скачать книгу бесплатно
Для большей результативности нам дали бригаду конструкторов и других специалистов. Конструкторская бригада из Обнинского отделения НИКИМТ во главе с П.Г. Кривошеем разработала дистанционное устройство для резки кровли. На кровлю опускались «сани», на полозьях которых были закреплены специальные ножи. Также спроектировали и систему управления устройством. Кроме того, на крыше были установлены дополнительные телекамеры, изображение выводилось на мониторы, расположенные в вагончике на нашей площадке. Теперь мы контролировали укладку и съем «промокашек» в более безопасных условиях.
Работали мы, как и все, без выходных. Вставали в шесть утра, ложились в полночь. Было решено работать в три смены, запросили помощь из Москвы. Срочно нужны были технологи, так как следить за процессом и вводить изменения в состав компонентов в зависимости от погодных условий могли только специалисты, хорошо знающие свойства применяемых материалов. Мы своей небольшой командой уже выбивались из сил, когда наконец приехали Татьяна Баженова, Надежда Трофимова, Ольга Самыгина, Вера Львова, Олег Панов, Виктор Артемьев и Коля Ляшевич. Позже Евгения Осина сменил Виктор Юрченко.
Убедившись, какие большие площади мы чистим и какие при этом рентгены на снимаемых «промокашках», руководство УС-650 выделило больше людей и техники. Теперь у нас было два КрАЗа, два крана, два шофера, две ванны для пропитки, два крана «Демаг», периодически давали третий. Нас обеспечивали питанием в ночное время, выделили специально для нас автобус, установили телефонную связь с площадкой.
К 6 октября наша бригада сняла с крыши четвертого машзала практически все, что требовалось убрать. Потом стали убирать кровлю со здания ХЖТО; кроме того, «промокашками» заделывали щели в саркофаге. Этим занимались А.П. Сафьян, О.Ю. Панов и Е.Н. Осин, который после небольшого отдыха вновь вернулся на ЧАЭС. На нашу «промокашку» сверху прикрепляли брезент и такой конструкцией заклеивали щель. К середине октября все наши работы были закончены. Очистили крыши машзала четвертого энергоблока, деаэраторной этажерки, ХЖТО, заделали щели в «Укрытии» и очистили ряд площадок, прилегающих к машзалу. На площадку приехал главный инженер УС-605 В.А. Охрименко, поздравил всех с окончанием работ и вручил почетные грамоты.
Весь этот период специалисты из НИКИМТ работали с огромным энтузиазмом, особенно когда видели, что дело хорошо продвигается. Никто не сидел сложа руки. Те, кто был свободен от работы с клеевыми захватами, шли посмотреть, как обстоят дела с заменой кровель, не нужна ли поддержка. Если и там все было в порядке, помогали ребятам, которые занимались герметизацией саркофага. Поэтому мы и сделали эту работу, и ни один солдат больше не был отправлен на крышу для очистки.
То есть то, что нам не дали сделать в 1986 году, мы выполнили в 1987-м. Дистанционно было очищено свыше 6000 квадратных метров кровли, при этом было использовано 1495 клеевых захватов общей площадью 17 500 квадратных метров (бо?льшая часть крыш подвергалась очистке два раза и более). При этом уровень радиации был снижен во много раз. Во время выполнения работ на всех операциях было занято не более 15 рабочих в смену, не было случаев переоблучения участников работ выше установленной нормы в смену. Плюс была разработана и применена радиотелевизионная система управления технологическим процессом, что позволило исключить пребывание людей в зонах с повышенной радиацией.
Памяти друзей
В конце октября 1987 года, как и намечалось, был введен в эксплуатацию третий энергоблок. Уже ничто не мешало его работе, и в этом была и наша заслуга тоже – бригады из НИКИМТ и рабочих, которые нам помогали. Я с большим удовлетворением описываю эти события и со скорбью вспоминаю тех, с кем приходилось делить трудности тех дней и кого уже нет с нами. Прежде всего – директора института Юрия Федоровича Юрченко, скончавшегося в 1993 году на 63-м году жизни, нашего руководителя работ Юрия Николаевича Медведева, ушедшего на 64-м году жизни в 2001-м, старшего инженера нашей лаборатории Сергея Искандарова, многие годы мужественно боровшегося с болезнями… Сергей в 1986 году бесстрашно выходил на крышу третьего блока машзала, когда этого требовали обстоятельства. Он умер в 2004 году, не дожив до 55 лет. Елену Гольдберг, Татьяну Баженову, а также всех сотрудников НИКИМТ, которые устраняли последствия чернобыльской аварии и безвременно ушли, – всех помню.
Вернувшись из Чернобыля, мы продолжили свою плановую работу. В 1989–1990 годах были поездки на Лейпцигскую, Познаньскую и Будапештскую ярмарки, на проводимые «Интератомэнер О нашем методе дистанционной очистки кровли вспомнили, когда начались подготовительные работы для пуска третьего энергоблока. го» международные конференции, где мы выступали с докладами. Все складывалось удачно. Наши разработки готовы были приобрести в Польше, Германии, Финляндии. Но вскоре в стране резко изменились цены, и все приостановилось.
В 1991 году мы стали отдельной лабораторией НПЛ-38020, выделившись из НИКИМТ, а институт вошел в состав НПО «НИКИМТ». Медведев стал директором этого нового предприятия, а я – коммерческим директором. В 1995 году по состоянию здоровья я уволилась. В химической отрасли работать уже не могла, занялась литературной деятельностью. Стала рассказывать, писать о своих коллегах, их участии в ликвидации последствий аварии на ЧАЭС, о работе в атомной отрасли. Все это мне интересно, этим я продолжаю заниматься и по сей день. А в 2013 году мне предложили возглавить Совет ветеранов АО «НИКИМТ-Атомстрой», чему я также охотно уделяю время и внимание. Общение с ветеранами НИКИМТ и встречи в родном институте доставляют нам огромное удовольствие, так как для большинства институт стал вторым домом.
2020 г.
Владимир Савушкин «Альтернативы атомной энергетике нет и не будет»
Владимир Николаевич Савушкин. Вице-президент АО АСЭ – директор московского филиала АО ИК «АСЭ».
Я поехал работать в представительство внешнеэкономического объединения «Атомэнергоэкспорт» на Кубе в 1988 году, после окончания Академии внешней торговли. Был командирован сначала как сотрудник, а потом стал руководителем представительства. Пробыл там с семьей около шести лет. Конечно же, это большой период, и Куба оказала на меня и на моих близких большое влияние. Впечатления и воспоминания самые замечательные, мы просто влюблены в эту страну до сих пор. И не только моя семья, но и все мои друзья и коллеги, с которыми мы работали.
Помощь кубинским друзьям была главной задачей того времени. Очень активно помогало министерство, лично министр Виктор Никитович Михайлов, замминистра Евгений Александрович Решетников постоянно сам контролировал ход сооружения. Знаю, они тоже были влюблены в Кубу и приложили много усилий, чтобы все получилось…
Решетников поражал своей знаменитой работоспособностью и нас, и кубинцев. Он стал фактически другом Фиделя. Михайлов помогал на своем уровне – из министерского кресла и кремлевских кабинетов. Он, собственно, и взял на себя бо?льшую часть ответственности за все эти рискованные, но такие необходимые в то время для отрасли, для страны зарубежные проекты. Критика преследовала его, даже когда всем уже было понятно, что именно ядерный экспорт помог атомному машиностроению, проектным институтам удержаться на ногах во время стагнации отрасли и экономики. Но Кубу и Михайлов, и все мы выделяли как-то особенно. Мы были заражены неким «кубинским энтузиазмом». Работали, несмотря на сложный климат, жару. Даже перемещаться между зданиями стройплощадки под палящим солнцем было сложно. А как кубинцы работали на строительстве станции! Это просто герои! Нелегко им было, жили они в спартанских условиях, но справлялись и очень старались научиться профессии атомщика-строителя.
К сожалению, после развала Советского Союза не удалось возобновить финансирование проекта. Это печально. Все, кто там был со мной, мечтали продолжить работу, пустить АЭС, ведь оставалось совсем немного. Все, кого я знаю, Кубу просто обожали…
«Металлолом»
Ельцин обещал Фиделю дать деньги на пуск АЭС «Хурагуа», но Минфин и Михаил Касьянов в первую очередь все торпедировали. Мы в то время часто ездили в Минфин, общались с Касьяновым. И видели, какая там стена. Никакие доводы не действовали.
Стройка замерла. И когда исчерпалось терпение Фиделя по поводу российского финансирования, кубинцы приняли решение создать консорциум. Туда вошли мы, англичане, бразильцы, итальянцы и, конечно же, кубинцы. Провели годовой цикл переговоров, подготовили к подписанию все документы, но потом случилось неприятное событие. Кубинцы сбили частный самолет, нарушивший воздушное пространство, американцы заблокировали вообще все движения по АЭС «Хурагуа», и консорциум в лице зарубежных партнеров фактически разбежался.
Было обидно. Куба – прекрасная, дружественная нам страна, многое нас связывало. В Госкомитете по экономическим связям (ГКЭС) СССР, учредившем «Атомэнергоэкспорт», шутка даже такая ходила: «Вся Куба покрыта мелким слоем советской техники». Советский Союз там строил разные заводы, фабрики, комбинаты, в том числе по добыче и переработке никеля. Они в итоге достались канадцам, когда Россия не сумела поддержать Остров свободы.
Куба сильно развивалась тогда в промышленном отношении. Кроме нас там были и другие международные компании, и в этой связи ощущалась потребность в электроэнергии. То, что не получилось достроить АЭС (первый блок был готов на 90 %, второй на 50 %), было, конечно же, неправильно. Российская станция была для кубинцев чуть ли не единственным шансом обрести энергетическую независимость, сделать рывок в интеллектуальном и промышленном развитии. В итоге мы там потеряли свое влияние.
Позже, правда, когда Сергей Кужугетович Шойгу стал сопредседателем российско-кубинской комиссии, была попытка с нашей стороны возродить строительство. По поручению руководства были проведены переговоры в посольстве Республики Куба, мы собирались уже вылететь на остров. Но тут кубинцы признались, что они все поставленное и смонтированное оборудование продали на металлолом в Японию. Все, что там было. А там, я повторю, все уже было практически скомплектовано. Продали, когда устали ждать, когда поняли, что уже нет никакой возможности достроить…
Атомный рубеж
Я пришел в ВО «Атомэнергоэкспорт» из центрального аппарата Госкомитета по внешнеэкономическим связям, из Главного управления поставок. Моим руководителем в то время был Михаил Ефимович Фрадков, который позже, после слияния Минвнешторга и ГКЭС, возглавил Министерство внешнеэкономических связей. А еще тогда при Госкомитете было несколько экспортных компаний, которые, в отличие от Внешторга, занимались не только поставками товаров за границу, но и сооружением за рубежом различных объектов промышленного назначения. В частности, «Атомэнергоэкспорт» занимался атомными станциями, центрами ядерных исследований. «Технопромэкспорт», «Сельхозпромэкспорт», «Тяжпромэкспорт», «Нефтехимпромэкспорт» с другими объединениям ГКЭС занимались сооружением объектов и поставками соответственно профилю. Ну а когда распался Советский Союз, обрушилась экономика, из всех этих компаний самой жизнеспособной оказался «Атомэнергоэкспорт». Остальные же почти все после потери госмонополий на внешнюю торговлю потихоньку распались. Правда, долгожителем оказался еще и «Технопромэкспорт», который и сейчас продолжает работать. Однако он, в отличие от наследника «Атомэнергоэкспорта» – «Атомстройэкспорта», монополистом не стал.
История ВО «Атомэнергоэкспорт», потом АО «Атомстройэкспорт», Инжинирингового дивизиона, конечно, поразительна. Наша компания – стойкая крепость российской промышленности и науки в послереформенные годы. Ведь в 1990-е сооружение атомных станций в России в принципе прекратилось. Предприятия, изготавливающие и конструирующие оборудование для атомных объектов, стояли практически без заказов. Какие-то разваливались, другие были приватизированы. Только «Атомэнергоэкспорт» не сдавался – боролся, потому что верил в будущее, в атомную цивилизацию России, всеми силами пытался сохранить взаимоотношения с зарубежными партнерами. В этом, конечно, была огромная заслуга руководителя, Виктора Васильевича Козлова. Чтобы выжить, не допустить гибели компании, занимались всяким бизнесом – вплоть до закупок и продажи нефти. Но, безусловно, старались делать упор на интеллектуальный продукт.
Я, например, после окончательного провала кубинской программы работал по программе европейской помощи ТАСИС. Договаривались с европейскими партнерами о финансировании модернизации российских блоков. А потом прорезались Иран, Китай, Индия. Если бы не продержались в сложный период, не сохранили компанию, кадры, то, конечно, и невозможно было бы подписать эти контракты, провести сложнейшие переговоры и убедить иностранного заказчика, что есть еще порох в пороховницах. Я стал заниматься Китаем, поставками оборудования на Тяньваньскую АЭС.
Ну а сейчас уже, конечно, у нас такой объем заказов, что дай Бог нам со всем этим справиться. Но мое глубокое убеждение – атомная отрасль сумела пережить этот тяжелый период во многом благодаря атомно-энергетическому экспорту. Не будь первых заказов Китая, Ирана, Индии, наверное, все бы у нас закончилось с атомной энергетикой или по крайней мере мы бы серьезно уступили свои передовые позиции в этой области. Зарубежные заказы спасли от развала такие гиганты, как Ижорские заводы, «Силовые машины», «ЗиО-Подольск» и, конечно же, «Гидропресс» и АЭПы.
И стоит отметить, что, несмотря на определенные проблемы в промышленности в то время, «Атомстройэкспорт» обеспечил китайские блоки поставками оборудования с опережением контрактных сроков.
А потом появился Сергей Владиленович Кириенко, который, собственно говоря, окончательно переломил ситуацию в отрасли. Пошло финансирование по российским станциям, расширились взаимоотношения с зарубежными партнерами. Видя потенциал отрасли, поддержку ее со стороны правительства, к нам стали обращаться за содействием в развитии атомных отраслей многие страны. Открылось новое дыхание, начались переговоры, в которых Кириенко, надо отдать ему должное, всегда успешно подводил черту. Результатом были новые контракты с разными странами.
В сердце джунглей
В Бангладеш мы заходили долго, трудно. Кредит на подготовительный период Минфин дал, обязав определить за три года параметры и стоимость АЭС. И мы вместе с партнерами разбирались, сколько нужно денег для того, чтобы построить там, в джунглях, на берегу Ганга, или, как эту реку называют в Бангладеш, Падмы, первый в стране объект атомной энергетики. Все наши восточные проекты до этого осуществлялись на океанском и морских побережьях. А этот – глубоко на материке. Как будет с почвами, с сейсмикой? Ведь Гималаи недалеко…
Для всех соответствующих исследований потребовалось время. При этом вдохновляло то, что у самих бенгальцев было огромное желание строить АЭС, создавать атомную энергетику. Это было в планах еще отца нации Шейха Муджибура Рахмана, который мечтал превратить Бангладеш в процветающее государство, свободное от голода и нищеты. Сегодня его мечты – в том числе об атомной энергетике – воплощает в жизнь его дочь, премьер-министр страны Шейх Хасина. Она удачно консолидировала все силы и средства – благо, деньги у них есть. И на этот их интерес живо откликнулся «Росатом», в частности Николай Николаевич Спасский. Его персональная заслуга в том, что он их убедил: мечты, даже самые смелые, воплощаемы, особенно с таким партнером, как Россия. Да они и сами, конечно, понимали, что лучше нас сегодня нет. Конечно же, им захотелось присоединиться «Атомэнергоэкспорт» не сдавался – боролся, потому что верил в будущее, в атомную цивилизацию России, всеми силами пытался сохранить взаимоотношения с зарубежными партнерами. к ядерно-энергетическому клубу, потому что потребность их развивающейся промышленности в электричестве огромна.
Они решились, несмотря на трудности, которых немало, и одна из них – недостаток кадров. Это в Бангладеш действительно проблемный вопрос.
Достаточно сказать, что фактически все переговоры по генеральному контракту вел один человек. Вокруг него какие-то люди менялись, но по большому счету это была работа «в одно окно». И мы здесь работали не так, как привыкли это делать в других странах, где контракт обсуждается большим количеством рабочих групп, десятками специалистов, либо с приглашением консультантов. Здесь этого не было. Аналитиков они не привлекали, да и не хотели никого, кроме нас, привлекать. Поэтому мы работали с уполномоченным правительством человеком, который сейчас занимается вопросами реализации проекта, – доктором Хасаном. Это, конечно, заняло время.
Альтернатива
Наши прямые конкуренты сейчас придерживаются тренда «не строить самим». То есть все хотят идти по линии оказания технического содействия, как мы это делаем в Индии и в Китае. В принципе, это значит продать проект, а потом осуществлять авторский надзор за строительством и обеспечивать поставку оборудования. Все потому, что последние примеры наших конкурентов были не очень удачны. Проблемы французского проекта в Финляндии – АЭС «Олкилуото» – яркий пример потери в определенном смысле квалификации. Сейчас, насколько я знаю, индийцы ведут переговоры с американцами, но те говорят: «Стройте сами, а мы вам будем документацию и оборудование поставлять». В общем, такая тенденция имеет место.
Но особо подчеркну вот что: несмотря на то что мир и форматы сотрудничества меняются, альтернативы атомной энергетике нет и не будет. И рано или поздно это поймут и те страны, которые по ошибке или политическим мотивам отказались от мирного атома, отказались, по сути, от самого будущего. Да, едешь по Западной Европе – там огромное количество ветряков, солнечных батарей. Но они занимают колоссальные площади, а каков выхлоп? Они не позволяют закрыть потребности страны, особенно если она имеет высокоразвитую промышленность, транспорт, инфраструктуру… Поэтому еще раз: альтернативы атому пока нет.
2020 г.
Лариса Мирончик «До встречи, Куба!»
Лариса Мирончик. Председатель Совета ветеранов АО АСЭ
Куба, Фидель Кастро – это наша юность. Когда Фидель первый раз приезжал в Москву, мне было шестнадцать лет. На Кубе в ту пору совсем недавно, буквально только что, произошла революция. И, помню, Фидель с первым секретарем ЦК Никитой Сергеевичем Хрущевым устроили митинг на стадионе в Лужниках. Люди стояли даже на футбольном поле.
Вскоре я окончила школу и поступила на вечернее отделение энергетического факультета Всесоюзного заочного политехнического института. Параллельно работала в институте «Теплоэлектропроект», занималась проектированием тепловых станций в Народной Республике Болгария, в Пакистане, в СССР.
В 1972 году, уже после Карибского кризиса, Кастро снова приехал в Союз – по серьезным экономическим вопросам. Министр энергетики и электрификации СССР Петр Степанович Непорожний предложил ему посетить Нововоронежскую АЭС: там тогда уже работал третий и строился четвертый энергоблок – с ВВЭР-440. И вот Фидель поехал в Нововоронеж. Все энергетики Советского Союза с замиранием сердца следили, чем это закончится, какое впечатление произведет на лидера кубинской революции наша первая большая атомная станция. Она впечатлила, да как! Так, что в 1975 году Непорожний подписал соглашение о строительстве на Острове свободы первой атомной станции. В 1978 году заключили контракт на технический проект АЭС с двумя реакторами ВВЭР-440, а в июне 1979-го на Кубу отправилась первая бригада проектировщиков и поставщиков, в которую была включена и я.
Летели 22 часа через Марокко. Долгий путь, и вдруг – Гавана! Лазурное море, голубой небосвод, океан, пальмы и много фруктов. Из столицы нас отвезли в поселок Хурагуа, расположенный на берегу Карибского моря, неподалеку от города Сьенфуэгос и примерно в 250 километрах к юго-востоку от столицы. Там под площадку АЭС было отведено даже не поле, а большое плато, густо заросшее мурабой – кустами колючек высотой в человеческий рост. Мы в сопровождении кубинцев пробрались через эти тернии и оказались на лужайке, посреди которой росла кокосовая пальма.
– Здесь будет ось первого реактора на Кубе, – гордо сказали нам кубинские специалисты.
Около будущей оси нас встретил посол СССР на Кубе Виталий Воротников. Мы, робея, держались скромно, даже боязливо, но Виталий Иванович к нам отнесся очень доброжелательно, показал домики, где мы будем жить, а после, уже в посольстве, стал рассказывать о Кубе. Нам сразу же подали холодный свежевыжатый апельсиновый сок, и так это было необыкновенно после палящего солнца. Казалось, более дорогого подарка нельзя было сделать. Но, как ни странно, на Кубе по-настоящему ценным считается стакан холодной воды.
Поездки на Кубу стали частью трудовых будней. Постепенно мы согласовали графики строительства, монтажа, поставки оборудования. Сначала поставляли оборудование для «стройдвора» (так скромно именовалась огромная строительная база с мастерскими, станками, большими БелАЗами, МАЗами, строительными кранами – все из Советского Союза). И еще были наши советские «джипы» – газики, уазики. Надо сказать, они на экспорт делались очень симпатичные и модернизированные.
Праздник, который всегда с тобой
Закипели строительные работы, они тоже вскоре стали привычными, но, что удивительно, то ощущение праздника, которое мы испытали в первый приезд на остров, так и оставалось на протяжении всего времени сооружения АЭС «Хурагуа».
Были, конечно, и трудности. Так, например, бетон, который заливали в плиту основания реакторного здания, уходил в карстовые поры и полости местной породы. Два года мы лили бетон в фундамент, забетонировали это плато, наверное, до центра Земли.
Бо?льшую часть времени кубинские строители работали в две смены по 12 часов. Только летом, в пятидесятиградусную жару, трудилась одна смена по восемь часов. Работы шли довольно-таки быстро. А вот на этапе поставки оборудования возникло немало проблем. Все электрическое оборудование на Кубе рассчитано на 60 герц – наследие американской инфраструктуры. Это создавало дополнительные сложности для наших поставщиков, так как электрическую его часть приходилось переделывать. Какое-то оборудование разрабатывалось заново.
По контракту мы в основном поставляли оборудование только советского производства, однако часть номенклатуры атомного оборудования в СССР не производилась. Тем не менее ряд заводов справлялся с поставленными проектировщиками задачами. Были и другие сложности, в частности проектные. Так, расчетная температура охлаждающей воды была 28 градусов, температура же воды в Карибском море, как оказалось, не опускалась ниже 30 градусов, и это влияло на КПД станции и другие проектные показатели.
«Хураговка»
Работать было сложно еще и потому, что у нас не было ни телексов, ни факсов, никакой, по сути, телефонной связи. Бывало, сутками сидели у телефона, чтобы связаться со стройкой на Кубе или с Москвой. Для советских специалистов был построен большой поселок «Хураговка», как они ласково его называли, а командировано было на Кубу около тысячи советских специалистов с семьями. Они-то и стали нашей курьерской связью.
Станция строилась, начинялась оборудованием, которое монтировалось и налаживалось. В объединении «Зарубежатомэнергострой» работу по Кубе в качестве заместителя председателя возглавлял Александр Константинович Нечаев – человек огромного мужества, энергии, терпения, энтузиазма, не говоря уже об опыте сооружения финской АЭС и технической осведомленности. На его плечах лежали важные задачи, а для их решения необходимы были еще и физическая сила, и ум, и здоровье.
Весом был вклад и начальника нашего объединения Эдуарда Аркадьевича Акопяна. У него было очень много объектов в разных странах, и поэтому он полностью не мог все свое внимание уделять сооружению АЭС «Хурагуа». Однако он участвовал в решении многих вопросов, неоднократно посещал с делегациями строительство, а несколькими годами раньше жил на Кубе и непосредственно руководил строительством ТЭС в городе Мариэль.
За эти годы на Воронежском и Запорожском учебных комбинатах было подготовлено более 1500 кубинских специалистов по монтажу оборудования для АЭС и около 700 – по эксплуатации АЭС. Специалисты со всех заводов и институтов обеих стран с огромным энтузиазмом и любовью строили АЭС «Хурагуа». Особенно запомнилось, что именно кубинским энтузиазмом были охвачены не только наши люди, но и специалисты других стран: так, из Болгарии неоднократно направлялись спецотряды для работы на этой станции.
Фидель
Стройку контролировал сам Фидель. Раз или два в квартал он появлялся на площадке – и всегда совершенно внезапно. Прилетал на вертолете, доезжал до площадки с эскортом военных джипов, вбегал на второй этаж. Совещался недолго, не больше получаса, потом быстро спускался по лестнице. Он еще бежал по ступеням, а джипы уже трогались с места, и, догоняя машины на ходу, он запрыгивал в головной джип и брал наперевес автомат. В 60 лет!
Да, на Кубе каждый день – праздник. Казалось бы, почему каждый день? Вроде все работают – и все равно. Все улыбаются, и мужчины обязательно говорят женщинам комплименты. Это все солнце, это оно дает очень большую энергию, какую-то радость, Есть круг людей, которые очень верят, что если не эта, то другая атомная станция на Кубе обязательно будет построена. гормон счастья. И еще интересная встреча, уже последняя, была у нашей делегации в 1992 году в Доме правительства в Гаване.
Фидель появился на приеме в резиденции неожиданно, как и всегда. Уже приступали к десерту на ужине – и вдруг откуда ни возьмись вырастает его фигура с охраной по периметру. Я начала доставать из сумочки помаду, очки. За моей спиной сразу выросла фигура карабинера. Это как команда «Не шевелиться», и я замерла, слушала только. Фидель сел за стол перед Евгением Александровичем Решетниковым – он тогда в качестве замминистра курировал стройку и возглавлял нашу делегацию. Очень интересный был разговор: о надежде, доверии, о том, что все стараются, работают, и вот-вот, вот уже… Станция почти готова, надо приложить еще усилие. Никаких не было сомнений, что все это будет воплощено в жизнь и АЭС даст первый ток.
Но мы не успели одолеть современную систему автоматизации станции, так называемую АСУ ТП. Сначала мы работали с чешской стороной, а потом переключились на немецкую Siemens, и на это ушли годы и большие средства. Станция у нас была уже практически готова, а этой системы все не было.
Выстрел на взлете
И этот великолепный объект АЭС «Хурагуа», который был сильно модернизирован по сравнению с финским проектом АЭС «Ловииса» и в котором уже учитывался опыт чернобыльской аварии, был законсервирован. В СССР началась перестройка, все платежи стали осуществляться в конвертируемой валюте. Видимо, это условие кубинская сторона принять не могла. Они и раньше получали кредиты под разные объекты строительства, а расплачивались сырьевой продукцией, например, сахаром, да и вообще считали, что мы оказываем им безвозмездную братскую помощь. До этого СССР им построил несколько тепловых станций на кредитных условиях, а вот атомной станции не повезло – наступили другие времена.
Мы долго надеялись, что все это будет возобновлено, но чаяния наши не сбылись.
Вообще, есть круг людей, которые очень верят, что если не эта, то какая-то другая атомная станция на Кубе обязательно будет построена. Современным странам развиваться без АЭС нельзя.
В 2018 году Россия и Куба подписали Меморандум о стратегическом партнерстве в развитии и применении облучательных технологий.
2019 г.
Александр Зайцев «Вспоминали Кубу, и нас охватывала ностальгия»
Александр Зайцев. Главный специалист Управления по строительству Ленинградской АЭС-2 АО АСЭ
Конкуренция среди желающих поехать на Кубу была очень высокая, отбор шел и по партийной, и по производственной линии. Я был начальником отдела и оказался в числе счастливчиков. Было это 9 мая 1990 года. Командирование на Остров свободы в День Победы – мне показалось это очень символичным.
В то время прямых рейсов до Гаваны еще не было. ИЛ-86 летел в Гавану с двумя посадками: в ирландском Шенноне и в канадском Гандере на острове Ньюфаундленд. Общее время полета от Москвы до Гаваны составляло примерно 18 часов.
Прилетели, открылись двери самолета. И мы думаем: наконец-то вдохнем полной грудью нормального свежего воздуха, а не того, что надоел уже в пути. И каково было мое разочарование, когда я вышел на трап, вдохнул – и почувствовал себя как в предбаннике. Правда, это состояние быстро прошло.
Два дня мы жили в Гаване – нам дали время на акклиматизацию. От того пребывания в кубинской столице в памяти остался сладкий вкус манго да и всей кубинской кухни. Ром и табачные изделия – и те были сладковатыми, поэтому мы курили сигареты, привезенные из дома. И особенно ярко вспоминаются флаги и плакаты, которые были, казалось, везде. «Patria o muerte» – «Родина или смерть», «Huntes i adelante» – «Вместе и вперед». Такими были лозунги того времени.
Через два дня нас с чемоданами и всей нашей утварью посадили в автобус, и мы поехали из Гаваны до Хурагуа. Это примерно 250 километров от столицы на восток по их центральной трассе «Аутописта». Дорога построена еще американцами и тянется через всю Кубу на 2 000 километров. Тогда из окошка автобуса я впервые в жизни увидел своими глазами тропики: кокосовые пальмы, деревья с плодами манго, гуайяву, бананы, ну и, конечно, апельсины и мандарины. Земля была устлана так называемой мурабой – зеленой травой с острыми колючками. А без травы почва красноватая.
По приезде в поселок, расположенный километрах в восьми от АЭС, нас разместили в гостинице «Ательере». Это два больших корпуса для несемейных специалистов. Меня поселили в одноместном номере с кондиционером, ванной и кухней с плитой. Имелся даже балкон, но вместо стекол, как почти везде на Кубе, были только жалюзи и сетка от очень крупных комаров, если судить по величине ячеек.
Комары на Кубе оказались интересными, хотя и обычного размера. При свете их не видно и не слышно, но как только выключишь электричество, они начинают пищать и кусаться, и никакие цветочные одеколоны из Москвы их не отпугивают. Причем от укуса кубинских комаров очень сильно воспаляются руки, особенно у людей, непривычных к таким испытаниям. И по красным рукам можно было легко определить, кто приехал недавно. От укусов помогало только кубинское средство роха – ярко-оранжевая мазь.
Разумеется, сетка не пропускала жуков, но они проникали внутрь жилища через открытые двери комнаты и балкона. Черные и крупные, они носились по комнате, и поначалу я думал, что это летающие тараканы, но оказалось, что это кукарачи – «братья» наших майских жуков.
Тропики
Работали мы пять дней в неделю. Утром за нами приезжал автобус-пазик. В нем у каждого было свое место; я этого не знал, поэтому в первый день сел на ближайшее незанятое сиденье. Потом мне объяснили, что поближе к кабине садятся старожилы, а новички устраиваются на оставшиеся свободные места – таковы неписаные правила. «А если не успеваешь на автобус или он просто не пришел, добираешься как можешь, всеми видами наземного транспорта», – сообщили мне дополнительно.
Интересно, что простых кубинцев на АЭС не возили на автобусах, как нас: для них были изготовлены большие квадратные закрытые конструкции из железа, которые крепились к МАЗам и КРАЗам. Кубинцы называли их «бутейа», то есть «бутылки». В них было всего несколько окошек, и если поутру в таких «удобствах» еще можно было преодолеть восемь километров до площадки, то к вечеру там невозможно было дышать от жара раскаленного металла. Иногда нам приходилось ездить и на них.
Коллектив Ленинградского АЭП был очень дружный, мы сразу перезнакомились. Назову своих коллег и друзей: Борис Мельник, Виктор Герасимов, Николай Уткин, Валерий Ионов, Геннадий Майоров, Аллан Кисатаев, Евгений Мулык, Евгений Головин, Виктор Мосейко, Владимир Рябов и другие. Всего же в авторском надзоре Ленинградского АЭП было более 20 человек. В АЭП имелись все направления, в том числе и мое, которое было очень востребованным, так как влажный тропический климат и морская атмосфера требовали особых способов антикоррозионной защиты оборудования, особенно из нержавеющей стали. Необходимо было сохранить это оборудование на периоды хранения, монтажа и ПНР. Надо было также следить за выполнением строймонтажных работ, выдавать рекомендации, разъяснения по выполнению антикоррозионных и специальных работ.
Так, например, пришлось отстаивать перед руководством стройки, Владимиром Филипповичем Дудником, да и перед ЗАЭС, требования по антикоррозионной защите заводского оборудования. Фирма «Свердловхиммаш» изготовила для системы безопасности блочную спринклерную установку из нержавеющей стали, что в тропическом климате требует особой защиты. И мне пришлось заложить для углеродистой стали комбинированное покрытие: металлизацию алюминием с перекрытием в несколько слоев эпоксидной эмалью ЭП-525. Это было сделано, объемы были приличные. Разрабатывались решения по защите от хлоридов воздуха нержавеющих облицовок баков спецкорпуса. Кроме того, я настаивал на том, чтобы делать сварной шов конструкций из нержавеющей стали сплошным, а не прерывистым, согласно нормативам, как это было выполнено фирмой, так как при дезактивации вся радиация могла скапливаться именно здесь. И вот благодаря поддержке нашего металлиста Виктора Герасимова, начальника участка Геннадия Владимировича Гапонова (потом работал начальником Управления «Севэнергоизоляция» в Санкт-Петербурге) удалось это решение отстоять. Геннадий Владимирович вообще очень толковый человек, на первых порах он меня опекал и учил тонкостям работы на Кубе: как строить взаимоотношения с кубинцами, с кем общаться. Черные и крупные, жуки носились по комнате, и поначалу я думал, что это летающие тараканы, но оказалось, что это кукарачи – «братья» наших майских жуков.
Наша страна оказывала содействие в сооружении АЭС в полном объеме, из СССР было свыше 500 человек специалистов. Кубинцы в основном занимались строительными, подсобными работами, но были и специалисты в моей области.
С кубинской стороны у нас были так называемые контропары, и я работал с цехом кубинских химиков. Общались в основном на русском, они его знали, потому что перед строительством прошли полугодовые курсы в Воронеже, где учили русский язык и изучали все требования, которые предъявляются к оборудованию. Некоторые наши товарищи тоже заранее готовились к этой поездке и проходили языковые курсы в Союзе, но я и многие другие приехали на Кубу неожиданно, поэтому нам пришлось поступать на организованные для нас трехгодичные вечерние курсы по испанскому языку. Проходили они в средней школе, в которой учились дети наших специалистов. Наша преподавательница по имени Валькирия по-русски ничего не знала и учила нас, как первоклассников: показывала карточки с предметами и называла вещи по-испански. Мы же усваивали, как это звучит и пишется. Интересно, что многие потом признавались: мол, ходили на курсы только для того, чтобы посмотреть на нашу Валькирию, пообщаться с ней. Она была мулатка, в самом расцвете сил и необычайной красоты. Хотя среди наших контропар тоже были красивые кубинки.
Период эспесиаль
На первое время нас снабдили продуктами, потом вручили карточки (торхеты), потому что в это время на Кубе уже начался эспесиаль – особый период, когда действовало ограничение на приобретение тех или иных продуктов. По торхетам, в которых по дням отмечалось, что ты взял на месяц, отовариваться надо было в местном магазине. Нам выдали сразу полный набор продуктов на месяц: хлеб, молоко, воду, мясо, асете (растительное масло), рыбу, кофе, сигареты, консервы – наши и кубинские. Помню, наши банки с тушенкой были промасленные, явно из какого-то стратегического запаса.
А еще раз в месяц нам выдавали целых шесть бутылок рома по 0,7 л. Многие из нас очень удивились – для чего ром в таком количестве? Оказалось, для акклиматизации и чтобы не пристали разные болячки, в том числе по гастрологии. Ром предписывался для профилактики и дезинфекции на ночь грамм по 50–70. Кое-кто из наших товарищей, конечно, не соблюдал предписания врачей, и ром у них кончался через неделю после получения.
По приезде на площадку нас предупреждали, что вода для питья довольно жесткая и что ее нужно кипятить. Поначалу мы не поняли, для чего это нужно. А когда начали кипятить, увидели, что оседает много хлопьев. Потом у нас появились специальные емкости, в которых мы хранили кипяченую воду и уже из нее варили суп, предварительно процедив воду через несколько слоев марли. Марля тут была дефицитом, и ее нам привозили из Москвы.
Никто нас не предупредил, как хранить на Кубе сыпучие продукты. Я, например, все ставил в подвесные полки, как дома. И вот однажды решил сделать горчицу по собственному рецепту. Открыл, а в пакете – одни остатки. Причина была простая: муравьи. Они подворовывали все сыпучие продукты. Так же было и с манкой, и с сахарным песком. Если на стенах есть дорожки, тропы – значит, муравьи воруют. После я уже хранил такие продукты в холодильнике, но ведь все туда не поставишь – емкости не хватит.
Когда в 1992 году нас переселили из «Ательеры» в квартиры, возникли неприятные моменты: внутрь стали проникать крысы. У нас с водой всегда было тяжело, только в определенное время наполнялись бачки, которые стояли на крышах домов. И, конечно, вода уходила очень быстро – на стирку, на готовку, на душ и так далее. Поэтому бачки нередко пустовали. Крысы карабкались по сточному стояку и проникали в жилище через обратный клапан унитаза. Потом мы выяснили, что такая возможность у грызунов появилась из-за того, что у сточных люков были сдвинуты решетки. Когда их поставили на место и закрепили, крыс в квартирах не стало.
Отдых
Суббота и воскресенье – выходные дни. Обычно заранее определялся маршрут поездки: Гавана, Варадеро, Тринидад или СантаКлара, Плая-Хирон, горы Эскамбрайя и другие. Конечно, на экскурсии была очередь.
В Гаване побывали, например, в Капитолии, он похож на американский. После революции там открыли музей, билет в него стоил 20 песо ($1). На стадионе под Гаваной мы смотрели Панамериканские игры. Побывали и в музее Эрнеста Хемингуэя. Эрнесто – так на испанский манер звучит имя писателя. Видели библиотеку, усыпальницу кошек, обсерваторию с телескопом, где бывал сам Фидель. Это запечатлено на одном из фото: два приятеля, Фидель и Эрнесто, пьют из больших бокалов сербесу – местное пиво. Ну и, конечно, постояли на капитанском мостике знаменитого катера «Пилар», который находится на территории музея, покрутили штурвал. Наша преподавательница по имени Валькирия по-русски ничего не знала и учила нас, как первоклассников.
Были вылазки и на всемирно известный курорт Варадеро. Океан, огромный белопесчаный пляж, изумрудная чистая вода. Там в основном всегда отдыхали иностранцы, им по карману было это дорогое удовольствие.
Некоторые из наших, кто был при машинах, выезжали на Атлантику за лангустами, имея специальное разрешение. Лангусты вроде омаров, крупные, похожи на наших раков, но мясо по вкусу напоминает куриное. Мне его как-то подарили, я сварил, заморозил и даже довез до Москвы.
Поначалу перед всеми поездками надо было писать письменное заявление, а после августа 1991 года это правило отменили и можно было свободно уезжать в районный центр Сьенфуэгос, что означает «Тысяча огней». Мы обычно добирались по заливу на баркасе, который доставлял до места за 30–40 минут. Ездили посмотреть город, народ, сходить в шопы (по-испански – «тьенды»), куда пускали только по спецпропускам, выдаваемым иностранцам, нам в том числе.
В Сьенфуэгосе мы могли позвонить домой. Правда, минута разговора стоила $5, но когда необходимо было поздравить близких с Новым годом, днем рождения, мы звонили. Определенные трудности были связаны с разницей во времени – восемь часов. Если, допустим, в Москве уже конец рабочего дня, то у нас там – еще утро. Письма доходили недели за три. Когда кто-то летел в Москву, письма отправляли с ним.
Телевизор в поселке показывал только два канала: центральный «Ребельда», по которому, как правило, все вечера демонстрировали бейсбол (кубинцы – чемпионы мира по этому виду спорта), и вещание местной телевизионной станции. Мы сами делали антенны, направляя их на телецентр в Санта-Кларе, и тогда получали более-менее четкую картинку. Все, конечно, транслировалось на испанском, изредка – с титрами, в основном английскими. Я чаще всего смотрел сериалы. Что интересно: через год, будучи в отпуске в Москве, обнаружил, что и у нас идут те же сериалы, например «Девушки из песка», знаменитая «Санта-Барбара» и другие.
