скачать книгу бесплатно
– Вот как! Не знал, не знал. Но это прекрасно и весьма даже кстати, – оживился Радек. – Вы мне не говорили, граф, что ваша жена… Однако, что же мы стоим? – спохватился он. – Давайте воссядем рядком, поговорим ладком, да и побалуемся чайком, – тут маленький человечек снова хохотнул. – Владимир, распорядитесь, пожалуйста, чтобы нас снабдили чаем и чем-нибудь ещё. Какое вино вы предпочитаете? – обратился он к Марии.
– На вкус вашего помощника, – ответила та, не раздумывая.
Владимир, не сводивший с неё глаз, наклонил голову, аккуратно затворил за собой дверь.
– Будьте осторожны, граф, я вижу мой помощник затронул струны сердца нашей очаровательной графини, – улыбка всё не сходила с лица Радека, зубы лезли и лезли наружу.
– Мари есть совершенно свободна в своих чувствах, – серьёзно ответил Вартбург. – И, если вы правы, то вашему помощнику можно лишь позавидовать.
– Как и вам, мой друг, и вашим взаимоотношениям, – подхватил Радек. – Завидую и преклоняюсь.
Мария во все глаза рассматривала Радека. Ей было удивительно, что вот этот, почти карлик, некрасивый до уродства, входил в число самых влиятельных руководителей Советской России. Его широко знали за границей, поскольку именно он был главным разносчиком искр революции по ближним и дальним соседям РСФСР.
Да ладно – политика, в ней внешность играет, конечно, свою роль, однако вовсе не главную. Сколько великих уродов помнит история – не счесть. Но вот как он умудрялся влюблять в себя замечательных красавиц – а о громких романах его ходила слава, ничуть не меньшая, чем революционная – это бысть велика тайна. Его победы на любовном фронте возбуждали у женщин изрядное любопытство. А Мария была в первую очередь женщиной.
Вошёл Владимир, пропустил мимо себя официантов, те быстро и ловко накрыли стол, скрылись бесшумно.
– Если не секрет, чем вы сейчас занимаетесь, господин Радек? – Мария чуть отпила превосходного вина из высокого бокала, глянула поверх.
– Просто – Карл, пожалуйста, – попросил Радек. – Тем более что обращение «господин» давно уже не в ходу у нас. Мы все – товарищи. Даже вы – товарищ, прелестная Мари. Разрешите мне так вас и называть – товарищ Мари?
– Лучше без «товарища», – улыбнулась она. – И не Мари – Мария, раз уж мы говорим на русском языке.
– Ну вот и славно, – сказал Радек, – вот и познакомились окончательно и бесповоротно. А что касается моих занятий, то вы видите перед собой ректора КУТВА – коммунистического университета трудящихся Восточной Азии.
– Боже мой, как загадочно звучит! – воскликнула Мария. – Даже мистически: похоже на кутью.
Радек искренне захохотал, долго не мог успокоиться. Глядя на него, засмеялись и остальные.
– Насчёт кутьи вы, Мария, попали не в бровь, а в глаз, – выговорил Радек, вытирая платком слёзы на чудных глазах своих. – Хочу надеяться, что мой университет вырастит деятельных могильщиков капитализма в Азии. Но я всё-таки думаю, что сам он будет жить ещё очень долго.
– Но что же это такое?
– Это учебное заведение, в котором польские и немецкие евреи по-английски читают лекции китайцам о том, как делать революцию по-русски, – назидательно поднял палец Радек.
Теперь уже в голос закатилась Мария. Когда она так смеялась, от неё невозможно было оторвать глаз. Присутствующие охотно присоединились к великолепной гостье.
За угощением потекла светская беседа обо всём и ни о чём. Много смеялись, Радек был в ударе, рассказывал бесчисленные анекдоты, сплетничал. Мария совсем перестала обращать внимания на его уродство и даже прониклась к нему симпатией. Умел Радек завоёвывать слушателей, ничего не скажешь. И получалось это у него легко и приятно. Неслышно вошли официанты, убрали всё со стола, оставив фрукты, удалились. С ними ушёл и Владимир. Мария проводила его долгим взглядом.
– А всё-таки Владимир обратил на себя ваше внимание, – деланно сокрушаясь, сказал Радек. – Придётся его уволить, как ни жаль – ценный работник.
– Дело не во внимании, – запротестовала Мария, – я просто не могу представить его в революции. С ружьём в руках, с саблей, с пулемётом.
– Насчёт сабли не знаю, а вот с ружьём ему приходилось обращаться. И весьма, знаете ли, мастерски. А как иначе прикажете завоёвывать власть в огромной империи?
– Я понимаю, понимаю, – сказала Мария. – вы – большевики, наверное, особые люди?
– Вы абсолютно правы относительно большевиков, – купился на продуманную лесть Радек. – Да, это безусловно когорта сильных, я бы сказал, железных революционеров, которые не щадят никого и ничего. В том числе, и в первую очередь – себя. Вы знаете, Мария, – Радек перешёл на доверительный тон, – у Владимира есть друг, так он даже впал в психическое расстройство от постоянного напряжения борьбы на переднем крае. Товарищ Савватий работал в ЧК. Наверняка вы слышали об этом учреждении?
– Кто же о нём не слышал? – сказала Мария. – Но что это за странное имя – Савватий? Он что – из староверов?
– Да, именно из староверов. Из знаменитых закоренелых староверов – Савватий Прохоров. Товарищ Савва! Но давно, ещё до революции порвал со своими родными, с головой ушёл в наше дело, а потом голова ушла от него, – Радек не удержался-таки от остроты. – Теперь ловит её в Кащенко.
– Однако вы безжалостны, Карл, – констатировала Мария.
– Жалость не входит в число достоинств большевика, – гордо сказал Радек. – Жалость бессмысленна, ибо не способна привести к конкретному результату. А товарища Савву мы поставим на ноги, и он ещё послужит делу всемирной революции.
– Кстати, а чем мы можем послужить вам? – поинтересовалась Мария. – Для чего-то ведь вы пригласили нас?
– А вот пусть господин Вартбург сам и расскажет вам, – Радек поднял узкие ладошки, как бы отгораживаясь от обвинительных ноток, прозвучавших в вопросе Марии.
– Мари, мне придётся ехать в Москву, – сказал граф. – Господин Радек предложил дело, которое требует моего присутствия в Москве. Причём, безотлагательного. Он настоял на том, чтобы сообщить вам об этом здесь же и сейчас же.
– Настояния мои диктуются исключительно желанием познакомиться с вами, милая Мария, с женщиной, о которой говорит весь Берлин и прилегающие окрестности вроде Парижа, Лондона и прочих деревень, хе-хе.
– Я не в претензии, Карл, – отозвалась Маша, – однако я хочу поехать с мужем.
– Но это есть не совсем продуманная мысль, – начал граф…
– Альберт, вы не можете мне отказать, – перебила Мария. – Я сто лет не была на родине, было бы невероятной глупостью не воспользоваться представившейся возможностью. В Москве поживу у тётушки, отнюдь не буду вам докучать. И потом, я боюсь отпускать вас в Россию одного – русские женщины неотразимо привлекательны, – Мария сопроводила шутку пленительной улыбкой.
– Полностью поддерживаю аргументы Машеньки, высказанные к тому же на прекрасном языке, которым в Советской России уже не говорят, – сладко произнёс Радек.
Граф только беспомощно развёл руками.
– Можно в заключение задать вам не слишком, может быть, удобный вопрос, милый Карл? – Маша слегка нажала на двух последних словах.
– Всё, что угодно, всё, что угодно, – растаял Радек.
– Отчего вы носите такие странные бакенбарды?
– Мари, что вы? – укоризненно начал граф…
– Нет-нет, всё прекрасно! – заторопился Радек. – Это лишь доказывает, что Машенька одаривает меня своей дружбой. Что до бакенбард, то я ношу их оттого, милая графиня, что иначе вы не обратили бы на меня ровно никакого внимания. Как, впрочем, и любая другая красавица. Женщины – любопытны, красивые женщины – любопытны вдвойне. Они равнодушно проходят мимо некрасивого маленького человечка, даже не замечают его. Но у него, например, стелются по ветру такие бакенбарды, которых нет ни у кого в мире. И вот – появился интерес. А это уже полдела. Ну а затем всё зависит от самого человечка, как он использует возникший интерес. И будьте уверены – я его таки использую.
Засмеялись снова. Прощались вполне дружески, уговаривались о непременных посиделках за чаем уже в Москве. Но за всеми разговорами в голове у Марии то и дело ворочалась засевшая накрепко мысль: «Это он, это он. Четвёртый. Больница Кащенко. Савватий Прохоров. Савватий». Она не знала, почему была так уверена. Но – была уверена абсолютно: «Это он, это он. Четвёртый. Больница Кащенко. Савватий Прохоров. Савватий»…
Четвёртый
Савватий родился на стыке 19 и 20 веков. Угодил на субботу. Потому родители, ярые старообрядцы, и дали ему соответствующее имя, означавшее как раз «субботний».
Рос он младшеньким, восьмым сыном в большой патриархальной семье Прохоровых, где слово деда – крепкого кряжистого старика – было главным и последним. Он-то и наладил, было, внука в священники. Благо в 1906 году ограничения для старообрядцев значительно ослабли. Молельные дома и общины, ранее бывшие полулегальными, сейчас обретали право на жизнь и на служение Богу так, как старообрядцы его понимали.
С младых ногтей Савватия начали приучать к религии. Сначала ему читали вслух потемневшие от времени старые книги. Потом, когда малость подрос и обучился грамоте, сам стал часами вчитываться в древние мудрости, осторожно перекладывая плотные страницы с выцветшими рисунками.
Более всего он полюбил читать житие протопопа Аввакума. Его горькая судьба, полная самоотречения и мужества, потрясла мальчика невероятно. Рассуждения мятежного протопопа глубоко проникли в его душу, перевернули её самым решительным образом. Его стали мучить вопросы, несколько странные для мальчика, которому едва исполнилось 12 лет.
Если Бог един в горних высях, то почему был замучен батюшка Аввакум, служивший ему истово и непреклонно? Так ли важно, с какой службой приходить к Господу? Не является ли главным уже то, что ты приходишь к Господу? Разве имеет значение, какими путями приходишь?
И ещё вопрос, которого он боялся и сам: стал бы батюшка Аввакум мучить и казнить своих преследователей, если бы имел такую власть? Боялся до обморока ответить себе: по всему выходит, да, стал бы. Может быть ещё и пуще. Но ведь Бог звал к миру, к любви между людьми. В том числе, и к врагам своим. Так как же совместить несовместимое?
Как же совместить?
Кружилась голова у мальчика, раскалывалась от невозможности выстроить ясную и понятную картину мира. Как же жить, как жить среди людей?
Савватий имел глупость обратиться с мучительными вопросами к деду, был жестоко высечен, на месяц переведён на хлеб и воду. Каждый вечер он выстаивал коленями на соли в тёмном углу. Но наказание лишь подстёгивало его размышления.
Он посещал приходскую школу при Рогожском храме. Не найдя ответов дома, обратился со своими вопросами к учителю, старенькому священнику отцу Евтихию. Тот разъярился так, что его чуть не хватил удар. Последовал донос родителям с прибавлением уничтожающих характеристик как образа мыслей мальчика, так и разврата, видимо, царившего, по мнению отца Евтихия, в доме Савватия Прохорова.
Снова – порка, снова – тёмный угол, житьё впроголодь. И – побег из дома в неполных 15 лет.
Он сумел устроиться на небольшую фабрику ёлочных игрушек с ласковым названием «Ёлочка». Управляющего подкупил облик застенчивого, чистенького мальчика с искренним взглядом. Савватий устроился жить в бараке при фабрике, где было скученно до невозможности. Постоянно кто-то плакал, кто-то пил и непременно кто-то дрался.
Савватий, однако, мало обращал внимания на житейскую суету. В своём уголке он прибил небольшую полку, поставил на неё несколько книг, приобретённых на развале у Кузнецкого моста. Читал и думал, думал, думал…
Однажды, возвращаясь с работы домой, он увидел над подъездом в одном из домов вывеску: «Вечерняя школа для рабочих». Из распахнутых по случаю летней духоты окон на первом этаже доносились возбуждённые голоса, жарко о чём-то споривших. Савватий, не сдержав любопытства, подошёл вплотную к окну, заглянул. В большой комнате за огромным столом сидели люди. Одни что-то писали в тетрадях, другие слушали, третьи возбуждённо жестикулировали, стараясь перекричать друг друга.
У доски, скрестив на груди руки, стоял молодой человек – курчавый, в маленьких очёчках. Он слушал, улыбался, качал головой. Поднял руку – моментально наступила тишина.
– В спорах, разумеется, рождается истина, и всякие роды сопровождаются криками, – весело сказал он. – Но, как правило, кричит лишь одна роженица, все остальные, присутствующие при сем процессе, всеми силами помогают ей. Иначе, собственно, есть риск потерять младенца. Поэтому давайте соблюдём порядок. Кто у нас будет рожать первым?
В комнате дружно захохотали. Засмеялся и Савватий. Курчавый увидел его.
– Что же вы там стоите, молодой человек? Может быть, вы желаете родить?
– Желаю, – неожиданно для себя самого отозвался Савватий.
– Тогда прошу к нам. Прошу!
Так Савватий познакомился со студентом Московского университета Ярославом Емельяновым. От него получил наконец ответы, породившие новые вопросы. И ещё, и ещё…
И главный ответ, объясняющий все его мучительные недоумения, состоял в том, что никакого бога не существует. Не мог милостивый, всемогущий бог, каким его рисуют церковники всех мастей, допустить, чтобы столько зла царило на земле, чтобы повсеместно страдали люди, совсем этого не заслуживающие.
Бога и правда нет. Ни на небе, ни на земле. А раз так, то люди сами должны установить справедливость в мире, где они живут. И служению этой великой цели каждый должен отдать всего себя без остатка.
Савватий без оглядки с чистым горячим сердцем пошёл в революцию. Когда Ярослав позвал его записываться в отряд Красной Гвардии, он не раздумывал ни секунды. И попал в Хитрованский отряд Красной Гвардии имени Карла Энгельса.
В ту ноябрьскую ночь он был четвёртым у Марии.
Нападение в поезде
У Марии начинали слипаться глаза. Поезд неспешно постукивал на стыках, вагон чуть-чуть качало, пассажиров клонило в дрёму. Время катилось к полуночи.
– Скажите мне, господин Игнатьев, о чём всё время совещаются мой муж и ваш патрон? – Мария усилием воли преодолела сонливость, забралась с ногами на сиденье, накинула одеяло.
В купе они были вдвоём с Владимиром – граф и Радек устроились в соседнем, их не было уже полчаса.
– Разве вам скучно со мной, дорогая Мария? – как всегда в разговоре с красивыми женщинами, Владимир начинал говорить немного в нос. Машу это очень смешило.
– Ну что вы! Конечно, нет. Но, право же, интересно. Как только они сходятся, сразу начинаются секреты, секреты, секреты. Что за секреты такие?
– Государственные дела, милая Машенька. Вы мне позволите так называть вассс? – последнее слово мало того, что прозвучало с неимоверным прононсом, но ещё продлилось и присвистнуло в конце.
Маша энергично закивала, соглашаясь. Киванье было вынужденным – если бы она попыталась заговорить, то всё равно не смогла бы – душил смех.
– О, как мне хотелось бы иметь самые тайные секреты с вами, чтобы иметь возможность обсуждать их наедине, – Владимир принялся развивать достигнутый тактический успех. – И так долго, так долго, как только возможно. Простите мне мою, быть может, дерзость, но le destin aide les personnes courageusesss, – опять свистнул в конце.
Это было уже слишком. Мария взорвалась хохотом, успела, однако, предпринять отвлекающий маневр: вскрикнула, показывая пальцем за окно:
– Смотрите… там… такой смешной… такой…
Владимир приплюснул нос к окну, вглядываясь в густую темень. Недоумение прочно поселилось на красивом лице его.
– Я ничего не вижу, там темно…
– Наверное, показалось. Простите меня ради Бога, – еле успокоившись, сказала Мария. – А вы, следовательно, считаете себя смелым?
– Почему? – не понял Владимир.
– Но вы же сами сказали. Вот только что. На французском: судьба помогает смелым.
– Ах, да. То есть, я не то чтобы… Это может показаться… А, впрочем, да. Не буду хвастать, но трусом я никогда не был.
– Я к тому, что в этом году почему-то участились нападения на советских курьеров, – как бы между прочим обронила Мария. – И именно в поездах. И именно в Польше, на её территорию мы скоро въедем.
– Думаю, вы можете быть спокойны. Вы – женщина. Причём, очень красивая, – не преминул ввернуть комплимент Владимир. – Вы находитесь под защитой трёх мужчин. И, наконец, вы – не курьер.
– Все эти пункты пуля способна перечеркнуть в один момент, чтобы вынести свою убойную резолюцию.
– Ну, пули, положим, имеются и у нас, – Владимир раскрыл портфель, в руках у него оказался маузер. Уже повидавший виды, но сохраняющий свою жутковатую красоту.
– Боже мой! – Мария, сделав вид, что невероятно перепугалась, отшатнулась к стенке, поджала ножки… Словом сделала всё, что обязана была исполнить перетрусившая неженка. – Он – настоящий?
– Он – самый что ни на есть настоящий. И даже может стрелять.
Владимиру понравился её испуг. Он полагал, что испуганная женщина наполовину уже во власти мужчины. Поэтому маузер в его руках стал крутиться, щёлкать и даже чем-то звякать.
– И вам приходилось стрелять из него?
Мария вдруг напряглась. Она вспомнила этот маузер. Хотя тогда в вагоне и было темно, и видела она только ствол, направленный на неё, но каким-то потусторонним чувством поняла, что перед ней сейчас маячит именно тот маузер, чуть было не прикончивший её жизнь.
Владимир ощутил её напряжение, положил руку с оружием на сиденье:
– Мне не часто пришлось стрелять из него, успокойтесь, милая Машенька.
– Но вы всё-таки стреляли? И прямо в людей?
– Машенька, но ведь шла война, на войне приходится стрелять. Если не ты, то в тебя. ? la guerre comme ? la guerre.
