скачать книгу бесплатно
– Да у него, кажется, падучая! – сказал теоретик. – И что теперь, собственно, делать?
Старший развернул к свету скрючившегося мальчика, всмотрелся внимательно:
– Ничего, оклемается. Вишь, какой впечатлительный. Давайте кончать эту музыку, а!
– И правда, хорош уже тут зады морозить, – сказал красавец.
Вынул из деревянной кобуры маузер, деловито осмотрел. Тьма вагона, словно распахнулась, поглотила его.
Звонко ударил выстрел.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Приём в посольстве
– C’est indеcent! Это просто неприлично! – высокая пожилая дама в перьях поджала губы, бросила кипящий взгляд в глубь зала. – Графиня сегодня окончательно превзошла себя.
– Да-да, я думаю, если так пойдёт и дальше, Мари на очередном приёме появится обнажённой, – поддакнула женщина помоложе.
– Господи Боже, избавь нас от подобного наказания! – совсем уже юная девушка в комическом ужасе закатила густо подведённые глаза к потолку.
В окружающей их чрезвычайно пёстрой группке, состоявшей исключительно из представительниц прекрасной половины человечества, прошелестел смешок. Полетели реплики, одна другой язвительнее:
– Бедный, бедный граф фон Вартбург! Ведь он в ней души не чает!
– Ах, что вы, что вы, он давно раскусил её. Ещё когда она выделывала выкрутасы в Японии.
– Она была в Японии? Ах, как интересно! Но что она там делала?
– Говорят, училась побеждать мужчин.
Общий смех.
– Чему в этой области её могут научить японцы? Скорее, она их научит такому, о чём они и не подозревали.
– Нет, речь идёт о физических упражнениях. Она освоила странный вид единоборства, при котором в ход идут, представьте себе, ноги.
– Ноги? Фи! Как можно драться ногами?
– Оказывается, можно. Она оказалась способной ученицей, её там даже наградили каким-то цветным поясом.
– Так вот почему на ней такое короткое платье, даже колени выглядывают. Чтобы удобней было размахивать ногами. Неужели мы удостоимся здесь подобного зрелища?
И снова – общий смех.
Обмен ядовитыми мнениями происходил на приёме, который давало советское посольство в дружественной Германии. Повод был весьма значимым: по случаю заключения советско-персидского договора о ненападении, гарантии и нейтралитете. Официальная часть уже завершилась, развивалась более приятная часть приёма, официанты бесшумно разносили подносы с напитками, гости лакомились лёгкими закусками, беседовали, танцевали.
Объект нелицеприятных выпадов – удивительно красивая молодая женщина лет 23 на вид – находилась в тесном окружении мужчин во фраках. И платье на графине Мари фон Вартбург действительно было…
Ах, что это было за платье! Несравненная мадам Шанель этим маленьким чёрным платьем – little black dress – только ещё начинала революцию в женской моде, далеко не все дамы отваживались надеть его. Мари стала одной из первых в Германии. Строгий чёрный цвет выгодно придавал яркости и бездонности голубым глазам, от которых невозможно было оторваться. Гладкая ткань, усыпанная маленькими сверкавшими бриллиантами, соблазнительно облегала стройную фигуру Мари, не доходя до колен на два (на два! неслыханно!) пальца. На точёной шее вились три яруса бриллиантового ожерелья. Великолепие графини фон Вартбург венчала бриллиантовая же диадема, укреплённая на сложном узле светлых с пепельным оттенком волос.
У неё был тот редкий цвет лица, который оставляет впечатление утренней свежести, притягивая и надолго задерживая на себе посторонние взоры. Мари во всякое время дня и года выглядела так, будто только что умылась цветочным нектаром. Маленькая родинка на левой щеке служила убойным завершающим штрихом в портрете прелестной графини фон Вартбург.
Конечно же, редкая женщина могла бы сохранить хладнокровие при виде этой, дарованной Богом и природой красоты. Злословие являлось всего-навсего защитной реакцией, чтобы не расплакаться от досады на эту счастливицу, столь щедро одарённую; на себя, незаслуженно обойдённую; и на весь мир, так несправедливо, так жестоко устроенный.
О мужчинах говорить не приходилось – кажется, все, кто пришёл в этот вечер на приём, толпились вокруг Мари, источая разнообразные восторги. Дипломаты оставили своих жён ради общества молодой красавицы. Так что, язвительность покинутых супружеских половин была вполне понятна и, разумеется, извинительна.
Тут случилось явление, послужившее пригоршней горючего в и без того пылающий костёр. Правда, теперь разгоревшийся пуще прежнего пожар нелюбезностей, обрёл оттенок крайнего любопытства. В зал вошёл мужчина лет 30 с внешностью кинозвезды Рудольфо Валентино – божественного Руди Вали, чья недавняя внезапная смерть повергла в бездну печали миллионы и миллионы женских сердец по всему миру.
И вот теперь кумир, казалось, воскрес! Высокий, стройный, он – вернее, конечно, его двойник – уверенно скользил по начищенному паркету, глядя прямо перед собой, не отвлекаясь на посторонние шумы, не обращая ни на кого внимания. Безукоризненно сидящий фрак, гладко зачёсанные назад блестящие волосы усиливали сходство с почившим кумиром. Глаза на лице, словно вырезанном искусным мастером из слоновой кости, сосредоточились на одной точке. И точка эта фокусировалась на группе, окружавшей графиню.
– Кто это? Неужели у Руди был брат-близнец. Боже, как он бесподобен!
– Это кажется невозможным, но он исключительно похорошел!
– О, у меня сейчас потечёт тушь. Я снова вижу Руди, и сердце разрывается на части!
– Он тоже направляется к Мари! Есть ли вообще справедливость на этом свете? Ну почему, почему всё достаётся этой выскочке?
– Но что с ней? Она побелела, как мрамор.
– Кажется, она сейчас упадёт в обморок!
– Ах, всё это игра, не более того. Я бы тоже упала в обморок, ради того лишь, чтобы меня подхватил такой мужчина.
Графиня и правда выглядела донельзя потрясённой. Бледная, она беспомощно шарила рукой сзади себя в поисках опоры. Кто-то услужливо подвинул ей стул. Кто-то махал платком перед её лицом. Кто-то просил расступиться и дать воздуху бедной Мари.
Мужчина, похожий на Валентино, резко ускорил шаги, успел подхватить графиню, сползающую со стула. Рука его протянулась в пустоту, нетерпеливо защёлкали пальцы. Выросший рядом официант вставил в руку стакан с водой, он тут же подплыл к полураскрытым губкам пострадавшей.
Графиня отпила глоток, глубоко вздохнула:
– Простите меня Бога ради, господа. Здесь так душно.
– Вы нас напугали, графиня, – сказал подошедший. – Как вы себя чувствуете?
– Благодарю, уже гораздо лучше. Гораздо лучше, – Мари протянула стакан официанту. Тот принял его, бесшумно исчез.
– Прошу простить, но меня просили сопроводить вас к супругу, он в дальних комнатах с… – двойник Валентино чуть замялся. – С одной важной персоной, у которой я являюсь помощником. Меня зовут Владимир Игнатьев.
– Как?! – графиня вновь стала белее мела. – Вы сказали…
– Владимир Игнатьев, – повторил красавец. – Это моё имя.
Графиня остановила на нём долгий изумлённый взгляд. Он не понял значения этого взгляда, но на всякий случай принял выгодную позу. Она прикрыла веки, провела по ним рукой. Тут же опустила её на колени, глаза вновь засияли, заискрились.
– Вам лучше, графиня?
– Да-да, всё уже прошло…
– Вы так посмотрели на меня…
– Просто мне показалось… Я была знакома с одним Владимиром Игнатьевым, – немного растерянно сказала графиня. – Извините меня, пожалуйста, я напугала всех.
Мужчины вокруг протестующе зашумели, выражая полную готовность всегда прийти на помощь. Мари встала:
– К сожалению, вынуждена покинуть ваше общество – долг призывает меня, – она улыбнулась, улыбки мгновенно расцвели на лицах окружающих. – Пойдёмте, господин Игнатьев.
Изумительной они были парой, дополняющей и оттеняющей друг друга. Фрак и вечернее платье, выполненные в одной чёрно-белой гамме, будто создавались только для них. Пара, казалась идеальной, на неё любовались, ей жгуче завидовали, но никому и в голову не приходила мысль, что у одного из участников – вернее, участницы – горела в душе мучительная ненависть к тому, кто шёл рядом.
– Простите меня, графиня, если произнесу банальность, однако не мог ли я видеть вас где-нибудь раньше?
– Вы хотите меня обидеть?
– Что вы, что вы? Ни в коем случае! – испугался Владимир. – Но у меня возникло и не проходит ощущение, что мы с вами уже встречались.
– И я до такой степени была вам безразлична, что вы даже не запомнили меня, – продолжила Мари, тонко улыбнулась.
– О нет, нет! Что вы! – заторопился Владимир, добавил рокочущих тонов в голос. – Вы настолько ослепительны, что любая встреча с вами оставляет незабываемое впечатление, и я…
– А вот сейчас вы действительно ударились в банальность, – Мари заставила себя рассмеяться, шагнула в предупредительно распахнутую перед ней дверь. – Жаль, что мне не удалось её выслушать до конца – мы, кажется, пришли. Нет, господин Игнатьев, мы с вами не встречались.
– Мне показалось, вы хотели добавить «увы»? – Владимир ещё не ковал железо, но уже грел его.
– Увы, – Мари снова рассмеялась, оставив его в недоумении, к чему относилось это «увы»: к тому ли, что ему показалось, или к тому, что они не встречались.
Первый
Они встречались. Он был в числе тех, кто расстрелял её жениха Владимира Игнатьева. И он стал первым её мужчиной. И её убийцей. То есть, он хотел её убить, стрелял практически в упор – пуля прошла вскользь, лишив её сознания. Она выжила. Мария Шаховская после многих приключений стала графиней Мари фон Вартбург.
Впрочем, читатель наверняка понял это и без подсказки автора.
По какой-то непонятной то ли иронии, то ли злой насмешки судьбы, убийца жениха Марии являлся почти полным его тёзкой. Отличались лишь отчества. Жениха звали Владимир Николаевич, его убийцу – Владимир Трофимович.
Его отец Трофим Игнатьев служил кучером у князя Николая Жевахина. Мать – Алёна – находилась здесь же в горничных. Здоровая, красивая – из тех, про которых говорят «кровь с молоком». И неимоверно распутная. Не князь соблазнил её, она – тогда 16-летняя уже не девушка – буквально затащила его на себя.
Её, беременную, снабдив небольшим приданым, князь сплавил Трофиму в жёны. И родился Владимир. Так что, по факту он был Владимир Николаевич. Правда, всё равно полным тёзкой своей жертве он не приходился, поскольку фамилию должен был носить – Жевахин.
Мальчик унаследовал от князя изысканную мужскую красоту и аристократизм облика, был его точной копией. За что Трофим накрепко невзлюбил Владимира, каждодневно напоминавшего ему о стыдной сделке. А заодно и доставшуюся от князя жену. Частенько поколачивал обоих. Когда напивался – случалось это довольно часто – бил смертным боем.
Князь не вмешивался в дела семьи своего сына, хотя прекрасно знал, что происходит. У него появилась молодая жена, и он от греха подальше просто выгнал Игнатьевых на улицу. Сунул, правда, Алёне сотенную. «Потрать на сына, своему битюгу не отдавай», – сказал лишь на прощанье.
Деньги были очень хорошие, Алёна тут же начала запрятывать дорогую ассигнацию понадёжней, в самое сокровенное место. Барин поглядел, вздохнул глубоко, хотел было передумать выгонять… И – не передумал.
Игнатьевы сняли комнатушку в одном из убогих жилищ на Хитровке. Трофим попробовал найти занятие по своему кучерскому делу, но оно требовало немалых капиталов, коих негде было взять. Потаённую сотенную, кстати, он нашёл быстро, но всю спустил в короткое время. Алёна попыталась воспротивиться, получила здоровенного леща, смирилась.
Трофим, помыкавшись, связался с какой-то бандой – их на Хитровке промышляло несчётное количество. Принял участие в двух налётах. Его зарезали в разборке, поймав на крысятничестве – припрятал деньги из общей добычи.
Мать и сын остались без копейки. Алёна попыталась найти работу в чистых домах, но, так как князь не дал ей никаких рекомендаций, брать её в семью нигде не захотели. Пришла чёрная нужда. Вот тогда Владимир всей душой возненавидел своего фактического отца, а заодно всех, кто сытно жил и сладко спал.
У Алёны оставался один путь. Она пошла по нему с удовольствием. Недалеко от Хитровки, на Сретенке располагались дома терпимости или, как их иногда называли – блудилища. В одном из заведений Алёну приняли с распростёртыми объятьями, она пользовалась большим успехом. Особенно у подгулявших купцов. Появились деньги.
Владимир же имел невероятный успех у подруг матери, обитательниц дома с красными фонарями на входе. Они на нём вымещали своё материнское начало, совмещая с позывами плоти. Его совратили в 12 лет. С годами половая истома приобрела у него болезненный характер, он дня не мог прожить без контакта с женщиной. Контакта – определённого рода, конечно. Он познал всё, что можно было познать с женщинами. Порочность его не знала границ, но чем больше он развращался, тем лакомее становился для представительниц прекрасного пола.
Его определили в хорошую гимназию, однако учился он из рук вон плохо, учёбу не любил, товарищей презирал. Испорченный вконец, он не находил – да и не искал – общих точек соприкосновения с одноклассниками, чувствовал их духовное, интеллектуальное превосходство, не мог перенести этого и по малейшему поводу кидался в драку. Дрался жестоко, пуская в ход всё, что попадалось под руку. Однажды чуть не убил одноклассника, орудуя крышкой, оторванной от парты.
Его едва не отчислили из гимназии. Мать сумела отвести грозу испытанным способом: предложила себя директору. Тот не устоял – Алёна по-прежнему действовала на мужчин, как валерьянка на котов.
Владимира оставили, но это не прибавило ему желания учиться. А вскоре случилась ещё одна драка, потом ещё одна. На директора нажали, он вынужден был расстаться и с отвратительным учеником, и, к великому сожалению, с его прекрасной родительницей.
Деятельная мама тут же начала хлопотать об устройстве трудного чада в другую гимназию, но по учебным заведениям Москвы уже пошёл гулять слушок о паскудном мальчике, который ни во что не ставит преподавателей и гоняет однокорытников почём зря. Получив отказ в нескольких гимназиях и даже в реальных училищах, Алёна призадумалась. Другая бы на её месте опустила руки, но только не она.
«А вот хера вам всем с перекусом!» – мысленно сказала руководителям московского образования Алёна и обратилась к своему постоянному клиенту Семёну Савенко, более известному в определённых кругах как Сова – иван, атаман одной из хитрованских шаек, промышлявшей разбоем и другим попутным ремеслом.
– Да вот хера им всем с перекусом! – сказал неизвестно по чьему адресу Сова и обнадёжил подругу. – Выбирай, Алёна, какую хочешь гимназию – сами пригласят нашего Вовку.
И Вовку действительно пригласили. Вместе с ним в гимназию пришла его громкая слава, с ним предпочитали не связываться, оставили в покое, и он учился в свободном режиме: хотел – приходил в класс, хотел – погуливал. Тем более что Семён принялся натаскивать его на своё дело, как щенка на охоту. Владимиру стукнуло 16, и это был уже законченный тип хитрованца: наглый, не боящийся ни бога, ни чёрта, ни городового.
Война вырвала из рядов шайки атамана. Семён, уходя на фронт, оставил после себя иваном Владимира. Никто не вякнул – Сова умел убеждать. Да и дела отнюдь не пошли вниз – даже потихоньку потянулись в гору. Чему, конечно, в немалой степени поспособствовала война, втянувшая в себя наиболее сильных и бесстрашных обывателей – обороняться от лиходеев стало некому.
Помогала и необыкновенная внешность атамана. Ну кто бы подумал, что этакий ангельский красавец может обмануть, ограбить, изнасиловать. Между тем, Владимир, перед которым охотно распахивались двери богатых вдов, перестарок, солдаток, творил и первое, и второе, и третье. И всякое другое прочее.
Через полгода появился Семён. В ответ на расспросы – откуда да как? – лишь изрекал любимое: «Да вот хера им всем с перекусом!». Старый иван одобрил многообразную деятельность молодого ивана, дальше жизнь покатилась по испытанному руслу.
В топкое болото Хитровки рухнули обломки старой жизни, не устоявшей под ветрами революции. Волны перемен нахлынули и сюда. Над Семёном снова нависла угроза фронта, но он, помянув всё тот же перекус, нашёл оригинальный выход из ситуации с воинским призывом: однажды появился с кумачовой повязкой на рукаве и надписью чёрными буквами на ней: «Красная Гвардия». Фронт стал ему не страшен – красногвардейцев в армию не призывали.
С собой Семён принёс кипу таких же повязок, и члены шайки в момент стали «Хитрованским отрядом Красной Гвардии имени Карла Энгельса». Ошибся товарищ Сова или хотел соединить в одном названии два славных имени – осталось известным только самому товарищу Сове. Какой-то очкарик из штаба, попытавшийся поправить новоявленного командира красногвардейцев – дескать, надо брать имя или Карла Маркса, или Фридриха Энгельса – получил по очкам, на том политобразование завершилось. В конце концов, неважно под каким именем вливается в общее дело новая боевая единица атакующего пролетариата – Хитрованский отряд имени Карла Энгельса поплыл в революцию дальше.
И в промозглую ноябрьскую ночь Владимир в составе красногвардейского патруля встретил ту самую Марию, которую сейчас, десять лет спустя, с наивозможной галантностью пропускал в комнату, где навстречу привставали из-за стола две мужские фигуры.
Придётся ехать в Москву
Из-за стола навстречу вошедшим привстали две мужские фигуры.
– Имею честь представить вам, дорогая Мари, господина Радека, это имя вам безусловно известно, – сказал граф Вартбург, крепкий, не старый ещё мужчина с правильными чертами лица. По-русски он говорил почти без ошибок. С едва уловимым акцентом, только фразы строил на немецкий манер.
– Как – Радека? – не сумела скрыть удивления Мария. – Но ведь вам, кажется, воспрещён въезд в Германию? Вы здесь столько всего натворили, что вас до сих пор боятся. Как же вас пустили в Германию?
– А мы вовсе и не в Германии, – засмеялся маленький тщедушный человечек, растрёпанные нелепые бакенбарды затрепетали на его щеках. – Говоря де-юре, мы находимся на территории РСФСР, поскольку посольство экстерриториально. Но моё тело де-факто находится здесь и готово упасть к вашим ногам, прекрасная госпожа Вартбург.
И он в самом деле обозначил попытку упасть на колени. Странный был человечек. Большие глаза с припухшими веками казались ещё больше под круглыми очками с толстыми стёклами. Когда он смеялся, изо рта вылезали вперёд редкие кривые зубы. Каждая деталь его лица по отдельности была уродлива, но всё вместе непостижимым образом притягивало к себе внимание. В немалой степени тому способствовал острый ум, светящийся в печальных еврейских глазах.
– Нет-нет, что вы, господин Радек! – Мария наметила ответную попытку удержать его. Оба рассмеялись, довольные друг другом.
– А вы прекрасно говорите по-русски, – заметил Радек.
– Наверное оттого, что я русская, – легко ответила Мария. – Родилась и много лет прожила в Москве. Там у меня и посейчас живёт тётушка, вторая моя мама.
При этих словах Владимир, стоявший у дверей, пристально взглянул на Марию, мучительная работа мысли отразилась на его лице.
