленым цветом глаза, не мигая, смотрели на художника. В большой красной пасти волк держал ствол сосны несколько метров длиной. Курт ошарашено заскреб пальцами по стенкам ямы, инстинктивно от страха пытаясь вжаться внутрь. Волк мотнул головой, и дерево своим толстым концом со стуком приземлилось у ног Бремера. Никакая сила не заставила бы художника полезть наверх в эту минуту. Но волк, словно почуяв настроение человека, повернулся и исчез, клацнув на прощание зубами, и, как явственно показалось Курту, с каким-то немыслимо веселым выражением на его огромной серой морде.
Курт перекрестился. Его сердце забилось с огромной быстротой, и одежда стала мокрой от выступившего пота. Через минут десять вой повторился, но уже очень далеко от ямы, смутно и глухо, как бы призывая Курта не боятся, и вылезать из заточения.
– Боже милостивый! Святая Дева! Помогите мне, не оставьте меня! – прошептал художник, и, поставив поудобнее сосновый ствол, полез наверх.
Через минуту он был на свободе. Близился рассвет. Бремер, у которого хмель испарился, словно утренний туман, почти бегом направился к своему замку, внимательно смотря себе под ноги. Примерно сто шагов оставалось до заветных ворот, когда он увидел блеснувшие в лесной чаще два зеленых огня. Курт резко остановился, словно наткнувшись на невидимое препятствие. Глаза волка, не двигаясь, внимательно наблюдали за ним. Помертвевший художник осенил себя крестным знамением:
– Сгинь! Сгинь нечистый! Пресвятая Дева – заступись за меня!
Зеленые огни моментально потухли и художник, подняв голову к светлеющему небу, дабы поблагодарить Заступницу, увидел, как большая звезда, сверкавшая прямо над шпилем его замка, внезапно сорвалась вниз тонкой светящейся ниткой и медленно опустилась за горизонтом темного леса.
Глава 3
Курт, в который раз доставал из стола завещание своего предка и заново перечитывал пожелтевшие страницы. Он уже почти наизусть помнил весь текст. И только два места в нём оставались совершенно непонятными для разума. Первое, которое отметил художник еще у нотариуса Карла Зельцера: «Наследник мой имеет Много, но Мало с тем, что Отпечаток в Темноте дает».
И потом уже, у себя дома Курт разглядел в самом конце завещания строчку из очень маленьких букв и, судя по почерку, принадлежащую руке совсем другого писаря. Надпись гласила: «На мне найдется ценность эта, и лишь огонь один раздует до содроганий Мира от Посланника её. Ignis. Quere et invenies».
Последние слова, написанные по латыни, были непонятны Бремеру.
– Что же такое таится здесь? – вслух спросил себя наследник, и раскатистое эхо разнесло отзвуки вопроса по отдаленным уголкам огромного зала на первом этаже замка – здесь …есь …еcь …есь …есь…
Курт невольно поежился. Он никак не мог привыкнуть после скромного саксонского жилища к таким большим апартаментам. Иногда ему казалось, что кто-то невидимый пристально наблюдает за ним из темного угла, внимательно ловит каждое его слово, и преследует, держась на почтительном отдалении. Происшествие с падением в яму-ловушку и последующее чудесное освобождение с помощью ствола сосны, брошенным вниз таинственным и страшным существом, похожим на волка, сильно подействовало на художника. Он больше ни разу не ходил по этой тропинке в позднее время, а на следующий день, после обеда Курт явился к злосчастному месту, захватив с собой лопату. Обливаясь потом, Бремер в течение двух часов старательно забрасывал эту яму землей. И только тогда Курт успокоился, когда попавший в нее человек мог легко вылезти наверх, облокотившись руками о края.
Одиночество угнетало его. Кроме нескольких коротких встреч в пивной с молодым черноволосым художником, который окликался на странное прозвище «Ад», никаких новый контактов с людьми у Курта по-прежнему не было. Каждый раз перед походом в пивную Курт брал с собой несколько картин и выставлял их на центральной площади города. Прохожие с любопытством разглядывали их, втихомолку обмениваясь мнениями, но, к отчаянию Бремера, не покупали их. Когда начинало вечереть, понурый Курт связывал полотна вместе и бережно нес их обратно в замок. Так прошло несколько недель, и художник уже подумывал о том, чтобы запереть свое огромное жилище и вернуться в Саксонию.
Но случилось непредвиденное.
Утром августовского дня Курт спустился после сна вниз позавтракать, как издалека внезапно увидел, что картины, стоявшие рядом с большим камином, повреждены. Он стремительно подбежал к своим полотнам и принялся лихорадочно перебирать их, рассматривая страшные рваные раны, то тут, то там зияющие пустотами на холстах.
Художник был в отчаянии. Из десяти картин целой осталась только две – «Рука Марии», написанная Бремером в тот памятный весенний день около церкви, и «Баварский пейзаж», где был изображен замок Курта, возвышающийся на фоне красных крыш городка.
– Крысы! – застонал Курт, внезапно услышав где-то внутри камина характерное поскрёбывание и писк этих тварей. – Вы сожрали мои работы!
Он схватил большое деревянное полено и с ненавистью запустил в сторону доносящихся звуков. Писк и скрежет прекратился. В полной тишине Курт подошел к камину и, наклонившись, заглянул внутрь его.
Он отшатнулся.
На небольшом кирпичном выступе сидела огромная крыса и немигающим взглядом смотрела на хозяина замка. Для неё он был врагом, пришельцем, потревожившим её размеренный быт в пустующем пространстве. И видимо, поэтому эта тварь погрызла принадлежащие противнику вещи. Рука Курта машинально нащупала длинную металлическую кочергу, лежавшую на полу. Крыса не шевелилась. Молниеносный выпад хозяина замка прошел в сантиметре от ее головы. К изумлению Курта серая длиннохвостая тварь оставалась спокойной.
– Надо же… не боится, – тихо прошептали губы художника, и холодок недоброго предчувствия пробежал по его спине. Но отступать было нельзя. Бремеру надо было показать, кто является хозяином в этом большом доме.
– Сейчас, гадина, я тебе дам! – пробормотал он, быстрым шагом отправляясь в чулан. Там он достал большую бутыль с керосином, обмотал конец кочерги тряпкой, потом смочил ее огнеопасной жидкостью и поджег. С этим горящим факелом Курт стремительно подбежал к камину и сунул его внутрь. Крыса злобно взвизгнула, пулей вылетела прочь, растворившись в темном углу зала. Художник взял две оставшиеся картины и поставил их рядом со своею кроватью в спальне.
Ночью его разбудил странный звук. Курт открыл глаза и понял – он в комнате не один. Звук, отдаленно похожий на чавканье, раздавался рядом. Бремер тихонько привстал, потянулся к небольшому столику, стоявшему у изголовья кровати, чиркнул спичкой и зажег большую свечу. Увиденное повергло художника в ужас. Знакомая крыса, деловито пристроившись на холсте картины «Баварский пейзаж», острыми зубами поедала высокие шпили наследного замка. Курт стремительным движением ткнул пламенем свечи в бок незваной гостье. Шкура крысы зашипела, раздался визг, свеча сломалась пополам, и Курт в темноте упал рядом с картиной. Быстро вскочив на ноги, наследник зажег другую свечу, а от нее – еще несколько, торчавших в подсвечниках у стен. В спальне стало светло. Курт осмотрелся. Крысы нигде не было видно. Бремер подошел к картинам и наклонился. Полотно «Баварский пейзаж» было безнадежно испорчено. Художник сел на кровать и обхватил голову руками – он только закончил эту картину и надеялся завтра продать ее на городской площади.
Так он просидел в задумчивости до самого утра. Лучи солнца своими золотистыми потоками медленно заползали внутрь через высокие окна спальни. Предчувствие какого-то неотвратимо надвигающегося события не покидало душу Бремера. Природное человеческое любопытство автоматически заставляло его мозг постоянно работать над разгадкой тайны, зашифрованной в завещании гроссфатера. Но в эту минуту Курт и не предполагал, что очень близок к своей цели.
Картину «Рука Марии» надо было срочно спасать. Курт внимательно осмотрел свою спальню и нашел маленькое отверстие в полу, через которую и проникла серая тварь. Художник тщательным образом заделал эту дыру глиной, смоченной в особом растворе. И все же эта мера показалась ему недостаточной. Курт принес в спальню высокую лестницу, и, взобравшись по ней, поместил картину на широкое углубление большого окна, так, что она своим верхом была прислонена к стеклу.
В эту ночь он долго не мог уснуть, прислушиваясь к шорохам и звукам, которые время от времени раздавались в его замке. Лишь под утро, в час Быка, веки Курта сомкнулись, и он провалился в тревожный сон. Ему грезился старый Бремер, который почему-то сначала строго смотрел на него со своего большого портрета, а потом внезапно отделился от собаки, замершей в ожидании приказа у ног хозяина и шагнул навстречу своему внуку.
– Ну что же ты, Курт, все ищешь в моем замке? – голос предка далеким эхом доносился до сознания художника. – А никак ничего не найдешь?
И зловеще засмеялся.
– Ха-ха-ха-ха-ха, а я то посообразительнее тебя был в молодости! И крысы мои картины не трогали! Не там ты хранишь свое богатство, Курт, не там…
Вдруг собака, изображенная на картине, неожиданно стала уменьшаться в размерах и на глазах превращаться в серую крысу. Она стремительно подбежала к Курту и полезла по его одежде вверх. Хозяин замка замахал руками, стараясь стряхнуть незваную гостью, но та цепко держалась на ткани. При этом раздавался звук раздираемого полотна…
Курт в холодном поту подскочил на кровати. Едва заметный рассвет теснил полумрак его спальни. Художник зажег свечу и заметил тень, метнувшуюся на широком подоконнике.
«Крыса здесь!! – молнией пронеслось в мозгу Бремера. – И она полезла к моей лучшей картине!»
Курт стремительно подбежал к лестнице, схватил ее и приставил рядом с окном, на котором стояла «Рука Марии». Он вскарабкался вверх с подсвечником в руке и свободной рукой откинул верх полотна. Почти одновременно с этим он увидел серую молнию, летящую ему прямо в лицо. Крыса атаковала художника. Он инстинктивно отпрянул назад, но не рассчитал этого движения и в следующую секунду понял, что падает навзничь с большой высоты на каменный пол спальни.
«Неужели так просто и глупо?» – успел подумать Курт, приготовившись к самому худшему.
Но случилось необъяснимое. Как будто чья-то невидимая рука бережно подхватила его сзади за спину и осторожно направила падающее тело на мягкую перину постели. По всем законам физики Курт должен был с ужасной силой грохнуться метрах в трех от своей кровати. Он недоуменно уставился на высокий потолок, когда его тело с комфортом устроилось на чуть отброшенном в сторону одеяле.
– Боже мой! Я спасен! – непроизвольно вырвалось из груди художника это восклицание. Он посмотрел по сторонам и увидел подсвечник, лежащий на полу на довольно далеком расстоянии.
– Как? Что же спасло меня? – продолжал рассуждать вслух молодой Бремер. – И этот сон… как будто кто подталкивает меня… к чему только? И где эта серая тварь?
Курт снова поднялся с постели и быстро осмотрел спальню. Теперь он увидел другое отверстие рядом с дверью.
– Шайзе! – впервые за долгое время выругался художник. – Я найду и убью тебя!
Рассветало.
Взгляд Курта непроизвольно поднялся вверх, к окну. Святая Мария по-прежнему ласково смотрела на него, простирая свою руку в направлении лестницы, с которой только что падал автор картины. Взгляд Богоматери излучал то небесное тепло, которое свойственно только Ей одной, в полотнах совершенно разных художников, как будто бы их руками водил один и тот же Небесный Творец, помогая создавать этот незабываемый образ. Утренние лучи солнца, падающие из других окон, золотыми отблесками играли на маслянистой поверхности холста. Курт испытывал в эту минуту то редкостное ощущение восторженно-нежной любви к своему детищу, которое иногда посещает авторов шедевра, когда они видят и чувствуют какие-то новые, доселе скрытые, таинственные грани его.
Художник сложил ладони вместе, приставил их к груди и закрыл глаза. Его губы шептали благодарственную молитву Всевышнему за удивительное спасение, и с каждой секундой Курт все больше и больше верил в то, что именно рука Божьей Матери поддержала его падающее навзничь тело и переместила на мягкую постель.
Закончив молитву, Бремер сел на кресло и стал размышлять о случившемся. Он вспомнил отчетливый, странный сон, приснившийся ему в эту ночь, все слова бывшего хозяина замка.
«Не там ты хранишь свое сокровище… не там, а где же тогда? Крысы мои картины не трогали… не трогали… почему? Быть может… потому что они не могли туда пробраться? А куда? Так туда же, где висит огромный портрет деда! Точно!»
Курт порывисто встал, осененный внезапной догадкой. Вот надо что сделать! Свою картину повесить в надежное место, в ту большую округлую комнату на вершине башни. На место дедовского портрета! Туда вряд ли добираются крысы!
Наследник вспомнил толстые каменные стены и тяжелую дверь, обитую металлом, которая плотно, без единой щели прилегала к черной раме из железа. А старую картину оттуда снять, и быть может, попробовать ее продать за хорошую цену? Интересно, кто писал этот портрет? – так думал Курт, убирая свою постель.
Бремер спустился вниз, в столовую и скромно позавтракал остатками своей вечерней трапезы. Нужно было опять идти в город, чтобы что-то купить себе из съестного. Курт печально вздохнул. И хотя он экономил на всем, запас денег стремительно таял.
«Неужели придется искать себе здесь работу? Это так нелегко, меня мало кто знает… – невесело думал художник, доедая рыбную похлебку, – и насколько далеко отодвинулась от меня мечта об учебе в Кёльне. Попробую снова нарисовать пейзаж этого замка вместе с видом города и продать его за столько, сколько дадут. Но сначала надо убрать мою любимую картину в надежное место».
Слегка утолив голод, Бремер поднялся наверх. Он тщательно осмотрел круглую комнату, на коленках прополз по всем ее углам и не нашел ничего того, что отдаленно напоминало бы о маленьком отверстии, ведущим наружу.
– Отлично! – воскликнул повеселевший Курт. – Сюда даже и муха не пролетит, не говоря уже о крысе!
Он опять вспомнил эту мерзкую тварь и вздрогнул, словно вновь почувствовав спиной раскрывающуюся бездну падения. Художник никогда в жизни не испытывал подобного состояния – причастности к какой-то сверхъестественной тайне, которая избрала именно его, Курта Бремера, под свет своей звезды, и неуловимое шестое чувство подсказывало нашему герою, что разгадка бродит совсем рядом, близко и она необыкновенна по своей сути и величию.
Курт подошел к большой шторе и отдернул ее. Предок сурово смотрел на наследника недвижимым взглядом, словно укоряя его в чем-то неуловимо понятном только ему одному. Сходство двух владельцев замка: нынешнего и бывшего было несомненным; те же волосы, лоб, скулы, характерная линия носа, и только выражение глаз было разным: мягкое у Курта и холодное, презрительное гроссфатера заметно отличались друг от друга.
Снять картину без лестницы было делом невозможным, и художник спустился опять в свою спальню. Там он осторожно поднялся к окну и бережно опустил «Руку Марии» вниз, поставив ее у изголовья кровати. С трудом протащив деревянную лестницу по каменным ступенькам замка, Бремер, запыхавшись, занес ее в округлую комнату. Портрет деда висел на вбитом крюке метрах в трех от пола. Курт приставил лестницу и осторожно полез наверх. Как только он взялся широко расставленными руками за края картины, так внезапно ощутил явственный толчок в грудь. Последнее, что увидел молодой Бремер в этот памятный день, так это глаза своего гроссфатера, не холодно неподвижные, а злорадно улыбающиеся, словно именно он своей застывшей в Вечности рукой толкнул наследника с лестницы. На этот раз Курта не поддержала невидимая длань Святой Марии. Он упал навзничь с двухметровой высоты, ударился затылком об отполированные плиты каменного пола и потерял сознание.
Когда художник открыл глаза, он ничего не увидел, кроме сплошной темноты. Рука непроизвольно скользнула к затылку, и пальцы ощутили липкие волосы, смоченные собственной кровью.
«Где я? Неужели уже в другом мире? Именно так выглядит смерть – темнота и боль? Кто меня толкнул в грудь?»
Курт ощупал свое тело. Все на месте: одежда, башмаки и холодный пол под ним. Он повернул голову и вдруг увидел светящийся предмет. Он маленьким серебристым пятном резко выделялся на фоне сплошной черноты. Художник оперся на руку и поднялся. Он сделал два шага к направлению предмета и наткнулся на низ деревянной лестницы.
«Так… Значит, я по-прежнему нахожусь в круглой комнате… Но что же это так сильно светит в темноте?»
Он протянул руку к загадочному предмету и не достал до него.
«Надо опять лезть наверх… А, быть может, уйти отсюда? Из этой зловещей комнаты, вообще из моего наследного замка? Не нравиться мне все это… не нравится».
