Люцифер. Время Вечности

На что Медея (как демон искушения, потерпевший полное фиаско) тут же испугалась потерять столь нарасхватного кавалера и начала строить свои внезапно вновь прекрасные (то глубокие, как небесная синь, то игривые, как морская гладь) глазки. С быстрыми бурунами эмоций, роившимися от вина в её голубых глазах.

– Что ж, если это предел твоих мечтаний… – снисходительно улыбнулась Медея. – Мои пределы в вышине сложили гимны обо мне! – улыбнулась Медея так величественно, что Аполлон удивился этому перепаду настроения и снова охотно поддался на её чары, переложив голову на её ноги.

– То, что ты имеешь и умеешь и является причиной возникновения у тебя обмана зрения, который и не дает тебе видеть дальше собственного носа! Зримое всегда обманчиво. Не подстраивайся под других, мир – вот лучший настройщик! Со-настройся с миром. Мир по-прежнему чист и прекрасен, как первобытный девственный лес. Мы сами запускаем в него волков, чтобы было от кого убегать и на кого охотиться. Перестань играть в чужие игры. Это – их игры. Ты – не они. Ты – означает – одна. Они – стадо. Преврати себя в заповедник. Сызнова стань ребёнком и поиграй в блажь!

Но Медея, вспомнив свои прошлогодние приключения в детском лагере, снова внезапно охладела.

На что Аполлон, недолго думая, переключился на Креусу. И начал её откровенно обнимать, форсируя события.

И Креуса охотно пошла ему на уступки. Осознав, что Медея слишком уж высоко задирает нос, и у неё ничего уже с графом не получится. Непроизвольно начав прорабатывать у себя в голове их совместную вечернюю программу, как только они останутся наедине. И она наконец-то подарит Ему всё самое лучшее, что в ней есть!

И Аполлон это уже предвидел: по её глазам, которые столь выразительно ему сияли. По её таинственной улыбке. По рукам, которые стали уже обнимать его в ответ, безраздельно захватывая его в свою собственность. В ответ на то, что Андрей Болконский стал столь же преданно обнимать свой утешительный приз. По сравнению с Элен. Надеясь сегодня же вечером им себя утешить.

Но Ганимед отвёл его в сторону туалета и сказал:

– Ты уж определись, кто тут твоя, а кто моя. А то ты ластишься то к той, то к этой.

– Твоя? – удивился Аполлон, впервые увидев в нём самца. А не клоуна, которого он пригласил на этот пикник на обочине моря, чтобы поразвлечь дам.

– Медея выбрала тебя ещё вчера, как только поняла, что у тебя есть деньги. И позвала Креусу только для компании. Так что оставь Креусу в покое, я утешу её разбитое сердце. Займись Медеей! Она тебе больше подходит.

– Ага, то подходит, то опять отходит! Ты же видишь, как она себя ведёт? То подпускает к себе, то отбрасывает. К своей подружке!

– Да я бы и сам ею занялся, если честно, если бы мы давно уже не относились друг к другу исключительно как друзья. Ещё с тех пор, когда она жила с Ахиллом. А ты был, в основном, тогда в морях. Так что вы редко виделись и не успели так сдружиться.

– «Не мужчина выбирает женщину, а женщина – мужчину», как сказал какой-то классик! Разве я виноват, что они выбрали меня обе? И сейчас – просто рвут на части! Классик об этом даже не мечтал!

– Ну и «как же начать мыслить, товарищ Бендер?»6 – усмехнулась Медея, чтобы расположить его к себе.

– По-настоящему мыслить ты начинаешь только после того, как усвоив из философского словаря необходимую для абстрактного мышления терминологию набиваешь свой ум до предела чужими мыслями!

– Научившись именно мыслить, а не молоть языком! – усмехнулся над ней Ганимед, чтобы та перестала задирать нос.

– Изучая философский словарь ровно до тех пор, пока ты не научишься применять эти навыки хотя бы для того, чтобы начать понимать то, о чём и куда идёт речь.

– Пританцовывая в высказываниях на поворотах мысли! – усмехнулся Ганимед.

– Пока твой мозг не начнёт ими бредить, не успевая обрабатывать непривычно сложную информацию. Пытаясь их хоть каким-то боком к себе приладить и уложить в поленницу мировоззрения! И чем сложнее получаемая тобой информация, тем быстрее всё это начнётся.

– Танцы с бубном совершенно новых, непривычных для тебя смыслов! – усмехнулся Ганимед.

– И тем интенсивнее будет протекать сам мыслительный процесс, мобилизуя для этого всё твое тело!

– Так как тело станет полагать, что это что-то жизненно важное, раз уж ты этим так серьезно заинтересовался?

– И когда через пару недель непрерывных занятий твоему телу все же удается хотя бы ненадолго переключить твое внимание на себя и подвергнуть фундаментальному сомнению твою жизнедеятельность в игре мыслей, не имеющих к тебе прямого отношения, то оно заставит тебя решить какую-то неотложную в данный момент проблему. И эта проблема вдруг решится для тебя уже совсем просто. По сравнению с теми абстрактными вопросами мирового уровня, которые твой мозг решал, обрабатывая неимоверно сложную информацию! Ты начнёшь этим увлекаться. И пытаться решить ещё и ещё одну проблему.

– Ведь это касается качества твоей жизни! – поняла Медея.

– События которой начнут выглядеть такими смешными и незначительными, глядя на себя теперь с высоты проблем мирового уровня, что ты с лёгкостью решаешь проблемы того пресловутого существа, которым ты до этого всем казался. Делая для себя одно экзистенциальное открытие за другим! Так что ты даже не можешь уже усидеть в кресле, подскакиваешь и начинаешь ходить из угла в угол, «перелопачивая» свои проблемы, до которых твой рассудок своей «лопаткой» может уже дотянуться. Все глубже уходя в прошлое. И решать их одну за другой, всё сильнее и громче над собой посмеиваясь!

– Над тем, каким ты был недотёпой? – улыбнулась Креуса.

– И с какой лёгкостью другим удавалось тебя дурачить. Так тело начинает мыслить!

– Всё понятно! – усмехнулась Медея. – Только вскипятив предварительно чайник, можно наслаждаться горячим чаем, разливая его по кружкам своих проблем.

– Перестав быть чайником! – подмигнул Ганимед Аполлону и толкнул его плечом, столкнув с Медеей.

Аполлон тут же рефлекторно обнял Медею и повалил на песок, ругая Ганимеда:

– Ты знаешь, для чего этот олух нас столкнул?!

– Для чего?

– Чтобы я тебя поцеловал! Вот так! – поцеловал Аполлон Медею в губы для наглядности. – Только о себе и думает!

И ещё раз её поцеловал, пока она не успела вырваться и отвесить Ганимеду затрещину за оргию7.

Почему же Аполлон так цеплялся за Медею, как за выступ скалы и оставил более доступную Креусу? Неужели он возжаждал покорить-таки этот «пик Страсти»? Предрешив незамысловатую судьбу Креусы – сгореть от ревности. После того как поймёт, что пыталась надеть на себя платье, принадлежавшее Медее. Которое та вначале легкомысленно хотела подарить Креусе на этом празднике жизни.

– Объясни, наконец, как начать мыслить самостоятельно? – заломила Креуса руки, не желая терять инициативу.

– Отстраняться и обрабатывать каждую ситуацию отдельно! – посмотрел Аполлон на Медею и Креусу, отдельно подмигнув каждой.

– Это легко только на словах! – не сдавалась Креуса. – Потому что каждый склоняет чашу весов на свою сторону и приводит свои аргументы, с которыми очень тяжело не согласиться. Ведь через взаимодействие с другим ты начинаешь видеть вещи, исходя из его опыта. Как же тут научиться отчуждаться? Как ты это начал делать?

– Твои мысли есть производное твоего опыта, который нужно постоянно пересматривать, – улыбнулся Аполлон, посмотрев на Ганимеда. – Но и не вовлекаясь эмоционально в тот негатив, в который другие пытаются тебя вовлечь в силу своей не вполне адекватной реакции на ситуацию.

– Куй железо, пока горячо! – усмехнулся Ганимед, вспомнив оплеуху Медеи. – Но не слишком горячась!

– Мысль, как и месть, подают холодной. И они во многом связаны. Ведь вначале мы всегда внутренне протестуем! – усмехнулся он над Ганимедом. – И лишь потом, пересмотрев события, понимаем, что были во многом виноваты сами. Поэтому многие вещи мы можем понять, лишь отдалившись от реальных событий.

– В пространстве?

– А порою – и во времени! – усмехнулся Ганимед, с упрёком почесав затылок.

– Мысли людей – это производное их опыта. Это их месть на чуждую им неадекватную реакцию другого, поданную на их рассмотрение, на их суд, выступая перед ними как полномочный представитель всеобщих ценностей. Но в той форме, которая в данный момент для нас наиболее выгодна. Чтобы мы могли заручиться их поддержкой. И всеобщие ценности могли не только оправдать, но и поддержать тебя!

– И так делает каждый?

– Мы все поворачиваем для себя ситуацию таким боком, который для нас сейчас наиболее выгоден. Поэтому в любом действии и в любой мысли, взятой как момент взаимодействия, изначально заложен правовой момент. То есть любой, подвергающий сомнению твоё действие, есть прокурор! – усмехнулся он над Ганимедом.

– А всеобщие ценности – твой адвокат! – возразил тот.

– А ты, то есть твой Высший Разум, судья. Ты, отчужденный от себя. Судья, ставший – через отчуждение – выше тебя и других, их мыслей и поведения. Поэтому если поведение и мысли других и можно использовать, то лишь как тренажер. Чтобы начать видеть себя со стороны.

– Со стороны всеобщих ценностей! – подчеркнул Ганимед.

– Научившись от себя отстраняться, отчуждаться. До тех пор, пока ты не начнёшь мыслить самостоятельно. Поэтому я и называю свой (чуждый мне и другим) Высший Разум – Аполлон!

– А ты не хочешь рассказать Креусе, за какие «подвиги» тебе в криминальном мире дали это прозвище? – пошла Медея во-банк.

– Аполлон – это не просто прозвище, это мой высший принцип!

– Я тоже хочу обрести свой высший принцип! – снова подалась к Нему Креуса.

– Но тогда ты будешь обладать более Высшим Разумом, чем сейчас! Постоянно читая сложную интеллектуальную литературу непрерывно в течение семи лет. Но как минимум – два часа в день! Не употребляя ни алкоголя, ни мяса. Чтобы весь твой труд по трансформации физического мозга в Высший Разум не стал напрасным.

– Что, реально целых семь лет? – озадачилась Креуса.

– Чтобы активировать «мусорные гены» для полной и необратимой трансформации физического тела в светозарное.

– Так вот для чего монахи перебираются жить в монастыри! – усмехнулась над ним Медея.

– Да, вначале книги по философии для меня тоже казались какой-то тарабарщиной! – возразил Аполлон. – Но затем я стал читать их по четыре часа в день, и уже через пару недель в мозгу стало появляться какое-то слабенькое свечение. А затем с каждым днём этот свет становился всё ярче и ярче! А потом это голубое свечение уже через полчаса чтения начинало медленно подниматься над головой. С каждым днём все выше и выше! И достигло уже полу метра! Так что Александр Волков в книге «Семь подземных королей» всего лишь описал то, что случилось с ним самим, когда заметил над собственной головой этот «бриллиант» и стал всё это систематизировать. Поделившись с читателями, что король, у которого бриллиант крупнее и выше, обладает гораздо большей властью!

– Так выходит, если верить сюжету книги, то ты никакой не король, а всего лишь охотник на шестилапых! – рассмеялась над ним Медея.

– Но только так ты и сможешь стать богиней! А твоё тело – именно светозарным! Когда оно полностью перестроит свою структуру на генном уровне в полевую – тем, что ты будешь постоянно пропускать свою энергию через сахасрару. Что позволит тебе через семь лет, если верить Блаватской, превращаться в энергетический шар двухметрового размера и перемещаться не только в пространстве, как ангелы воплоти, но и во времени, как боги!

– Только этим они и отличаются? – удивилась Креуса.

– Тебе надо просто это вспомнить! Но не на словах, посудачив об этом с подружкой, а на деле.

– «Да воздастся каждому по делам его!»8 – упрекнул её Ганимед.

– Так вот что означает «вспомнить» – актуализировать! – дошло до Креусы.

– Твой череп заметно вытянется от того, что мозги, «закипая» от напряжения, перестанут умещаться в стандартную черепную коробку, которая досталась тебе от родителей.

– Как у фараонов?

– Но это можно легко скрыть, начав носить шляпку! Или ты думаешь, для чего наш череп не цельная кость, а состоит из пластин? Как раз для того, чтобы твой мозг мог их постепенно распирать изнутри, по мере увеличения объёма мозга. Создавая всё новые поля и подполя. Раньше черепа «продвинутых пользователей» мозгом вытягивались так сильно, что им пришлось ввести в обиход цилиндры!

– В Англии?

– А ты думала, почему их потомкам и до сих пор удаётся строить и реализовывать такие титанические планы?

– Причем, руками других! – усмехнулся Ганимед. – Чтобы лохи сами делали то, что от них потребуется, повизгивая от восторга собой!

– Как Гитлер?

– К счастью, в наше время почти никто не пользуется мозгом для сверхинтенсивного саморазвития, так что черепа современников не нуждаются даже в шляпах, чтобы скрывать от обывателей то, что ты гораздо умнее их. И они с тобой ничего не сделали, как с Сократом.

– Поэтому шляпы постепенно выбыли из употребления! – поняла Креуса, вздохнув. Внезапно осознав, как сильно деградировала планета.

– И ты своей «Книгой Жизни» наивно хочешь исцелить мир? – усмехнулась Медея.

– Возможно, я нахватался этих мыслей у А. П. Чехова! – признался Аполлон. – Ведь его, ап-чихова, как земского врача, интересовали и в жизни лишь больные. И он в своих произведениях каждому стремился поставить свой диагноз.

– И подобно Айболиту: «И ставил, и ставил им градусник!»9 – усмехнулась Медея.

– Не понимая, что одним только градусником с такими, как они, уже не обойтись. Но никак не решаясь применить к ним своё «ружьё». И, в итоге, окончательно их добить.

– Контрольным в голову читателя! – засмеялась Медея.

– Вынуждая писателей «пойти в народ», как на стрельбище! Отстреливая уши чуждых им смыслов!

– Так твоя книга это пародия на рассказ Чехова, где главный герой бесполезно пытается перевоспитать проститутку?

– Сузив до размера её бикини всю страну! – подмигнул ей Ганимед. – Уже не способную к порождению полноценного потомства!

– Но разве этот субтильный нерешительный интеллигент до мозга голубых костей был способен возглавить революцию? – усмехнулся Аполлон. – Прежде всего – в умах читателей, охватив широкие массы в свои объятия. Для этого Чехову пришлось раздать подобные «ружья» другим писателям и спровоцировать целый салют в литературе тех лет, чтобы вызывать специалиста из-за границы. И Ленин с радостью откликнулся на их колокольный зов, зазывавший его к обедне! Дописал «Детскую болезнь „левизны“ в коммунизме», бросил чтение швейцарских газет, затосковал по морковному чаю и вернулся на свою многонациональную родину, которую Ленин понимал, как никто другой!

– Благо, что в его крови противоречивые народности устроили себе настоящую потасовку! То и дело вываливаясь из него наружу, вышвырнутые в окно своими соседями по общежитию! – засмеялся Ганимед. – И с воплями кидались в никогда неутихающую драку у него в голове обратно!

– Так что вагон, в котором он ехал в Россию, пришлось опечатывать. Дабы никто из него не вывалился на полном ходу и не отстал от поезда. И не пошел по миру. Ведь Ленин возвращался домой без копейки денег, под честное слово по приезду тут же раздать долги и заплатить всем сполна.

– За убийство брата!

– И поэтому спал в вагоне на голом энтузиазме, укрывшись лишь пламенными надеждами ехавших с ним боевых товарищей.

– Согревающих ему душу, да, но не тело! Ведь Ленин перед отъездом накинул эту мега-идею прощелыге Парвусу. Тот взял у германского правительства пятьсот тысяч марок на революцию в России, и, как обычно, всех надул.

– И громко лопнул! Как воздушный шарик. И исчез, пока все были в шоке. Свято веря, что с такой головой этот голован и сам справится.

– Тем более что в столице Ленина уже ждал, прибыв на его зов из-за океана, также как и он слегка картавя, его давний друг в клетчатом сюртуке и пенсне. У которого, как чуть позже всем стало известно из «Мастера и Маргариты», «одно стекло было треснуто, а другое вообще отсутствовало».10 То есть – умевший делать деньги буквально «из воздуха»!

– Иначе как ещё можно объяснить себе биржевые спекуляции тех лет на Уолл-Стрит «зарядивших» его господ, словно обрез.

– Как подшучивали дельцы над обычаем его предков, легко коснувшихся Троцкого кончиком «пера» в самом нежном возрасте!

– Обрез, из которого тот постоянно стрелял в воздух дуплетом. То есть и в личном общении с рыхлыми творожными массами, буквально пожирая их глазами, и в статьях, осыпая посетителей его «варьете» ворохом надежд и обещаний. Тут же, к их немалому удивлению, заменяя их грубые представления на шелковые иллюзии грандиозного будущего!

– Где все они станут «шёлковыми»!

– Слегка заикаясь, правда, но зато – об их многочисленных правах! Ведь прав тот, у кого больше прав! А не тот, кто лев.

– Тем более – светский лев, лев-ый по определению. Подстрекая народ лишать лев-ушек права править, давая им по ушам.

– Отпечатывая в сознании масс подписью под своими статьями, что для них теперь существует только один Лев – он сам! С усам!

– А не какой-то там Лейб. Капитан лейб-гвардии на корабле уже морально устаревшего бытия, идущего ко дну истории.

– Который, как уже опытный в огородных делах Нео-консерватор, давно освоивший навык мариновать богатый урожай своих идей в кристально чистых американских банках, захотел выйти за ограду рассудка и возглавить революцию в умах каждого. Перековав в горниле истории свою штыковую лопату в настоящий штык. И используя его столь же точно и решительно, как хирург – скальпель.

– И вместе, слегка картавя ни то от еврейского акцента, ни то от отсутствия в их время грамотных логопедов, эти два диктатора пролетевшего над гнездом их съехавшей кукушки пролетариата стали, торопливо и решительно махая скальпелями, лечить страну. Отрезая «торчащие уши» из их концепции.

– Торчавшие именно потому, что пролетарий, будучи более примитивен, чем светский лев, будет гораздо более жесток, дорвавшись до власти над точно такими же приматами. Ведь он знает их изнутри, как Шариковых!11 И не склонен врождённой культурой с детства их жалеть и идеализировать. И «уходить в народ», чтобы постепенно приучить их всех к мысли, что они и сами смогут осуществлять власть.

– Но так и не поняв того, что пролетариям всё равно, кто их угнетает, заставляя работать во благо страны, мифический злой дядька с плетью управленца, заставляя их работать «по щелчку», или же точно такой же холоп, как и они сами, дорвавшийся до власти. Как Хрущёв.

– Но уже – от звонка до звонка! – засмеялась Медея. – Превращая страну в «Архипелаг Гулаг».12

– Не обращая внимания на письменно задокументированное недоумение Сталина: «Уймись, дурак!», выдававший на-гора более всех репрессированных в своём округе! Придавая, таким образом игры с народом, больше объема и глубины рисунку своей картины мира, независимой от мнений и чаяний большинства. Подчеркнув этой псевдо элитарностью способность проводить в жизнь сугубо свои планы.

– Чтобы его заприметили и взяли в оборот англосаксы, продвигая во власть наряду с другими врагами собственного народа. Ещё даже более щетинистыми и ежовыми, чем тот, кто даже на смертном одре жалел только о том, что не успел в своё время расстрелять иглами всех своих обвинителей. Прошивая их всех своим взглядом. К сфабрикованным ранее на них делам.

– Скорее уж по привычке соблюдать клановые интересы, чем из природной злобности и маниакальной жажды мести, как это тут же преподнесли на блюде СМИ вечно перепуганным народным массам, которым только и дай поохать и поахать! Побуждая их работать исключительно аховыми методами – на Стройках Века. Во имя! Превращая рабочее место каждого в окоп трудового фронта.

– Не замечая из этих убогих землянок то, как украинская партийная линия постепенно вытесняла грузинскую, которая всё это время наивно пыталась враждовать с армянской. В то время как украинская у них же на заднем дворе росла, как на дрожжах из-за океана. Под крышей Троцкого. Согласно его Нео-ветхим заветам. Как и любой Нео-пророк, пытавшийся создать революцию в умах во всём мире, но уже – на основе не менее фанатичного поклонения экономическим теориям, Золотому Тельцу.

– Которого тут же высмеяли Ильф и Петров, как типичного Остапа Бендера! – засмеялась Медея. – Потерявшего Золотого Тельца при попытке удрать через границу.

– Но так и не смогли оценить ни всей широты его размаха, ни глубин интеллекта Ленина, этого Кисы Воробьянинова из дворянской семьи. Вынужденно купировав крылышки им обоим, отлучив от отца Фёдора (семинариста Сталина), чтобы хотя бы попытаться втиснуть эту «святую троицу» в мозги обывателей. Как в могильник!

– Завернув эти и до сих пор радиоактивные отходы от истины в полотно своего бессмертного шедевра, как в погребальный саван. Со всеми почестями.

– Намекая своим названием предыдущего бестселлера «Двенадцать стульев» на возведение их в один торговый ряд с двенадцатью апостолами. Как, разумеется, более мелких, чем апостолы, но не менее исторических персонажей!

– Чтобы каждый мог твёрдо усесться на них, освоив всё их творчество – Сталина, Ленина и Троцкого. И только тогда приступить за круглым столом диалога их противоречивых логик к более сакральным блюдам.

– Таким, как извращенное Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом Учение потомственных скотоводов в «Капитал», где «прибавочный продукт» есть часть приплода молодых агнцев, которых можно пустить под нож, а «необходимый продукт» есть часть агнцев, которых необходимо оставить для восстановления поголовья скота. И трансформировали это Учение, где самого лучшего агнца нужно прирезать и зажарить, в формат научно-экономической теории. Публично, якобы, отрекшись от религиозного контекста. Заявив, что: «Религия – опиум для народа».

– Заставив социалистов и капиталистов ещё более фанатично поклоняться «Капиталу» как Золотому Тельцу. Тому самому – лучшему – агнцу! Мол, долой старую религию и да здравствует новая! В которой было три «святых» – Карл Маркс, Фридрих Энгельс и Владимир Ленин, «иконы» которых в принудительном порядке висели в советское время чуть ли не в каждом кабинете.

– Оставивших нам на память о себе не только свои многочисленные тома, но и многочисленные швы буквально по всей планете! Соц. лагеря за колючей проволокой с ожидающими там подъема красного, от крови их жертв, занавеса в конце этой затянувшейся трагикомедии.

– Швы, которые и до сих пор так и не смогли как следует (из «Дела») затянуться. Выдохнуть, отбросить фронтовую цигарку и зарасти ковылём, быльём и кованым стихом. Взывая к нам, если смотреть на них из космоса, чёрными провалами пустых, выжженных от избытка их внутренней энергии, глаз.

– Даже не подозревая о том, что это была, есть и будет есть мозг каждому из нас именно медицинская литература про диктатуру пролетариата.

– То есть, как показала их медицинская практика, про диктованный пролетариату бред сумасшедшего о маниакально одержимых утопичной идеей социальной справедливости без царя в голове и во главе.

– Что, конечно же, было всего лишь частным случаем земской практики. Лишь слабыми отголосками стонов из антологии мировой медицины, второпях создаваемой по симптомам для лечения социальных язв на теле давно уже смертельно больного общества со слабым пульсом именно социальной жизни. Постоянно бьющегося в агонии бесконечных реформ и декретов.

– Многотомный томный бред которых находил себе выход в творчестве последовавших вслед за этими хирургами дадаистов от социологии и политики по всей Евразии! Которые творчески и с огоньком в глазах, руках и прочих промежностях, закипая на местах в подмышках, подкошках и подсобках, расторопно устраняли друг друга из очереди за репкой. Пока и их самих не выдернул из грядок висячих садов элиты власти и не поглотил огонь истории во тьме невежества преследователей их талантов.

– О, как я понимаю после этого Брэдбери и его брэдовых пожарных! – усмехнулся Аполлон. – Адекватно оценивавших антиутопии всех этих социальных фантастов, творивших насилие, как и любой палач, под маской «Непреложных (к лицам обычных граждан) законов исторического развития». Но Брэдбери жил с другой стороны океана и просто физически не мог оттуда услышать нашу пословицу, гласящую в рупор о том, что перо не только гораздо увесистей боевого топора,13 но и, по сути, есть копье, которое можно весело метнуть глубоко-глубоко в будущее, пронзая вечность! Ловите ж, братья и сестры! Только смотрите, чтобы оно не ударило вам в голову. Как шампанское! Аккуратно разделяя вас на до и после. Хотя, кому я это говорю? Я приглашаю вас всех к себе на бал – в литературнэ! Со всеми вашими орудиями пыток и труда по обезоруживанию испытаний трудностями. Дамы с заточенными перьями литературного таланта в шляпках и причёсках приглашают кавалеров с перьями наголо! Хватит стесняться, пора публично обнажаться и творить жизнь по своему образу и бесподобию! Ведь народ должен не только знать, но и публично любить своих героев. Как и завещал Сталин! В метро и на лавочках. Долго и подобострастно! – подмигнул Аполлон Креусе и коснулся её руки. – Читая и по-читая. Именно так и достигают катарсиса!