скачать книгу бесплатно
– Егоров, ты же, вроде, умный. Ну подумай: зачем мне яйца, если печка не работает? У меня водится хлеб, сыр и малиновое варенье.
– Узнаю брата Колю.
– Я тоже кое-кого узнаю. Иди лучше руки помой, а я пока спроворю.
Санька скептически хмыкнул на мое «спроворю», а напрасно: к его возвращению стол был накрыт наилучшим образом – на самом-то деле я девушка шустрая. Иногда. Бываю.
Чайник закипел быстро – воды я налила немного, так что вскорости мы пили замечательный «липтон» и уплетали бутерброды. Едва перекусив, Егоров глянул на часы и поднялся:
– Извини, я обещал Никите…
Что поделать – окольцованная птица.
Уборку я так и не смогла закончить: позвонила Лерка, пришлось ехать к ней, но я была даже рада – после ухода Саньки сделалось почему-то жутко тоскливо, хоть вой. А тут снова альбомы, каталоги, разъяснения – глупости из головы вон. Прервал наши интенсивные занятия телефонный звонок; Лерка ответила, я смотрела, как она кивает перламутровому айфону – забавная картина.
– Не беспокойтесь, сделаю… Да… Настя, запиши. Э-э, чистый лист возьми.
Я послушно зафиксировала под ее диктовку на белоснежной странице: «Среда, 17–00, у киоска, Тагир». И не жаль изводить такую чудесную бумагу на ерунду! Как всякий пролетарий умственного труда, я бережно относилась к писчему материалу, но эти новые русские – что с них взять?
– Ладно, я притомилась, айда пожуем чего-нибудь, – объявила Лерка. Давай-ка я тебя к делу пристрою. Чай заварить сумеешь?
– Обижаете, ма тант, в этом вопросе я Эйнштейн. Где продукт?
Серебристая коробочка, вся в стремительных парусах, нашлась на полке.
– М-м, – я повела носом, – «Эрл Грей», вкус вашей мечты!
– Я тоже обожаю бергамот. Ты что предпочитаешь: икру или семгу?
– Икру, моя радость. И семгу.
Бутерброды Лерка делала виртуозно, я просто не могла отвести глаз: первое касание – тонкий слой масла, второе – ровный плотный слой икры – артистическая работа.
– Э-э, ты что сачкуешь? Яблоки помой.
– Отвлеклась, извини. А насчет плодов уговора не было.
– Могла бы сама догадаться.
– Инициатива, мой друг, всегда наказуема.
– Ты, Платон в юбке, не отлынивай.
– Что может быть приятнее задушевной беседы? Так, а складывать куда? Синее блюдо в сушилке, нашла. Знаешь, что мне пришло в голову? Я с тобой в полное буржуинство скачусь: мыслимое ли дело – вот так запросто потреблять семгу?
– Претензии к ассортименту?
– По совести говоря, рыбопродукт тает во рту, однако все же…
– А ты живи без «все же». Кто знает, сколько нам отпущено? Я как со своим любезным рассталась, дала зарок: больше никакого второго сорта, никогда.
– Такой некачественный попался? – полюбопытствовала я.
Лерка пожала плечами:
– Не сказать, чтобы уж совсем, скорее, планы переустройства мира одолели.
Я кивнула:
– Знакомо. Профзаболевание наших мужиков.
– Ага, тоже хлебнула? Я от этого прямо на стену лезла. Одни разговоры. Дитятке уже тридцать, а все в слова играет. Сядет напротив и пошло: этот не то, тот… А сам-то ты кто? Главное, знал ведь, что меня это бесит, но каждый вечер в одну дуду. Достал, «Челноком? Моя жена?» Футы-нуты!.. Представляешь, год после развода под одной крышей жили: квартирешка однокомнатная, разменять не могли, а уйти некуда. К счастью, ему парочка нашлась, так я у них эту клетушку выкупила. На Троллейном, ужас, как вспомню…
– Кто меня учил не оглядываться? Может, если бы не он, ты бы не взлетела так высоко?
– Стимул был, это точно. Веришь ли, я себя от счастья не помнила, когда сюда перебралась.
– Что и говорить, форменный рай.
Лерка огляделась и задумчиво проговорила:
– Да, ее можно хорошо продать.
– Зачем? – удивилась я. – Ты же не нуждаешься?
– Это конечно, – засмеялась она. – Я на днях такое колечко прикупила, пойдем покажу.
Кольцо и вправду было изумительным – продолговатый изумруд в бриллиантовом венчике. Лерка медленно поворачивала прекрасную холеную руку в лучах лампы, и я ахала, любуясь игрой света в гранях, – мне искренне хотелось доставить ей хоть какую-то приятность.
– Ладно уж, покажу свои побрякушки, – довольно проворковала она, вынула из ящика туалетного столика лаковую коробочку и принялась извлекать из нее сверкающие вещицы – их, наверное, хватило бы на витринку средних размеров. Украшения были изысканны и изящны, ничего купечески тяжеловесного.
– Слушай, поделись, куда ты такую красоту надеваешь?
Длинные пальцы, между которыми струилась золотая змейка, замерли, Лерка взглянула на меня с какой-то затаенной грустью:
– Я и не надеваю. Так только, самое простое. У нас действительно некуда. Да и опасно.
– Точно, к таким камням охранник нужен. Тогда зачем?
Ее глаза мечтательно сузились, словно она увидела в переливах света нечто прекрасное и знакомое:
– Может же быль в жизни поворот…
4
По дороге домой я почему-то думала над этими ее словами. Если уж она мечтает о повороте в судьбе, то что остается делать мне? Впрочем, какой такой немыслимый сюрприз может подарить мне будущее? Человеку с таким характером, таким менталитетом? Даже если авантюра удастся, и я заработаю грошиков – что это изменит? Ну, обустрою быт, а дальше? Я никогда не стану звездой даже районного масштаба, да и нужно ли мне это? Я человек тихий, детские грезы о невероятных приключениях, тайнах и безумной любви легли сухими лепестками в тома Майн Рида и Сабатини. Смешно вспомнить, когда-то я мечтала пережить кораблекрушение или землетрясение – что-то совершенно потрясающее – оказаться на необитаемом острове… Наивный сентиментальный бред. Поездка в Африку – уж куда экзотичнее – обернулась неизбывной тоской по дому, одиночеством в людском муравейнике, бессмысленной по сути работой: американизация страны была столь очевидной, что перспектив у русистики категорически не просматривалось. Два года жизни, полной запретов – Северная Африка не лучшее место для русской женщины, мне даже не хотелось вспоминать те дни. Одно дело – туристический вояж, и совсем другой коленкор – длительное проживание. А уж если приплюсовать последствия… Но об этом лучше не надо. Греция по идее нечто иное. Забавно: в жизни не знала ни одного грека – какие они? Ладно, повезет – поглядим.
Как я ни стремилась сбить волнение перед поездкой, как ни убеждала себя в том, что ничего особенного ждать не стоит, сердце – да что там сердце, все внутри – трепетало при одной мысли о будущем. Это беспокойство было и сладким, и мучительным, лишало сил и сна. А тут еще весна и этот воздух теплый и сырой, полный неясных обещаний – ежегодный обман, от которого нет защиты…
Дома я заставила себя вновь взяться за тряпку, но не надолго: позвонила Клара. Она работала в больнице скорой помощи, крутилась там с утра до вечера и уж если выбрала время повидаться, дико было бы упускать такую уникальную возможность. Какое счастье, что Егоров починил печь, не то бы я опять получила полноценную клизму. За те полчаса, что понадобились ей на дорогу, я более-менее подготовилась к встрече, однако радовалась рано:
– Слушай, мать, я думала только у меня дома полный аут, – проговорила она, выходя из ванной – как все врачи, она была крайне чистоплотной, – но ты меня переплюнула: у тебя же все на честном слове держится. Не сегодня – завтра трубы полетят, ей-Богу.
– Да я уже сама дозрела.
– Не тяни, по-моему, ситуация экстремальная. Сейчас такой выбор, если поискать хорошенько, сравнительно недорого можно сделать.
– Ох, видела бы ты, какая ванная у Лерки! – опрометчиво брякнула я.
– Ты что, была у нее?
– Да как-то встретились на улице, она и затащила.
Хотя в школе нас и называли неразлучной троицей, Клара всегда относилась к Лерке чуть ревниво, мне не следовало об этом забывать.
– И как она?
– Процветает, судя по всему.
– Знаешь, эти новые русские… Сдается, все они ходят по крайне скользкой дорожке.
– Да она, вроде, на самом деле вкалывает.
– Вкалывать тоже можно по-разному. У нас их столько перебывало – ты не представляешь, в основном, огнестрел. А уж какие крутые попадались – охрана круглосуточно в коридорах толклась. Только где эти добры молодцы были в нужное время?
– Типун тебе на язык, давай лучше чай пить.
– Все равно мне эти шальные деньги не внушают доверия. Ты вон колотишься, я кручусь – и что? А откуда на них золотой дождичек капает?
– Мы же бюджетники, а они в свободном полете.
– Повидала я этих летунов в реанимации – печальная картина.
– Да ладно тебе. Каждый живет как хочет.
– Ошибаешься, мать: не как хочет, а как умеет. Она замуж не вышла?
– Кажется, нет.
– Видишь, а ведь и красотка, и разодета в пух и прах, я ее в прошлом году в такой норковой шубе видела – закачаешься. А толку?
– Вот мы с тобой – другое дело.
Клара щелкнула зажигалкой и затянулась – после развода она дымила как паровоз:
– Что о нас говорить? Мы рабочие клячи, и мужики вокруг нас такие же, а тут и машины, и норки, а счастье где?
– Ну, его каждый понимает по-своему.
– Брось, счастье оно и есть счастье. Слушай, у тебя крепче чая ничего не водится?
Я удачно вспомнила про недопитую бутылку Леркиного муската, глотнув из бокала, Клара блаженно закатила глаза:
– Чудная вещь. Я дома не держу – мать с Машкой забодают, а иногда ох как хочется для разрядки. Да, о чем бишь я?
– О счастье.
– Как всегда, о дефиците.
– Так чего бы тебе хотелось?
Клара вздохнула:
– Как всем: чтобы дома все было в порядке, самой хоть маленько меньше вкалывать, ну и надежный мужик рядом.
– И только? – удивилась я.
Она засмеялась:
– Подробнее я бы обсудила этот вопрос под другой напиток и в другой компании – шепотом при свечах; ты, Анастасия, больно уж, как бы помягче сказать, абстрактная.
– Ясно, дура, то есть.
– Нельзя сказать, чтобы совсем, но некоторых вещей не понимаешь, извини.
Ее слова меня задели:
– Почему не понимаю?
– Потому что ты у нас этакий цветочек под названием "лопушок обыкновенный". Иногда я смотрю на тебя и думаю: таких не бывает. Какая судьба тебя хранит? Ведь по идее ни один прохвост просто морального права не имеет проплыть мимо и не урвать по максимуму.
– Сроду не бывало, – возмутилась я.
Клара скептически хмыкнула:
– Уверена, бывало и не раз, просто ты не заметила. Может, именно в этом твоя сила, а? Кто знает? Ну, что нос повесила?
– Обидно все-таки, согласись.
Клара засмеялась:
– Что обижаться – это правда. Такой я тебя сто лет знаю, такой терплю. Хотя малость поумнеть не помешало бы.
Заканчивая после ее ухода уборку, я с грустью думала: как настоятельно окружающие требуют, чтобы я изменилась. Зачем? Ведь если я изменюсь в заданном направлении, то буду уже не я, а какая-нибудь Катя Иванова. Отчего им этого так хочется? Вообще я действую на людей странным образом: едва оказавшись рядом, они с энтузиазмом принимаются меня переделывать. Можно сказать, гуру кучковались вокруг меня всю жизнь, и в конце концов я нашла надежный способ бороться с этой напастью – широко раскрытые голубые глаза. Я с готовностью записывала все кулинарные рецепты, твердо зная, что и под пистолетом не встану к плите; я обещала непременно начать смотреть "Черную вдову" или любую другую муть; я соглашалась заняться обливанием, зарядкой – чем угодно – и, довольные проделанной воспитательной работой, они на какое-то время оставляли меня в покое. Благодарная готовность – лучшая защита от навязчивой опеки.
5
С утра я рассчитывала поработать в библиотеке, однако Леркин телефонный звонок спутал все планы:
