Хроники Братства Путников. История в инкарнациях

Напротив директора школы, женщины, на лице которой не осталось места, свободного от морщин, спиной к двери сидел мужчина, чьи намерения нельзя было определить из-за спокойного, ничего не выражавшего взгляда.

– Здравствуй… Гайва. – Размеренно произнес он, не повернув к ней даже головы и продолжая просматривать стопку бумаг, лежавшую перед ним. – Вы хорошо справились с проверочной работой.

– У нас еще не было проверочных. – Стушевалась девочка.

– И мы хотим, чтобы ты не останавливалась на достигнутом. – Будто не слыша ее возражений, продолжил незнакомец. – Тебя ждет подготовка к более сложным и важным задачам.

Только сейчас Гайва заметила сидевшего в кресле рядом с дверью отца. По-видимому, его пригласили на встречу раньше и уже все с ним обсудили.

– Пойдем? – незнакомец подошел к ней и, присев на корточки, чтобы заглянуть в ее глаза, протянул ей руку.

Она пристально посмотрела в его бездонные зрачки, а затем вопросительно повернула голову к отцу. Он был взволнован, но старался не подавать вида. Получив от него согласие, выраженное в сдержанном кивке, она неожиданно для всех пожала незнакомцу руку.

У дверей школы ее ждала черная «Волга» без номеров.

Прошелестев шинами по асфальту пустынных улиц, машина остановилась на мгновение перед тяжелыми стальными воротами и въехала во внутренний двор массивного здания, более напоминавшего монолитную крепость с маленькими бойницами окон. Вечно бегущие куда-то прохожие, почувствовав их недобрый прощупывающий взгляд на своих затылках, невольно передергивали плечами и, плотнее закутавшись в плащи и пальто, спешили поскорее скрыться за поворотом, убегая от этого неприятного ощущения. Здесь не было ни номера дома, ни названия улицы, и если какой-нибудь заблудившийся курьер осмеливался подняться по широким гранитным ступеням, чтобы постучать в дубовые створки дверей, на него тут же обращались взоры снайперов службы безопасности, державших вахту на крышах близлежащих домов.

Более пустынных и запутанных, как лабиринт, коридоров, чем здесь, не было ни в одном другом здании города. Здесь никто не задавал лишних вопросов, и мало кто задавал вопросы в принципе, понимая, что каждый знает ровно столько, сколько знать положено, а знать то, что знать не положено, – опасно для жизни. В то же время, именно здесь, в этих кабинетах в общей совокупности знали абсолютно все, совершенно обо всех, о каждом, живущем в стране человеке. Знали не только то, кто какую зарплату получает и на что ее тратит, не только, где живет, кем работает и как проводит свободное время. Я говорю о том, что не бросается в глаза и никак не отображается в бухгалтерской отчетности или обходном листе. Здесь знали о возможностях и потенциале души каждого рожденного. Стоило только кому-нибудь засветиться, проявить свои способности, не удержавшись в эмоциональном порыве, он сразу брался на карандаш и попадал под более пристальное наблюдение, а впоследствии – в один из этих кабинетов, где решалась его дальнейшая судьба. А выбор был невелик: либо согласиться на условия работы в государственной спецслужбе, либо с миром идти на все четыре стороны. Но даже если счастливчику удавалось после состоявшегося разговора добраться до дома, на следующее утро он мог уже не проснуться. Они знают, как можно убить совершенно незаметно, на расстоянии, буквально щелчком пальцев.

Особенность магического потенциала в том, что он должен быть использован. Независимо от цели и направления. Принцип этой организации был таков, что если этот потенциал нельзя было использовать в поставленных перед ней целях, то он должен был быть уничтожен. Выпит вместе с душой его владельца без остатка и слит в общий резервуар хранилища, из которого при любой необходимости они могли черпать силы и энергию для выполнения своих собственных задач, для достижения своих собственных целей.

Пройдя по бесконечным лабиринтам голых стен, Гайва вместе с сопровождавшим ее мужчиной остановилась перед неприметной двустворчатой дверью, напоминавшей более дверь в кладовую, нежели в кабинет. Не говоря ни слова, мужчина протянул девочке руку, показав, что ей нужно снять верхнюю одежду и отдать ее ему вместе с портфелем. Убедившись, что у нее не было острых или тяжелых предметов, он также молча, жестом предложил пройти в открытую дверь. Не чувствуя опасности, Гайва сделала шаг в ярко освещенное флуоресцирующим светом помещение. И как только обе ее стопы коснулись покрытого чем-то мягким пола, створки дверей захлопнулись за ее спиной, вспыхнув багровым цветом наложенных на них защитных символов. Свет погас так же внезапно и неожиданно, оставив Гайву без единого шанса осмотреться. Оказавшись в полной тишине изолированной от проникновения света и звуков комнаты, девочка вскрикнула от испуга, но тут же осеклась и затихла, поняв, что практически не услышала своего собственного голоса, поглощенного мягкими и, как губка, впитывавшими звук стенами. Она даже не могла понять, насколько большим или маленьким было это помещение, равно как и не могла узнать высоту стен, и был ли там вообще потолок. Все, что она чувствовала – это мягкий упругий ворс под подошвами ее туфель и такое же мягкое, но неприятное на ощупь покрытие стен: будто маленькие щупальца, тянулись к ней из толщи цементных блоков здания.

Гайве потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя. Она пыталась нащупать дверь, но та куда-то исчезла. Нанесенные на нее руны делали ее неприступной преградой, справиться с которой было невозможно, не владея ключом, ни снаружи, ни изнутри. Собравшись с духом, она пошла вдоль стены, одной рукой касаясь ее, чтобы не пропустить случайный поворот, а другую – выставив вперед. Полого закругляясь, стена возвращалась в исходную точку, образуя замкнутый круг, по которому, теряя всякие ориентиры во времени и пространстве, бродила Гайва. Перед ее глазами плясали яркие цветовые пятна, перетекавшие одно в другое, мешая ей сосредоточиться. В отсутствие каких-либо внешних источников сигнала ее мозг создавал картины, цепляясь за любой приходящий образ, за любую крупицу информации. У обычного человека эти прыгающие цветовые пятна, сформировавшись в приемлемые для его сознания и рассудка образы, могут вызвать, в конечном счете, глубокое расстройство психики, устойчивые галлюцинации и полностью диссоциировать его разум и душу. Но то, что видела перед своими глазами Гайва, не было простым видением, плодом фантазии и воображения уставшего от неразберихи мозга, – она видела потоки переплетавшихся энергий этого пространства. Постепенно картина ее видения расширялась и становилась более полной. Первым делом она смогла различить тонкую линию светящегося перламутром потока, шедшего по периметру комнаты и огибавшего все помещение, с каждым следующим витком поднимаясь по стене на уровень выше. Уходя по спирали наверх, он собирался в центральной точке невидимого купола, из которой стекали тонкими струями серебристые нити меридианов воображаемой сферы. Пораженная этим зрелищем, Гайва решилась отпустить стену, что водила ее по замкнутому кругу, и, всматриваясь в сверкавшее над головой небо, направилась к центру комнаты. Казалось, чтобы добраться туда, ей потребовалась целая вечность.

С каждым ее шагом струящийся мерцающими нитями небосвод менял свою конфигурацию, отдаляя в пространстве ее цель. Гайва остановилась на мгновение, попытавшись нащупать оставшуюся позади стену, но ее рука провалилась в пустоту. Собрав в кулак свою волю, она двинулась дальше, полагаясь лишь на свой внутренний взор и силу своего намерения добраться до той точки, к которой ее подталкивало только необъяснимое знание. Внезапно она остановилась как вкопанная, подчинившись своему внутреннему голосу, который пробудился, как только она оставила все попытки сориентироваться в пространстве с помощью общеизвестных и доступных людям органов чувств. Она почувствовала, как те потоки, что до этого она могла только наблюдать, теперь, прикасаясь к ее телу, оказывали на нее ощутимое воздействие, будто поднимая ее руки вверх. Подчинившись их настойчивому движению, Гайва позволила своим рукам двигаться так, как ей велел ее внутренний голос. Подобрав, подцепив своими пальчиками мерцавшие в темноте нити потоков, она перенаправила их течение, соединила их в одной точке, в себе, став их пересечением – естественной частью этой четко выверенной энергетической структуры, которой не хватало лишь одного связующего звена. И она стала этой недостающей частью, замкнув на себя множество блуждавших, мерцавших, не имевших привязки в пространстве потоков. Она восстановила изначально задуманное течение энергий в структуре терявшей свое равновесие сферы. Почувствовав возможность выхода из замкнутого круга временной петли, созданной для тестирования таких, как она, новобранцев, мощные волны потоков ринулись к ней, хлынув через ее руки в пространство физического мира, заполняя своим свечением маленькую комнатку, обитую войлоком и более походившую на кладовку, нежели на купол небосвода. Разливаясь по полу и поднимаясь вверх по стенам, эти потоки, проходя через руки девочки, заполняли собой выведенные на стенах защитные символы. В момент, когда все воссозданные ею ключи нейтрализовали защитные знаки, выполнив свою задачу и открыли дверь, сбросив с нее заклинание, Гайва, обессилев, потеряла сознание.

– Завтра после школы за тобой приедет машина. – Не оборачиваясь, произнес человек, сидевший на переднем пассажирском сидении. – Она будет ждать тебя ровно десять минут. Если ты не придешь, твоим ничего не подозревающим друзьям, а затем и семье, не поздоровится.

– Откуда вы знаете, во сколько у меня заканчиваются уроки? – спросила Гайва, пытаясь остановить скачущие мысли в неумолимо кружившейся голове.

– Из всего, что мы о тебе знаем, расписание твоих занятий – это самое малое. До скорой встречи. – Многозначительно подчеркнул он уже через окно и жестом приказал водителю трогаться.

С того дня каждый вечер за ней приезжал водитель на блестящем черным глянцем автомобиле, и она, спустившись с крыльца школы, скрывалась за тонированными стеклами от любопытных глаз одноклассников и ехала на занятия, о сути которых не то что подругам, даже родным знать было смертельно опасно.

По меркам того времени, личный автомобиль был признаком невероятной роскоши, а уж личный водитель в воображении обывателя превращался в символ принадлежности к элите общества. Но у этой роскоши была и обратная сторона: молодой человек, открывавший дверь и помогавший сесть в машину, был крайне вежлив и обходителен, но стоило только объекту его заботы сделать неверное движение, отойти от предписанного регламента, или даже попытаться бежать, он, не задумываясь, стрелял бы на поражение. В Девятом отделе умели промывать мозги людям настолько быстро и качественно, что человеку становилось чуждо все человеческое: и чувства, и эмоции, и сострадание, и даже любовь. Впрочем, они это и сейчас умеют. Они оставляют способность здраво мыслить и чувствовать только тем, кому это необходимо для выполнения заданий. Таких агентов обучали особым образом: точно так же, как тренировали и натаскивали боевых магов в древние времена, которым было необходимо знать и в тонкостях понимать абсолютно все: от процесса формирования мысли до физического взаимодействия с природными и космическими стихиями. Каждый получал от этого свою выгоду. Руководящая верхушка государства имела в своем подчинении и под полным контролем высококлассных боевых магов, способных, как предвидеть, так и структурировать необходимые события будущего, при необходимости воздействуя на сознание и психику людей, и даже руководителей других государств. Рыцари тайного Ордена могли, обучая новобранцев, находить тех, кто так же, как они, родились для того, чтобы нести свои знания следующим поколениям. Те, кого они вербовали, получали возможность в кратчайшие сроки раскрыть максимум своего магического потенциала и вкусить полноту яркой, но обреченной быть скоротечной, в виду опасности их профессии, жизни. Однако Гайва узнает об этом только спустя лет семь, когда сама столкнется с безжалостностью и жестокостью тех, кто, практически не произнеся ни слова, завербовал и ее. У нее не было выбора. По воле случая, а по факту, с данного ей перед рождением согласия, единственным возможным образом в реалиях такого мира, коим он стал вследствие ошибок прошлого, Гайва с одиннадцати лет стала обучаться тому, что должна была знать, чтобы выжить и выполнить свое Предназначение. На протяжении первых двух лет она расширяла и углубляла свои познания в физике, астрономии, анатомии, естественных науках и истинной истории, опережая в сроках и превышая в объеме во много раз ту программу, что преподают детям ее возраста в обычной школе. Помимо общеизвестных наук ей преподавали и основы древних языков, и азы бытовой магии, обучали различным методикам входа в медитативные состояния, развивая способности видеть и чувствовать с плотно завязанными глазами все, что происходит вокруг; тренировали чувствовать и видеть намерения других людей так же четко и ясно, как свое собственное.

Если ее отец смутно догадывался о том, в какой организации обучалась его дочь, то мать еще долгое время оставалась в счастливом неведении. Лишь однажды Гайва чуть не прокололась, когда мама вошла в комнату, где ее дочь тренировалась видеть в темноте. Постояв на пороге с застывшим на лице выражением обеспокоенного недоумения, наблюдая за тем, как Гайва с плотной повязкой на глазах ходила по комнате, широко расставив руки, она так же тихо, как вошла, закрыла за собой дверь и больше не задавала лишних вопросов.

Спустя два года ее обучение стало куда более жестким. К уже ставшим привычными дисциплинам добавились практики выживания в дикой природе и самообороны, бой на мечах и, естественно, стрельба из всех видов оружия. Курс бытовой магии плавно перешел в занятия практической боевой магией, где зачастую противниками были не просто манекены, или такие же студенты, как она, а самые настоящие преступники и убийцы, специально выписанные из окрестных тюрем для использования в качестве наглядного пособия. О них мало кто будет печалиться, если они умрут. Гайве стало сложнее объяснять свои долгие отсутствия, после которых она возвращалась в школу с забинтованными руками и со сбитыми на тренировках костяшками пальцев, но преподаватели уже не задавали вопросов, понимая, что она совершенно ничего не скажет.

В то время в обучении магии не было понятия готовности или неготовности. Здесь было так же, как и везде: Партия сказала «Надо!», – значит, надо! И уже сразу после первичной подготовки Наставники брали своих учеников на боевые задания, потому что больше брать с собой было некого. Участвуя в них, Гайва наблюдала своим врожденным зрением, проникая в самую суть вещей, за всем, что делал ее Наставник, в деталях и подробностях видя все то, о чем другие ученики могли только догадываться.

Будучи прямым следствием прогремевшей не так давно Мировой Войны, завихрения темных энергий, возникших, как по причине спонтанных эмоциональных всплесков, так и созданные целенаправленно, должны были быть уничтожены, а накопленная в них энергия – снова направлена в бой. Но на этот раз уже не на физическое уничтожение противника, а на ментальное подчинение тех, кого называют говорящим словом «массы», на поиски и изучение новых методов захвата власти над умами и сознанием людей, власти над каждым, кто имел хотя бы крупицу потенциала, способного перевернуть сложившийся порядок. По всей планете после той войны оставались лежать в земле останки людей, чьи души, не будучи отпущенными по всем правилам в те пространства, в которых они должны находиться после смерти, были обречены на то, чтобы стать неупокоенными призраками. Они питали свои силы в том, от чего погибли сами: в боли, страхе, помешательстве и жестокости, вызывая в мирных жителях, осмелившихся вернуться в свои поселения на местах ожесточенных битв и сражений, все то, что самим им не давало покоя. Вряд ли в задачи «конторы», как называли Девятый отдел все, кто имел к нему хоть какое-то отношение, входила отправка этих потерянных и заблудившихся душ в структуры Света; скорее, им нужно было исключить возможность использования заключенной в них энергии кем-то другим. И здесь выбор был невелик: либо отправлять их по предусмотренному для них Творцом и Вселенной пути, либо использовать самим. Но что именно с ними делали, так и осталось тайной.

– Однажды ты проснешься и поймешь, что никому в этом мире нельзя доверять, кроме себя самой. – Сказал однажды ее Наставник. – Это ощущение может внезапно появиться и так же исчезнуть, но как бы то ни было, самое главное – пережить тот момент, когда ты понимаешь, что вокруг нет никого, на кого ты могла бы положиться.

– Животные считаются? – Поинтересовалась в ответ Гайва.

– Животные? Хм… – задумался Наставник. – Как это ни странно, животным я доверяю куда больше, чем людям. Они, приняв в человеке хозяина, уже никогда не предадут и не оставят в одиночестве. Более того, у каждого животного, даже у самой маленькой кошки, сердце и душа настолько огромны, что они готовы пожертвовать собой ради того, чтобы жил тот, кто принял их в свою жизнь.

– А что насчет диких зверей?

– Завтра у тебя появится возможность это выяснить.

– Как?

– Завтра узнаешь. – Сурово ответил Наставник, уходя. – Видишь, даже мне нельзя доверять. – Добавил он, смягчившись в выражении лица. – Оденься завтра по-походному.

– Вегу можно с собой взять? – спросила девушка, почувствовав, что предстоит неблизкое путешествие, тем более, если Наставник решил ее предупредить.

– Вегу? Думаю, да.

Заботился ли он о ней? Была ли ему небезразлична ее судьба? Да. Более того, несмотря на все испытания и проверки, на которые он давал свое согласие, чтобы выяснить наверняка, кем она является, он чувствовал необъяснимую связь с ней. Связь, которая возникает только между теми людьми, чьи души связаны друг с другом не одно рождение. Она была дорога ему, как собственная дочь, которой у него никогда не было. Когда контора только зарождалась, каждый, у кого была семья, или просто близкие родственники, должны были дать обязательство прекратить, прервать любое общение с ними. Умереть для них. Если это условие нарушалось, – похороны были настоящими. Жены и мужья, а тем более дети, – слишком тяжелый балласт, который мог стать помехой в самый неподходящий момент.

Утром следующего дня встретивший Гайву у подъезда водитель, повернув на широкий проспект, направил машину мимо строившихся многоэтажек к выезду из города. Держа Вегу, стройную немецкую овчарку, за ошейник, девушка всматривалась в пролетавшие мимо стволы берез в заснеженном лесу, притихшем в ожидании сонного зимнего солнца. Но в большей степени она прислушивалась к своим внутренним ощущениям, стараясь предугадать, что ждет ее впереди. Что это: учеба, проверка или боевое задание? Через пару часов гладкий асфальт сменился военной бетонкой, с которой еще через некоторое время они повернули на лесную грунтовку. Остановившись там, где начиналось бездорожье, водитель открыл багажник и достал из него компактный, но увесистый рюкзак. Положил его на землю, развернулся и уехал, не сказав ни слова.

Отпустив собаку размять лапы после многочасовой тряски, Гайва села на ствол поваленного ветром дерева и взяла рюкзак в руки.

«Мы ехали часов пять. Должно быть, мы километрах в ста от города», – размышляла она, разбирая содержимое рюкзака. – «Что здесь у нас? Фляга с водой, простенький фонарик, нож, моток веревки, шерстяные носки и шоколадка. О, как мило! Так! А где спички? В прошлый раз были спички! Ладно. А это что у нас?»

На самом дне рюкзака под плотно упакованными свертками сухпайков лежала сложенная вчетверо карта и прикрепленная к ней записка: «Спичек не будет, зажигалки тоже. Нужные точки отмечены на карте. С остальным разберешься на месте. Удачи! Береги себя». Гайва в первый раз в жизни видела почерк своего Наставника, но понимала, что кроме него никто не мог написать этих строк, наполненных, несмотря на сухость слов, огромной заботой и теплом. Внимательно оглядевшись по сторонам, она развернула карту и поразилась масштабам предстоявшего путешествия. На расстоянии километров десяти друг от друга на карте были раскиданы обведенные карандашом отметки, обозначавшие не какое-то конкретное место, а область, в которой это место нужно было найти. Всего меток было штук семь или десять, и они выстраивались в извилистый маршрут, который ей предстояло преодолеть, оставшись незамеченной для постороннего взора.

Первая ночь выдалась непростой и практически бессонной. Зимнее солнце быстро скрылось за деревьями и погрузило окрестности в неприятный полумрак, в котором даже самый твердолобый неуч неосознанно почувствовал бы опасность. Вега жалась к ногам и ни на шаг не отходила от своей хозяйки, вглядываясь и иногда огрызаясь в надвигавшуюся темноту. Пробравшись через сугробы вглубь леса, подальше от дороги, Гайва стала готовиться к ночлегу, несмотря на постоянное ощущение присутствия чего-то очень небезобидного. Подкрадывавшийся из темноты холод начинал пробираться под одежду, настойчиво давая понять, что если она не предпримет каких-либо действий, она обречена. Тусклый свет фонарика выхватывал из темноты только ближайшие стволы деревьев и быстро рассеивался – нормальный фонарь для нее видимо пожалели, – а там, за границей света явно кто-то был, и это не добавляло спокойствия. Понимая, что при таком морозе уснув, она может и не проснуться, Гайва решила, не дожидаясь рассвета, подготовить все, что могло облегчить ей путь. Нарезав прутьев из веток ближайших кустов, она принялась мастерить снегоступы, но вынутые из рукавиц для тонкой работы руки быстро немели и коченели на набиравшем силу морозе. Даже Вега, свернувшись в клубок, начинала тихо поскуливать.

«Так и окоченеть не долго!» – ворчала Гайва, заново перерывая весь рюкзак в надежде найти в каком-нибудь потайном герметичном кармане хотя бы огниво. Но, по-видимому, все, что ей полагалось иметь в этом походе, она уже нашла.

Опустившись в отчаянии на сложенный наподобие настила валежник, который она наломала больше для того, чтобы согреться, Гайва отломила кусок темного шоколада и, поморщившись от его горького вкуса, прожевала. Сделав глоток из фляги, она тут же отдернула ее ото рта, отплевываясь: в ней была спиртовая настойка ароматных терпких трав. После единственного глотка обжигающее тепло разлилось по ее телу до самых кончиков пальцев и придало ей сил. Но даже капля спиртного может, если не заблокировать способности, то притупить видение и затуманить взор, и в инвентарь настойка входила для совершенно иных целей: на случай жертвоприношения духам леса. С хрустом зажевав комком снега неприятные ощущения во рту, Гайва от досады, что ей даже воды не оставили, скомкала шоколадку в обертку, чтобы кинуть в рюкзак. И вдруг ее осенило: в ее руках шелестела фольга! Ну, конечно же! Вытряхнув из фонарика батарейку, она соединила ее контакты полоской фольги, обернутой в самом узком месте обрывком бумаги из оставленной для нее записки. Через мгновение бумага вспыхнула от раскалившегося докрасна металла, породив маленькое, но яркое пламя.

Утолив жажду растопленным в котелке снегом, она улеглась в обнимку с Вегой на еловых лапах, разложенных рядом с костром, освещавшим своим присутствием всю небольшую поляну, оставляя за границей своего света всех, кто таился в ночи. Тепло его пламени, зарождавшееся на тонких сухих ветках, что Гайва на скорую руку наломала в потемках, поднималось вверх, скользя по покрытым толстым слоем снега иголкам ели. Не успела Гайва расслабиться и наконец-то согреться, как оттаявший от теплого воздуха снег свалился на них с нижних веток, пробудив от дремы и накрыв их вместе с костром пушистой белоснежной шапкой. Вынырнув из нее, Гайва переместилась ближе к центру поляны и вновь развела костер тем же замысловатым, но действенным способом. Наконец она смогла отдохнуть под высоким звездным небом в обнимку со своей собакой, которая своим теплом оберегала ее от зимней ночи.

Утром Гайва отправилась в путь, сверившись по Солнцу и карте, уходя все глубже в необжитую и нетронутую цивилизацией чащу леса. Мерное похрустывание снега под плетеными снегоступами с каждым шагом уносило прочь все ее мысли, погружая в легкое медитативное состояние, в котором звеневшая вокруг тишина начинала заполняться звукам и голосами. Со временем среди тихих и размеренных разговоров деревьев между собой начинали слышаться неясные стоны и крики, то ли воинственные, то ли взывавшие о помощи. Прислушавшись и оглядевшись по сторонам, Гайва поняла, что источником этих звуков были полупрозрачные тени, мелькавшие то тут, то там между деревьями.