Судьба засранца

– Такие наглые! И старых, и больных обижают, – вторила ей работница столовой дурдома.

– Ни хрена не работают, только на базаре всякой дрянью торгуют! Довели страну! – подвела итог обсуждению Огромная бабка.

Поругав молодёжь, бабки развернули прихваченную из дому жратву и, уплетая за обе щёки, перешли на критику продовольственного снабжения.

– В магазинах всё мясо попало, – отметила результаты своей расхитительской деятельности работница мясокомбината.

– Уже больные наши говорят: нас голодом морят! – то ли возмущалась, то ли восхищалась результатами своего труда работница столовой дурдома.

– Просто нечего жрать стало, – резюмировала Огромная бабка, аппетитно пожирая куриную ногу.

– Вы видели по ящику, какое платье Райка напялила? – пере менила тему работница дурдомовского пищеблока.

– Какая Райка? – уточнила мясокомбинатовская воровка, – Горбачева, что ли?

Физиономии бабок дружно искривились.

– Ой, фу! Не порть аппетит! – воскликнула Огромная бабка, – я тут про неё такое слышала….

Пообсуждать жену Генерального секретаря ЦК КПСС, сбежались бабки со всего базара. Покупатели недоуменно стояли в очередях у прилавков, а базарные торговки, бросив свои торговые места, сгрудились вокруг Огромной бабки, обсуждая свежую сплетню про Раису Максимовну.

– Она от какого-то инопланетянина родилась, – сообщила потрясённым торговкам Огромная бабка, – загулял этот инопланетянин, его хотели из партии исключить…

…и вдруг бабки заметили, что содержание их беседы внимательно слушает и записывает в блокнот молодой человек.

– Это кто? – испуганно зашептались бабки, – КГБ?

Молодой человек, увидев, что его внимание оказалось в центре внимания, поспешно удалился. Но я успел заметить, что это корреспондент Костя, сделавший из меня «буревестника сексуальной революции». Видимо, таким образом он собирал материал для своей газеты. Но базарные бабки этого не знали и поспешили разбрестись по торговым местам и заняться торговлей.

А торговля у Огромной бабки не шла. После того, как я доложил ей почём цветы у армян, она определила цену собранным мною на могилах цветам второй свежести на рубль дороже, чем у армян. Чтобы доходу было не меньше, чем у армян. Но, редкие покупатели, спросивши цену, разочарованно шли дальше. Бабка только шипела им вслед «Козлы…». После десятого такого покупателя она зашипела на меня:

– Засранец, что ты за цветы насобирал.

– А на могилах только такие лежат, – пытался оправдаться я.

– И на твоей такие будут лежать, – пообещала бабка.

Торговые проблемы огромной бабки заметила и мясокомбинатовская воровка, которая сообщила весьма интересную информацию:

– А не берут у тебя, потому, что у кооператора дешевле.

– Что-о-о? – физиономия у огромной бабки искри вилась больше, чем от сообщения о жене Горбачёва, – Он чё, охренел, что ли!

Бабки дружно посмотрели в сторону, где стоял свежевыкрашенный киоск с надписью Кооператив «Цветочек» и немаленькой очередью за цветами.

– «Цветочек» вонючий, – процедила Огромная бабка сквозь зубы.

– Он, точно, где-то по чёрному ворует – высказала версию мясокомбинатовская воровка, – Потому и задёшево продаёт.

– Или дураков обирает, – эту версию высказала обиравшая дураков работница дурдомовской столовой, – у них за копейки что хочешь можно купить. Дураки они, одним словом.

– Одним, словом, он козёл, – вынесла приговор кооператору Огромная бабка.

Бабки ещё долго обсуждали кооператора, высказывая также версии, что он ест маленьких детей, пьёт ночами кровь у летучих мышей и т. п., и т. д… Ну а такого маньяка и вампира бабки возненавидели больше, чем жену Горбачева.

– Спалил бы кто-нибудь его – мечтали они.

– Кто-нибудь спалит… – пообещала Огромная бабка.

Пока бабки перемывали косточки кооператору, закончился базарный день. Ни один цветок у Огромной бабки не купили, поэтому все пришлось отправить в помойку(не оставлять же другим, чтобы те продавали этот хлам!). По такому случаю Огромная бабка долго ругала кооператора, армян, милиционера, в конце концов перешла на меня и поставила условие:

– Спалишь сегодня ночью киоск кооператора – завтра получишь свои документы.

Я пытался робко возразить, на что Огромная бабка предложила другой вариант:

– Тогда сдам в психушку.

Ночью с канистрой керосина я пошёл жечь ненавистный бабкам киоск.

Фонари не горели, в кустах кто-то шевелился и повизгивал: то ли собаки, то ли парочки. Сердце поёкивало, в животе покручивало … Возле рынка я чуть не наступил на лежавшее на дороге какое-то большое рычащее животное. Я даже вскрикнул и разбудил животное, которое пробурчало:

– Ну чё спать не даёшь…

В животе начинало крутить по-настоящему.

На базаре стояла тьма тьмущая, из которой доносилось позвякивание стаканов.

– Эй, Сёма, это ты? – донеслось из темноты, – первача принёс?

Из мрака сначала донёсся ужасающий запах перегара и только потом вырисовалась шатающаяся фигура со стаканом.

– Ого! Целая канистра! – воскликнула фигура, и из темноты сразу вылезли ещё две разящие перегаром фигуры, протягивая перед собой стаканы.

– Давай, разливай! – заорали дружно они.

У меня от такого оборота событий язык отнялся и я не рискнул объяснять что у меня в канистре. Открыв трясущимися руками канистру, я разлил им в стаканы керосин. Грешная троица чокнулась стаканами и вмиг опустошила их.

– Ох и крепкий первач!!! – воскликнул кто-то из них.

– Да, клёвый, – оценил керосин другой.

– А ты, Сёма, чё не пьёшь? – вдруг обратил внимание третий.

– Да я сейчас в сортир сбегаю, – на полном серьёзе пытался объяснять я, ибо в животе от всех переживаний явно назревала революция.

– Да чё ты, Сёма, стесняешься, – воскликнул кто то из грешной троицы, – садись прям здесь, здесь все свои.

– Ты чё, сдурел! – воскликнул другой, – тута не свинюшник, тута все культурные люди и срут, где положено срать культурным людям!

Между двумя завязалась перепалка, а третий, тем временем, со скукой глядел на них, покуривая сигаретку.

Перепалка быстро переросла в потасовку, приведшая к тому, что канистра, грохнулась наземь, и керосин полился во все стороны. А через мгновенье сцепившиеся собутыльники уронили наземь и третьего с его сигаретой, от которой керосин вспыхнул до небес…

…Сортир я уже не успел найти, сил хватило добежать до ближайших кустов, из которых я наблюдал как полыхает базар. На улице сразу стало светло и не страшно и я с чувством честно выполненного долга пошёл домой к Огромной бабке, но та, увидев полыхающее на пол-неба зарево уже сама бежала навстречу.

– Я тебе только киоск спалить сказала! На хрена ты весь базар подпалил! – набросилась она на меня.

– Я старался как лучше, чтоб с гарантией было, – пытался оправдаться я.

– Ах ты засранец! А ну марш тушить! – и бабка, схватив меня за шиворот, поволокла к базару.

Возле пылающего базара собралась толпа зевак, на которую Огромная бабка рявкнула ещё громче, чем на меня:

– Вы что стоите, рты раззявили!!! Общественное добро горит, а вы палец о палец не ударили, бездельники!!! А ну, марш тушить!!!

Кого-то из толпы баба пыталась схватить за шиворот, дабы направить на тушение пожара, но после таких её речей зеваки и бездельники поспешили от огня подальше, оставив на месте происшествия робко стоящего с тощей папочкой не менее тощего милиционера, на которого Огромная бабка обрушила весь свой гнев:

– Ты что стоишь как истукан!!! Ты милиция, или что!!! Ты почему мер не принимаешь, дармоед!!!

Милиционер робко пытался что-то объяснить, но бабка продолжала орать на него:

– Куда ты смотрел, олух!!! Бардак кругом, а ты со своей папочкой носишься, как дурень с писаной торбой!!! Довели страну!!!

В это время с большим опозданием подъехала пожарная машина и бабка переключила весь гнев на пожарных:

– Сколько вас, дармоедов, ждать можно!!? Дрыхните днями, бездельники!!!

… и получила в рыло струю из брандспойта, отлетев на приличное расстояние.

После того, как пожарники залили догоравший базар, стало видно, что сгорели почти все имевшиеся на нём халупы, строения и сооружения. Так что, торговать Огромной бабке и сотоварищам стало негде и, главное – негде собираться, чтобы перемыть косточки жене Горбачёва. Вот это ужасно! Но еще более ужасно, даже кошмарно то, что невредимым из всех сооружений, строений и халуп остался только киоск кооператора, спалить который поручила мне бабка!

Огромная бабка пинками гнала меня до дома, где заперла меня в чулан.

– Ну бестолочь, ну баран, ну засранец! – орала она на меня, – Ни хрена хорошего не умеешь делать! Киоск паршивый по-человечески не мог сжечь! Даже продать тебя нельзя: кто за такого идиота заплатит!

И вдруг её посетила идея …

– Слышь ты, у тебя родители есть то?

– Да: папа, мама…

– Чем они работают?

– Учителями.

– Это хорошо! Пока я в школе училась, её директор дом себе построил только на то, что мои родители ему натаскали. А ну пиши родителям письмо!

Бабка извлекла меня из чулана, дала ручку и бумагу и заставила писать маме и папе слёзное письмо о том, что меня похитили рэкетиры и требуют выкуп. И я стал писать и даже написал, помимо того, что требовала бабка, что согласен отказаться от маминого наследства, только, пускай, заберут меня поскорей отсюда. Потом бабка снова заперла меня в чулан и закончила начатое письмо, дописав сколько должны были папа с мамой за меня заплатить. Сколько она потребовала, по сей день не знаю, но что-то очень много, если за идеал взяла директора своей школы.

– Теперь ты у меня заложник, – объявила она, – пока за тебя родители не заплатят, из чулана не выйдешь.

Я безвылазно сидел в чулане, где я днями спал и жрал то, что подкидывала мне бабка из своего, как она считала, скудного рациона: кусок сала, кусок курицы, кусок жареного сома. Делать я ничего не делал. Собирать полузавявшие цветы бабка меня больше не посылала. Даже горшок, предоставляемый мне, выносила сама. Наверное, боялась, что надежда на энную сумму денег в моём лице может сбежать, но таким заложником мне даже понравилось быть: жрать да спать – так, наверное, только министры живут, да другие большие начальники. Разве что, не в чулане. И скучновато немного.

Через некоторое время бабка получила от моих родителей письмо и страшно возмутилась:

– Твои родители дураки, что-ли? Ни машины, ни дома своего! Что они, не умеют ничего с родителей брать?

– Да родители у учеников бедные, – пришло мне на ум, – у них денег мало.

– Ну страну довели! – возмутилась Огромная бабка, – Для взяток денег не хватает!

Бабка написала новое письмо, в котором, по – её словам, предложила выкупить меня за дефицитные товары: гречневую крупу, сгущенное молоко, презервативы, ещё что – то.

Но и предлагаемого ассортимента у папы с мамой не оказалось.

– Что там, в школе, никого из учеников родители на складах не работают?! – возмущалась бабка.

– Работают. Только на складах уже ничего нет: всё разворовали, – вводил я в заблуждение бабку, не зная истинных причин дефицита дефицитных товаров.

Но бабка приняла это за правду.

– Ну, и власть! – возмущалась она, – Довели страну! Уже и воровать нечего стало!

…и продолжила переписку с моими родителями.

Я не брился и оброс бородой. В баню бабка не выводила.

Пребывание в чулане становилось всё более скучным и вонючим.

И тут бабка сообщила потрясающее известие:

– Договорились мы с твоими родителями. За тридцать рулонов туалетной бумаги тебя отдаю!

На какие цели хотела бабка направить туалетную бумагу, для меня осталось тайной. Наверное, продать этот дефицит, ибо её задница, учитывая размеры и соответствующую мощность, использовала бы все эти рулоны чересчур быстро.

Через несколько дней мой сладкий сон в чулане прервал исте – ричный вопль моих родителей:

– Где наш сынуля?!!

– Да забирайте вашего засранца, – пробурчала Огромная бабка, – в чулане дрыхнет.

Дверь чулана открылась в ней появились лица родителей. Я уже порядочно зарос и очень долго не мылся, поэтому, после того, как родители принюхались и пригляделись, их лица перекосились в ужасе.

– Кто это?!! – воскликнула мама.

– Да это я! – воскликнул я и ринулся к родителям, которые в ужасе отпрянули.

– Что вы с нашим сыном сделали?!! – взвопила мама.

– Да забирайте своего засранца! – заорала на родителей Баба-жаба, – Родители ещё называются, воспитали дармоеда! Ни хрена не может делать! Только жрать, спать, срать, да на базаре торговать! Довели страну!

Правильно сориентировался папа, который настойчиво потянул маму и меня из жилища бабки, которая всё более распалялась и напоследок швырнула в нас пакетом моих документов со справкой о моей шизофрении.

– Да ваш сын ещё и шизофреник! Родители, называются! Дебила воспитали!

Мама никак не могла прийти в себя и с ужасом смотрела на меня.

– Господи, во что ты превратился? – приговаривала она, – Ты почему трусы не меняешь?

– Я в заложниках был, – оправдывался я.

– Я сколько тебе раз говорила: меняй своевременно трусы, – продолжала повторять мама, теперь и брюки выбрасывать придется…

Мы ещё целый день пробыли в негостеприимном городишке, пока я не сходил в баню и парикмахерскую и не купил брюки, ибо старые, действительно пришлось выбрасывать.

В бане меня сперва приняли за бича и хотели вызвать милицию, но папа, выглядевший более прилично, очень убедительно объяснил, что я провалился по неосторожности в общественный туалет и так долго там сидел, что сильно оброс. И ему поверили. А мама постоянно трагически вопрошала:

– Ты почему трусы не меняешь?

Пока я мылся и стригся, папа купил местную газету, прочитал её и в ужасе сообщил:

– Здесь опасные маньяки водятся, надо быстро отсюда уезжать!

– Какие ещё маньяки?

– Во-первых, керосиновые маньяки. Они керосин пьют и потом, там, где пьют – поджигают. Здесь уже рынок вот так сожгли. Во-вторых, кооператор какой-то маленьких детей ест и кровь пьёт. У всех местных летучих мышей кровь выпил.

И папа протянул мне газету с душераздирающей статьёй о местных маньяках, автором которой был уже знакомый мне Костя, сделавший из меня «буревестника сексуальной революции». Но мама обратила внимание на совсем другое сообщение:

– Ты посмотри, оказывается у жены Горбачева предки инопланетяне, да ещё исключенные из партии…

Автором этой статьи значился не Костя, но мне уже стало ясно, что это был именно он.

После того, как я приобрёл человеческий облик, мама попыталась выяснить у меня от какого это я наследства отказываюсь в своём письме? Я объяснил. К ужасу папы, который сначала пытался меня перебить, а потом пустился наутёк от мамы, пришедшей в ярость от услышанного.…

Оказывается, мама действительно упала в обморок от моего сообщения о поездке на ударную комсомольскую стройку и у неё от долгого лежания без сознания случился отёк лёгких. Но уголовного дела в отношении меня не возбуждалось. Завещания мамой не писалось, хотя папа в разгар болезни ей такое предложил и потом предлагал ещё несколько лет. В общем, это всё папа из своих корыстных намерений проделал!

Вдобавок, папа обманул и маму: сообщил, что ведёт переписку по поводу моёго местонахождения с комсомольскими органами, и что меня уже нашли и ведут со мной работу, чтобы я написал родителям письмо! И так несколько лет.

– И я, дура, все эти годы этой глупости верила! – самокритично воскликнула мама, – Теперь только развод!

Но когда мы пришли на вокзал, мама к своему ужасу обнаружила, что папа удрал от неё со всеми деньгами, документами, а также десятком моих сменных трусов, за сохранность которых после всего случившегося мама испытывала особое беспокойство.

Мама впала в истерику.

Собралась толпа, маму пытались успокоить. Чья-то рука протянула стакан валерьянки. Мама залпом выпила и запустила стаканом в дававшего: это был папа. Родители сцепились в рукопашной, полетели клочья волос. Я хотел, было, присоединиться к драке, но пока думал – на чьей стороне, появился милиционер, который отвел в отделение милиции родителей вместе со всеми деньгами, документами, а также десятком моих сменных трусов.

Я несколько часов проторчал возле отделения милиции, где разбирались с моими родителями.

– Развод!!! Развод!!! – доносился из отделения боевой вопль мамы.

Я бы давно куда-нибудь смотался, если бы не деньги, документы, а также десяток моих сменных трусов, которые вместе с родителями находились в отделении милиции.

– Только не сообщайте! Только не сообщайте! – донёсся из отделения милиции испуганный голос мамы, – Мы ведь педагоги! Вы представляете, что ученики скажут!!!

Через несколько часов мама вышла из отделения милиции под ручку с папой, который читал ей нотацию:

– Знаешь, сколько мне пришлось мусорам дать, чтобы дело замять? Если бы протокол составили, да в школу сообщили, – это стопроцентное увольнение по статье за аморальное поведение. А наши ученички, эти дебилы и шизофреники, до конца жизни пальцем бы тыкали.

Мама только кривилась.

Со своими разборками родители даже не интересовались при каких это обстоятельствах я попал в заложники и откуда у меня документы о психическом заболевании. Вообще то, между своими переругиваниями они спросили у меня, на что я неопределенно ответил:

– Да так вот получилось…

и меня на эту тему больше не спрашивали! А вот документы о моём психическом расстройстве по возвращении домой куда то спрятали так, что я не смог найти.

В поезде родители мне рассказали про то, как они пытались меня вызволить из заложников.

– Я сразу пошла в милицию, – рассказывала мама, – А там заставили писать заявление строго по форме. Я три раза переписывала: все «не по форме». Потом отдала, так они уже его какой месяц рассматривают и рассматривают.

– А вот участковый у нас попался хороший, – дополнил рассказ папа, – честно признался: «Это мафия, с неё бороться невозможно», но помочь – помог: туалетную бумагу у какой-то спекулянтки конфисковал и нам отдал для твоего выкупа.

Когда мы приехали домой, в почтовом ящике лежало письмо из милиции, которая сообщала, что «по заявлению по факту хищения клизмы проводится проверка, о результатах которой Вам будет сообщено дополнительно».

– О каком ещё «хищении клизмы»! – возмутилась мама, – Они что, издеваются!?

– А что ты написала то в заявлении? – пытался уточнить папа.

– Что они просили, то и написала. По форме, – объяснила мама, – иначе, говорят, мне не рассмотрят.

– Ну вот, о чем ты просила, на то и отвечают, – разъяснил ситуацию папа. Клизму похитили – вот они и ищут её.

– Так, мне сказали, что если по другому напишу, они искать не будут…, – оправдывалась мама.

Папа только махнул рукой. Клизма на месте – инцидент исчерпан.

Правда, через несколько месяцев маму повторно вызвали в милицию и пытались выяснить, о какой клизме в её заявлении речь идет. Выяснили или нет – не знаю, но письма из милиции «по факту хищения клизмы» приходить перестали.

Моё появление дома сразу вызвало интерес соседей, которые сразу напросились к нам в гости.

– Так ты на «Северах» работал? – вопрошала Соседка из квартиры слева, – Там, говорят, не деньги, а деньжища! Нам бы не занял до зарплаты?

– Какие деньги и деньжища!? – возмутилась мама, – Всё рэкетирам пришлось отдать!

– А мы слышали, что вы выкуп гречкой заплатили, – заметила Соседка из квартиры сверху.

Я хотел уточнить, что расчёт был произведён туалетной бумагой, но папа вовремя заткнул мне рот, воскликнув:

– Какая ещё гречка!? Вы где-нибудь слышали, чтобы с рэкетирами гречкой расплачивались!?

– Да если бы я рэкетиром был, я бы и водкой взял, – высказал свою позицию Сосед снизу.

Водка у нас имелась и была выставлена на стол формально по случаю моего возвращения, а фактически – в связи с нашествием соседей. После первых ста грамм Соседка из квартиры сверху вернулась к теме моего пребывания в плену у рэкетиров.

– У нас все соседи такие душевные, – сказала она, – когда тебя, Аполлоша захватили, все так переживали, так переживали…

– …А денег взаймы даже на дорогу ни копейки не дали, – испортил благостную картину выпивший папа.

– Да что вы всё к деньгам всё сводите! – возмутился Сосед с низу, – Деньги – это зло!

И все соседи набросились на папу, обвиняя его в поклонении золотому тельцу. А, вспомнив про деньги, соседи стали выяснять – не осталось ли, всё-таки хоть что-нибудь после моего выкупа. Но наша семья дружно стояла на том, что потрачено всё, в связи с чем разочарованные гости покинули нашу квартиру.

По возвращении домой родители начали активно заниматься моим трудоустройством. Ещё едучи в поезде я догадался куда хотят меня пристроить: родители вместе со всеми пассажирами вагона стали ругать кооператоров, (предварительно осведомившись – нет ли таковых в вагоне). Помню, какой-то дедусь, размахивая газетой, воскликнул:

– Все маньяки в кооператоры идут! Вот пишут – есть такие, что маленьких детей едят!

Я с удивлением заметил, что о пожирающих детей маньяках-кооператорах написали уже в какой-то центральной газете. Видимо, перепечатали из местной Костину статью.

Родители продолжили ругать кооператоров и по возвращении домой.

– Самые худшие выпускники, которые таблицу умножения не знали, по складам до десятого класса читали – все в кооператорах! – возмущался папа.

– Весь сброд в кооператоры идёт, – резюмировала мама, – в общем, сынуля, мы с папой тебе место в одном кооперативе присмотрели.

Оказалось, что в школе, в которой работали мои родители, учатся, в том числе, в выпускных классах, дети председателей нескольких кооперативов. С успеваемостью у них, как и у их родителей, – большие проблемы, а вот окончить с отличием школу, чтобы потом хотя бы в заборостроительный институт поступить, – большое желание. С одним из таких председателей и навели контакты мама и папа. Точнее, им помогли преподаватели других предметов, с которыми председатель договорился об отличных отметках его чада по соответствующим предметам, а взамен – предоставил возможность побыть их родственникам членами его кооператива. На тех же условиях обо мне договорились и мои родители.

– Там такие деньги зашибают, что в твоей шараге и не снились, – объясняла мама, – Но, чтобы попасть туда, надо официально паевой взнос внести, которого у нас нет. В качестве взноса – пятерки сыну – идиоту этого козла, то бишь, председателя кооператива по нашим с папой предметам.

– А работа там хоть какая? – пытался выяснить я.

– По моему, никакой, – высказал своё мнение папа, – как я погляжу, они только могут сумасшедшие цены устанавливать и бабки с них сумасшедшие с них получать.

Оказалось, что в кооперативе надо, всё-таки что-то делать.

Председатель кооператива популярно объяснил:

– Здесь не государственное предприятие, здесь хоть не много, но работать надо. Причём мы сами себе хозяева: не на государство работаем, а на меня, то есть на себя!

На себя или на него я работал, я так и не понял.

Кооператив, в который я был принят на время учёбы в выпускном классе сына Председателя кооператива, официально предоставлял услуги общественного питания, а неофициально – общественного спаивания. Причём наш кооператив организовывал только коллективные пьянки (юбилеи, похороны, свадьбы, разводы и т. п.). Как объяснил Председатель, индивидуальное питание, осуществляется, как правило, на трезвую голову, а коллективное почти всегда – на пьяную.

– Водка, водка и ещё раз водка, – объяснил своё кредо председатель, – и к концу пьянки посетителей хоть помоями корми, всё равно доволен будет!

То, что присутствие трезвых посетителей в нашем кооперативе нежелательно, я понял по тому, что всем работникам кооператива Председатель настоятельно рекомендовал даже не пробовать то, что готовится в кооперативе. Можно или нет пробовать спиртные напитки, которые были в кооперативе, Председатель не говорил и, поэтому, все мы их пробовали, благо их было много и доставались они бесплатно. Бесплатными они были потому, что их поставка в качестве паевого взноса осуществлялась бывшим таксистом, выгнанным из таксопарка в годы борьбы с пьянством за работу в качестве винно-водочного магазина на колёсах. Средство доставки у таксиста отобрали, но источник поступления винно-водочных изделий остался.

Когда очередная компания собиралась за столом, то первым на стол выставлялись именно спиртные напитки и торжественно объявлялось, что они в оплату не входят. К концу попойки этого торжественного объявления уже никто не помнил.

На весь район председатель кооператива смог отыскать только одну повариху из колхозной столовой, которая не растаскивала продукты и при этом могла готовить что то относительно съедобное. Она и готовила то, что первым подавалось на стол и съедалось ещё относительно трезвыми посетителями.