Девятый всадник. Часть 2

– Нет, право, господа, я очень хорошо понимаю несчастного Шарлеруа, – говорил он тихим, но веским голосом. – Пребывая в эдакой глуши, как не застрелиться?

– Тому виной была несчастная любовь, – возразили Анрепу сразу несколько голосов. – Разрыв помолвки… Вероломство.

– Поверьте моему опыту, monsieurs et medames, – он торжествующе оглядел собравшихся, отчего-то остановив взгляд именно на мне. – Одно дело – страдать от несчастной любви в благодатном климате Неаполя, другое дело – здесь. Неудивительно, что дело окончилось именно так. Ни в чем он не мог найти утешения.

Естественно, глупцы, считающие себя остроумцами, подхватили разговор и начали охать и ахать: «Да, какой ужас!», «Здесь нет ничего хорошего», «А уж общество-то какое…», «И это еще даже не Россия, а Курляндия!». Перешли к перемыванию косточек местным жителям, не смущаясь ни моим с Йоханом присутствием, ни Анрепом, которого признавали за своего.

Даже любезнейший Рибопьер не выдержал и прервал речения словами:

– Позвольте, господа, но здесь же все устроено с комфортом! Вспомните Любек!

Его реплика вызвала еще больший поток жалоб, а Анреп, склонившись низко, проговорил, но так, что я услыхал каждое его слово:

– Вы мало понимаете в жизни и в людях, молодой человек. Впрочем, если слаще редьки ничего не ели, то вам, верно, и такое убожество по вкусу.

Тут я взорвался. Как я уже упоминал ранее, меня более всего возмущала черствая неблагодарность со стороны оборванных и поистрепавшихся обломков l’ancienne regime’а, этого ожиревшего короля, с которым отказывалась иметь дело даже собственная супруга. Поведение же этой «парикмахерской куклы», как я нарек Анрепа, меня возмутило до крайности. Рибопьер сидел красный и только процедил:

– Я вас вызову за такие слова… Стреляться через платок!

– Вы ребенок, сударь, – невозмутимо проговорил граф. – Вам еще жить и жить, а вы планируете, в сущности, самоубийство. Как же огорчится ваша маменька!..

Тут я прервал поток слов, с размаху дал этому Анрепу пощечину. Тот охнул и уставился на меня еще пристальнее. Могу ошибаться, но я разглядел в его взгляде явное восхищение подобной решительностью. Сам же я был растерян. Я вовсе не желал так обходиться с графом и думал предоставить Саше самому разбираться с этим велеречивым дураком. Но некие древние инстинкты оказались сильнее меня. Да еще общее настроение, соединившись с действием вина, сняло всякие внутренние ограничения. Помню, как разговор за столом мигом затих, дамы заахали, закрыв лица веерами, а я растерянно глядел на свои ладони и видел, что они белы от пудры, покрывавшей лицо Анрепа. Потом я снова перевел взгляд на жертву своей вспыльчивости. Глаза его блестели, а рука не переставала баюкать пострадавшую щеку. Тот тихо проговорил:

– Барон, вы пьяны.

Я встал из-за стола, откланялся и ответил:

– Завтра в шесть утра. У розария. Оружие сами выбирайте, равно как и секундантов.

Только потом я понял, что натворил. В моем нынешнем положении я не имел права драться. Как на это посмотрит король? Что скажет мой император, если до него дойдут слухи? Так ли уж все это важно? Какой-то болван что-то сказал… Но мне было очень обидно за Рибопьера. Хотелось восстановить справедливость.

В темноте полуосвещенного коридора меня схватили холодные женские руки, я почувствовал головокружительный сладковатый запах розовой воды, и голос Фредерики шепотом произнес: «Christophe, je vous adore…»

У меня не было воли противиться еще и ей. Я позволил ей увлечь себя в ближайшую комнату, где, не обращая внимания на поток вопросов, которые я пытался ей задать, и на мое слабое сопротивление ее натиску, голландка начала срывать с меня одежду и ласкать меня, причем очень умело, именно так, как мне всегда нравилось. Я быстро забыл и о грядущей дуэли с Анрепом, и о своем любопытстве, и быстро забылся в изнеможении страсти, подарившей мне иллюзию счастья. Только потом, когда мы оба собрались с силами, она поведала мне о себе, о том, как оказалась замужем за королевским медиком Никлаасом ван Леннертом и почему воспылала ко мне такой страстью, в которой ее нельзя было уличить пятью годами ранее. Признаться, после такой ночи мне не хотелось умирать самому или убивать ближнего своего, пусть даже и такого пустоголового щеголя, как сей Анреп, но что поделать?

Глава 3

Митава, июль 1798 года.

В окно уже слабо брезжил рассвет, и Кристоф понимал, что ему уже пора вставать, одеваться и идти к назначенному для поединка месту. То и дело, когда он выслушивал рассказ своей Шахерезады о ее невероятных приключениях по всей Европе, способных сравниться с его собственными, он вспоминал, что, ежели Анреп и посылал своих секундантов, то его не нашел, и, верно, уже громко рассуждает о его трусости. Вполне возможно, что вызов перехватил или Иоганн, или Рибопьер.

Та, которая и отвлекла его на всю ночь, невольно разрушив планы, лежала рядом, на скомканном шелковом покрывале, и нагота ее была прикрыта тонкой и короткой рубашкой. Она притомилась и задремала. Барон вновь взглянул на то тело, которое так исступленно ласкал до этого. Не красавица; впрочем, ему никогда не везло на красавиц. Худая, ростом почти с него. Впрочем, своим телом владела превосходно, не уступая в гибкости его петербургской любовнице, приме-балерине Настасье Бериловой. Лицо непримечательное, впрочем, волосы хороши, пушистые и отливают золотом. И ноги очень красивые и длинные, и он, глядя на ее тонкие щиколотки, плавные колени, вновь ощутил, как по телу разливается знакомая томная нега. Он осторожно отвел подол сорочки, и молодая женщина тут же распахнула глаза.

– Бог мой, – проговорила она. – Меня же потеряет муж.

– А меня потеряет мой соперник, – проговорил Кристоф, отводя ее руки и продолжая целовать ее тело.

Она рассмеялась и позволила ему продолжить начатое, закидывая ноги ему на плечи и впуская его в себя.

Когда, опомнившись, он начал спешно собираться, а затем вышел за дверь, Фемке проводила его долгим взглядом – сперва томным, и полным неги, а затем ошеломленным. Потом она сказала про себя: «Господи, самое-то главное я ему так и не сказала! Про Анрепа. Как же он теперь? Ведь его убьют? Боже мой!».

Кристоф спустился к себе в комнату, где его ждал бледный Саша Рибопьер, сообщив ему только одно:

– Мы не могли найти ни его, ни вас. Обыскались всюду.

Потом, глядя на несколько растрепанный вид своего командира, он мимолетно улыбнулся.

– Идемте за мной, – Кристоф растолкал своего слугу, приказал подавать переодеваться, затем наскоро проверил пару пистолетов.

– Сразу будете стрелять? – с сомнением проговорил Рибопьер.

– Да. Я ставлю такие условия. Два выстрела, десять шагов. Если я промахнусь или же меня ранят так, что я не смогу продолжать, дуэль ведете вы. Это не совсем по правилам, но оскорбление было слишком серьезным.

Глаза юноши загорелись темным огнем на бледном лице. Развязка должна быть интересной, и он непременно желал в нем поучаствовать. Одно его грызло, равно как и его начальника, деловито переодевающего рубашку: а каковы будут последствия этого смертоубийства? Неужели Сибирь? Он бы никогда не назвал графа Ливена рисковым человеком, поэтому его слова только удивили юного адъютанта до невероятия. Он уже восхищался этим генералом, который всего на семь лет был старше его самого.

Противник ждал Кристофа у розария, один, без секундантов и без оружия, что несколько насторожило барона. В облике графа не было и толики той спокойной самоуверенности, которая так возмутила Кристофа прошлым вечером, заставив его пойти на неистовую дерзость. «Хорошо, что не струсил», – подумал он. – «Хоть пришел».

– Нам не нужно стреляться, – заговорил сходу граф Анреп-Эльмст, глядя Кристофу прямо в глаза и, казалось, не обращая ни малейшего внимания на Рибопьера. – Приношу свои извинения, ежели так угодно.

– Это не передо мной вам следует извиняться, а перед нашими с вами соотечественниками, которых походя обидели, – проговорил Кристоф.

– Вы мститель от лица всего остзейского дворянства? – в голосе Эльмста появилась слабая тень прежнего апломба. – Но зачем вам это?

Адъютант Кристофа выкрикнул:

– Ежели вы трусите, милостивый государь, то так и скажите!

Кристоф посмотрел на него, сделав рукой жест, призывающий к тишине. Анреп, видать, решил продолжить свою мысль.

– Вас попросили драться? – продолжал он. – Или вам заплатили за то, что вы меня убили?

Барон был настолько изумлен этими словами, что даже не сразу нашел ответ.

– Как вы смеете так говорить! – вскричал его адъютант. – Да за такие слова нужно драться немедленно!

Кристоф посмотрел на него раздраженно и перебил своего адъютанта, обращаясь к сопернику:

– С равным успехом я могу спросить о том же и вас, граф.

Анреп-Эльмст отчего-то странно усмехнулся и проговорил:

– А у вас есть большой резон.

Затем он чуть одернул левый рукав своего сюртука, обнажая белоснежный манжет рубашки. В утреннем свете мелькнула золотая запонка в виде алого восьмиугольного креста, который более всего напоминал очертания цветов, в изобилии растущих вокруг и покрытых блестящей утренней росой.

Ливен вспомнил все. Дело не кончилось, и они доведут его до Посвящения. Ежели этот человек может ответить на его вопросы, то он, пожалуй, погодит с дуэлью. И кто знает, какие кары от Братства Розы и Креста, от этих «рыцарей», последуют, если Кристоф убьет противника? Спасибо, что предупредили.

– Объяснитесь, – проговорил он тихо, хотел добавить еще что-то, но оглянулся на своего адъютанта, который выступал «третьим лишним». Под каким бы предлогом услать от себя Рибопьера?

– Он пусть остается, – отвечал Анреп. – Ведь это его тоже касается.

Барон обратил внимание, что выражение лица его помощника стало ровно таким же, какое, верно, было и у него: бледным, сосредоточенным и немного испуганным, но вовсе не озадаченным. Очевидно, он каким-то образом понимал, что значит рубиновая запонка на запястье графа Эльмста. И что означает место назначенной встречи, где Кристоф вроде бы как «случайно» нашел его. Возможно, Братство нашло себе еще одного юного члена.

– Фемке, – произнес далее граф. – Фредерика ван Леннерт. Как я понимаю, она вам хорошо знакома?

Кристоф кивнул.

– Она знакома и мне. Смотрите, – он вытянул левую руку, и Кристоф разглядел тускло-золотое обручальное кольцо на безымянном пальце.

– И что это означает? – барон сам не понимал, куда пошел разговор и причем тут его подруга. А потом вспомнил ее отца. Тот же был сам из Рыцарей… Конечно, все как-то связано.

– Я муж ее сестры Аннелизы, – произнес тот спокойно. И с печальным вздохом прибавил: -Был мужем. Этот ангел покинул меня три года назад, в Вюртемберге, лишив меня последней надежды на счастье.

– Соболезную, – суховато произнес Кристоф, хотя воспоминания о младшей из сестер ван дер Сханс заставили его сожалеть о ее безвременной кончине. И странно, что Фемке ничего о смерти сестры не упомянула. Впрочем, он об Аннелизе даже не спрашивал, равно как и о самом докторе ван дер Схансе, хотя знал, что последний, увы, скончался. Но женщина шепчет слова любви, уверяет его в том, что влюбилась в него еще тогда, когда он пребывал в Амстердаме у его отца, и замужество дало ей много свободы, и многое другое, столь же льстивое, приятное и соблазнительное, думается совсем иное

Отбросив все эти мысли, он продолжал:

– Это, бесспорно, печальное событие, но причем тут подробности вашей частной жизни?

– Фредерика еще не говорила вам, что сталось с ее отцом?, – тихо проговорил Ойген. – Отчего именно он умер?

– Это имеет какое-либо значение? – Кристоф перевел взгляд на своего юного приятеля и заметил, что тот побледнел почти смертельно. Казалось, еще чуть-чуть – и бедняга рухнет в обморок.

– Для нас – имеет. Его убили выстрелом в затылок.

Кристоф пожал плечами. Мало ли несчастных случаев происходило в революционные времена? Очевидно, несчастного доктора приняли за человека, у которого могли бы водиться какие-то деньги, хотели ограбить, вот и прикончили.

– Не взяли ничего, – продолжал граф Антреп. – Но самое интересное, доктор, похоже, знал своих убийц. И знал, что они с ним сделают. Поэтому сжег все свои бумаги в камине накануне гибели. А после похорон Фемке рассказывала, что кто-то влез через окно в кабинет ее отца и пытался там что-то найти. Ей было очень страшно, посыпались другие угрозы, поэтому и пришлось продать дом, и поспешно выходить замуж за этого Леннерта, к которому она не питала ни капли чувств, и уехать в Штутгард, взяв с собой сестру. Там я ее и встретил. И сделал предложение.

– Как занимательно, – проговорил барон довольно раздраженным тоном. – Но кто хотел гибели ван дер Сханса?

– В этом-то весь смысл, – его собеседник направил взгляд в сторону. – Дело, в котором он участвовал, не только приносит блага, но и позволяет безнаказанно устранять неугодных. И у меня есть все основания считать, что следующим будет кто-то из нас троих.

– Что же вы предлагаете? – Кристоф ничуть не испугался слов своего несостоявшегося противника. – Не знаю, как вы, но я по доброй воле это дело не выбирал. Более того, я даже не проходил полноценного посвящения и не связан никакими клятвами.

Он оглянулся на своего адъютанта и добавил, обращаясь к нему:

– Надо полагать, вы тоже?

Вместо ответа Александр проговорил отсутствующим тоном:

– Теперь мне очень многое стало понятно.

Далее он свою мысль не развивал.

Анреп продолжил:

– Я об этом и говорю. Скоро вам предложат стать одним из Рыцарей. Если вам дорога жизнь, откажитесь.

– Кто же вам зарекомендовал меня таким трусом? – усмехнулся Кристоф. – Я бывал в сражениях и особо не дорожу своим бренным существованием. Как будто опасность быть убитым должна меня пугать. Если она пугает вас, то прошу прощения.

И он развел руками.

– Это вы говорите сейчас, – произнес Анреп-Эльмст. – Пока вы один, умереть просто. Но потом, когда в вашей жизни появятся те, кто от вас зависит… Ради которых стоит жить.

– Не думаю, что стоит жить ради кого бы то ни было, – жестко ответил Кристоф, и в глазах его невольно отразилась боль, не сочетающаяся с циничностью его слов. Он уже чуть ли не пожертвовал жизнью, рисковал ради карих глаз девушки, чей образ навсегда был запечатлен в его сердце.

Анреп подошел к нему вплотную и проговорил заговорщицким тоном:

– А если я вам скажу, что за гибелью от их рук всегда следует бесчестье?

– Как же был обесчещен ваш покойный тесть? – Кристоф отошел от него на пару шагов и уже жалел, что дуэль не состоялась. Впрочем, ее можно было бы возобновить и провести по всем правилам.

– Я все понял. Уговорить вас невозможно, – отчаянно отвечал его соперник. – Вы сами не хотите, а еще утаскиваете с собой на тот свет юного вашего друга.

– Никто меня не утаскивает, – отвечал Рибопьер. Голос его был тверд, хоть и тих. – Я сам решил.

– Тогда ждите. За вами обоими придут, и скоро, – граф снова многозначительно поднял руку, так, чтобы манжета с искомой запонкой-розой обнажилась. Кристоф фон Ливен приметил и кое-что другое – безыскусно сплетенный браслет из рыжевато-золотистых волос. Они не принадлежали его покойной жене Аннелизе – та была пепельной блондинкой, как и сестра. И при взгляде на эту мелкую, незначительную деталь, он отчего-то подумал – его обманывают. Водят за нос. Пытаются отвлечь от уже намеченной цели и предназначения. И вообще, похоже, граф не имеет никакого отношения к Рыцарству. Даже если Анреп в чем-то прав, и он, Кристоф, разделит участь доктора ван дер Сханса, то само поведение графа, это судорожное цепляние за рукава и отговаривание от неизбежного, от посвящения в Рыцари, которое уже должно было случиться, говорило категорически против него. И адъютант Кристофа полностью разделял его взгляды.

– Я все понял. Прощайте, – холодно проговорил Кристоф. – Надеюсь вас более не видеть.

– Это благодарность за мое милостивое прощение оскорбления, которое вы нанесли моей чести?

– Мне ваше прощение было ни к чему. Хотя я и не хочу с вами встречаться, но, ежели вы передумаете и решитесь все-таки со мной стреляться, я к вашим услугам.

Анреп горестно вздохнул и пошел прочь. На полпути он обернулся и проговорил:

– Вы удивлены, граф, почему я, будучи вашим соотечественником, обретаюсь здесь, при дворе короля Луи? Что заставило меня уйти?

Кристоф ничего не отвечал. Ему было все равно, что он ответит, но тот продолжил:

– То, чего страстно желает ваш брат, но на что он никогда не осмелится.

Барон не ожидал подобного ответа и не знал, как ему стоит реагировать.

Кристоф с Рибопьером остались вдвоем и растерянно посмотрели друг в другу глаза.

– Мой покойный батюшка всегда говорил мне, что в нашем роду были рыцари. Но я никогда не воспринимал это дословно, – заговорил Александр, но его старший товарищ посмотрел на него так, что у юноши отпало всякое желание продолжать рассказ. Он только спросил:

– Я готов принять последствия. Но каков смысл?..

Кристоф не стал отвечать. Он лишь проговорил:

– Они исполняют свои обещания, в чем я успел убедиться. И, похоже, то, что нам сейчас наговорил граф, – тоже правда. Так что можете выйти, если не желаете связывать с ними судьбу.

– А как же вы?

– Я пойду дальше, – Кристоф говорил тихо и спокойно. От этого спокойствия мурашки пробегали по спине юного Рибопьера. Он собрался с духом и ответил:

– Значит, и я пойду за вами.

– Простите, но я не требую безусловной преданности, – барон оглядел адъютанта с головы до ног. – Такая привязанность ко мне вас только закабалит.

– Мне иначе нельзя, – опять вымолвил загадочную фразу Рибопьер.

– Отчего ж? – спросил Кристоф. – Вы свободны.

– Меня к вам назначили.

– И что ж? – барон по-прежнему пытался притвориться непонимающим, хотя уже начал кое о чем догадываться.

– Я не могу просто так уйти, – граф Александр посмотрел на него странным взглядом, словно пытаясь спросить – как же его начальник не понимает таких элементарных вещей?

– Отчего ж? Я могу дать вам назначение вдали от своей персоны, вас могут перевести на службу к кому-нибудь другому из генералов, наконец, вас повысят так же, как меня, и вы уже сами будете брать себе адъютантов, – Кристоф по-прежнему притворялся непонимающим, что совсем смущало Рибопьера.

– Тут дело не в службе, – заговорил он. – Даже если меня повысят, даже если я переведусь в другое ведомство или же вовсе уволюсь со службы, уеду хоть на край света, то все равно должен буду поддерживать с вами тесную связь. Так мне сказали.

– Кто же вам это сказал?

– Девятый, – и Рибопьер побледнел, зная, что выдал большую тайну. Далее, оглянувшись и никого не заметив, кроме нескольких слуг, постригающих клумбы в парке, осмелился добавить:

– Ежели желаете, так у меня и письмо есть. Могу показать.

– Покажите.

– Оно у меня не с собой, в комнате, – отвечал его адъютант.

…Через некоторое время он показал глянцевый желтоватый лист веленевой бумаги, заверенный печатью с изображением розы, столь знакомой барону. Он даже не стал читать послание, потому что узнал почерк, которым оно было написано. Он мог принадлежать только одному человеку – Армфельду. Кристоф мог утверждать это с уверенностью, хотя послание к Рибопьеру не было никак подписано. Он, не долго думая, порвал бумагу прямо перед изумленными глазами адъютанта.

– З ачем вы это сделали? – выдохнул тот не столько возмущенно, сколько ошеломленно.

– Так должно поступать со всеми подобными письмами, – спокойно объяснил ему Ливен. – -Разве вам еще не говорили?

Его адъютант лишь головой покачал.

– Вы ни разу не видели автора послания в лицо? – продолжал опрос барон.

– Я знаю лишь, что он вел активную переписку с моим отцом. Кажется, он датчанин…

– Швед, – лаконично отвечал Ливен. – Хотя это неважно.

– Он вам знаком? – спросил Александр.

Заметив, как по тонкому, бледному лицу адъютанта промелькнула тень любопытства, барон поспешил добавить:

– Да, знаком. Но более я вам не скажу.

Сознавая, что его слова еще пуще разожгли в юноше любопытство, Кристоф продолжил:

– В сущности, я сам ни в чем не уверен. Возможно, за этим человеком стоит кто-то еще…

– Этот Анреп нам врал, как вы думаете?

– И в этом я тоже не уверен, – барон ненавидел, когда приходилось выказывать сомнения. Мысль промелькнула в его голове: «Пустое это, дым один, туман, и ничего более. С нами играют, как с несмышлеными детьми, верящими в чудеса. И тем, кто затеял эту игру, следует доказать, что мы не дадим себя ввести в заблуждение».

– Все-таки жаль, что дуэль не состоялась, – продолжил Рибопьер, решив перевести разговор на другую тему.

– Ничего страшного. Каждый из нас сохраняет право на выстрел, – пожал плечами Кристоф, думая о другом. В частности, о том, что неплохо бы расспросить Фемке о всем, что случилось с ней, сестрой и ее отцом, и сверить ее рассказ с повествованием Анреп-Эльмста. Но, ежели возникнут большие расхождения, то кому верить? И следовало ли вообще вдаваться во все эти интриги? Как будто ему больше нечем было заняться…

Распрощавшись со своим адъютантом, он натолкнулся на Фредерику. Она явно пребывала в сильном волнении, на щеках ее рдел яркий румянец, платок небрежно и криво накинут на плечи, а волосы выбивались из-под чепца.

– Ты жив? Слава Богу! Ты не знаешь, что за человек этот Анреп! – молодая женщина, совершенно не задумываясь о том, что ее может кто-то увидеть, подхватила Кристофа за руку.

– Догадываюсь, – произнес он мрачно.

– У него одна цель – со всеми покончить, – Фемке понизила голос. – И он не зря здесь…

– Правда? А он, наоборот, посулил спасти меня от верной гибели. И я думал, что он заодно с твоим покойным отцом.

– Ах, если бы… – вздохнула его любовница. – Он навлек на него убийц. Если сам не приложил руку к гибели моего отца.

– Но как же так?

Тут раздались шаги – кто-то поднимался по лестнице.

– Об этом я поговорю с тобой потом. Сегодня в западном крыле, – произнесла она быстро, услышав посторонние звуки. – В восемь часов вечера, после ужина.

Судя по деловому тону, удовольствий она не обещала, и Кристоф разочарованно вздохнул, потому что ее явление возбудило в нем яркие воспоминания о прошедшей бессонной ночи, и он бы не отказался провести еще такую же.

Он встретился со своей голландской знакомой в то же время и в том же месте, и ему были сообщены при этом такие сведения, что все легкомысленные желания в нем утихли, сменившись лишь явным предчувствием, что с Анрепом-Эльмстом им суждено будет встретиться – и поквитаться.

Глава 4

CR (1818)

Все мои неприятели чем-то схожи между собой. Это люди, источающие блеск и апломб, считающие себя хозяевами жизни, которые никому никогда ничего не должны. Они стремятся набиться мне в друзья, хватают за запястья и, как и многие, начинают поверять мне тайны о том, что грозит мне, якобы, из одного только дружеского расположения. Эти люди первоначально вызывают во мне плохо скрываемую зависть. Не то, чтобы у меня было много причин кому-либо вообще завидовать: я полагаю, что и так одарен судьбой сверх меры во всех отношениях. Но мне присущи сомнения; тем же, кого я ненавижу, никаких терзаний по поводу своих поступков и места в мире не приуготовлено в силу их причудливой природы.

Таков был и есть Меттерних; таков был его гораздо менее известный «двойник» Анреп-Эльмст. Память о нем стерлась, и его имя осталось только в родословных росписях его семейства, и то замаранное черным, словно даже ближние желали о нем позабыть.

Итак, когда я так и не стал с ним стреляться, и тот начал уговаривать меня от вступления в когорту Рыцарей, оказалось, что он связан узами родства с небезразличной мне в ту пору Фредерике ван дер Сханс. К слову, после нашего весьма страстного свидания она призналась, что питала ко мне горячую любовь все те годы, которые прошли между моим пребыванием в доме ее отца и нашей встречей в Митавском дворце. Ни замужество, ни свалившиеся на нее одно за другим несчастья не разрушили ее желание быть рядом со мной. Поступки Фредерики говорили куда красноречивее слов; к моему великому облегчению, она не желала бросать мужа ради меня и, казалось, понимала, что, помимо физического влечения, я ничего к ней не испытываю. Ее это не задевало; все же, она была умной женщиной, знающей, чего хочет, и весьма трезво оценивала обстоятельства.

Все клянут муки несчастной любви, и, признаться, я и сам бывал жертвой жестокосердия возлюбленной. Однако еще хуже быть любимым той, которую не любишь. Притвориться, что испытываешь ответные чувства, дабы воспользоваться ею, – выбор подлеца. Отвергнуть немедленно – признак бесчувственности. К счастью, в тот раз с меня никто не требовал никаких ответных клятв, не пытался поймать в моих глазах отблеск столь же пламенной любви. Фредерика как была трезвомыслящей, умной и самостоятельной, так ею и осталась. Она же предупредила меня о том, кто такой Анреп, и пролила свет на все, что было им сказано. Далее перескажу ее рассказ.