Monsieur Serge. Истории приключений и испытаний князя Сергея Волконского

Так и оказалось. Орлов игнорировал собрания, но при этом по какой-то странной причине остался в курсе всех их дел и планов. О чем и не преминул заметить Волконский.

– Я прекрасно знаю, что кто старое помянет, тому глаз вон, – начал он тихо, глядя на открытое, разрумянившееся и сонное лицо собеседника. – Но скажи, откуда ты вот все это знаешь?

– Серж, рассуди сам. Ну как мне будет возможно выйти из вашего кружка? Мне, как дивизионному командиру? – усмехнулся Орлов, и князь вспомнил, каков он был тогда, в Париже… Как он тогда появился в экипаже очень кстати и сколько пуль послал неизвестному – скорее всего, филеру – признавшему Сержа в том нелепом маскараде… Парочка из них своей цели достигла, а Волконский благодаря приятелю вышел из этой переделки невредим.

– Так ты хочешь вернуться? – уточнил он.

– А я никуда и не уходил, – пожал плечами Мишель. – И по-прежнему готов ко всевозможному исходу событий. Но скажи мне про поляков – зачем ты с ними связался?

– Как зачем? Мы не в том положении, чтобы перебирать союзниками, – нахмурился Серж.

– Они потребуют независимости. Причем сразу же. И на собственных условиях. А губа у них не дура, сам понимаешь.

– Пусть требуют. Посмотрим, что им скажет на это наш черный полковник.

– Он что, теперь старше тебя? – Орлов широко распахнул серые, навыкате, глаза. – И ты всецело одобряешь то, что он говорит?

– Повторюсь, я не в том положении, чтобы выбирать, – почти отчаянно произнес князь. – А этот, по крайней мере, знает, чего хочет. В отличие от тех, питерских… Помнишь?

– А то как же. Как такое позабыть? – рассмеялся Мишель, уже готовый передразнить в голос всех членов петербургского общества, которых он видел на Киевских ежегодных контрактах. Те представляли собой толпу весьма разношерстную и, казалось, не связанную никакой единой целью, кроме самых общих – «сделать так, чтобы всем жилось лучше». Трубецкой, правда, упомянул, что желает «прекратить все беззакония и удалить от власти лиц, творящих беззаконие». На то один из Муравьевых – то ли Матвей, то ли Сергей, проговорил: «Не хотите ли вы сказать, князь, что вы желаете удалить от власти государя?» Трубецкой побледнел. Этого в планы петербургского общества явно не хватило. «Кто же еще источник всех беззаконий, сами посудите?» – начал обличающим тоном этот молодой человек, покамест князь Волконский не произнес: «Довольно, давайте обсудим возможность совместных действий».

– Да, я понимаю, что Пестель хочет слишком многого, – продолжил Волконский. – Как и я. Как, кстати, и ты, и не отрицай. Мы все здесь фигуры, а пешек нет. Так что я считаю разумным выдавать пальму первенства кому-нибудь одному по очереди.

– Но никто из нас не имеет замашек Бонапарта, – возразил Орлов. – Мы хотим взять власть для всеобщего блага, а этот – для себя одного. И поступит он с нами так же, как поступил корсиканец с теми, кто имел глупость становиться его соратниками и друзьями.

– Все так думают про Пестеля, но все это – лишь спекуляции. Озвучивание собственных страхов, – медленно произнес Волконский. По мере беседы с них обоих слетела досадливая сонливость и пропало желание разъезжаться по домам.

– Пусть так. А тебе разве ничего не страшно, Серж? – спросил Орлов, подбавив в голос ехидства. – Ты все рассчитал и предвидишь победу, не так ли? Вот я признаюсь честно – ни черта ничего не знаю, особенно после того, как ты сказал, что твой ментор в опале и хрен пойми когда он из нее выйдет… И да, ежели ты это хочешь услышать, – мне страшно. У меня жена, ребенок вот скоро будет, куча всяких домашних и прочих обстоятельств. Ежели я влипну, так по самые уши, и со мной вместе, сами того не сознавая, влипнет с дюжину-другую человек, если не более. И это я не считаю еще людей под своим командованием.

– Но при этом ты остаешься с нами и никуда не уходишь? Да еще и рисковать готов был? – спросил Серж, производя в уме нехитрые вычисления. Венчался с Катрин Раевской его приятель всего лишь год тому назад, а хлопнул дверью в феврале. Выходит, он только и узнал, что станет отцом, примерно в тех числах… И сразу же решил расставить все точки над «и», что похвально.

– Как видишь, – вздохнул Орлов. – Ежели я туда влез в первый раз, то вылезти уже никак.

– Так ты не трус. Это мне смелым быть хорошо – мне некого и нечего терять, – сказал Волконский. Не первый раз он произносил эту фразу – но нынче заметил, что проговаривает ее иначе, не так уверенно, как ранее. Хотя обстоятельства ничуть не изменились.

– Да брось, это уже больше чем частное дело меня одного, – проговорил граф. – Ежели ты намекаешь на мое семейство.

– Хочешь сказать, они тоже все знают о Союзе? – Волконский оглянулся на дверь, заметил высокий силуэт графини Орловой и заговорил тише.

– Ну как не знать – знают, – Мишель не озаботился перейти на шепот. Но, как с усмешкой заметил Волконский, его приятель поспешил погасить недокуренную трубку, слыша приближение жены.

– И что на это говорят?

– Сам можешь пойти да спросить моего тестя, – отрывисто отвечал Орлов.

– Что вы хотите спросить у papa? Он себя чувствует неважно и пошел спать! – раздался громкий голос Катрин. – И нам уже давным-давно пора последовать его примеру! Мишель, поехали уже домой. Я думала, ты давно уже приказал запрягать!

Орлов виновато поспешил за ворота, чтобы найти кучера. Прежде чем последовать за мужем, Катрин мельком глянула на Сержа и произнесла:

– Ах, это вы задержали Мишеля! Ну как всегда. Впредь постарайтесь учитывать, что он, в отличие от вас, живет не один и не располагает такой уймой свободного времени по вечерам!

Прежде чем Волконский попытался извиниться, Катрин спустилась с крыльца довольно резво для своего положения и ушла вслед за мужем.

«Пора и мне, получается», – подумал Серж с сожалением. Шальная мысль прокралась в голову – а что, если дотянуть до последнего и остаться под каким-либо предлогом здесь на ночь? Возвращаться в этот замок графа Ледоховского, мрачный и полуразрушенный, будить денщика, валиться на жесткую постель, подкладывая под голову продавленную подушку, и часами ждать, пока Морфей смилостивится над ним… С рассветом вставать, выпить холодного чаю – кофе тут и не дождаться можно – и опять проживать этот день до вечера… Наверное, так люди его положения и статуса в конце концов заводят семьи – устав от кое-как скроенного быта, вечного одиночества, холодной постели и осознания того, что дальше – лишь великое ничто, загробная жизнь или как еще называют все это?

…Когда Серж уходил, то взглянул на второй этаж, восточный флигель, в котором светилось одинокое окно. Он не знал, кто из семейства Раевских так припозднился, но почему-то показалось – именинница. Может быть, она его нынче и видит, бредущего по саду, в своей позе, скрестив руки за спиной. При этой мысли Серж, недолго думая, обернулся и махнул рукой на прощание. «Надобно иметь повод сюда приезжать почаще», – сказал он себе, усаживаясь в бричку. – «Одному, верхом, как угодно. А то так толком и не поговорили».

***

Поздний, по нынешнему сезону, обед в доме Раевских подходил к концу, и служанки уже убрали все со стола, выставив взамен блюда со сливами, вишнями и смородиной. Семейство не спешило расходиться, воспользовавшись паузой, наступившей после перемен блюд, для того, чтобы всласть наобщаться. Речь зашла сначала о погоде, не менявшейся уже который день и обещающий неурожай, затем о гостях и, в особенности, об одном из них, регулярно бывающем у них дома.

– Отмахать пятнадцать верст верхом по эдакой жаре! И ты утверждаешь, что все это для того, чтобы с тобой просто поговорить, – глаза госпожи Раевской тщательно оглядывали ее вторую дочь. Мать увидела, что та как-то порозовела и окрепла за прошедший месяц, и приступов болезни более не наблюдалось. Странно, притом что воздух стоит сухой, дождя не было две недели, и вся природа, вместе с людьми казалось, изнемогала от зноя, воцарившегося в этих краях. В полдень заканчивались все работы, люди прятались по домам, лежа в теньке, и лишь Элен куда-то сбегала со своим непременным гостем, князем Волконским, бывавшим у них раза по два на неделе. Сперва их чин по чину сопровождала Мари, не слишком довольная своей ролью дуэньи при старшей сестре, а то и брали с собой самую младшую, Соню, которой быстро наскучивала компания взрослых и она начинала баловаться. Сама Софья Алексеевна тоже несколько раз сопровождала дочь с князем на прогулках, но жару не переносила, а этой неугомонной молодежи непременно хочется прогулок именно в сей неурочный час. И цели этого общения она не понимала. Князь хочет посвататься? Так и делал бы это чин чином. У них роман? А что тогда они не встречаются вечером, например, да ему и сподручнее после службы… В общем, мать семейства Раевских в очередной раз вынуждена была признаться сама себе, что не понимала своей младшей дочери.

– Это рискованно, Олена, – рассеянно бросил отец, пролистывая за столом какие-то бюллетени, доставленные им с адъютантом. Вторую дочь он называл именно так, по-малороссийски, хотя имя, навевающее ассоциации с местными дивчинами, чернобровыми и круглолицыми, донельзя румяными и крепкими станом, не вязалось с тонкой белокурой девушкой, напоминающей создания куда более эфемерные.

– В самом деле, очень рискованно, – промолвила Катрин, дохаживающая последние дни перед тем, как удалиться в «уединение», ожидая рождения ребенка. – Увидит вас кто и слухи пойдут…

Элен покраснела. Опять ее семья все извращает! С князем они просто разговаривали. Обо всем, в том числе, и о ближних своих. И она все еще вспоминала, что же Волконский сказал насчет своей семьи: «Мои родственники – люди большого света, со всеми вытекающими из этого последствиями… Они по-своему хороши, благородны. Но такой душевности, как в вашей семье, у меня никогда не было». Потом он добавил, что с десяти лет вообще воспитывался в иезуитском пансионе, не видя отца и матери, братьев и сестру месяцами. «Вы младший ребенок в семье…», – осмелилась тогда сказать Элен. – «А младших же обычно все балуют и любят. Посмотрите хоть на нашу Софи». «Ну не знаю. Мое семейство, видно, считало меня слишком балованным изначально», – пожал плечами князь. От жары они укрывались под липой, и воздух был звонкий, наполненный густым зноем, который, казалось, никто из них не замечал. Откровенность требовала ответной откровенности, и Элен рассказала, каково это – с детства быть приговоренной к мучительной смерти. «Мне ничего не говорят и стараются сделать так, чтобы я оставалась в счастливом неведении», – произнесла она. – «Но сие еще хуже, так как мне и так понятно все». Взгляд Сержа после ее признания показался ей удивительным. В нем было ни деланного сочувствия, ни сожаления – лишь безмерная теплота и некий немой вопрос. Который она быстро уже расшифровала – но не могла дать на него правильного ответа. И вот ее семейство, которое князь третьего дня так хвалил, уже дало название их отношениям. Такое, какое Элен сама бы пока не решилась дать.

– Право слово, maman, Катрин… – проговорила девушка. – Это совсем не то, что вы подумали. Да вы и сами могли видеть.

– Мы могли видеть только то, что князь Сергей приезжает сюда не ради маменьки или Мари. И даже не ради papa, – усмехнулась ее старшая сестра.

Мари, присутствующая здесь же, вопреки собственному обыкновению, только отмалчивалась.

– Ну почему же, – сказал генерал Раевский. – Мы с ним тоже имеем различные содержательные беседы… Но я не полагаю, будто без моих прекрасных дам я был бы кому интересен. Мне тут, кстати, наш Александр пишет…

– Он-таки смог остаться при Воронцове? – подхватила его жена. – Я прямо-таки благодарю Господа за это.

– Рано благодаришь. Воронцов не дурак, – парировал Николай Николаевич. – Я так думаю, он только и ждет, чтобы найти повод вытурить Сашу из своих владений. Прямо скажем, есть за что.

Мари деланно вздохнула и переглянулась с Элен. Обе они знали – обсуждать дела старшего брата родители могут до бесконечности.

– И поездку в Крым, увы, себе не позволим, – вздохнула Катрин. – Хотя я бы поговорила с Мишелем, может быть, он чем-то помог бы… Хотя бы для Элен.

Девушка, услышав свое имя, тревожно посмотрела на старшую сестру. Та улыбнулась и произнесла:

– Ах да, нынче, как я погляжу, тебе куда-то уезжать не с руки. Но, может быть, твой князь выпросит отпуск?

– Катя! Зачем ты Аленку-то так смущаешь? – вмешался отец. – Вот же ж… И сосватала их, и поженила. А может быть, он вообще ради Маши приезжает.

Настал черед и третьей сестре краснеть. Та, вынужденная сопровождать Элен во время этих полуденных прогулок, обзавелась плотным бронзовым загаром, делающим ее похожей на цыганку, за что получала упреки как маменьки, так и Катрин, поэтому и румянец был на ее щеках мало заметен. Но отец его приметил, что и говорить.

– Papa! – бросила она с неподражаемо-жалостливой интонацией, вызвав добродушный смех генерала. Третья дочь, походившая на него лицом, могла бы считаться его любимицей. И ему совершенно не нравилось, что на нее постоянно смотрит этот поляк, как его то бишь, Олизар. Беда с сей шляхтой – сами все титулованные, с пышными гербами, а за душой ни гроша. У этого, если быть точным – еще и довесок в виде ребятишек мал мала меньше, оставшихся от рано умершей супруги, и уймы долгов. Какому родителю захочется, чтобы его дочь была нянькой чужим детям, да еще и жила в нищете, правда, числясь графиней? Генерал Раевский знал, что сам предложить может мало – богатство постепенно улетучилось, детей много, имение расстроенно и вконец запутано. Хорошо, что Катерина сделала неплохую партию – вцепилась в генерала Михаила Орлова со всей присущей ей решительностью и с радостью поволокла его под венец. Остальные же… Элен неизлечимо больна – и какому мужу нужна жена, которая не переживет беременности и отправится на кладбище через несколько месяцев после свадьбы? Лучше ей остаться при родителях, она и сама сие сознает… Поэтому, в отличие от жены, Николай Николаевич не видел в общении Элен и Волконского ничего криминального. Тем более последний – в батюшку своего, не иначе – совершенный оригинал и, скорее всего, не питает ничего дурного ко второй дочери. Вот Мари Раевский не хотел просто так отдавать абы за кого. Она умница, талантлива и обаятельна, пусть и слишком чернява, чтобы назваться истинной красавицей. Такая себе найдет партию и получше этого пиита-шляхтича…

– А почему бы и нет?

– Он же старый! – выпалила Мари, вогнав в смущение и Элен, и всех остальных.

– Старый? Тогда я, извини уж, древняя развалина, антик, – развеселился Раевский. – А князь меня на целое поколение моложе. Он твоего брата всего-то на четыре года старше. Так что, Маша, берегись…

Никто, казалось, не замечал, что Элен от волнения сжимает в ладони кольцо от салфетки так, что костяшки ее тонких пальцев сделались совсем белыми. И что лицо ее носит мертвенное, тяжелое выражение.

– Перестань, – строго произнесла Софья Алексеевна. – Нечего смущать барышень. Ты лучше этого князя посмущай в следующий раз, как явится. И спроси, что это он у нас забыл. Пусть более четко обозначает свои намерения. И, повторяю, Элен – не позволяй себе лишнего!

– Вы превратного мнения о благородстве человека, которого вы даже и не знаете, – выпалила девушка, вставая из-за стола. Лицо ее пошло красными пятнами, знакомое чувство стеснения поселилось в груди – впервые за полтора месяца.

– Тише, не горячись, – откликнулась мать. – Я не имела в виду ничего дурного… Я всем так говорила, и Катрин – пусть она подтвердит.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.