скачать книгу бесплатно
Право и общество в концепции Георгия Давидовича Гурвича
Михаил Валерьевич Антонов
<p id="__GoBack">Книга посвящена творчеству знаменитого русско-французского правоведа XX века, одного из основоположников социологии права как научной дисциплины, Георгия Давидовича Гурвича (1894–1965). Взгляды мыслителя изложены в контексте его интеллектуальной биографии, что позволяет лучше понять перипетии развития мировоззрения ученого. Работа состоит из двух крупных блоков. В первом, аналитическом, освещается жизненный путь Гурвича, рассматриваются основные элементы его учения, анализируются концепции. Второй блок содержит произведения мыслителя, в том числе неизданные, ряд архивных биографических и эпистолярных материалов. Для студентов и аспирантов, изучающих социологию, юриспруденцию, философию, преподавателей гуманитарных дисциплин, а также для широкого круга читателей, интересующихся историей правовой мысли и желающих углубить свои представления о связи права и общества.
Михаил Антонов
Право и общество в концепции Георгия Давидовича Гурвича
© Антонов М.В., 2013
© Оформление. Издательский дом Высшей школы экономики, 2013
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
Введение
Социологическое направление является одним из ключевых подходов к пониманию и объяснению права в современном правоведении. Разумеется, современные социолого-правовые теории во многом опираются на те разработки, которые были осуществлены «основателями» этого направления в первой половине XX в. В их числе – русско-французский мыслитель Г. Д. Гурвич. Творчество Георгия Давидовича Гурвича (1894–1965) примечательно тем, что уже на первый взгляд в нем обнаруживается несколько аспектов. В интеллектуальном плане Гурвич, как и ряд его коллег по Петроградскому университету (Н. С. Тимашев, П. А. Сорокин и др.), прошел эволюцию от правоведения – через психологию и философию – к социологии; в плане методологическом его творчество оказывается разделенным на три этапа (метафизический, феноменологический и диалектический), условными водоразделами между которыми служат две мировые войны. Можно добавить, что Гурвич в разные периоды принадлежал к разным национальным научным школам: он сформировался как русский мыслитель и исследователь, оставался представителем русских академических кругов в период эмиграции в Германии и Чехословакии (1920–1925) и в первые годы проживания во Франции (до конца 1930-х годов). В последующем Гурвич позиционирует себя как французского социолога, постепенно отходит от деятельности русской эмиграции. Французская философская и социологическая мысль становится с 1930-х годов главным объектом исследований ученого, который считает свои теории продолжением именно французского социально-правового дискурса[1 - Гурвич рассматривает себя выразителем основной идеи французской социологии – идеи синтеза «отвлеченных начал» теоретического и практического подхода к социальной действительности (Gurvitch G. La vocation de la sociologie fran?aise est de produire une jonction entre la sociologie the?orique et la recherche empirique // Gurvitch G. Ecrits allemands. Paris: L’Harmattan, 2006. Vol. 3). Хотя в такой идее скорее можно найти следы влияния русской философии Серебряного века, чем традиций школы Дюркгейма (Antonov M. Georges Gurvitch et l’influence russe // Anamn?se. 2005. No. 1).].
Такой синтез влияний разных культур очевидным образом сказался на формировании научных взглядов мыслителя, который – даже не всегда сознательно – стремился к нахождению синтеза, связующего звена между разными научными концепциями, традициями, дисциплинами. Термин «взаимодополняемость перспектив», введенный Гурвичем в современную ему социальную философию[2 - Несмотря на то что данный термин несколько ранее использовался немецким социологом Теодором Литтом, Гурвич настаивает на том, что термин «взаимодополняемость перспектив» был сформулирован им независимо от Литта, с опорой на идеи Лейбница (Gurvitch G. Re?ponse a une critique. Lettre ouverte a Professeur L. von Wiese // Cahiers Internationauxde Sociologie. 1952. No. 11. Р. 96).], вполне может характеризовать основную черту его собственной научной концепции, которую он небезосновательно рассматривал как плюралистическую. Именно благодаря этой черте творчество Гурвича привлекает особое внимание исследователей в контексте развития современного научного знания – знания, которое все дальше отходит от монистических установок и все более приближается к плюралистической «постклассической» научной парадигме[3 - См. об этом: Графский В. Г. Интегральная (синтезированная) юриспруденция: актуальный и все еще незавершенный проект // Правоведение. 2000. № 3; Поляков А. В. Общая теория права: феноменолого-коммуникативный подход. СПб., 2003.].
В этом смысле Гурвич стал одним из инициаторов пересмотра принципов классической рациональности в социологии и правоведении. Превосходный пример такого подхода представляют правовые взгляды мыслителя, особенно в исследованиях о социальном праве и юридическом опыте. Так, социальное право было задумано как научная концепция, способная объединить в рамках одной познавательной модели принципы нормативизма, психологизма, социологизма и юснатурализма, которые традиционно противопоставлялись друг другу[4 - Интересно отметить, что такая интеграция мыслилась ученым в терминах русской религиозной философии как всеединство и соборность. См., в частности: Отчет о защите диссертации Г. Д. Гурвича (приложение к письму Г. Д. Гурвича М. В. Вишняку от 25 января 1932 г.) // Библиотека им. Лилли при Университете Индианы. Коллекция Т. Вишняк. Здесь и далее оригинальные названия зарубежных источников архивных материалов см. в Указателе источников архивных материалов: с. 446–448 настоящего издания. – Примеч. ред.], а учение о юридическом опыте было призвано дать методологическое обоснование этому научному замыслу через интеграцию феноменологической, метафизической, позитивистской перспектив науки о праве[5 - Такая позиция была охарактеризована современным Гурвичу французским юристом Ж. Бонказом как «юридический романтизм» – термин, который затем был применен к концепции Гурвича канадским правоведом Ж.-Ж. Беллеем, видевшим в этой концепции бунт против тривиальности, против восприятия права лишь в функциональном аспекте (Belley J.-G. Deux journe?es dans la vie du droit: Georges Gurvitch et Ian R. Macneil // Normes juridiques et re?gulation sociale / F. Chazel, S. Commaille (e?ds). Paris: LGDJ, 1991. P. 112) и во имя понимания права не только как реализованной регулятивной системы, но и как проекта осуществления ценностей (Ibid., p. 120).].
Творчество Гурвича можно разделить на метафизический (до начала 1920-х годов), феноменологический (с начала 1920-х до начала 1940-х годов) и диалектический (с начала 1940-х годов и до кончины мыслителя) периоды. Эта периодизация, равно как и любая другая, схематична и требует множества оговорок. Прежде всего, критерием является направленность исследований, но отнюдь не их методология. Последняя включает у Гурвича множество элементов различных, порой гетерогенных, научных концепций и по большому счету представляет собой баланс научных влияний, сказавшихся на формировании мировоззрения ученого. Гурвич никогда не порывал полностью с научной концепцией, оказавшей на него воздействие. Даже говоря о преодолении таких концепций, мыслитель оставлял им место не только в описании истории соответствующей научной дисциплины, не только в современной для него научной действительности, но и в собственном научном мировоззрении[6 - Личные бумаги, записи и рукописи мыслителя служат еще одним подтверждением его склонности к постоянной реинтерпретации. Первый систематизатор личного фонда Гурвича в Парижской академии А. Трон, столкнувшись с разнообразием и гетерогенностью материалов этого фонда, так характеризовал научный метод мыслителя, «метод коллажа и рекомпозиции»: «На самом деле, когда Гурвич читал лекции или писал работу о том или ином предмете, затронутом в более ранних лекциях или работах – а это случалось довольно часто, – он обращался к своим ранним работам, рукописям, публикациям. Подобное повторное использование, присутствующее в творчестве Гурвича как некий призрак, могло принимать форму “заимствования” изрядного количества страниц или же перестановки целых кусков текста» (Tron H. Inventaire des Archives Georges Gurvitch (1894–1965). Paris, 1990. P. 3–4).]. Иными словами, преодоление теорий предшествующих авторов означало для Гурвича не гегелевское Aufhebung, не систематизацию «здравых» элементов этих концепций в новом методологическом синтезе и в данном смысле вырывание элементов научных концепций из той культурной среды и научной парадигмы, которые эти концепции породили. Мыслитель предпочитал работать с научными концепциями в их целостности и, совершенствуя свою методологию, находить для них место в движении социальной мысли и в актуальной для современности проблематике.
Гурвич последовательно проводил эту линию, хотя и не всегда облекал ее в точные формулы, что вызывало порой заслуженную критику. Для примера можно взять центральный труд ученого «Современное призвание социологии», который разбит на два тома: «Предшественники» (изложение и критика ряда концепций предшествующих авторов) и «Перспективы» (изложение собственной концепции). Критики Гурвича были единодушны, обвиняя автора в завышенной самооценке из-за того, что тот рассматривал всех социологов как своих предшественников[7 - См. прежде всего: Cuvillier A. Ou? va la sociologie fran?aise. Paris, 1953; Wiese L. von. Gurvitchs Beruf der Soziologie // K?lner Zeitschrift f?r Soziologie. Bd. 4. 1951–1952.] или даже был склонен «уничтожать всех тех, кто до него или рядом с ним разрабатывал сходные научные концепции»[8 - Wiese L. von. Gurvitchs Beruf der Soziologie. S. 366.]. Справедливости ради нужно заметить, что в указанном труде речь шла о селективной работе – об отборе Гурвичем элементов учений наиболее близких ему авторов для построения собственной концепции. В этом смысле характерно, что он почти никогда не выступал с критикой идей тех авторов, с которыми был принципиально не согласен, считая такую критику контрпродуктивной[9 - См. об этом: Gurvitch G. Re?ponse a une critique…], и ставил себе задачу не опровержения, а «диалектизации» предшествующих концепций в постоянно обновляющейся перспективе научного знания о социуме[10 - См. основные приниципы такой диалектизации в работе Гурвича «Hyper-empirisme dialectique» (Cahiers Internationaux de Sociologie. 1953. Vol. 15. Р. 3–33).].
Каковы же основные вехи интеллектуального развития Гурвича? В первые годы научных поисков мыслитель был увлечен историческим анализом политико-правовых идей, хотя в его исследованиях уже проявляется тенденция к комплексному анализу права и общества – попытки объяснить элементы учений разных мыслителей не только через систематизацию их взглядов, но и через анализ социально-политического и правового контекста возникновения соответствующих теорий. Переход ко второму периоду совершается постепенно, после эмиграции в 1920 г. в Германию. Параллельно с подготовкой диссертации о Фихте Гурвич исследует тенденции немецкой философии; стремительно развивающаяся феноменологическая философия занимает внимание молодого ученого, хотя к феноменологии Гурвич идет не напрямую, а через метафизику Фихте.
Защита диссертации в 1924 г. дает мыслителю возможность переориентировать направление своих научных исследований – замысел, который приносит свой результат в конце 1920-х годов, когда Гурвич входит в научную среду Франции как специалист и популяризатор немецкой феноменологической философии. Отметим еще раз, что до этого его научная деятельность протекала в основном в кругах русской эмиграции. Феноменологические принципы (наряду с принципами русской философии права, в особенности концепций В. С. Соловьева, Ф. В. Тарановского, Л. И. Петражицкого) закладываются в основу исследований о социальном праве и юридическом опыте, в которых Гурвич сформулировал оригинальную для французской философии права «идеал-реалистическую» концепцию права. В дальнейших исследованиях по этике и философии права в конце 1930-х годов формируется новая социологическая модель объяснения нормативных социальных явлений, основу которой мыслитель видел в многоуровневой типологии таких явлений и социума.
Данная модель становится доминирующей в третий период творчества мыслителя (начиная с 1940-х годов). Элементы метафизики и феноменологии в «идеал-реалистической» правовой концепции Гурвича дополняются микро– и макросоциологическим анализом соответствующих феноменов. Эмиграция в США и временная интеграция в научное сообщество этой страны, где господствовали прагматизм, эмпиризм и реализм, несомненно, способствовали развитию соответствующих тенденций в формировании мировоззрения ученого. Двумя новыми доминирующими категориями становятся «форма социабельности» и «тип глобального общества», в исследовании которых постепенно вырабатывается новая методологическая позиция мыслителя. Гурвич отказывается от поиска «всеобщего» и «неизменного» в социальных явлениях – как посредством метафизических конструкций, так и через феноменологическую редукцию – и сосредоточивает свои исследования на конкретных социальных формах и состояниях, их типологизации. Этот подход получает название «гиперэмпирический реализм». В подобной реконструкции или конструировании общества через типологизацию его форм еще проявляются черты феноменологической методологии, но они уже не являются преобладающими. Данная методология характеризуется мыслителем как «диалектическая», интегрирующая принципы взаимодополняющих теорий[11 - В связи с этим Р. Тулемон справедливо указывает на то, что «мысль Гурвича настолько диалектична, а его принципы настолько взаимопереплетаются, что оказывается необходимым излагать всю его теорию в целом применительно к каждому отдельно взятому вопросу» (Toulemont R. Sociologie et pluralisme dialectique: Introduction a l’ceuvre de Georges Gurvitch. Paris: Nauwelaerts, 1955. Р. 8). В. Пэлике отмечает социологический характер этого учения о праве Гурвича: «вопрос о правовой теории неизменно подразумевает вопрос об обществе» (P?like W. Sp?tb?rgerliche Ideologie und Rechtssoziologie (zur marxistischeleninistischen Analyse philosophischer Aspekten der Rechtssoziologie bei M. Weber, Th. Geiger und G. Gurvitch). Halle: Martin-Luther Universit?t Halle-Wittenberg, 1970. S. 118).].
Эта тенденция в творчестве мыслителя удачно сочеталась со стремлением к интеграции влияний различных культурных источников. Говоря о поликультурности Гурвича, известный бразильский мыслитель Роже Бастид приводит пример немецкой («романтической», преимущественно направленной на метафизический анализ социальных явлений) и французской научной мысли («рационалистической», направленной на выведение теоретических конструкций из фактов)[12 - Bastide R. La sociologie de Georges Gurvitch // Bastidiana. 2001. No. 35–36. Р. 93.]. Гурвич, по мнению Бастида, сумел соединить в своем творчестве эти два социологических направления, «заменяя конфликт систем признанием существования гетерогенных аспектов бытия»[13 - Bastide R. La sociologie de Georges Gurvitch // Bastidiana. 2001. No. 35–36. Р. 94.]. В статье, написанной в 1940 г., Бастид сожалеет, что Гурвич не интегрировал в свою концепцию достижений англосаксонской социологической мысли (задача, к которой последний как раз приступал в эти годы)[14 - Bastide R. La sociologie de Georges Gurvitch // Bastidiana. 2001. No. 35–36. Р. 94.]. Не упоминает Бастид и о русских влияниях, ограничиваясь признанием решающей роли трансперсонализма Фихте, но, скорее, по причине отсутствия достаточной информации о роли русской социальной мысли в становлении мировоззрения ученого.
Гурвич действительно смог синтезировать в своих трудах элементы четырех вышеназванных научных культур, через влияние которых ему суждено было пройти. Понять аутентичный смысл работ и идей мыслителя можно только посредством классификации и анализа этих различных культурных источников[15 - Под термином «культурный источник» понимается совокупность влияний, которые испытал на себе мыслитель в той или иной социально-культурной среде. Речь идет, таким образом, о контекстуализации творчества Гурвича по отношению к истории правовой мысли четырех основных философских культур, в которых он формировался как мыслитель.]. Не случайно мыслитель уделял особое внимание анализу теорий своих предшественников: обычно такой анализ занимал более половины любого его произведения. Рожер Бастид в связи с этим справедливо говорит о «длительной конфронтации между различными доктринами, с одной стороны, и между отдельными доктринами и фактами»[16 - Bastide R. La sociologie de Georges Gurvitch // Bastidiana. 2001. No. 35–36. Р. 69.] – с другой; через эту конфронтацию и формировалась мысль Гурвича. Поэтому, по мнению Бастида, «мы не сможем понять образа мыслей Гурвича, если не будем использовать тот же метод»[17 - Bastide R. La sociologie de Georges Gurvitch // Bastidiana. 2001. No. 35–36. Р. 69.] сопоставления различных доктрин. Данную особенность, но в несколько ином аспекте, отмечает и Фернан Бродель. Рецензируя упомянутую книгу Гурвича «Современное призвание социологии», Бродель говорит о свойственной Гурвичу «страсти к разрушению», которая выражается в последовательной деструктивной критике идей предшествующих мыслителей. Вместе с тем он признает, что такой подход – построение собственной теории на обломках теорий других авторов – является характерной особенностью научного метода Гурвича[18 - Braudel F. Georges Gurvitch et la discontinualite? du social // Annales: Economie. Socie?te?s. Civilisations. 1953. No. 8. P. 348.].
Критическая рецепция взглядов Гурвича характерна для многих исследований, в том числе и его современников. Частично эта рецепция, как мы отметили выше, оказывается эмоциональным ответом на намерение Гурвича построить научно-методологическую концепцию, свободную от тех ошибок и недостатков, в которых мыслитель обвинял правовую и социальную мысль[19 - Основным их недостатком Гурвич считал использование метафизических посылок, которые были характерны как для идеализма, так и для самого последовательного материализма (Gurvitch G. Die gegenw?rtige Lage der Soziologie und ihre Aufgabe // Soziologische Forchungen in unserer Zeit. Leopold von Wiese zum 75 Geburtstag / K. G. Sprecht (Hrsg.). K?ln, 1951. S. 11–13).], в первую очередь от претензии на системность – ее он считал необходимым заменить на «прагматичность метода, призванного непрестанно доказывать свою действенность в ходе практического применения»[20 - Gurvitch G. Re?ponse ? une critique… Р. 95.]. Впрочем, как будет продемонстрировано ниже, становление идей и концепций мыслителя не может рассматриваться в отрыве от развития современных ему социологии и правоведения.
Гурвич никогда окончательно не примыкал к определенной научной школе, предпочитая оставаться независимым по отношению к господствующим «научным модам» и «идти против течения», будучи «изгнанным из стада социологов и философов»[21 - Idem. Mon itine?raire intellectuel ou exclu de la horde // L?Homme et la Socie?te?. 1966. No. 1. Р. 12. Ср. с первым употреблением данного сравнения в письме Г. Гурвича Ж. Валю от 4 апреля 1939 г.]. Как отмечает П. Макдоналд, Гурвич – один из немногих социологов XX в., заслуживающих эпитета «уникальный», хотя «оригинальность взглядов делает его концепцию практически недоступной для понимания»[22 - McDonald Р. The Legal Sociology of Georges Gurvitch // British Journal of Law and Society. 1979. Vol. 6. Р. 303.]. С категоричностью последнего тезиса согласиться трудно, так как правовое учение Гурвича хотя и недоступно для понимания без учета положений его общесоциологической и общефилософской концепций, но вполне объяснимо в контексте эволюции взглядов мыслителя.
Часть первая. Эволюция научной позиции
I. Метафизический период творчества (до 1920 г.)
1. Начало творческого пути
Георгий Давидович Гурвич родился 24 ноября (2 ноября по новому стилю) 1894 г. в Новороссийске в семье Давида Николаевича (Натановича) Гурвича, директора крупного Русско-Азиатского коммерческого банка, основанного одним из крупнейших предпринимателей России той эпохи – А. И. Путиловым. Мать Георгия – Полина (Фрума-Песя) Абрамовна Гурвич (урожденная Шабат) была домохозяйкой и вместе с семьей (двумя сыновьями – Георгием и Леонтием) сопровождала мужа в его служебных разъездах. Профессиональная деятельность Давида Николаевича вынуждала семью часто менять место жительства: Гурвичи последовательно жили в Новороссийске (почетными гражданами которого они стали по царскому декрету от 8 марта 1905 г.), Одессе, Ростове-на-Дону, Баку, Риге, Петрограде.
Возможно, именно проведенное в постоянных переездах детство сформировало «мобильность» мироощущения Гурвича, которого его ученик Ж. Баландье характеризует как «великого путешественника по просторам мысли»[23 - Balandier G. Georges Gurvitch: sa vie, son oeuvre. Paris, 1972. P. 6.]. Русский писатель Борис Мирский (Миркин-Гецевич), глубокий психолог, также отметил эту основную черту характера Гурвича, определяя ее как страсть к «постоянному кочеванию без долгих остановок на месте»[24 - См. анкету собеседования Б. Миркина-Гецевича с Г. Д. Гурвичем от 15 апреля 1928 г. в архивах ложи «Северная Звезда» в Париже (Национальная библиотека Франции. Отдел рукописей. Архивы русских масонских лож (Великий Восток Франции – Северная Звезда (1924–1970)). Дело Г. Гурвича. 5/211).]. Как признается сам Гурвич, годы учебы в лицее (Ростов-на-Дону) заложили в его характере и другую черту – «воспринимать любую опасность как приятное развлечение»[25 - Так писал Гурвич своему ученику Ж. Дювиньо в 1961 г. по поводу полученного от националистов письма с угрозами, которые через непродолжительное время стали реальностью (письмо Г. Гурвича Ж. Дювиньо от 16 декабря 1961 г. // Институт современного издательского дела. Фонд Ж. Дювиньо (Дело Г. Гурвича). DVG2. Cote 03).]. Юноша учился очень старательно, в его аттестате только одна оценка «хорошо» по математике[26 - Аттестат зрелости Г. Д. Гурвича в Личном деле Г. Д. Гурвича в Фонде Юрьевского университета (1912–1915) // Исторический архив Эстонии. Фонд Юрьевского университета. Ф. 402. Картон 1. Д. 8003. Ед. хр. 1.6–6.] и оценки «отлично» по остальным дисциплинам; хотя он мог и «прогулять урок ради дела, которое считал более важным»,[27 - Roux Y. Le choix de Gurvitch // Bulletin de l’AISLF. 1994. No. 10. P. 49.] а о разносторонности его развития свидетельствуют изданный небольшим тиражом в 1911 г. сборник стихов[28 - Гурвич Г. Искры мгновенные. Варшава, 1911.] и философские размышления, которыми Гурвич делится в своей автобиографии, – критическое переосмысление гегельянства и марксизма, предпринятое мыслителем в 17 лет[29 - Помимо работ Гегеля молодой Гурвич в этом возрасте перечитал огромный объем философской литературы, от Канта и Маркса до Риккерта и Плеханова (Gurvitch G. Mon itine?raire intellectuel ou exclu de la horde… Р. 9).].
Интересные и немаловажные для последующей эволюции мысли ученого встречи состоялись уже в самом раннем детстве: в среде его приятелей и однокашников были ставшие впоследствии очень известными личности, например Андрей Януарьевич Вышинский (1883–1954). Детские годы Гурвич провел в пригороде Баку; его семья жила неподалеку от семьи юного Вышинского, будущего идеолога сталинского режима и заодно разработчика этатистской концепции советского права, «сталинского палача», которого позднее Гурвич «ненавидел ненавистью человека, способного на крайние проявления чувств»[30 - Freyre G. Monami Gurvitch // Anamn?se. 2005. No. 1. P. 153.]. В лицее Ростова-на-Дону Гурвич встречает Александра Койре, другого выдающегося представителя русской эмиграции[31 - Schuhl P.-M. Ne?crologie: Georges Gurvitch (1894–1965) // Revue philosophique de la France et de l’e?tranger. 1967. No. 92. P. 331.], с которым впоследствии поддерживал дружеские контакты. В рижской Николаевской гимназии (1908–1912) молодой человек в 1911 г. заводит дружбу с двумя старшими гимназистами, оставившими позднее заметный след в истории Советской России, – В. В. Ульрихом (1889–1951) и П. И. Кушнером (1889–1968), и, убежденный в «обреченности прогнившего царского режима»[32 - Duvignaud J. Entretien avec Georges Gurvitch // Les Lettres nouvelles. 1959. No. 7. P. 25.], вместе с новыми друзьями начинает революционную деятельность в кружке социалистов[33 - Duvignaud J. Entretien avec Georges Gurvitch // Les Lettres nouvelles. 1959. No. 7. P. 24.]. Из-за жесткого характера Павла Кушнера (ставшего после гражданской войны, в ходе которой он командовал Туркестанским фронтом Красной армии, профессором этнологии Московского университета) друзья пророчили ему славу диктатора, и наоборот, мягкому по характеру Василию Ульриху (при Советской власти он стал сначала председателем Военного трибунала (1919), а затем безжалостным судьей, ведшим громкие процессы Савинкова, Троцкого, Тухачевского и др.) в шутку предсказывали карьеру заведующего детским садом[34 - Duvignaud J. Entretien avec Georges Gurvitch // Les Lettres nouvelles. 1959. No. 7. P. 24.]. В этих предсказаниях молодые люди ошиблись, хотя судьба самого Гурвича, которому из-за его резонерства друзья пророчили карьеру адвоката или профессора[35 - Duvignaud J. Entretien avec Georges Gurvitch // Les Lettres nouvelles. 1959. No. 7. P. 24.], пошла по предсказанной стезе. Самостоятельный характер, увлечение поэзией и политикой не помешали юному Гурвичу получить серебряную медаль за отличную учебу при выпуске из гимназии в 1912 г.[36 - См. аттестат зрелости Г. Д. Гурвича.]
После окончания гимназии Гурвич в том же 1912 г. поступил на юридический факультет Юрьевского (Тартуского) университета, где учился в течение трех лет. Среди его наставников были А. С. Ященко, Ф. В. Тарановский, М. Е. Красножен, Л. А. Шалланд и другие видные правоведы России. На время летних каникул молодой исследователь выезжал в Германию, где изучал современную ему немецкую философию в университетах Гейдельберга и Лейпцига под руководством таких видных ученых, как В. Вундт и Э. Ласк[37 - См.: Gurvitch G. Mon itine?raire intellectuel ou exclu de la horde… Р. 7.]. В эту эпоху юный мыслитель увлечен идеями и работами других немецких мыслителей – Э. Кассирера, Г. Риккерта, В. Виндельбанда, Г. Зиммеля, М. Вебера[38 - См.: Gurvitch G. Mon itine?raire intellectuel ou exclu de la horde… Р. 6.]. В годы Первой мировой войны интерес Гурвича к немецкой философии остывает – молодой человек увлечен как политическими событиями в России, так и трудами Прудона и Руссо, которые он усердно штудировал в тот период. Вновь к изучению немецкой философской мысли Гурвич приступил лишь после 1920 г., сконцентрировав свое внимание на идеях И. Г. Фихте и попутно постигая правовую доктрину О. фон Гирке.
Первым знакомством с немецкой философией молодой ученый был обязан работам классиков – Фихте и Гегеля. Влияние Гегеля с первого взгляда не так заметно в правовой концепции Гурвича. Но юношеские увлечения диалектикой этого мыслителя не прошли бесследно и оказали определенное влияние на феноменологические симпатии Гурвича впоследствии[39 - На это обращали внимание многие исследователи. В частности, Леон Бруншвиг в предисловии к работе Гурвича о тенденциях немецкой философии писал, что концепция Гегеля была для автора «центром для репульсий и аттракций, средоточием для мысли… Без этой концепции невозможно объяснить развитие идей и сюжетов в рамках феноменологии» (Brunschvicg L. Introduction // Gurvitch G. Les tendances actuelles de la philosophie allemande. Paris, 1930. P. 8). Сам же Гурвич видел в феноменологическом методе «антипод диалектического метода Гегеля» (Gurvitch G. Phe?nome?nologie et criticisme. Une confrontation entre les deux courants dans la philosophie d’Emile Lask et de Nikolai Hartmann // Revue philosophique de la France et de l’e?tranger. 1929. No. 118. P. 250).]. Гурвич критикует диалектику Гегеля за ее догматизм (выразившийся в абсолютизации антиномий, законов, схем исторического развития и даже форм политического устройства), но вместе с тем черпает в ней идеи для развития собственной идеал-реалистической диалектики[40 - См.: Gurvitch G. Dialectique et sociologie. Paris: Flammarion, 1962. Р. 83. Основной ошибкой немецкого мыслителя Гурвич считал рационализм и говорил о том, что по этой причине «еще с лицейской поры испытывал глубокое отвращение к идеям Гегеля» и что все его «философское и социологическое развитие шло наперекор гегелевской концепции» (письмо Г. Гурвича Р. Кёнигу от 4 ноября 1963 г. // Исторический архив города Кёльна. Фонд Рене Кёнига. Оп. 1671). Вместе с тем он находил в работах раннего Гегеля элементы иррационализма (см.: Gurvitch G. Le temps pre?sent et l’ide?e du droit social. Paris, 1931. Р. 116), которые позволяли более глубоко оценить гегелевскую диалектику, предстающую не столько как диалектика Разума, сколько как диалектика Непознаваемого (см.: Gurvitch G. Dialectique et sociologie. P. 73–75).]. Отношение Гурвича к диалектике Гегеля несколько амбивалентно. Так, в своем дневнике он пишет: «Я думал найти в гегельянстве ответ на мучавшие меня противоречия марксизма… Но результат был безутешительным, и мое возмущение не знало пределов: идея синтеза гражданского общества и семьи в Прусской империи как воплощения конкретной нравственности подтвердила мои худшие опасения по отношению к любой детерминистической концепции и подвела итог моему окончательному разрыву с марксизмом и гегельянством – такими, какими я их воспринимал в свои 17 лет»[41 - Gurvitch G. Mon itine?raire intellectuel ou exclu de la horde… P. 4.].
В работах зрелого периода Гурвич характеризует диалектику Гегеля как «рационалистическую апологию мистерии обожествления всего относительного через нисходящее и восходящее движение духа, что, в свою очередь, ведет к оправданию любого данного в действительности порядка»[42 - Gurvitch G. La vocation actuelle de la sociologie. Vol. 2: Ante?ce?dents et perspectives. Paris: PUF, 1969. P. 243.]. И поэтому такая диалектика «неотделима от мистико-теологического догматизма»[43 - Gurvitch G. La vocation actuelle de la sociologie. Vol. 2: Ante?ce?dents et perspectives. Paris: PUF, 1969. P. 244.], ошибки которого были частично преодолены в диалектических концепциях Маркса и Прудона. Последние стали не повторением, а «жестким ответом» на теорию Гегеля[44 - Gurvitch G. La vocation actuelle de la sociologie. Vol. 2: Ante?ce?dents et perspectives. Paris: PUF, 1969. P. 246. Характерно, что именно несогласие с гегельянством, которое составляло методологическую базу официального марксизма, привело молодого Гурвича к разрыву с марксизмом, «как до, так и после двух революций» в России (письмо Г. Гурвича Р. Кёнигу от 4 ноября 1963 г.).]. Методологическую ошибку этого мыслителя Гурвич находил в смешении двух разных аспектов диалектики – как метода исследования социальной действительности и как формы социальной динамики[45 - См.: Gurvitch G. La vocation actuelle de la sociologie. Vol. 2. P. 247. Несмотря на попытки Маркса преодолеть эту ограниченность, его концепции также было свойственно одностороннее понимание диалектики под углом зрения только поляризации социальных явлений и процессов (Ibid. P. 319).].
Эта ошибочная позиция, ориентированная на классическую форму научной рациональности, сказывалась и на правовой теории Гегеля, которую Гурвич впоследствии упрекал в следовании принципам римской юриспруденции (противопоставление публичного и частного, безусловный и безграничный характер права частной собственности). В данном аспекте Гурвич соглашается с Марксом: «по природе своей человек не является ни собственником, ни гражданином; его сущность раскрывается в участии в социальном действии»[46 - См.: Gurvitch G. La vocation actuelle de la sociologie. Vol. 2. P. 247. Несмотря на попытки Маркса преодолеть эту ограниченность, его концепции также было свойственно одностороннее понимание диалектики под углом зрения только поляризации социальных явлений и процессов (Ibid. P. 253).], поэтому индивидуальные права не являются главенствующими в правовой жизни, подчиняясь праву социальному. В то же время Гурвич не соглашается с полным отрицанием права частной собственности, что предлагалось в некоторых политических памфлетах Маркса; отчуждение человека от результатов его труда возможно и при отсутствии частной собственности, но при неправильной организации экономической и политической власти, на что указывал пример Советского Союза[47 - См.: Gurvitch G. La vocation actuelle de la sociologie. Vol. 2. P. 247. Несмотря на попытки Маркса преодолеть эту ограниченность, его концепции также было свойственно одностороннее понимание диалектики под углом зрения только поляризации социальных явлений и процессов (Ibid. P. 257).].
Что касается влиятельной в те года кантианской философской традиции, то молодой исследователь практически сразу отказался от «формализма» категорического императива И. Канта, от формальной этики с разделением внешнего и внутреннего закона. Гурвич не принимает и неокантианского разделения наук на номотетические и идеографические, что в дальнейшем скажется на разработанной им диалектической концепции. Да и саму принципиальную посылку Канта о разделении должного и сущего мыслитель считает недостаточно обоснованной: должное и сущее действительно разделяются на уровне субъективности, но отсюда, для Гурвича, не следует, что это разграничение имеет онтологическую основу, как пытались представить Кант и его последователи[48 - Гурвич Г. Д. Юридический опыт и плюралистическая философия права // Гурвич Г. Д. Философия и социология права. Избр. соч. СПб.: Изд. дом СПбГУ, 2004. С. 288–289.]. Мыслитель критикует и такие принципы неокантианства, как разделение между «пониманием» и «объяснением» и, что важно для понимания его правовой теории, разделение между нормой и фактом[49 - См. подробнее: Gurvitch G. La crise de l’explication en sociologie // Cahiers Internationaux de Sociologie. 1956. Vol. 21. Р. 9 et suiv. Здесь лежит теоретическое обоснование основных правовых трактатов Гурвича 1930-х годов: мыслитель отказывается от господствующих в правоведении той эпохи понятий аналитической юриспруденции, поскольку они основаны на дуалистических предпосылках кантианства, и развивает новую теорию, призванную дать целостный образ права как «идеал-реалистического» явления (см.: Гурвич Г. Д. Идея социального права // Гурвич Г. Д. Философия и социология права. С. 78 и след.).].
В поисках основы для своих социально-правовых исканий молодой исследователь обращается к этике Фихте. Система немецкого философа привлекла Гурвича возможностью утверждения Абсолютного через относительное как опоры нравственного и творческого действия без абсолютизации относительного, что имело место в системе Гегеля. Формирование философской позиции молодого ученого не заканчивается преодолением гегельянства – Гурвич понимает методологическую несостоятельность неокантианства, которое критикует за «закамуфлированный платоновский идеализм, примитивный антипсихологизм и антисоциологизм»[50 - Gurvitch G. Mon itine?raire intellectuel ou exclu de la horde… P. 4.]. Не находит он ответа на свои философские искания и в концепциях известных социологов того времени (Г. Тард, Э. Дюркгейм, Г. Зиммель).
Но до этого молодому исследователю, равно как и большинству современных ему российских интеллектуалов, пришлось пройти через «испытание» марксизмом. Отношение Гурвича к марксистской теории меняется от категорического приятия в юности до полного отторжения в годы учебы в университете. Вместе с тем нельзя не признать того влияния, которое эта теория оказала на формирование как мировоззрения, так и социологической и правовой концепций ученого. Так же как и в теориях Руссо, Прудона и других мыслителей, Гурвич нашел в теории Маркса глубины, не заметные поверхностному взгляду тех, кто искал в ней политические лозунги. Маркс представлялся ему «наименее догматичным среди основоположников социологии»[51 - La vocation actuelle de la sociologie. Vol. 2. P. 220.], заслугами которого были создание новой динамичной картины социальной действительности, противоположной статизму и эволюционизму видения социума в концепциях Дюркгейма и Конта[52 - La vocation actuelle de la sociologie. Vol. 2. P. 222–223.], и преодоление ложной альтернативы между индивидом и обществом через утверждение их взаимной имманентности друг другу[53 - Gurvitch G. Mon itine?raire intellectuel ou exclu de la horde. P. 254.].
Не случайно Гурвич посвящает ряд своих первых работ в эмиграции анализу теории немецкого мыслителя – его концепции социальных классов как реальных социальных явлений, общефилософским взглядам, среди которых Гурвич высоко ценил тезис о динамичном, изменчивом характере всех форм духовной и материальной жизни, необходимости объяснения каждого социального явления в контексте всего общества[54 - См.: Gurvitch G. La sociologie de Karl Marx. Paris: CDU, 1962. Р. 49–79.]. Но в данном аспекте марксистской теории, как и во многих других, Гурвич исходит в немалой степени из собственных представлений, «находя» их в «закамуфлированном» виде у Маркса. Характерно в этом отношении, как Гурвич интерпретирует известные тезисы Маркса о детерминированности сознания бытием, о примате экономики в социальном развитии, о законах исторического развития. По мнению мыслителя, эти тезисы, вопреки самому Марксу, нужно воспринимать только в контексте того капиталистического общества, которое, по сути, являлось предметом изучения немецкого философа[55 - La vocation actuelle de la sociologie. Vol. 2. P. 306–307, 312–317.]. Это объяснялось тем, что данные тезисы не совпадали со сконструированными Гурвичем принципами «социологичности и антидогматизма», которые он находил в теории Маркса[56 - La vocation actuelle de la sociologie. Vol. 2. P. 318.].
Далее, можно привести пример теории социальных классов, где Гурвич развивает мысли немецкого философа о классовой структуре обществ и о классах как реальных социальных целостностях, либо пример марксистской диалектики, в которой процесс мышления находит утверждение в связи с социальной средой (хотя Гурвич и критикует эсхатологизм философии истории Маркса)[57 - См.: Gurvitch G. Etudes sur les classes sociales. Paris: Gonthier, 1966. P. 86 et suiv.]. Применительно к теории социальных классов принципиально важным Гурвич считает не открытие данной формы социабельности, а утверждение Марксом ее плюралистичного, релятивистского характера. Эти идеи, по мнению Гурвича, подспудно присутствуют в концепции немецкого мыслителя, который в зависимости от исследуемого общества (в Англии XVIII в. или в Германии и Франции XIX в.) выделял разный количественный и качественный состав социальных классов[58 - См.: Gurvitch G. Etudes sur les classes sociales. Paris: Gonthier, 1966. P. 284 et suiv.]. Но данные выводы Гурвича основываются на очень спорной реконструкции идей Маркса. Они, видимо, связаны со стремлением мыслителя найти опору своим идеям в популярной тогда в интеллектуальных кругах Франции марксистской теории.
Гурвич не соглашается с экономическим детерминизмом, утверждаемым марксистами (их интерпретации мыслитель считал далекими от представлений самого Маркса), – объяснение социальных явлений может опираться на анализ только тотальных социальных явлений, но не их отдельных аспектов[59 - С этой точки зрения Гурвич критикует попытки объяснения социальных явлений путем формулирования «законов» общественной жизни (наподобие социальной физики О. Конта или исторического материализма К. Маркса) и считает, что при изучении общества в ограниченных пределах могут применяться лишь статистические закономерности, но не более. Социология имеет возможность только казуального объяснения каждого конкретного социального факта и классификации его в рамках социологической типологии (См.: Gurvitch G. La vocation actuelle de la sociologie. Vol. 1.: Sociologie diffe?rentielle. Paris: PUF, 1950. Р. 11) – эта позиция напоминает принципы неокантианства и в следующих изданиях указанной книги была скорректирована в пользу признания возможности качественного анализа социальных явлений.]. Даже если в определенные периоды истории тех или иных обществ экономика становится доминирующим фактором в социальном бытии, отсюда нельзя выводить «закономерности» (понятие, которое Гурвич подвергает разносторонней критике в одной из своих основных работ)[60 - См.: Gurvitch G. De?terminismes sociaux et liberte? humaine. Paris: PUF, 1955.]. В этом аспекте Гурвич констатирует порочность исключительно материалистического видения общества и концепции первичности экономического фактора в истории (и соответственно зависимости права от экономической формации), преувеличение роли государства в переходе к новым формам хозяйства и т. д.[61 - См.: Idem. Dialectique et sociologie. Р. 159.]
В данных вопросах мыслитель оказывается ближе к прудонизму, чем к марксизму[62 - См.: Idem. Pour le centenaire de la mort de Р.-J. Proudhon. Proudhon et Marx: une confrontation. Paris: CDU, 1964. В этом идеологическом противостоянии мыслитель принимает сторону скорее Прудона, чем Маркса (см.: Gurvitch G. Proudhon et Marx // Cahiers Internationaux de Sociologie. 1966. Vol. 40. Р. 7–16).]. Вместе с тем конфронтация этих двух школ и политических течений (особенно в рамках I Интернационала) не означала для Гурвича конфронтации теорий двух мыслителей – Маркса и Прудона[63 - См.: Idem. La vocation actuelle de la sociologie. Vol. 2. P. 249.]. Общее в их теориях Гурвич находил в принципиальном видении социальной действительности как «действия, усилия, трудового подвига, соревнования социальных групп и классов, ведущего к социальным революциям»[64 - См.: Idem. La vocation actuelle de la sociologie. Vol. 2. P. 248.]. Данная позиция Гурвича логично вытекает из его представлений о социальном плюрализме. Поэтому неудивительно, что он полностью принимает концепцию «праксиса», сформулированную в ранних работах Маркса и означающую, по мнению Гурвича, что борьба классов, конфликт производственных сил и производственных отношений – только внешние выражения диалектического движения взаимодополняемых усилий и устремлений индивидов и коллективов[65 - См.: Idem. La vocation actuelle de la sociologie. Vol. 2. P. 246.]. Здесь опять-таки заметно желание мыслителя найти отсутствующие в концепции Маркса элементы бергсоновской теории социальной динамики, которая стала одним из основных элементов социологии самого Гурвича.
Теория социальной обусловленности институтов общества, равно как и теория социального контекста знания, были восприняты Гурвичем в аспекте сочинений молодого Маркса – в смысле взаимной социальной обусловленности всех социальных процессов, включая право и экономику[66 - В. Пэлике видит ошибку Гурвича в непонимании роли труда в марксистской философии, который Гурвич рассматривает исключительно в материальном аспекте, не замечая экономическую роль труда как формообразующего фактора (см.: P?like W. Op. cit. S. 207). Другой принципиальной ошибкой Гурвича немецкая исследовательница считает его ориентацию на изучение действия права при отказе от поиска причин такого действия (Ibid. S. 214).]. Гурвич интерпретирует термин «производство» в контексте ранних работ Маркса, считая, что этот термин включает в себя и процесс воспроизводства идей и ценностей[67 - См.: Gurvitch G. La vocation actuelle de la sociologie. Vol. 2. P. 258–259.]. Поэтому утверждение Марксом примата производственных сил получает в интерпретации Гурвича характер скорее бергсоновской концепции жизненного порыва, где производственные силы отождествляются с любыми спонтанными или организованными коллективными усилиями.
Мыслитель считает, что основной категорией марксистской теории является категория целостности, «единства глубинных уровней социальной действительности, движение элементов которой фиксируется в типологической классификации»[68 - См.: Gurvitch G. La vocation actuelle de la sociologie. Vol. 2. P. 225, 260–263.]. Впрочем, нужно признать, что и здесь Гурвич навязывает концепции Маркса чуждые ей идеи и категории из социальных теорий Дюркгейма и Зиммеля, которые сам развивал в своей социологической доктрине. Это заметно уже в той критике, которую Гурвич обрушивает на концепцию Маркса в другом аспекте, справедливо отмечая, что социальное единство как взаимодополняемость индивида и общества мыслилось немецким философом только в категориях идеала будущего общественного устройства[69 - См.: Gurvitch G. La vocation actuelle de la sociologie. Vol. 2. P. 254.].
Импонировало Гурвичу и стремление Маркса к поиску новых, более справедливых форм социального устройства, в том числе и в рамках концепции социализма, хотя Гурвич дистанцировался от радикализма политических выводов Маркса и не соглашался с его представлениями об основополагающей роли идеологии в построении диалектической картины общества[70 - В этом плане показательна критика Гурвичем идей французского марксиста Л. Гольдмана (Ibid. P. 227–228).]. Утверждая необходимость установления диктатуры пролетариата в ходе поступательного хода развития истории, Маркс, по мнению Гурвича, противоречил принципам собственной диалектичной и релятивистской социальной теории. Представляется, что более логичным для Гурвича было поставить вопрос о том, насколько сконструированные им принципы в действительности присущи марксистской концепции, основные идеологические элементы которой вступали в явный конфликт с этими принципами.
Среди ошибочных идей и положений социальной концепции Маркса Гурвич называл: 1) непоследовательность его релятивизма – утверждение социальных законов и существования единой для общества социальной иерархии, конечной цели социального развития, только на основании тенденций одной общественной формации – капитализма; 2) нечеткость понятия «идеология», которое иногда совпадало со всей сферой духовного воспроизводства общества; 3) недостаточность анализа других, кроме социальных классов, форм социабельности; 4) многозначность термина «отчуждение», который подразумевал как общие для социальной жизни явления (объективация результатов творчества), так и свойственные только капиталистическому обществу черты (присвоение труда и фетишизация его результатов)[71 - В этом плане показательна критика Гурвичем идей французского марксиста Л. Гольдмана (Ibid. P. 320–322).].
В связи с этим не совсем оправданна позиция тех исследователей, которые рассматривают Гурвича как марксиста[72 - См.: Swedberg R. Georges Gurvitch. A Study of the Relationship between Class Strategy and Social Thought. Boston, 1978; Idem. Georges Gurvitch: The Unhappy Positivist // The Journal of the History of Sociology. 1982. No. 4. Р. 66–93; Idem. Sociology of Disenchantment: The Evolution of the Works of Georges Gurvitch. N.Y., 1982. Но нельзя не учитывать того, что, говоря о заимствовании ряда концепций и категорий (концепция социальных классов, диалектическая модель социального развития), Гурвич рассматривает себя скорее как критика марксизма, чем как продолжателя линии Маркса (Gurvitch G. La sociologie de Karl Marx. P. 8 et suiv).]. Однако для этой позиции есть определенные основания в работах самого Гурвича, который заявлял, что «Маркс намного глубже, чем его истолковывают марксисты»[73 - Gurvitch G. La sociologie de Karl Marx. Р. 3; Idem. La vocation actuelle de la sociologie. Vol. 2. P. 221.] и что его (Гурвича) социология использует теорию Маркса как одну из главных отправных точек[74 - См.: Idem. La sociologie de Karl Marx. Р. 58. Нужно отметить, что Гурвич стал во Франции одним из основных исследователей социальной доктрины Маркса, и в немалой степени благодаря исследованиям Гурвича творческое наследие Маркса было интегрировано во французскую социологию, а самого Маркса стали рассматривать не только как экономиста и политического философа, но и как социального мыслителя (Simon P.-J. Georges Gurvitch et l’histoire de la sociologie // Anamn?se. 2005. No. 1. Р. 16–17).]. Верно, что «идеи молодого Маркса признаются Гурвичем в качестве источника вдохновения»[75 - Saint-Louis F. Georges Gurvitch et la socie?te? autogestionnaire. Paris: LHarmattan, 2006. P. 75.], но не более того: это вовсе не означало принятия всех принципов концепции Маркса[76 - См. критику марксизма, например: Gurvitch G. La vocation actuelle de la sociologie. Vol. 1. Р. 55 et suiv.; Idem. Tiefensoziologie // W?rterbuch der Soziologie / W. Bernsdorf (Hrsg.). Neuwied, 1969. S. 1163; Idem. Dialectique et sociologie. Р. 157 et suiv. Характерно, что Гурвич противопоставлял работы раннего Маркса работам позднего периода, критикуя их за экономический детерминизм. Так, первая работа Гурвича, которая послужила основой для его последующих разработок по марксизму, была посвящена именно социологии молодого Маркса: Gurvitch G. La sociologie du jeune Marx // Cahiers Internationaux de Sociologie. 1948. Vol. 4. P. 3–47.]. Вместе с тем марксизм определял в школьные и университетские годы не только научную, но и практическую позицию формирующегося ученого – как в лицее, так и в университете молодой Гурвич состоял в социал-демократических кружках[77 - Об участии молодого Гурвича в деятельности социал-демократов до 1912 г. см. выше, а также: Duvignaud J. Entretien avec Georges Gurvitch… P. 24–25. В студенческие годы Гурвич входил в секцию меньшевиков в Юрьевском университете и даже передал в эту секцию свою первую работу 1915 г. о Прокоповиче (см. об этом: Исаков С. Г. Молодые годы знаменитого социолога. Запоздалая юбилейная статья // Радуга. 1995. № 8–9. С. 27). После переезда в Петроград Гурвич присоединяется к социал-революционерам, но официально в партийной жизни не участвует.].
В плане академическом на тот момент Гурвич был прикреплен к кафедре истории русского права Юрьевского университета, возглавляемой Ф. В. Тарановским[78 - Активное участие молодого Гурвича в практических занятиях по истории русского права в 1913–1914 гг. отмечает Ф. В. Тарановский в своем рекомендательном письме от 1 октября 1915 г. (Личное дело Г. Д. Гурвича (1915–1917) в Фонде Петроградского университета // Центральный государственный исторический архив Санкт-Петербурга (далее – ЦГИА СПб). Ф. 14. Оп. 3. Д. 68460).], и поэтому свои студенческие работы должен был посвящать соответствующей проблематике. В эту проблематику отлично вписывался конкурс, объявленный в 1914 г. по предложению Ф. В. Тарановского сенатором Л. фон Брадке, на лучшую студенческую работу о творчестве Феофана Прокоповича. По признанию Тарановского, его надежды на хорошую студенческую работу оправдались сполна: работа Г. Д. Гурвича «“Правда воли монаршей” Феофана Прокоповича» далеко превосходила этот уровень и отвечала требованиям серьезного научного исследования. Хотя из-за начала военных действий и «непредвиденных обстоятельств»[79 - Рукопись студенческой работы Гурвича «“Правда воли монаршей” Феофана Прокоповича». 1914. Исторический архив Эстонии. Ф. 402. Картон 13. Д. 502. С. 1. В частности, молодой исследователь изначально предполагал осуществить сравнительный анализ представлений Прокоповича о монархии с концепцией легитимной монархии для того, чтобы продемонстрировать, что «монархия в России начала XIX в. не была монархией легитимной» (Там же. С. 2).] молодой исследователь и не сумел полностью завершить свой труд, в декабре 1914 г. он был награжден медалью, а работа была опубликована в 1915 г. – сначала в Ученых записках Юрьевского университета, а потом и отдельным изданием под более широким названием «“Правда воли монаршей” Феофана Прокоповича и ее западноевропейские источники (Гроций, Гоббс, Пуфендорф)». Этот успех «предрешил выбор научной карьеры»[80 - Gurvitch G. Mon itine?raire intellectuel ou exclu de la horde… Р. 5.] молодым исследователем и ознаменовал важное для понимания развития его научного мировоззрения влияние идей Ф. В. Тарановского. Через полгода Гурвич переезжает в Петроград и переводится на четвертый курс юридического факультета Петроградского университета.
Сочинение молодого Гурвича о политической доктрине Прокоповича состояло из двух основных частей: изложения сущности учения Прокоповича (которое, по мнению Гурвича, сводится к учению о престолонаследии) и анализа концепций престолонаследия в трудах таких европейских авторов, как Гоббс, Гроций и Пуфендорф. Этот анализ завершается изучением различий между позициями русского теоретика монархизма и западноевропейских авторов. Начинающий исследователь убедительно доказал, что данное сочинение Прокоповича представляет не столько самостоятельную политическую доктрину, сколько компиляцию взглядов вышеназванных европейских философов права. Однако Гурвич далек от того, чтобы считать труд Прокоповича простой калькой западноевропейских политико-правовых идей либо всего лишь научным обоснованием фактически существовавшего наследственного самодержавия. Прокопович вполне самостоятелен в основных выводах своей доктрины и обращается к трудам европейских мыслителей только в поисках аргументации, старательно отсеивая те идеи, которые не согласуются с его принципами[81 - См.: Гурвич Г. Д. «Правда воли монаршей» Феофана Прокоповича и ее европейские источники (Гроций, Гоббс, Пуфендорф). Юрьев: Типография Маттисена, 1915. С. 109–111.].
Уже в этой ранней работе Гурвича прослеживается основной принцип его правовой доктрины – антииндивидуализм. Следуя данному принципу, молодой исследователь делает вывод в пользу влияния на формирование доктрины Прокоповича идей тех мыслителей, для которых был характерен холистский подход к изучению общества (Гроций, Пуфендорф), и оспаривает влияние индивидуалистской концепции Гоббса[82 - Говоря о доктрине Прокоповича, Гурвич отмечает, что она основана на идее общества как организма, как целостности и поэтому несовместима с индивидуалистическим учением об обществе Гоббса (Там же. С. 33–38).]. Примечательно, что Ф. В. Тарановский критикует именно этот основной вывод ученика – утверждение о полной независимости творчества Прокоповича от идей Гоббса, основанное на предположении о внутреннем единстве работы Прокоповича (с чем Тарановский категорически не соглашается)[83 - Тарановский Ф. В. Предисловие // Гурвич Г. Д. «Правда воли монаршей» Феофана Прокоповича и ее европейские источники (Гроций, Гоббс, Пуфендорф). С. VIII–IX.], но именитый русский ученый не накладывает «своей властной редакторской руки»[84 - Тарановский Ф. В. Предисловие // Гурвич Г. Д. «Правда воли монаршей» Феофана Прокоповича и ее европейские источники (Гроций, Гоббс, Пуфендорф). С. IX.] на труд Гурвича.
Другим знаковым направлением студенческой работы Гурвича становится попытка построения исследования на междисциплинарной основе. Молодой ученый, так же как и его наставник Ф. В. Тарановский, не считает себя связанным рамками одной дисциплины и конструирует свое исследование одновременно и как философско-правовое, и как историко-правовое, и как теоретико-правовое. Эта междисциплинарность исследований стала одним из основных методологических принципов в работах Гурвича зрелого периода (можно упомянуть диалектическую концепцию ученого, включающую такие принципы, как взаимодополняемость перспектив и т. п.) и во многом напоминает методологические установки исследований Тарановского в такой работе, как «Энциклопедия права» (1917).
Влияние идей именитого ученого, назначенного на профессорскую должность в Юрьевском университете в 1911 г., становится очевидным уже с первой страницы рукописи, которую молодой Гурвич начинает цитатой из диссертационного исследования Тарановского «Догма публичного права во Франции при Старом режиме»: «Даже если бы в прошлом мы не обнаружили развитой догмы публичного права, это бы не означало отсутствия идей для определения и легитимации фактических отношений в публичной сфере»[85 - Титульный лист рукописи студенческой работы Гурвича «“Правда воли монаршей” Феофана Прокоповича». Эта цитата была помещена только в рукописной версии работы Гурвича 1914 г., тогда как печатная версия (1915) этой студенческой работы посвящена наставнику Гурвича в Рижском николаевском лицее – «учителю и другу, многоуважаемому и дорогому Михаилу Андреевичу Шебуеву» (Там же).]. Эта цитата дает ясное представление о методе реконструкции, который Тарановский применял в своих философско-исторических исследованиях и который впоследствии стал характерным для исследований его ученика по истории социального права. Речь идет об идее общества как целостности, о концепции права как социопсихической реалии. Параллелизм между правовыми учениями учителя и ученика наглядно прослеживается, например, в двух небольших работах, которые Гурвич посвятил творчеству учителя.
Речь идет об опубликованных в «Современных записках» рецензии на «Энциклопедию права» Тарановского и некрологе, подготовленном Гурвичем. Так, характеризуя вышедшую в 1917 г. и переизданную в 1923 г. в Праге работу Ф. В. Тарановского, Гурвич отмечает ее как лучшую в отечественной теории права, поскольку она дает цельный социоисторический образ права, вполне совместимый с представлениями о праве как о нормативном и социопсихическом явлении[86 - См.: Гурвич Г. Д. Рецензия на кн.: Проф. Ф. В. Тарановский. Энциклопедия права. 2-е изд., испр. и доп. 1923. Труды русских ученых за границей. Т 4. Издательство «Слово». 425 с. // Современные записки. 1923. № 16. С. 445–446.]. Мыслитель отмечает как сильную сторону теории Тарановского попытку создания интегральной правовой теории, соединяющей идеалистический и позитивистский подходы, которую ученик все же частично критикует «с точки зрения чистоты философских принципов»[87 - См.: Гурвич Г. Д. Рецензия на кн.: Проф. Ф. В. Тарановский. Энциклопедия права. 2-е изд., испр. и доп. 1923. Труды русских ученых за границей. Т 4. Издательство «Слово». 425 с. // Современные записки. 1923. № 16. С. 447.]. Вместе с тем нужно признать, что такая критика касалась вторичных элементов правовой концепции Тарановского, к мнению которого Гурвич склонялся при критике базисных положений психологической концепции права другого университетского наставника – Л. И. Петражицкого[88 - «Поскольку Петражицкий не рассматривал вопрос о ранжировании источников права соответственно создаваемым ими видам позитивного права, то понятной становится критика другого великого русского правоведа, Ф. В. Тарановского, который упрекал Петражицкого в претензиях на нахождение “новых источников” права в тех фактах, которые на самом деле являются трансформацией уже данных субъективных прав» (Gurvitch G. Le temps pre?sent et l’ide?e du droit social. P. 287).].
Для того чтобы убедиться в близости правовых концепций двух мыслителей, можно сравнить их определения права. Так, основными признаками права, по Тарановскому, являются: 1) двусторонний, императивно-атрибутивный характер регулирования; 2) установленность внешним авторитетом в социальной среде; 3) сочетаемость с возможностью принуждения; 4) цель – сочетание индивидуальных и общественных интересов[89 - См.: Гурвич Г. Д. Рецензия на кн.: Проф. Ф. В. Тарановский. Энциклопедия права… С. 445. Это определение дано в интерпретации Гурвича, чтобы продемонстрировать имевшуюся в 1923 г. общность представлений о праве учителя и ученика.]. Если взять определение права, даваемое Гурвичем почти через 50 лет[90 - «Право представляет собой попытку осуществить в данных социальных условиях идею справедливости (как примирения противоречивых духовных ценностей…) путем многостороннего императивно-атрибутивного регулирования, основанного на неразрывной связи между правопритязаниями и обязанностями; это регулирование обретает действенность через нормативные факты, которые придают регулированию социальную гарантию эффективности, и может в некоторых случаях обеспечить выполнение своих требований посредством заранее установленного внешнего принуждения, которое не предполагается как обязательное» (Gurvitch G. Probl?mes de la sociologie du droit // Traite? de sociologie / G. Gurvitch (e?d.). Vol. 2. Paris: PUF, 1960. Р. 175; цит. по: Антонов М. В. Мир права Г. Д. Гурвича // Гурвич Г. Д. Философия и социология права. Избр. соч. СПб.: Изд. дом СПбГУ, 2004. С. 33).], то становится очевидным, что мыслитель сохранил все существенные признаки определения права, предложенные учителем. Из других примеров общности принципов можно указать на схожую аргументацию в критике позитивизма и слабых сторон индивидуализма психологической теории Петражицкого, в историко-социальном подходе к праву[91 - Гурвич Г. Д. Памяти проф. Ф. В. Тарановского // Современные записки. 1936. № 60. С. 458.].
На страницах своих работ, написанных в период эмиграции, Гурвич не говорит о связи его правовой теории с работами учителя, чье творчество было практически неизвестно в западноевропейской правовой науке (за исключением сферы истории права славянских народов, где Ф. В. Тарановский был признанным научным авторитетом). Однако характеристика творчества учителя со стороны Гурвича, вкупе с иными случаями цитирования или упоминания им Тарановского[92 - Так, в выпускной работе 1917 г. Гурвич благодарит «глубокоуважаемого дорогого учителя» за «любезные личные указания», которые Тарановский дал своему ученику в ходе подготовки диссертации (Гурвич Г. Д. Руссо и Декларация прав. Идея неотчуждаемых прав личности в политической доктрине Руссо. Петроград: Изд-во Вольфа, 1918. С. 35).], дает основания полагать, что влияние этого знаменитого ученого не ограничилось только годами обучения Гурвича в Юрьевском университете, но продолжилось и в последующие годы[93 - Характерно, что сразу после кончины своего наставника Гурвич стал одним из организаторов (вместе с П. Н. Милюковым и Д. М. Одинцом) конференции по творческому наследию Тарановского, состоявшейся в Париже в рамках Русского академического союза 8 апреля 1936 г.: «Ф. В. Тарановский как теоретик и историк права Восточной Европы» (см.: Русское зарубежье. Хроника научной, культурной и общественной жизни: 1920–1940 Франция: в 4 т. / под общ. ред. Л. А. Мнухина. Париж; М.: УМСА-Press; ЭКСМО, 1995–1997. Т. 3. С. 186).]. Об этом мыслитель подспудно говорит и в некрологе, посвященном памяти учителя[94 - См.: Гурвич Г. Д. Памяти проф. Ф. В. Тарановского. С. 458–460.]. После переезда в Петроград Гурвич не прекращал общение со своим наставником из Юрьевского университета и в годы гражданской войны принимал деятельное участие в судьбе Тарановского, о чем свидетельствует переписка с другим знаменитым представителем Юрьевского университета – В. Э. Грабарем.
Одно из возможных следствий этого влияния Ф. В. Тарановского[95 - В том же 1915 г. Тарановский также получает предложение о переводе на профессорскую должность в Петроградском университете, которое он отклоняет в качестве протеста против вмешательства властей в академическую свободу, требуя избрания, а не назначения на профессорскую должность. Это не помешало ему 1 октября 1915 г. дать своему ученику рекомендательное письмо для Петроградского университета (Личное дело Г. Д. Гурвича в Фонде Петроградского университета (1915–1917)). Только с учетом перемен в академической сфере после революции 1917 г. сам Тарановский принимает предложение о работе в Петроградском университете. См. об этом: Гурвич Г. Д. Памяти проф. Ф. В. Тарановского. С. 459–460; Дело об избрании Ф. В. Тарановского ординарным профессором на кафедре русского права. 8 апреля 1917 г. – 16 июня 1918 г. ЦГИА СПб, Фонд Петроградского университета. Ф. 14. Оп. 27. Д. 73; Михальчич Р. История сербского права в трудах Федора Тарановского // Русская эмиграция в Югославии. М., 1996. С. 223–224; Спекторски Е. Живот и личность професора Теодора Тарановско // Архив за правне и друштвене науке. 1936. № 22. С. 218.] можно видеть в решении Гурвича о переводе после столь успешной защиты в 1915 г. из Юрьевского университета на юридический факультет Петроградского университета для продолжения учебы. Официальной причиной стали военные действия, которые в 1915 г. шли уже совсем рядом с Юрьевым, что заставило Д. Н. Гурвича перевести свои дела в Петроград. Его сын с отличием окончил уже три курса университета, и только переезд отца по делам службы заставил молодого Гурвича 10 августа 1915 г. подать прошение о переводе[96 - Личное дело Г. Д. Гурвича в Фонде Юрьевского университета (1912–1915)… Ед. хр. 1.27.], подкрепленное официальным письмом отца от имени возглавляемого им Русско-Азиатского банка[97 - Письмо директора Русско-Азиатского банка Д. Н. Гурвича министру народного образования от 8 августа 1915 г. Личное дело Г. Д. Гурвича в Фонде Петроградского университета (1915–1917).]. Тем не менее первичное прошение было отклонено за недостатком мест в Петроградском университете, и только по второму прошению[98 - Прошение Г. Д. Гурвича на имя ректора Петроградского университета от 10 сентября 1915 г. Личное дело Г. Д. Гурвича в Фонде Петроградского университета (1915–1917)… Ед. хр. 5.], с учетом «экстраординарной ситуации» и, видимо, не без вмешательства отца, Георгий Гурвич был принят в число студентов юридического факультета[99 - Письмо Министерства народного просвещения от 24 августа 1915 г., направленное одновременно в Петроградский университет и в Русско-Азиатский банк. Личное дело Г. Д. Гурвича в Фонде Петроградского университета (1915–1917).].
К сожалению, осталось очень мало свидетельств интеллектуального общения между Гурвичем и другим выдающимся представителем Юрьевского университета и наставником молодого ученого – А. С. Ященко, которые позволили бы говорить об определенном влиянии идей последнего на интеллектуальное формирование первого. Можно констатировать лишь следующее: Гурвич слушал лекции Ященко в Юрьевском университете[100 - Помимо лекций А. С. Ященко, Гурвич слушал также лекции Ф. В. Тарановского, М. Е. Красножена, ЛА. Шалланда, М. И. Догеля, П. П. Пусторослева, АИ. Фрейтаг-Лоринговена, А. С. Невзорова (Зачетная книжка Г. Д. Гурвича. Личное дело Г. Д. Гурвича в Фонде Юрьевского университета (1912–1915)… Ед. хр. 1.18–1.24).], оба переехали из Тарту в Петроград в 1915 г.[101 - Ященко, Грабарь и другие видные профессора Юрьевского университета также были вынуждены решить вопрос о переходе в Петроградской университет в связи с опасностью, которую несли приближающиеся военные действия (см.: Исаков С. Г. Молодые годы знаменитого социолога. Запоздалая юбилейная статья… С. 28–29).] и поддерживали контакты не только в России, но и после эмиграции в Германию[102 - Ср. переписку Г. Д. Гурвича и А. С. Ященко (Гуверовский институт при Стэнфордском университете. Коллекция Б. Н. Николаевского. Картон 24).]. Возможно, эти обстоятельства, наряду с общностью принципов русской философско-правовой традиции, идущей от В. С. Соловьева, отчасти объясняют определенное сходство синтетической теории права Ященко и социально-правового учения Гурвича.
2. Петербургский период и влияние революции 1917 г.
По поступлении на юридический факультет Петроградского университета Гурвич слушает лекции таких видных специалистов, как М. М. Ковалевский, А. А. Пиленко, П. И. Люблинский, И. А. Покровский, В. Ю. Тутрюмов и др., продолжает с отличием проходить экзаменационные испытания[103 - Зачетная книжка Г. Д. Гурвича. Личное дело Г. Д. Гурвича в Фонде Петроградского университета (1915–1917)… Ед. хр. 23–31.] и весной 1917 г. подходит к защите своей дипломной работы[104 - В поздних досье времен эмиграции Гурвич указывает на «10 октября 1917 г., накануне Революции» как на дату защиты своей дипломной работы о Руссо (Автобиография Г. Гурвича. Личное дело Г. Гурвича в Фонде Академии Парижа // Национальный архив Франции. Фонд AJ 16 6015). Однако эта датировка вступает в противоречие с архивными данными, из которых следует, что диплом об окончании обучения в Петроградском университете Гурвич получил уже 13 апреля 1917 г. (Зачетная книжка Г. Д. Гурвича. Личное дело Г. Д. Гурвича в Фонде Петроградского университета (1915–1917)… Ед. хр. 25) и тем самым окончил обучение на юридическом факультете. Нужно также отметить, что научный руководитель исследования Гурвича Л. И. Петражицкий покинул Россию в сентябре 1917 г. и поэтому не мог бы участвовать в защите в октябре. С учетом этих противоречий можно предположить, что много лет спустя Гурвич перепутал дату своей защиты, поставив 10 октября вместо 10 февраля. Подобные ошибки часто встречаются в автобиографиях, которые Гурвич представлял в официальные учреждения Франции.]. Эта работа была посвящена общему анализу политической доктрины Ж.-Ж. Руссо и в своем первоначальном виде не представляла особого научного интереса[105 - В ЦГИА хранится анонимная работа, объемом 112 страниц, озаглавленная «Политическая доктрина Ж.-Ж. Руссо» (рукопись анонимной студенческой работы «Политическая доктрина Ж.-Ж. Руссо» в Фонде Петроградского университета (1915–1917) // ЦГИА СПб. Ф. 14. Оп. 25. Д. 155). Она была подготовлена и представлена в период 1900–1918 гг. (предельные даты работ, хранящихся в данном фонде), научным руководителем работы был Л. И. Петражицкий. Принимая во внимание такие совпадения, как общность тематики и названия работы, приблизительные даты защиты, научное руководство Петражицкого, можно сделать вывод о том, что эта анонимная работа принадлежит перу Гурвича.], хотя в ней и ставилась задача «как можно глубже проникнуть в воззрения Руссо, освещая их если не новым светом, то, во всяком случае, таким, при котором не бросались бы в глаза его софизмы и парадоксы»[106 - Гурвич Г. Д. Политическая доктрина Ж.-Ж. Руссо. С. 1.]. Студенческое сочинение Гурвича давало общий очерк политических взглядов Руссо, оценку их идеологической и методологической основ и имело скорее дескриптивный, чем аналитический характер[107 - Автор рукописи так характеризует основные черты своей работы: «сосредоточенность на отдельных принципах доктрины Руссо и поэтому отсутствие цели составить общий взгляд на политическую теорию женевского мыслителя» (Политическая доктрина Ж.-Ж. Руссо. С. 4). В работе предлагалось «простое повторение правильных выводов других авторов… из-за нежелания повторять справделивые чужие мысли, воображая их своими собственными» (Там же. С. 23) и даже произвольный выбор из идей Руссо того, «что совпадало с общими воззрениями Руссо… сглаживание или додумывание противоречий ради достижения задуманного» (Политическая доктрина Ж.-Ж. Руссо. С. 108–109). Отметим, что критики опубликованной в 1918 г. работы Гурвича о Руссо упрекали автора в тех же недостатках (см. ниже).]. Вместе с тем автором был выдвинут ряд ключевых идей, которые позднее будут развиты в других работах: идея свободы как отказ от естественной свободы в пользу свободы правовой[108 - См.: Там же. С. 55–56.], предположение необходимости нравственного совершенствования для достижения совершенства правового[109 - См.: Там же. С. 112.] – идеи, которые нуждались в более глубокой теоретической разработке и доказательстве.
Эта задача была успешно выполнена молодым Гурвичем в опубликованной спустя год (1918) дополненной версии своей выпускной работы[110 - Гурвич Г. Д. Руссо и Декларация прав. Идея неотчуждаемых прав личности в политической доктрине Руссо.] – «Руссо и Декларация прав. Политическая доктрина Ж.-Ж. Руссо», где автор предпринимает анализ доктрины Руссо в связи с принципами Декларации прав и свобод 1789 г. Однако эту печатную версию автор рассматривал как промежуточный этап[111 - «Только неожиданно появившаяся возможность публикации заставила автора опубликовать эту работу» (Там же. С. 1).], как «статью», предваряющую последующую более полную работу о политической доктрине Руссо[112 - «Только неожиданно появившаяся возможность публикации заставила автора опубликовать эту работу» (Там же. С. 1).]. Несмотря на существенные стилистические различия, две работы – рукопись 1917 г. и издание 1918 г. – связывает общность исходных тезисов: общественный договор для Руссо был не способом подчинения индивида коллективу, а формой отказа от произвола с целью приобретения правовой свободы; естественное право, по Руссо, не существует в природе и появляется только с возникновением гражданского состояния после заключения общественного договора; инстинктивное право в доктрине Руссо не является собственно правом и обозначает естественные возможности «несоциализированного» человека.
Эти идеи давали молодому исследователю возможность объяснить происходящие на его глазах перемены в российском обществе и сконструировать принципы своей собственной научной теории, в основу которой в те годы были положены концепции Руссо и другого французского мыслителя – Прудона[113 - См.: Gurvitch G. Mon itine?raire intellectuel ou exclu de la horde… Р. 5.]. Подтверждение своих интуитивных догадок об идеальном векторе общественной жизни и о существовании догосударственного правового общения на почве общих правовых ценностей Гурвич находит в руссоистской теории общей воли, составляющей основу правового и всякого социального общения. Мыслитель дополняет идеями Руссо свои представления об обществе как о тотальности, восприятие которой дано на уровне коллективной интуиции (ориентация Руссо на индивидуальное сознание как на основу права послужило главным мотивом критики Гурвичем теории французского мыслителя). И уже на этой почве формируется критический подход молодого ученого к идеям Прудона и Фихте, на которых он выстраивает впоследствии свою идеал-реалистическую концепцию общества и права.
Молодой мыслитель формулирует ту проблематику, которая становится центральной для его социально-правовой доктрины: нахождение баланса между целым и его частями, между обществом и индивидами. И поэтому именно учение французского мыслителя об общей воле привлекает особое внимание исследователя. «Концепция общей воли Руссо поразила меня, – пишет Гурвич в своем автобиографическом очерке, – тем, что она противопоставлялась не только воле большинства, но и воле всех, и оказывалась тождественной у всех индивидов постольку, поскольку они возрождались к новой жизни благодаря социальному договору»[114 - См.: Gurvitch G. Mon itine?raire intellectuel ou exclu de la horde… Р. 6.]. Целью своего исследования Гурвич ставит «доказать, что Руссо не только не является проповедником абсолютизма и, следовательно, отрицателем неотъемлемых естественных прав индивида, но, наоборот, – горячим и последовательным их защитником»[115 - Гурвич Г. Д. Руссо и Декларация прав. Идея неотчуждаемых прав личности в политической доктрине Руссо. С. 21.]. Эта работа, написанная в разгар революционных событий, была выполнена на высоком уровне и привлекла к себе внимание ведущих специалистов. Так, она удостоилась рецензий Н. И. Кареева и П. И. Новгородцева[116 - Кареев Н. И. Гурвич Г. Д. Руссо и Декларация прав (рецензия). Октябрь 1918 г. Рукопись // НИОР РГБ. Ф. 119. Картон 43. Д. 13; Новгородцев П. И. Новое истолкование политического учения Руссо // Русская книга. 1922. № 4. С. 5.].
По мнению Гурвича, видимое противоречие снимается при более подробном анализе: по Руссо, до вступления индивидов в социальное состояние право как таковое не существует – существует только сила этих индивидов. Лишь общество делает возможным возникновение права, в том числе и индивидуальных прав. Поэтому при возникновении общества индивиды не отрекаются от своих прав, а, наоборот, утверждают их. Избежать противоречия позволяет разделение двух терминов, которые ввел Руссо: естественное инстинктивное право и естественное разумное право; только последнее может называться правом в собственном смысле. Общество и право возникают одновременно, и поэтому, повинуясь общей воле, индивиды повинуются в конечном счете себе самим – собственной разумной воле[117 - См.: Гурвич Г. Д. Руссо и Декларация прав. Идея неотчуждаемых прав личности в политической доктрине Руссо. С. 28 и след.].
Не включаясь в дискуссию, которую инициировали рецензенты работы Гурвича по поводу того, принадлежали эти положения Руссо или же были сконструированы самим Гурвичем[118 - См. вышеназванные исследования Кареева и Новгородцева, а также критические ремарки в работе: Бицилли П. М. J.-J. Rousseau et la De?mocratie // Годишник на Софийския университетъ. 1928. Кн. 24. С. 20–24. Если первые два автора более или менее сдержанны в своих комментариях, говоря о вышеуказанной тенденции работы Гурвича, то Бицилли прямо выражает недоумение по поводу метода исследования своего коллеги; искажения текста, случайные, вырванные из контекста фразы, опущенные слова при цитировании – все это, по мнению критика, свидетельствовало о том, что Гурвич стремился во что бы то ни стало выдать свои идеи за идеи Руссо (Ibid. С. 20). Поэтому вывод Бицилли категоричен: «Открытия г-на Гурвича доказывают как раз противное тому, что он пытался доказать» (Бицилли П. М. J.-J. Rousseau et la De?mocratie. С. 22).], необходимо отметить, что данные представления о правогенезе неоднократно повторяются в более поздних работах русского мыслителя. Речь идет о таких идеях, как констатация одновременного возникновения права и общества; спонтанное рождение права, независимое от наличия тех или иных социальных институтов и организаций; критика правового индивидуализма (в данном случае – у Руссо); независимость права от государства и т. д.[119 - Гурвич Г. Д. Руссо и Декларация прав. Идея неотчуждаемых прав личности в политической доктрине Руссо. С. 51 и след.] Но в работе 1918 г. мы все же имеем дело с интерпретацией идей Руссо преимущественно в аспекте идеалистической философии права[120 - Это признает и сам Гурвич в 1922 г.: Gurwitsch G. ?bersicht der neueren rechtsphilosophieschen Literaturin Russland // Philosophie und Recht. 1922. Bd. 2. S. 125.].
Несмотря на заверения во вводной части этой вышедшей в 1918 г. работы в подготовке более обширного исследования о Руссо, Гурвич более не возвращался к данному научному проекту. Каковы же могли быть причины? Выше уже было показано, что Гурвич принимал самое деятельное участие в политической жизни, входил в партийные структуры большевиков, меньшевиков, эсеров[121 - Вряд ли можно рассматривать факт принадлежности молодого мыслителя к различным социал-демократическим партиям как свидетельство того, что основу его концепций составляла марксисткая идеология – эту точку зрения отстаивает в своих многочисленных работах американский исследователь Ричард Сведберг (см., например: Swedberg R. Georges Gurvitch. A Study of the Relationship between Class Strategy and Social Thought; Idem. Georges Gurvitch: The Unhappy Positivist; Idem. Sociology as Disenchantment: The Evolution of the Work of Georges Gurvitch. N.Y: Humanities Press, 1982). В этом плане скорее нужно согласиться с Жаном Дювиньо, который отмечал, что в те годы «Гурвич не был собственно ни меньшевиком, ни большевиком – просто его мировоззрение было воспламенено идеей социальной демократии» (Duvignaud J. L’oublie ou la chute des corps. Arles, 1995. P. 137).], но после Октябрьской революции он практически полностью отстраняется от политики и посвящает себя исключительно научным исследованиям[122 - «Непосредственно перед революцией оставляет политическую деятельность и становится беспартийным социалистом», – так характеризует Б. Миркин-Гецевич политическую позицию Гурвича со слов последнего (анкета собеседования Б. Миркина-Гецевича с Г. Д. Гурвичем от 15 апреля 1928 г.).]. С учетом логики развития мировоззрения молодого человека можно предположить, что именно первоначальный политический оптимизм подтолкнул Гурвича к выбору политической доктрины Руссо в качестве темы своей выпускной работы[123 - Вот какую характеристику он дает Руссо в своей дипломной работе: «Руссо – это народный трибун, Руссо – воплощенный протест угнетаемых, Руссо – зеркало, отражающее в своих противоречиях противоречия общества, в котором дела расходились со словами, Руссо – глашатай нравственного стремления к возрождению, Руссо – будильник, заведенный рукой усыпленной, но еще не уснувшей совести, словом, Руссо – все для жизни и ничто для теории» (см. рукопись анонимной студенческой работы «Политическое учение Ж.-Ж. Руссо», автором которой предположительно является Г. Д. Гурвич, в Фонде Петроградского университета (1915–1917). С. 110).]. Непосредственное участие в революционных событиях 1917 г. не дало молодому ученому[124 - «Переодетый террорист», как позднее охарактеризует свою политическую позицию в те годы сам Гурвич (Duvignaud J. Georges Gurvitch: symbolisme social et sociologie dynamique. Paris: Seghers, 1969. P. 183; Idem. Mort du Professeur Georges Gurvitch // Le Monde. 14 de?cembre 1965). В своих выступлениях на конгрессе 1965 г. в Брюсселе (который состоялся за месяц до смерти мыслителя) Гурвич также говорит о своем непосредственном участии в революции – он был одним из организаторов заводских советов на Путиловском заводе в Петрограде (Gurvitch G. Proudhon et Marx // L’actualite? de Proudhon. Colloque des 24 et 25 novembre 1965. Bruxelles, 1967. P. 96). Интересно отметить, что владелец завода А. И. Путилов был учредителем и владельцем Русско-Азиатского коммерческого банка, который возглавлял Д. Н. Гурвич.] возможности подготовить глубокое научное исследование и заставило ограничиться работой собственно студенческого уровня[125 - Об этом свидетельствуют и признания Гурвича в том, что он оставил университетские занятия, бросившись в революционные события (Durry M. Ne?crologie: Georges Gurvitch (1894–1965) // Annales de l’Universite? de Paris. 1966. No. 66/2. P. 184; Roux Y. Lechoix de Gurvitch… P. 49). Об отношении молодого человека к происходящим событиям можно судить и по его более позднему письму: как пишет Гурвич своему ученику Ж. Дювиньо, узнав о падении царизма, в чем, будучи молодым, «принял самое деятельное участие», он «плакал от радости» (письмо Г. Гурвича Ж. Дювиньо от 4 ноября 1961 г. // Фонд Ж. Дювиньо (Дело Г. Гурвича). DVG. Cote 03. Institut Me?moires de l’Edition Contemporaine (Арденнское аббатство. Нижняя Нормандия. Франция)).], которая, тем не менее, была успешно защищена, о чем свидетельствует отметка «весьма удовлетворительно», поставленная на титульном листе этой работы Л. И. Петражицким. В дипломной работе интерес молодого ученого, принимавшего непосредственное участие в Революции 1917 г., был сосредоточен на практической и политической сторонах творчества Руссо, тогда как в опубликованной год спустя работе он кардинально меняет акцент своего исследования и ставит своей целью изучить творчество Руссо, намеренно абстрагируясь от политических выводов из теории французского мыслителя[126 - Гурвич Г. Д. Руссо и Декларация прав. Идея неотчуждаемых прав личности в политической доктрине Руссо. С. 4 и след.]. Именно невозможность вычленить мысли Руссо из того политического контекста, в котором они были сформулированы и находили свое применение, составляла, по мнению Гурвича, недостаток предшествующих исследований[127 - Гурвич Г. Д. Руссо и Декларация прав. Идея неотчуждаемых прав личности в политической доктрине Руссо. С. 4 и след.], к числу которых он относил и свою студенческую работу 1917 г. Резкая смена практической установки на установку сугубо теоретическую демонстрирует глубину эмоционального кризиса молодого ученого, пережившего разочарование в идеалах революции.
Крах этих идеалов, ставший очевидным после большевистского переворота[128 - Gurvitch G. L’effondrement d’un mythe politique: Joseph Staline // Cahiers Internationaux de Sociologie. 1962. Vol. 33. P. 6–7.], привел молодого Гурвича к устранению от политики. Одновременно пропадает и интерес к политическим построениям Руссо – этого «приверженца демократического синтеза в политике»[129 - Gurvitch G. Le principe de?mocratique et la de?mocratie future // Revue de Me?thaphysique et de Morale. 1929. No. 36. P. 417. Основными ошибками политической доктрины французского мыслителя Гурвич считал механицизм и атомизм, характерные для учения об общей воле и сформулированные вполне в духе рационалистической философии Просвещения (Гурвич Г. Д. Руссо и Декларация прав. Идея неотчуждаемых прав личности в политической доктрине Руссо. С. 100).], – которые отныне занимают Гурвича не с точки зрения их практической применимости, а исключительно в ракурсе их теоретического значения для развития представлений о праве. Поэтому показательно, что в заключение работы о Руссо Гурвич формулирует проблему, которая становится центральной для его политико-правовых изысканий в последующие годы – вопрос о «нахождении синтеза между государством и индивидом… для описания формулы которого необходимы новые философские понятия, которых еще не знал век XVIII»[130 - Gurvitch G. Le principe de?mocratique et la de?mocratie future // Revue de Me?thaphysique et de Morale. 1929. No. 36. P. 417. Основными ошибками политической доктрины французского мыслителя Гурвич считал механицизм и атомизм, характерные для учения об общей воле и сформулированные вполне в духе рационалистической философии Просвещения (Гурвич Г. Д. Руссо и Декларация прав. Идея неотчуждаемых прав личности в политической доктрине Руссо. С. 100).]. Задачей философии права XX в., по мнению молодого ученого, как раз и было формулирование такого демократического синтеза[131 - Gurvitch G. Le principe de?mocratique et la de?mocratie future // Revue de Me?thaphysique et de Morale. 1929. No. 36. P. 417. Основными ошибками политической доктрины французского мыслителя Гурвич считал механицизм и атомизм, характерные для учения об общей воле и сформулированные вполне в духе рационалистической философии Просвещения (Гурвич Г. Д. Руссо и Декларация прав. Идея неотчуждаемых прав личности в политической доктрине Руссо. С. 100).]. Этой задаче он впоследствии посвятил свои работы философско-правового цикла. Политическую философию Руссо в данном аспекте мыслитель считал «первым выражением настоящей идеологии демократии… синтезом свободы и равенства на началах народовластия, гарантия которого – в суверенитете права»[132 - Gurvitch G. Democracy as a Sociological Problem // Journal of Legal and Political Sociology. 1942. No. 1. P. 47–48.].
В годы революции политическая доктрина Руссо и вообще построения французских мыслителей эпохи Революции 1789 г. привлекали внимание многих русских исследователей, вчастности, молодых философов, группировавшихся вокруг Л. И. Петражицкого (П. И. Сорокин, Н. С. Тимашев, М. Я. Лазерсон, СИ. Гессен и др.). Несомненно, что участие Георгия Гурвича в деятельности этого кружка стало значимым фактом в его интеллектуальной «биографии»[133 - См., например: Laserson M. La sociologie russe // G. Gurvitch, W Moore (eds). La Sociologie au XXe?me si?cle. Paris, 1947. T. 2. P. 678.]. Не поднимая вопрос о существовании школы Петражицкого как институционального единства[134 - Вопрос о Петербургской школе философии права был поставлен исследователями новой эпохи (Поляков А. В. Петербургская школа философии права и задачи современного правоведения // Правоведение. 2000. № 2. С. 4–23; Пяткина С. А. Л. И. Петражицкий и его эмоционалистская школа в системе правовых идей отечественной юриспруденции. М., 2000).], все же можно констатировать, что молодые ученые, участвовавшие в деятельности кружка философии права этого великого ученого, усвоили ряд общих принципов, которые впоследствии были развиты каждым из них.
Так, Н. С. Тимашев пишет о принципах и значении школы Петражицкого, общих для него, Гурвича и Сорокина, хотя и понятых каждым по-своему: 1) изучение права должно основываться на исследовании социальных фактов, но не абстрактных идей; 2) для того, чтобы понять сущность права, необходимо обратиться к изучению внутренней мотивации человеческого поведения; 3) право и мораль являются высшими этическими явлениями[135 - Timasheff N. S. Growth and Scope of Sociology of Law // Modern Sociological Theory in Continuity and Change / H. Becker, A. Boskoff (eds). N.Y, 1957. Р. 432. Здесь используется оригинальный вариант данной работы. Ср. пер. на рус. яз.: Беккер Г., Босков А. Современная социологическая теория в ее преемственности и изменении. М., 1961. С. 487–488.]. Эти принципы в той или иной форме действительно присутствовали в правовом учении Гурвича, который не отрицал факта их заимствования у Петражицкого[136 - Более подробно об использовании Гурвичем идей и принципов Петражицкого см.: Гурвич Г. Д. Идея социального права… С. 134–140; Он же. Юридический опыт и плюралистическая философия права… С. 339–352.]. Сам Тимашев называет три основных пункта, где он, Гурвич и Сорокин следуют идеям Петражицкого: признание императивно-атрибутивного характера правовых норм; использование теории нормативных фактов; идея независимости права от возможности внешнего принуждения[137 - Timasheff N. S. Growth and Scope of Sociology of Law… Р. 431. См. аналогичную точку зрения другого воспитанника школы Петражицкого Максима Лазерсона: Лазерсон М. Петражицкий как творец науки права // Сегодня (Рига). 1931. № 139; Он же. Die Russische Rechtsphilosophie // Archiv f?r Rechts– und Wirtschaftsphilosophie. 1932/1933. Bd. 26. S. 317–318.].
Что же касается параллелей между взглядами Гурвича и Петражицкого, то мыслитель отнюдь не скрывал родства принципов своего правового учения с принципами правовой доктрины основателя психологической теории права, на что неоднократно обращали внимание критики[138 - Например, М. Лазерсон указывает на то, что «Гурвич не избежал существенного влияния со стороны позитивистской теории права Петражицкого. Это ясно можно видеть на примере разграничения морали и права, которое Гурвич изложил в своей объемной работе на французском языке» (Laserson M. Die Russische Rechtsphilosophie… S. 317).]. Достоин внимания тот факт, что Гурвич подготовил несколько статей и разделов в книгах, посвященных анализу взглядов Петражицкого[139 - См., например: Gurvitch G. Une philosophie intuitionniste du droit: Le?on Petrasizky // Archives de Philosophie du Droit et de Sociologie Juridique. 1931. No. 1. Р. 403–420; Idem. La the?orie du «droit positif» et de la multiplicite? infinie des sources du droit positif du savant russe Le?on Petrazitsky // Gurvitch G. Le temps pre?sent et l’ide?e du droit social. Paris, 1931. Р. 279–294; Гурвич ГД. Л. И. Петражицкий как философ права // Современные записки. 1931. № 47; Gurvitch G. Petrazitsky, Lev Iosifovich (1867–1931) // Encyclopaedia of the Social Sciences / E. R. A. Seligman, A. Johnson (eds). Vol. XII. N.Y., 1934. Р. 188; Гурвич ГД. Интуитивистская философия права: Лев Иосифович Петражицкий // Гурвич ГД. Юридический опыт и плюралистическая философия права… С. 339–352. О значимости идей учителя говорит то, чтов марте 1932 г. в Париже Гурвич прочитал французским студентам лекцию «Правовая теория Л. И. Петражицкого» (см.: Русское зарубежье… Т. 2. С. 287), стремясь тем самым популяризировать взгляды Петражицкого во Франции.]. Здесь мыслитель прямо говорит о сделанных им заимствованиях, об общности исходных позиций и принципов, хотя и не оставляет без критики взгляды своего наставника (упрекая последнего за психологизм, индивидуалистический подход к изучению социопсихической действительности и пренебрежение нормативным характером права)[140 - Гурвич ГД. Л. И. Петражицкий как философ права…].
Так, в статье, посвященной памяти Петражицкого, Гурвич прямо говорит о том, что его докторская диссертация об идее социального права (к тому времени уже подготовленная и защищенная через год, в 1932 г.) представляет собой не что иное, как «попытку включения идей Петражицкого в более широкую систему»[141 - Гурвич Г. Д. Л. И. Петражицкий как философ права… С. 487.]. СИ. Гессен согласился с такой оценкой работы своего друга, но отметил, что эта «попытка» осталась незавершенной[142 - «Жаль, что Гурвич не исследовал более детально взаимосвязь между своими идеями и идеями своих предшественников (О. фон Гирке, Л. И. Петражицкого, М. Ориу), с одной стороны, и немецких феноменологов – с другой» (Hessen S. Zur Geschichte und Theorie des Sozialrechts // Zeitschrift far Rechtsphilosophie. 1932/1934. Bd. 6. S. 73).]. Однако именно идеи Петражицкого послужили почвой для правовой теории Гурвича, дополнившего эти идеи элементами концепций Бергсона, Прудона и феноменологов – «смесью, которая оказалась не по душе коллегам Гурвича»[143 - Laserson M. Die Russische Rechtsphilosophie… S. 318. См. также: Walicki A. Legal Philosophies of Russian Liberalism. Oxford, 1987. P. 283.].
Гурвич настаивает на том, что в теории Петражицкого уже были заложены основы, которые делали необходимым преодоление «узости психологического подхода к праву» за счет анализа социальных аспектов правового феномена[144 - Gurvitch G. La the?orie du «droit positif» et de la multiplicite? infinie des sources du droit positif du savant russe Le?on Petrazitsky… Р. 293. А. Печеник также обратил внимание на этот аспект теории Гурвича (и Тимашева), который пытался преодолеть индивидуально-психологическую основу теории своего наставника за счет «переформулировки взглядов Петражицкого в социопсихологическом ракурсе» (Peczenik A. Leon Petrazycki and the Post-Realistic Jurisprudence // Sociology and Jurisprudence of Leon Petrazycki / J. Gorecki (ed.). Chicago, 1975. P. 87).]. В качестве таких основ мыслитель называет стремление к преодолению противоположности между эмпиризмом и идеализмом в идее «экспериментальной, опытной метафизики»[145 - Гурвич Г. Д. Л. И. Петражицкий как философ права… С. 481, 490–492.] права, основанного на императивно-атрибутивных эмоциях[146 - Гурвич Г. Д. Л. И. Петражицкий как философ права… С. 486–487.]; отказ от противопоставления права и морали; преодоление юснатурализма и юридического позитивизма в учении об интуитивном праве[147 - Гурвич Г. Д. Л. И. Петражицкий как философ права… С. 482.], которое одновременно является и позитивным, поскольку основано на конкретных социопсихических отношениях[148 - Гурвич Г. Д. Л. И. Петражицкий как философ права… С. 489.].
Влияние Петражицкого сказывается в уже упомянутой выпускной работе Гурвича, в которой учение о праве Руссо получает трактовку, близкую к пониманию права основателем психологической школы[149 - Гурвич Г. Д. Руссо и Декларация прав. Идея неотчуждаемых прав личности в политической доктрине Руссо. С. 87 и след.]. Особенно это заметно на примере учения об интуитивном праве, зачатки которого молодой Гурвич находит в некоторых туманных фразах Руссо, реконструируя это учение на свой страх и риск[150 - К вопросу о критике попытки Гурвича придать политическому учению Руссо контекст современных Гурвичу дебатов о сущности права и государства см.: Кареев Н. И. Гурвич Г. Д. Руссо и Декларация прав [рец.]…; Новгородцев П. И. Новое истолкование политического учения Руссо… С. 5; Bizzilli P. J.-J. Rousseau et la De?mocratie // Годишникъ на Софийския университетъ. Книга XXIV. С. 20–23.]. Гурвич развил положения своей выпускной работы о Руссо в опубликованной в 1922 г. статье «Идея неотчуждаемых прав личности в политических доктринах XVII–XVIII вв.»[151 - Гурвич Г. Д. Идея неотчуждаемых прав личности в политических доктринах XVII–XVIII вв. // Труды русских ученых за границей. Берлин, 1922. Т. 2. Вероятно, данная статья представляет собой письменную версию прочитанного Гурвичем в 1921 г. в Берлине доклада на русском языке «Идея неотчуждаемых прав личности» (Отчет о деятельности Русской академической группы в Берлине // Там же. С. 273). Вполне возможно, что первоосновой этой работы является пробная лекция Гурвича на тему «Идея неотчуждаемых прав человека в политических доктринах XVII–XVIII вв.», прочитанная им в июле 1920 г. на политико-юридическом отделении факультета общественных наук (в то время так назывался юридический факультет) Петроградского университета (Протокол заседания политико-юридического отделения факультета общественных наук Петроградского университета от 26 июля 1920 г. Фонд Петроградского университета. 1918–1924 // Центральный государственный архив Санкт-Петербурга (далее – ЦГАСПб) (Ф. 7240. Оп. 14. Д. 85).]. Здесь мыслитель разбирает вопрос о происхождении идеи неотчуждаемых прав. Отвергая варианты ее происхождения из мировоззренческих установок протестантизма, из философии Просвещения или из политических представлений английских индепендентов, Гурвич приходит к выводу о том, что основоположником этого учения был Руссо[152 - См. критические замечания И. В. Делевского, видевшего недостаток работы Гурвича в сосредоточении поиска первоисточника неотъемлемых прав личности исключительно в западноевропейской правовой традиции: Дел-ски. Труды русских ученых за границей. Берлин, 1922. Т. 2 // Современные записки. 1922. № 11. С. 390–391.]. По мнению Гурвича, только учение о неразрывной связи неотъемлемых прав личности с идеалистической концепцией нравственности могло позволить теоретическое обоснование первых[153 - Гурвич Г. Д. Идея неотчуждаемых прав личности в политических доктринах XVII–XVIII вв.… С. 74. В данном аспекте Гурвич считал Канта и Фихте всего лишь продолжателями Руссо, развившими его учение о совести как идеальной основе права (Там же. С. 73–74; Gurwitsch G. Kant und Fichte als Rousseau-Interpreten // Kantstudien. 1922. Bd. 27. S. 138–164).]. Мыслитель отвечает и на критику, прозвучавшую в его адрес со стороны Новгородцева, отмечая, что абстрактный подход Руссо к идее права совсем не исключает идеалистического обоснования этой идеи[154 - Гурвич Г. Д. Идея неотчуждаемых прав личности в политических доктринах XVII–XVIII вв. … С. 74. Критические замечания Новгородцева о невозможности синтеза позитивного и естественного права (Новгородцев П. И. Новое истолкование политического учения Руссо… С. 5), к сожалению, были оставлены Гурвичем без комментариев. Но эти замечания еще раз указывают на то, что главная идея правового учения Гурвича направлена на интеграцию знания о праве.].
После защиты выпускной работы о политической доктрине Руссо Гурвич остается при Петроградском университете, кроме того, он преподает во втором Педагогическом институте и работает ассистентом при кабинете государственных наук юридического[155 - С 24 января 1919 г. юридический факультет реорганизован большевиками в политико-юридическое отделение факультета общественных наук. См. по этому вопросу переписку между Петроградским университетом и Наркомпросом, а также решения этих органов (ЦГАСПб. Ф. 7240. Оп. 14. Д. 111).] факультета университета[156 - Данные взяты из письма Г. Д. Гурвича А. С. Ященко от 7 марта 1921 г. (Коллекция Б. Н. Николаевского). Подтверждение зачисления молодого ученого в преподавательский состав кабинета государственных наук юридического факультета Петроградского университета можно найти в архивах университета (Список лиц, прикрепленных к юридическому факультету Петроградского университета в 1917 г. Без даты // ЦГИА СПб. Ф. 14. Оп. 27. Д. 660) и в последующих автобиографических справках Гурвича (анкета от 4 апреля 1944 г. // Фонд Г. Гурвича в Архивах Высшей школы социальных наук; анкета от 12 февраля 1932 г. Дело Г. Гурвича в Фонде Университета Парижа (1932–1965) // Национальный архив Франции. Cote F17 28495). На должность ассистента указанного кабинета Гурвич избран 6 октября 1919 г. (Протокол заседания политико-юридического отделения факультета общественных наук по вопросу избрания ассистенов кабинета государственных наук Г. Д. Гурвича и СБ. Крылова от 6 октября 1919 г. // ЦГА СПб. Ф. 7240. Оп. 14. Д. 85). Для подготовки к научному званию Гурвичу была предоставлена университетская стипендия со 2 октября 1917 г. по 1 января 1919 г. (Список лиц, прикрепленных к юридическому факультету Петроградского университета в 1917 г. Без даты. Фонд Петроградского университета // ЦГИА СПб. Ф. 14. Оп. 27. Д. 660; письмо декана историко-филологического факультета в Правление Петроградского университета от 30 мая 1918 г. // ЦГА СПб. Ф. 7240. Оп. 14. Д. 14).]. Летом 1918 г. он временно покидает Петроград и почти год находится на подконтрольной белому движению территории – преподает энциклопедию права в университете Екатеринослава (Днепропетровска)[157 - Анкета собеседования Б. Миркина-Гецевича с Г. Д. Гурвичем от 15 апреля 1928 г. Но увидев положение дел в белогвардейском движении, мыслитель «вновь становится левым» и по возвращении в Петроград больше не участвует в политике (Там же).]. После возвращения в Петроград летом 1919 г. молодой ученый готовится к сдаче магистерских экзаменов. Отметим, что официально такие экзамены, равно как и другие «буржуазные атрибуты» науки – научные звания и степени, были отменены декретами от 1 октября 1918 г. и 1 января 1919 г. Поэтому сдача экзаменов и защита диссертаций проходила полуофициально, под названием «коллоквиумов» (здесь молодой Гурвич мог найти превосходный пример независимости права научного сообщества по отношению к официальному праву государства). После успешной защиты или сдачи экзаменов приемная комиссия, не имея возможности присудить соискателю научную степень, констатировала, что «коллоквиум прошел успешно»[158 - Протокол заседаний политико-юридического отделения факультета общественных наук от 5 июля 1920 г. // ЦГА СПб. Фонд Петроградского университета. Ф. 7240. Оп. 14. Д. 85. Детальное описание сложной процедуры сдачи магистерских экзаменов в Петрограде после прихода к власти большевиков можно найти в автобиографическом очерке ПА. Сорокина: Сорокин П. А. Мой долгий путь. Сыктывкар, 1991. С. 69–70.]. Процесс сдачи магистерских экзаменов носил длительный характер; для Гурвича процесс сдачи экзаменов по государственному и международному праву растянулся с 8 марта по 5 июля 1920 г. После сдачи экзаменов молодой ученый прочел две пробных лекции: о пересмотре конституционных законов и о неотчуждаемых правах личности в политических доктринах XVII и XVIII вв., и 21 сентября 1920 г. был «окончательно закреплен за Петроградским университетом»[159 - Протокол заседаний политико-юридического отделения от 21 сентября 1920 г. // ЦГА СПб. Фонд Петроградского университета. Ф. 7240. Оп. 14. Д. 85.].
После сдачи экзаменов и принятия осенью 1920 г. решения об оставлении Гурвича на преподавательской работе в университете[160 - Вместе с тем нужно отметить, что Гурвич в отличие от своих коллег Н. С. Тимашева и П. А. Сорокина еще не был включен в списки профессорско-преподавательского состава университета. См., например: План преподавания по политико-юридическому отделению на 1919/1920 гг. // ЦГАСПб. Ф. 7240. Оп. 14. Д. 85.] он получает неожиданное назначение в Томский университет[161 - Имеющиеся данные не позволяют с точностью ответить на вопрос о том, приступал ли Гурвич к преподаванию в Томском университете и выезжал ли он в этот сибирский город в 1920 г. График подготовки к магистерским экзаменам и к тому, чтобы остаться в Петроградском университе (вплоть до 21 сентября 1920 г. – даты принятия решения об оставлении на юридическом факультете Петроградского университета; см.: Протокол заседаний политико-юридического отделения от 21 сентября 1920 г.) с трудом позволил бы молодому ученому такую дальнюю и длительную командировку с учетом того, что уже в октябре 1920 г. он эмигрирует из России (анкета собеседования Б. Миркина-Гецевича с Г. Д. Гурвичем от 15 апреля 1928 г.). В одной из своих французских автобиографий Гурвич подтверждает, что был назначен на профессорскую должность в Томском университете, но «не приступал к осуществлению своих профессорских функций в связи с отъездом из России» (Автобиография Г. Гурвича. Без даты. Примерно начало 1932 г. Дело Г. Гурвичав Фонде Университета Парижа (1932–1965) // Национальный архив Франции. Cote F17 28495).]. Со стороны большевиков такие назначения в отдаленные города преследовали цель устранения «неблагонадежного» профессорско-преподавательского состава из двух столиц. Вследствие этого многим ученым приходилось временно преподавать в провинции. Так, ближайший друг Гурвича СИ. Гессен с 1919 г. работал в Томском университете, хотя в конце концов вынужден был оставить преподавание и возвратиться в Москву в силу «тяжелейших условий работы и жизни» в Томске[162 - Рогачевский А. И. Curriculum vitae профессора СИ. Гессена // Русское еврейство за рубежом. М.; Иерусалим, 1994. Т. 3. С. 132.].
При таких обстоятельствах у молодого Гурвича не могло быть особого желания переезжать холодной зимой 1920 г. в далекий сибирский город, и, возможно, это назначение стало «последней каплей» в принятии молодым человеком окончательного решения об эмиграции (ранее он уже подавал прошение о командировке за границу с 15 августа 1920 г.[163 - Это предложение было поддержано профессурой и руководством отделения, где преподавал Гурвич: ему дозволена научная командировка до августа 1922 г. (Протокол заседаний политико-юридического отделения от 26 июля 1920 г. // ЦГА СПб. Ф. 7240. Оп. 14. Д. 85). Но воспользоваться этой официальной возможностью покинуть Советскую Россию молодой ученый не захотел или не смог.]). Ряд источников, базирующихся на воспоминаниях мыслителя, упоминают о политической позиции Гурвича[164 - Гурвич впоследствии объяснял эмиграцию несогласием с политикой большевиков, в частности с заключением Брест-Литовского мира. См., например: Durry M. Ne?crologie: Georges Gurvitch (1894–1965). Р. 184; Balandier G. Evocation de Georges Gurvitch // Cahiers Internationaux de Sociologie. 1993. No. 95. Р. 229; Bosserman Ph. Dialectical Sociology: An Analysis of the Sociology of Georges Gurvitch. Boston: Extending Horizons, 1968. P. 13.], выступавшего против заключения Брест-Литовского мира, как о причине его вынужденной эмиграции[165 - Roux Y. Le choix de Gurvitch… P. 50; Tiryakian E. A. Georges Gurvitch (1894–1965) // The Social Science Encyclopedia. L., 1985. P. 348. В личной беседе с учеником ПА. Сорокина ЭА. Тириакяном Гурвич утверждал, что эмигрировал под угрозой расстрела, которым ему грозил Ленин. Данную информацию, полученную от Гурвича в период его краткосрочного пребывания в США в начале 1960-х годов, ЭА. Тириакян подтвердил в личной беседе с автором этих строк на Конгрессе франкоязычных социологов 7 июля 2004 г. в Туре (Франция).]. Другие биографические источники, равно как и признания самого мыслителя на страницах его работ, указывают на разочарование Гурвича в идеалах революции и несогласие с политикой большевиков по подчинению советов централизованной власти и их постепенной трансформации в органы государственной власти[166 - Gurvitch G. Libe?ralisme et Communisme – une re?ponse a M. Ramon Fernandez // Esprit. 1934. No. 2. P. 448; Idem. Proudhon et Marx… P. 96–97. См. также: Faye J.-P. Socialismes de?centralise?s et totalitaires // Les Lettres nouvelles. 1959. No. 7. P. 25. Именно в советах Гурвич видел осуществление своих политических идеалов, основанных на теории Прудона, и решительно возражал против превращения в Советском Союзе «профсоюзов и заводских советов в маскарад… в прикрытие для работы агентов власти». (Рукописный вариант ответов Г. Д. Гурвича на возможные ответы при защите его докторской диссертации в январе 1932 г. // Фонд Г. Гурвича в Архивах Школы высших социальных наук.)]. Однако молодой ученый не играл сколь-либо значимой роли в научной и политической жизни послереволюционной России, поэтому разногласия с политикой большевиков могли служить скорее мотивом, чем причиной эмиграции.
Общими же для большинства русских интеллектуалов причинами эмиграции были, с одной стороны, труднейшие условия жизни, а с другой – нестабильность, неуверенность в будущем и понимание того, что советская власть устанавливается «всерьез и надолго». Представляется, что скорее по этим причинам молодой Гурвич не принимает назначение на профессорскую должность в далекий Томский университет[167 - См. выше: об отказе принять назначение, которое он считал «ниже своего достоинства» (Durry M. Ne?crologie: Georges Gurvitch (1894–1965). P. 184), Гурвич говорил в ряде интервью. В частности, он подтверждает это обстоятельство в письме к М. Коренбаум, своей ученице и переводчице на английский его работ. См. отрывок из письма Гурвича к М. Коренбаум (октябрь 1963 г.), приведенный в ее предисловии к выходящему в свет в 1964 г. английскому переводу работы Гурвича: Korenbaum M. Translator’s Preface // Gurvitch G. The Spectrum of Social Time. Dordrecht: D. Reidel Publishing, 1964. Р. IX.] и осенью 1920 г. «под видом латвийского беженца»[168 - Анкета собеседования Б. Миркина-Гецевича с Г. Д. Гурвичем от 15 апреля 1928 г.] эмигрирует в Латвию, а затем в Германию. Эти события знаменуют поворотный пункт в эволюции ученого, который вынужден отныне искать научное признание не только и не столько в кругах русской научной интеллигенции.
Для понимания философско-правовой концепции Гурвича необходимо учитывать, что базовые принципы своих правового и социального учений он сформулировал еще в России, до 1920 г.[169 - Gurvitch G. Mon itine?raire intellectuel ou exclu de la horde… Р. 6.] Основы правового учения Гурвича формировались в рамках русской академической культуры, предложившей молодому мыслителю несколько научных систем, элементы которых образовали интересный синтез уже в первых работах Гурвича, предоставляя ему возможность давать вполне зрелую оценку концепциям и идеям западноевропейских мыслителей. В первую очередь здесь нужно указать на метафизические основы права, которые ученый констатирует в факте связи права и ценностей. Но метафизика права Гурвича была только относительной (и в этом смысле нельзя согласиться с Р. Сведбергом, считавшим правовую теорию молодого Гурвича полностью идеалистической)[170 - Swedberg R. Sociology as Disenchantment: The Evolution oftheWork of Georges Gurvitch. Р. 45.] и корректировалась теми принципами эмпирического подхода к праву, которые он находил в теориях университетских наставников – Л. И. Петражицкого и Ф. В. Тарановского. У первого Гурвич заимствует видение права как психологического феномена, как формы общения, отвечающей определенным (наличие императивно-атрибутивной структуры) требованиям. Это воззрение становится одним из доминирующих в системе учения Гурвича о праве, однако он корректирует психологическую теорию Л. И. Петражицкого, опираясь на принципы правового учения Ф. В. Тарановского – видение права как коллективной социопсихической реалии.
Среди исторических факторов, оказавших влияние на формирование правовой концепции Гурвича, можно выделить два основных – возникновение новых форм общения (советы и т. п.) и свободное, интуитивное создание права в рамках отдельных социальных общностей[171 - На что указывает А. Хант: Hunt A. The Sociology of Law of Gurvitch and Timasheff: A Critique of Theories of Normative Integration // Research in Law and Sociology / S. Spitzer (ed.). Greenwich: Jai Press, 1979. Vol. 2. Р. 171.] – отношение к которым получило развитие в последующих работах мыслителя в аспекте соответственно концепций форм социабельности и социального права[172 - См. постановку этих проблем соответственно в двух основных работах Гурвича: Gurvitch G. La vocation actuelle de la sociologie. Vol. 1. Paris, 1950; Idem. Lide?e du droit social. Paris: Recuei Sirey 1931.]. Еще одним результатом влияния революционных событий является концепция социальной мобильности, которую Гурвич, как и многие его соотечественники (например П. А. Сорокин или Н. С. Тимашев), вынес из опыта событий 1917 г. Коллеги и ученики Гурвича не могли не заметить важности революционных событий в России для формирования научного мировоззрения мыслителя[173 - В этом смысле А. Мендрас называет Гурвича «жертвой революции»: Interview de F. Farrugia avec H. Mendras // Farrugia F. La reconstruction de la sociologie fran?aise (1945–1965). Р. 95. Ж. Дювиньо, ученик Гурвича, отмечает, что Гурвич позиционировал себя во французской социологии как единственного свидетеля революции 1917 г. в России, и именно отсюда происходила основная линия его социологии (Duvignaud J. Le prix des choses sans prix // Unitam. 1993. No. 6. Р. 17). Об огромном значении революции 1917 г. для Гурвича говорят многие современники мыслителя. См., например: Ansart Р. Les sociologies contemporaines. Paris, 1990. Р. 11; Interview de F. Farrugia avec J. Duvignaud // Farrugia F. La reconstruction de la sociologie fran?aise (1945–1965). Paris, 2000. Р. 236; Balandier G. Evocation de Georges Gurvitch… Р. 229. В другой работе Ж. Баландье отмечает, что «русская революция была основой первого проекта социологии Гурвича; проекта, который мыслитель конструировал и реконструировал в течении всей жизни» (Balandier G. Georges Gurvitch: sa vie, son ceuvre. Р. 6).]. Так, Ф. Боссерман указывает, что «социологическая программа Гурвича была рождена из того опыта, который он получил в годы революции»[174 - Bosserman Ph. Georges Gurvitch et les durkheimiens en France, avant et apr?s la Seconde Guerre mondiale // Cahiers Internationaux de Sociologie. 1981. No. 70. Р. 125. См. также: Bosserman Ph. Dialectical Sociology: An Analysis of the Sociology of Georges Gurvitch. Р. 2–3.]. Тот факт, что ученый не смог полностью интегрироваться в структуру французской социологии[175 - Clark T. N. Prophets and Patrons. The French University and the Emergence of the Social Science. N.Y, 1973. Р. 230. Ален Турен в связи с этим справедливо говорит, что «проблема Гурвича – это проблема российского общества. И мог ли он избежать этого влияния, наблюдая, как обрушались социальные системы, давая рождение авторитарной власти?» (Interview de F. Farrugia avec A. Touraine // Farrugia F. La reconstruction de la sociologie fran?aise (1945–1965). Paris, 2000. Р. 273).] и оставался в этом отношении «изгнанным из стада»[176 - Gurvitch G. Mon itine?raire intellectuel ou exclu de la horde… Р. 12.], в немалой степени объяснялся тем опытом, который он пережил в Революцию 1917 г. Как признает сам Гурвич, ключевые концепты его социологической теории – гиперэмпиризм и сверхрелятивизм, – встретившие столь широкое непонимание среди его французских коллег, были укоренены в опыте русской революции, в «участвующем наблюдении»[177 - Термин, который Гурвич использует для характеристики своей позиции в годы революции (письмо Г. Гурвича Р. Кёнигу от 4 ноября 1963 г.).] молодого ученого за этими событиями 1917–1920 гг. В этом смысле показательно признание, сделанное им через 45 лет. Критикуя альтернативные социологические теории, Гурвич подчеркивает значение именно экзистенциальных предпосылок их формирования и, в частности, намекая на свой жизненный опыт, говорит о том, что «непосредственное участие таких теоретиков в социальных потрясениях (революциях, войнах, политических движениях, профсоюзной деятельности) должно привести к состыковке социологической теории и социального опыта»[178 - Gurvitch G. La vocation de la sociologie fran?aise est de produire une jonction entre la sociologie the?orique et la recherche empirique… P. 67.].
Мыслитель неоднократно упоминал участие в русской революции как основной стимул для разработки своей социологической теории. Так, в автобиографическом очерке он рассказывает о принципах, сформулированных им в Петрограде: «Наблюдая, переживая различные реакции разных социальных слоев, групп, классов, социальных ячеек, советов, новых и старых организаций, присутствуя при практически полном разрушении старой социальной структуры, я сформулировал несколько идей, которые впоследствии служили мне ориентиром в моих социологических работах: 1) социальное право рождается спонтанно и независимо от государства и от государственного правопорядка и может состоять с этими последними в различных типах связи; 2) существуют глубинные уровни социальной действительности, чьи взаимосвязи и иерархические порядки находятся в процессе постоянного изменения; 3) социальная группа является микрокосмом форм социабельности; 4) глобальное общество и социальные классы являются макрокосмом социальных групп; 5) существует возможность коллективного, негосударственного планирования, основанного на плюралистической экономической демократии и федералистической собственности»[179 - Gurvitch G. Mon itine?raire intellectuel ou exclu de la horde… Р. 6.]. Данная цитата наглядно демонстрирует роль революционных событий в становлении научной концепции молодого ученого[180 - В другом месте Гурвич, отвечая на вопрос Ж. Дювиньо о наличии связи между формированием принципов его социологической теории и революционными событиями 1917 г. в России, подчеркивает, что «такая связь очевидна! Мои конкретные социологические наблюдения были сделаны на собственном жизненном опыте – констатация очевидных противоречий между различными социальными группами и уровнями социальной действительности в тот момент, когда социальная структура всего общества – царизм – была разрушена, а новая социальная структура Советской России только еще формировалась» (Duvignaud J. L’oublie ou la chute des corps. P. 24).].
Эти принципы легко обнаруживаются в работах и идеях зрелого периода. Идея социального права, федералистический идеал демократического устройства, многоуровневая концепция социального бытия, теория форм социабельности и многие другие достижения мысли Гурвича связаны с пережитыми в России революционными событиями. Один из учеников Гурвича Рене Тулемон отмечает, что его наставник «сохранял некоторую ностальгию по тем годам, когда его демократический и социалистический идеалы были так близки к осуществлению, а пережитые потрясения стали неоценимым источником для наблюдений, из которых зародились первые проекты его социологической теории»[181 - Toulemont R. Sociologie et pluralisme dialectique: Introduction a l’oeuvre de Georges Gurvitch. P. 7.]. Однако проектам Гурвича суждено было реализоваться уже не в России, мыслителю же пришлось искать способы выражения этого опыта в научных сообществах сначала Германии, а затем Франции.
II. Феноменологический период (1920–1941)
1. Первые годы эмиграции
Гурвич покинул Россию с уже вполне сформулированными представлениями о социальном праве, юридическом опыте и плюралистической демократии[182 - Gurvitch G. Mon itine?raire intellectuel ou exclu de la horde… Р. 6. Впоследствии Гурвич нашел аналогию своим демократическим идеалам (социальный и правовой плюрализм, децентрализованная планификация) в общественном устройстве Югославии 1950-х годов. Ср. письмо Г. Д. Гурвича П. А. Сорокину от 12 марта 1957 г. (Pitirim Sorokin’s Papers. Saskatchewan University Library).]. Именно эти основополагающие идеи он развивает в первые годы эмиграции в дискуссиях со своими соотечественниками, которые оказались на чужбине. Западноевропейским научным кругам молодой ученый был еще незнаком, поэтому его идеи могли получить отклик только в кругах русской научной эмиграции[183 - В связи с этим вполне можно согласиться с Р. Сведбергом, который считал, что «мировоззрение Гурвича было схожим с мировоззрением всей русской интеллигенции: покинув свою страну, мыслитель остался верен ее интеллектуальной традиции» (Swedberg R. Sociology of Disenchantment: The Evolution of the Works of Georges Gurvitch. N.Y, 1982. P. 71).]. Отметим, что сама идея социального права – этот смысловой центр всей правовой доктрины Гурвича, как констатирует он во время защиты своей докторской диссертации в 1931 г., – имеет в качестве одной из основных составляющих ключевую категорию русской социальной философии – соборность[184 - Отчет о защите Г. Д. Гурвичем докторской диссертации по теме «Идея социального права» (составлен Г. Д. Гурвичем). Рукопись. Приложение к письму Г. Д. Гурвича М. В. Вишняку от 23 января 1932 г. // Коллекция Т. Вишняк.].
Первым пунктом остановки Гурвича после отъезда из России в 1920 г. был Берлин, через который в те годы шли основные потоки русской эмиграции. Мыслитель принимает активное участие в деятельности русской эмиграции в Берлине и Праге[185 - См. биографическую заметку: Гурвич Г. Д. (анонимный автор, предположительно А. С. Ященко) // Русская книга. 1921. № 1. С. 15.]: он переводит на русский работу О. Шпенглера «Прусская идея и социализм»[186 - Шпенглер О. Прусская идея и социализм / пер. с нем. Г. Д. Гурвича. Берлин, 1922. Мыслитель также собирается перевести на русский работы ведущих немецких философов: «Основные проблемы социологии» Г. Зиммеля и «Система философии» Г. Риккерта (письмо Г. Д. Гурвича А. С. Ященко от 7 марта 1921 г. // Коллекция Б. Н. Николаевского), но отказывается от этого замысла.], публикует ряд статей[187 - Gurvitch G.: Die Einheit der Fichteschen Philosophie. Berlin: Gollingen, 1922; Gurwitsch G. Die Zwei Gr??ten Russischen Rechtsphilosophen: Boris Tchitcherin und Wladimir Solowiew // Philosophie und Recht. 1923. Bd. 2. S. 80–102; Idem. Fichtes System der konkreten Ethik. T?bingen, 1924; Idem. Ubersicht der neueren rechtsphilosophischen Literatur in Russland; Гурвич Г. Д. Идея неотчуждаемых прав личности в политических доктринах XVII–XVIII вв.] и даже учебное пособие по международному праву, состоит в должности доцента Русской академической группы в Берлине, участвует в научных дискуссиях и конференциях[188 - Chronik russischen Lebens in Deutchland 1918–1941 / K. Schl?gel. (Hrsg.) Berlin, 1999. Not. 431.]. В этот период выходит ряд важных работ на немецком языке. Основным профессиональным занятием для Гурвича в те годы была работа на Русском юридическом факультете в Праге и научно-исследовательская работа при Русской академической группе в Берлине. С 1922 г. в течение одного года мыслитель преподает в Русском университете в Праге курсы международного права и философии права, которые оставляет в связи с необходимостью продолжения работы в Берлине над магистерской диссертацией.
Помимо этого в Берлине молодой ученый участвует в нескольких научных кружках (Русская академическая группа[189 - См.: Отчет о работе Русской академической группы в Берлине // Труды русских ученых за границей. 1922. Т 2. С. 273.], Союз русских студентов[190 - См.: Chronik russischen Lebens in Deutchland 1918–1941. Not. 642.] и др.). Его философско-правовые исследования приводят к сотрудничеству с признанным главой русской идеалистической философско-правовой школы – П. И. Новгородцевым, вместе с которым Гурвич уже в 1921 г. основывает Клуб философии права[191 - См.: Анкета собеседования Б. Миркина-Гецевича с Г. Д. Гурвичем от 15 апреля 1928 г.]. Контакты с П. И. Новгородцевым позволяют молодому ученому получить должность на создаваемом в те годы Русском юридическом факультете в Праге, где с 17 мая 1922 г. Гурвич числится как приват-доцент международного права. Благодаря этому мыслитель оказывается в центре философской и правовой жизни русской научной эмиграции, многие представители которой работали тогда на этом факультете, возглавляемом П. И. Новгородцевым[192 - См.: Стародубцев Г. С. Вопросы преподавания международного права в Протоколах Русского юридического факультета в Праге // Право и жизнь. 1999. № 24.].
В число тех, с кем сотрудничал и дискутировал Гурвич, входили признанные лидеры русской правовой науки того времени П. И. Новгородцев, СИ. Гессен, Н. Н. Алексеев[193 - См.: Simirenko A. Social Origin, Revolution and Sociology: TheWorkofTimasheff, Sorokin and Gurvitch // The British Journal of Sociology. 1973. No. 24. Р. 87.]. Именно русские ученые были тогда основными читателями работ Гурвича (написанных в первые годы эмиграции не только на русском, но и на немецком языке), о чем свидетельствуют их рецензии и критические отзывы о его трудах. Это относится даже к работам о творчестве немецких мыслителей, которые были предназначены скорее для русской философской публики[194 - Gurwitsch G. Kant und Fichte als Rousseau-Interpreten… S. 138–164; Idem. Kritische Bemerkungen ?ber die Philosophie M. Heideggers // Der Russische Gedanke. 1930. Nr. 1. S. 234–237; Idem. Otto von Gierke als Rechtsphilosoph // Logos. 1922/1923. Bd. 11. S. 86–132; Idem. Die neueste franz?sische Literatur ?ber den nach-kantianischen Idealismus // Logos. 1931. Bd. 20.]. Так, труд 1924 г. на немецком языке по этике Фихте[195 - По мнению рецензентов этой работы, она также была написана в контексте русского философского дискурса и представляла собой один из этапов становления идеал-реалистической концепции Гурвича (Гессен СИ. Georg Gurwitsch. Fichtes System der konkreten Ethik // Современные записки. 1925. № 24. С. 455–460; Lossky N. Fichtes konkrete Ethik im Lichte des modernen Transzendentalismus // Logos. 1926. Bd. 15. S. 349–363).], которому предшествовали более мелкие работы о философии этого немецкого философа, представляет собой нечто иное, как магистерскую диссертацию, защищенную Гурвичем в Институте философии при Русской академической группе в Берлине[196 - См.: Диспут Г. Д. Гурвича // Руль. 1925. 9 апр. С. 4.].
Тесные научные контакты Г. Д. Гурвича с П. И. Новгородцевым в рамках Русского юридического факультета в Праге обусловили влияние идей школы «возрожденного естественного права», лидером которой и был Новгородцев, на формирование научного мировоззрения Гурвича. Развивая свои философско-правовые идеи после эмиграции, молодой ученый следует усвоенному еще в России принципу бесконечности пути к правовому идеалу, который был сформулирован П. И. Новгородцевым в сочинении «Об общественном идеале». Гурвич принимает и интегрирует в свою правовую теорию концепцию общественного идеала Новгородцева (хоть и упрекает ее автора в симпатиях к индивидуализму)[197 - Гурвич Г. Д. Руссо и Декларация прав. Идея неотчуждаемых прав личности в политической доктрине Руссо. С. 99–100. См. ответ Новгородцева на эту критику в 4-м издании его книги «Об общественном идеале» 1922 г. (Новгородцев П. И. Об общественном идеале. М., 1991. С. 109) и в цитированной выше рецензии на книгу Гурвича о Руссо. По мнению Новгородцева, утверждение первичности личностного начала по отношению к обществу не ведет к индивидуализму; и наоборот, попытка уровнять личное и социальное начала несет в себе угрозу личной свободы.] и во всех своих работах исходит именно из данного понимания общественного идеала – как бесконечного задания, завершение которого проецируется в недоступное предвидению будущее и результат выполнения которого бесполезно искать в эмпирически заданной действительности[198 - См., например: Gurvitch G. La vocation actuelle de la sociologie. Vol. 1. Р. 31–35. Помимо некоторых индивидуалистических тенденций правовой философии Новгородцева, Гурвич критикует и чрезмерную «спиритуализацию» философии права этого великого русского ученого в последние годы его жизни. Ср.: Гурвич Г. Д. Профессор П. И. Новгородцев как философ права // Современные записки. 1924. № 20. С. 389–393.]. Это стремление и служит «внутренним смыслом» социального поведения – в других своих работах Гурвич пытается объяснить последнее через связь с ценностями[199 - См.: Он же. Этика и религия // Современные записки. 1926. № 29. С. 259 и след.].
С 1922 г. мыслитель работает на Русском юридическом факультете Пражского университета. Первоначально Гурвич был закреплен за кафедрой государственного права, фактически преподавал сначала историю политических учений, а затем международное право. Немалое значение для понимания процесса становления правового учения Гурвича имел читавшийся им в те годы (1922–1924) курс международного права, который демонстрирует стремление мыслителя найти применение своим общетеоретическим идеям в юридической практике[200 - См.: Гурвич Г. Д. Введение в общую теорию международного права. Прага: Изд-во Русского юрид. фак-та, 1923. Эта книга представляла собой первую часть исследования по международному праву, которое Гурвич не завершил из-за переезда в Берлин и работы над диссертацией по концепции Фихте.]. Здесь Гурвич сосредоточивает свое внимание на поиске неэтатистской концепции международного правопорядка. Как удачно замечает М. В. Вишняк, лейтмотивом этой книги, равно как и всей социально-правовой теории Гурвича той эпохи, является «тотальное видение права»[201 - См.: Вишняк М. В. Социалистическое государство и социальное право // Современные записки. 1925. № 25. С. 525.]. Именно такой подход и составлял центральное звено социально-правовой доктрины, развиваемой мыслителем впоследствии.
Уже в этой работе сформулирована исчерпывающая критика юридического позитивизма, которая в дальнейшем стала программной для социолого-правовой концепции Гурвича. Право не ограничивается сферой государственного правотворчества и правоприменения, равно как и не может быть представлено в качестве единой системы норм: неотъемлемой чертой международного сообщества, как и каждого отдельно взятого общества, является правовой плюрализм, который вполне совместим с идеей государственного суверенитета. В этой небольшой и малоизвестной книге в общих чертах виден остов той концепции социального права, которую ученый сформулировал еще в революционной России.
К двум основным принципам науки международного права Гурвич относит тезис о существовании неорганизованного правового общения между государствами – общения, которое в силу самого факта своего существования порождает автономные регулятивные механизмы. Такие формы общения и являются нормативными фактами, в которых уже тогда ученый видел основу права. Признание отдельными государствами и международным сообществом этих нормативных фактов создает основу международного права, которое затем фиксируется в нормах конвенций, деклараций и иных источников писаного права. В более поздней книге («Идея социального права и современность», 1931) мыслитель развивает эти тезисы, но оставляет неизменными принципы своего подхода. Неправильным поэтому представляется мнение Кеннета Вальтца о том, что «Гурвич считал межгосударственные конфликты искусственными, вызванными недопониманием между государствами, из чего возникают “сбои” в правовом общении»[202 - Waltz K. N. Man, the State, and War. N.Y, 2001. P. 67.].
Важным дополнением к этому курсу является доклад Гурвича в Русском академическом союзе в Париже о философии права Гуго Гроция, прочитанный в 1925 г.[203 - См.: Русское зарубежье… Т. 1. С. 205. См. также: Гурвич Г. Д. Философия права Гуго Гроция и современная теория международного права. Отдельный оттиск из Сборника Русского института в Праге. Прага, 1929. С. 279. Примеч. 1.] В этой работе мыслитель еще раз формулирует принципы своего идеал-реалистического подхода к праву (сходство с ним он находит в теории рассматриваемого автора), которые он двумя годами раньше выразил в своем учебнике международного права: право не может сводиться только к нормам права «позитивного»; право возникает не благодаря «приказу» властвующего, но стихийно, в процессе общения; оно существует на разных уровнях социальной действительности и представляет собой форму осуществления ценностей[204 - См.: Gurvitch G. La philosophie du droit de Hugo Grotius et la the?orie moderne de droit international. Р. 365 et suiv. Этот французский вариант русской статьи Гурвича был несколько дополнен с учетом стандартов французской научной общественности и особенно принципов кружка французского философа Ксавье Леона, протекция которого и позволила Гурвичу осуществить данную французскую публикацию (см. письмо Г. Гурвича К. Леону от 19 декабря 1925 г.).].
После трех лет между Берлином и Прагой (1922–1925) мыслитель принимает решение переехать во Францию, где его приглашают читать курсы теории права, истории русской философии права и истории современной философии права в научных институтах русской эмиграции[205 - Ср. афиши лекций и иные материалы Института славянских исследований в Париже за 1924–1929 гг. (в настоящее время находятся в Центре современных архивов Франции. 20010498/174-177).]. С течением времени его покровителем стал Леон Бруншвиг, видный философ той эпохи, который предоставляет возможность Гурвичу с 1927 г. читать в Сорбонне курс по современной немецкой философии. Вероятным мотивом эмиграции во Францию является экономический кризис в Германии и Чехословакии тех лет, послуживший причиной выезда во Францию и США многих русских эмигрантов[206 - См.: Russische Emigration in Deutschland 1918 bis 1941. Leben im europ?ischen Burgerkrieg / Schl?gel K. (Hrsg.) Berlin, 1995. S. 43 usw. Для мыслителя наиболее выгодным оказывается вариант с командированием в Париж для работы в Институте славянских исследований. Именно поэтому Гурвич вместе со своим коллегой по Петроградскому университету Тимашевым пишет письмо признанному лидеру русской эмиграции П. Н. Милюкову с просьбой содействовать в переезде из Праги в Париж, сохранив содержание от Русского юридического факультета в Праге. Ответа на это письмо не сохранилось, но, по-видимому оно возымело действие, и два молодых ученых получили командировки в Париж (письмо Г. Д. Гурвича и Н. С. Тимашева П. Н. Милюкову от 29 сентября 1927 г. // Государственный архив РФ (далее – ГА РФ). Ф. 5856. Оп. 1. Д. 203).]. Другой причиной переезда во Францию могли стать трения мыслителя с его коллегами по Русскому юридическому факультету, где, по замечанию Гурвича, он «был объектом травли со стороны всего факультета»[207 - Анкета собеседования Яна Гуровича с Г. Д. Гурвичем от 3 мая 1928 г. в архивах ложи «Северная Звезда» в Париже… 7/213.]. Несмотря на это критическое замечание, нельзя недооценивать важность того опыта интеграции в русскую научную эмиграцию, который Гурвич прошел за годы пребывания в Праге. Именно преподавание и научные контакты по Пражскому университету позволили мыслителю найти возможность для переезда во Францию, где первоначально он также вращался преимущественно в кругах русских ученых.
О важности проблем русского философско-правового дискурса для Гурвича в тот период свидетельствуют написанные мыслителем на немецком языке статья «Обзор русской философии права»[208 - Gurwitsch G. ?bersicht der neueren rechtsphilosophischen Literatur in Russland… S. 111–125.] (в которой Гурвич, рассматривая перспективы русской философии права, подчеркивает ее самобытный характер и ориентированность на идеал-реализм в противовес традициям позитивизма, никогда не являвшегося, по мнению ученого, господствующим течением в русской правовой мысли[209 - Gurwitsch G. ?bersicht der neueren rechtsphilosophischen Literatur in Russland… S. 124–125.]) и статья «Два величайших русских философа права: Борис Чичерин и Владимир Соловьев»[210 - Gurwitsch G. Die Zwei Gr??ten Russischen Rechtsphilosophen: Boris Tchitcherin und Wladimir Solowiew… S. 80–102.].
В противостоянии двух великих русских философов Гурвич принимает сторону Вл. Соловьева, воспринимая его тезисы о праве как о форме выражения сверхличностных ценностей. Критикуя теократические идеи Соловьева и выступая против чрезмерного сближения морали, религии и права, Гурвич в то же время явно принимает сам «универсалистский» подход этого мыслителя, противопоставляя его «индивидуалистическому» подходу Чичерина[211 - См.: Гурвич Г. Д. Два величайших русских философа права: Борис Чичерин и Владимир Соловьев / пер. с нем. М. В. Антонова, А. В. Полякова // Правоведение. 2005. № 4. С. 146.]. Право, в конечном счете, является не «минимумом нравственности», а, как подчеркивает Гурвич, лишь средством для осуществления нравственности[212 - См.: Гурвич Г. Д. Два величайших русских философа права: Борис Чичерин и Владимир Соловьев / пер. с нем. М. В. Антонова, А. В. Полякова // Правоведение. 2005. № 4. С. 154.]. Но это не два разных аспекта духовности – внешний и внутренний, как думал Кант и за ним Чичерин; право и мораль являются однопорядковыми явлениями, представляя собой разные ступени осуществления идеала[213 - См.: Гурвич Г. Д. Два величайших русских философа права: Борис Чичерин и Владимир Соловьев / пер. с нем. М. В. Антонова, А. В. Полякова // Правоведение. 2005. № 4. С. 143–144.]. Именно эта идея лежит в основе идеал-реалистического подхода В. С. Соловьева к праву, отличая его концепцию от схожих, но отнюдь не тождественных его взглядам идей философии Фихте.
Из содержания данной статьи можно сделать вывод, что Гурвич занимал тогда вполне четкую позицию в русском философско-правовом дискурсе, первоначально склоняясь в сторону нравственного идеализма Соловьева, «спиритуализм» правовой доктрины которого он пытался компенсировать акцентированием не метафизической, а социальной природы права. При этом основы для социологического анализа мыслитель находил в концепции самого Соловьева, пытаясь не столько скорректировать, сколько «завершить» начатую великим русским философом философско-правовую систему, различая в ней несколько разных тенденций[214 - Примечательно, что в течение нескольких лет Гурвич продолжал интересоваться философией права Вл. Соловьева, о чем свидетельствуют прочитанные им лекции и доклады о творчестве этого великого мыслителя в кругах русской эмиграции в Париже (см.: Русское зарубежье… Т. 1. С. 218).]. Вместе с тем нужно признать, что «завершение» Гурвича страдало тем же недостатком, что и его анализ позиций других мыслителей, – произвольным дополнением чужих идей собственными представлениями. Это, в частности, относится к тезисам Гурвича о социологических основах философии Соловьева и о второстепенном значении теократических идей для формирования социально-политической концепции этого великого русского мыслителя.
Хотя в своих франкоязычных работах Гурвич почти не ссылается на авторитет русских философов, чьи идеи вдохновляли его искания 1920-х годов, нетрудно проследить параллели между «авто-теургической этикой» мыслителя[215 - См.: Гурвич Г. Д. Этика и религия.] и современными ему направлениями русской философской мысли: «этикой сублимации как зависимости от Абсолютного» Б. П. Вышеславцева, «этикой восходящих ступеней добра» СИ. Гессена, «теономной этикой любви» Н. О. Лосского и т. д. Идеал-реализм Франка, Лосского и других учеников Вл. Соловьева перекликается здесь с идеал-реалистическим учением Фихте, творчество которого также было созвучно творческим исканиям Гурвича.
Участие молодого ученого в русском философском дискурсе, на некоторое время приостановленное, вновь вступает в активную фазу после переезда Гурвича в 1925 г. во Францию. Там он встречает уже сформировавшиеся эмигрантские круги, доступ в которые был теперь не так прост, как в начале 1920-х годов. Среди нескольких групп, организованных по идеологическому и политическому принципам, Гурвич оказывается наиболее близок к центристским кругам, признанным главой которых был П. Н. Милюков. Мыслитель принципиально дистанцируется от политической деятельности, оставаясь «беспартийным социалистом»[216 - См. Дело Г. Гурвича (анкета от 27 апреля 1928 г.) в архивах русских масонских лож (Великий Восток Франции – Северная Звезда (1924–1970)). 11-2-1/207.]. Среди периодических изданий эмиграции Гурвич больше всего сотрудничает с «Современными записками»; их возглавляли бывшие левые эсеры Вишняк, Бунаков и Фундаминский, политической программе которых Гурвич симпатизировал в России[217 - Так, в одном из писем Ф. Броделю Гурвич пишет о том, что в годы революции он был «очень близок к идеологии левых эсеров» (письмо Г. Гурвича Ф. Броделю от 18 января 1962 г. // Библиотека Института Франции. Фонд Фернана Броделя. № 52).], но с политической ангажированностью которых он не соглашается в период эмиграции. Ученый продолжает свою академическую деятельность в учебных и научных заведениях русской эмиграции: читает лекции по теории и философии права, по истории русской философии права во Франко-русском институте социальных, политических и правовых наук[218 - Так, в программе за 1926–1927 гг. указано, что Гурвич читал лекции по истории политических учений в Новое время (происхождение и эволюция демократических идей): Программа курсов Франко-русского института социальных и политических наук на 1926–1927 гг. // ГА РФ. Ф. 5956. Оп. 2. Д. 540.]; на юридическом факультете Парижского университета; в Русском народном университете[219 - См. афиши лекций за 1925–1927 гг. в архивах Института славянских исследований в Париже. (Центр современных архивов Франции. Фонд Института славянских исследований. 20010498/176). Чтение Гурвичем лекций по русской философии права подтверждают и другие источники. См., например, список лекций и докладов мыслителя (Русское зарубежье… Т. 2. С. 212 и след.), его переписку с издателем (письмо Г. Гурвича Ф. Зибеку от 12 ноября 1925 г. (цит. по: Gurvitch G. Ecrits allemands. Vol. 1. P. 357)).].
Показательна в этом смысле опубликованная в 1926 г. на французском языке статья «Русская философия первой четверти XX века», где Гурвич не скрывает своих симпатий к идеал-реалистическим концепциям соотечественников – идет ли речь о попытке Н. О. Лосского связать идеальный и эмпирический аспекты[220 - Gurvitch G. La philosophie russe du premier quart du XX?me si?cle // Monde slave. 1926. Р. 255. Показательна дискуссия между Гурвичем и Лосским во Французском философском обществе по поводу интуитивизма Н. О. Лосского (См.: Lossky N. et al. L’intuitivisme russe et le re?alisme anglo-saxon. Discussion sur la conception de Nikolai Lossky. Se?ance du 09 juin 1928 // Bulletin de la Socie?te? fran?aise de Philosophie. No. 28. Р. 167–171), где, высоко оценивая философскую концепцию Лосского, Гурвич упрекает мыслителя в том, что «в его идеал-реалистической системе очевидным образом реализм преобладает над идеализмом, тогда как синтез интуитивизма и критического трансцендентализма, возможно предугаданный в последних работах Фихте, должен вести к построению позиции, превосходящей как реализм, так и идеализм» (Ibid. P. 171).], либо о попытке С. Л. Франка найти онтологическую основу для идеальных элементов бытия[221 - См.: Gurvitch G. La philosophie russe du premier quart du XX?me si?cle. Р. 259.]. Вывод Гурвича заключается в «констатации бесспорного факта наличия в русской философии ясно выраженной общей тенденции к метафизике, онтологической теории знания и морали, к истинной философской системе»[222 - См.: Gurvitch G. La philosophie russe du premier quart du XX?me si?cle. Р. 259.]. Среди мыслителей эмиграции Гурвич выделяет группу ученых, опирающихся на идеи Фихте и видящих в его системе «замечательный синтез иррационализма и диалектики»[223 - См.: Gurvitch G. La philosophie russe du premier quart du XX?me si?cle. Р. 263.]. К этой группе, помимо себя самого, он причисляет Ф. Степуна и Б. Яковенко[224 - См.: Gurvitch G. La philosophie russe du premier quart du XX?me si?cle. Р. 263.]. Интересно отметить, что, пользуясь новыми знакомствами с французскими интеллектуалами, Гурвич пытается наладить взаимоотношения между русскими и французскими мыслителями[225 - Например, в письмах к Н. А. Бердяеву мыслитель говорит о своих попытках включить известного французского философа Э. Жильсона в философскую полемику в среде русской эмиграции с участием С. Л. Франка (письмо Г. Д. Гурвича Н. А. Бердяеву от 7 февраля 1926 г. // РГАЛИ. Ф. 1496. Оп. 1. Ед. хр. 448.). Гурвич не оставляет своих русских коллег, прося для них о протекции. Так, через несколько лет мыслитель пишет Бердяеву о своих неудачных просьбах о помощи С. Л. Франку, которому Э. Жильсон отказался помогать, заслужив за это от Гурвича эпитеты «очень злой и недоброжелательный человек» (письмо Г. Д. Гурвича НА. Бердяеву от 2 июля 1933 г. // Там же). Характерна в этом отношении переписка Г. Д. Гурвича с В. Э. Грабарем, которому его бывший ученик пытается помочь с публикациями во Франции.], что, как представляется, было одной из его первоочередных задач (тем более, если вспомнить о целях вступления мыслителя в русскую масонскую ложу «Северная Звезда»).
В то же время Гурвич публикует в журнале «Современные записки» ряд статей, которые дают ясное представление об эволюции его взглядов в ту пору и о научных диспутах между мыслителем и его критиками. Основной проблематикой этих статей явилась полемика о природе и сущности социализма, которую Гурвич вел с СИ. Гессеном, М. В. Вишняком, Н. Н. Алексеевым, С. Л. Франком и другими русскими мыслителями. Для ученого социализм был не только политическим кредо, но и одной из основ научного мировоззрения. Опровергая тезисы Вишняка о порочности социализма как идеи, Гурвич доказывал, что сущность социализма не в подчинении общества государству, а в создании режима правового государства (влияние Прудона) и возможности для всестороннего развития личности (в некоторой степени влияние Маркса)[226 - См.: Гурвич Г. Д. Собственность и социализм // Современные записки. 1929. № 38. С. 346 и след.]. О содержании полемики этих двух мыслителей можно судить не только по их публикациям, но и по личной переписке, где Гурвич отстаивал идею о том, что социализм является формой демократии[227 - Ср. письмо Г. Д. Гурвича М. В. Вишняку от 2 сентября 1931 г. // Коллекция Т. Вишняк.].
В полемике со своим другом СИ. Гессеном, а также с Б. П. Вышеславцевым Гурвич защищает социалистическую идею от двух крайностей: полного устранения государства из экономической жизни либо прямого вмешательства государства в хозяйственные процессы. Ученый полагает, что решение данной проблемы лежит посередине – в создании коллективной «соборной собственности», институты которой были бы способны к саморегуляции и сопротивлению давлению государства[228 - См., например: Гурвич Г. Д. Социализм и собственность // Современные записки. 1928. № 36. С. 347 и след.].
Нельзя адекватно понять творчество мыслителя, не принимая во внимание такой стороны его общественной деятельности, как участие в масонских организациях, и прежде всего в русской ложе «Северная Звезда» в Париже[229 - Ложа «Северная Звезда» была создана в ноябре 1924 г. под покровительством Великого Востока Франции – ритуала, противопоставлявшегося шотландскому, в частности, по политической ориентации: масоны шотландского обряда во Франции занимали преимущественно консервативные позиции; русские масоны этого обряда придерживались ярко выраженных антисоветских настроений, тогда как масоны ритуала «Великого Востока Франции» представляли собой «левое крыло русской эмиграции» (см.: Theakston S. La franc-ma?onnerie russe en France, entre l’exode de 1919 et la guerre de 1940 // Travaux de Villard de Bonnecourt. T. VIII. Li?ge, 1972. P. 61).], где Гурвич состоял с 1928 по 1949 г., за исключением 1937–1945 гг., когда он проживал в Страсбурге, а затем в США[230 - Судя по переписке Гурвича с этой ложей и по сделанным им после 1946 г. докладам, мыслитель, несмотря на формальный выход из состава членов ложи, продолжал участвовать в масонском движении как после переезда в 1937 г. в Страсбург, так и во время эмиграции в США (1941–1945). Об этом свидетельствуют также его доклады, сделанные в США в 1943 г.: памяти Н. Д. Авксентьева (О долге русских масонов за границей. 30 декабря 1943 г. Рукопись // Национальная библиотека Франции. Отдел рукописей. Архивы русских масонских лож (Великий Восток Франции – Северная Звезда (1924–1970)). Bo?te 8, без инв. No.) и МА. Осоргина (Gurvitch G. In Memory of Brother MA. Ossorgin // Masonic Club Rossia. 1943. No. 1. Р. 13–15). До вступления в эту ложу молодой Гурвич участвовал и в других масонских организациях. Так, 21 июня 1924 г. он прочел доклад «В. С. Соловьев и еврейский вопрос» в одной из русских масонских лож Берлина (Chronik russischen Lebens in Deutchland 1918–1941. Not. 3592).]. Темы ряда научных работ Гурвича повторяют сделанные им для масонской ложи доклады, равно как и сюжеты дискуссий среди масонов[231 - Ср. рукописи его выступлений: «Капитализм или социализм» (6 марта 1930 г.), «О хозяйственной демократии» (3 марта 1932 г.), «О противоречии начал магического и религиозного» (24 сентября 1934 г.) // Национальная библиотека Франции. Отдел рукописей. Архивы русских масонских лож (Великий Восток Франции – Северная Звезда (1924–1970)). Bo?te 1, без инв. No.]. С этой точки зрения для понимания принципов этической и правовой доктрин Гурвича важна его статья «Этика и религия», тезисы которой полностью вписываются в принципы масонской ложи, членом которой мыслитель стал в те годы. Для Гурвича суть этики – в творческой активности, в непрестанном стремлении к идеалу (нравственному, политическому, правовому). Такая активность в плане политико-правовом ведет к утверждению социалистических принципов организации общества; с точки зрения философии – к обоснованию интуитивизма, даже некоторой доли иррационализма в понимании основ социальной и духовной жизни.
Мыслитель продолжает живо интересоваться проблемами русской философии права, доказательство чему – рецензии на работы Н. Н. Алексеева, М. Я. Лазерсона, Ф. В. Тарановского[232 - Гурвич Г. Д.: Тарановский Ф. В. Энциклопедия права. 2-e изд. 1923. С. 444–447; Он же. Алексеев Н. Н. Основы философии права. Прага, 1924 // Современные записки. 1924. № 21. С. 397–400; Он же. Лазерсон М. Общая теория права. Введение в правоведение. Рига, 1930 // Современные записки. 1932. № 43. С. 540–542.]. Интересен и взгляд с «другой стороны баррикад» – мнение русских критиков о творчестве и идеях самого Гурвича, свидетельствующее о вовлеченности мыслителя в обсуждение актуальнейших для русской эмиграции философских, политических, юридических проблем[233 - См.: Д. Гурвич Expe?rience juridique et la philosophie pluraliste du droit. Paris, 1935 // Новый Град. 1935. № 10. С. 139–142; Вышеславцев Б. П. Georges Gurvitch. L’ide?e du droit social. Paris, 1931 // Путь. 1934. № 43. С. 78–82; Гессен СИ. Идея социального права // Современные записки. 1932. № 39. С. 421–435. Показательно, что СИ. Гессен находил в философско-правовой концепции Гурвича 1930-х годов попытку перенесения во французскую правовую науку принципов русской философии права (Там же. С. 423).]. Характерна в этом отношении рецензия Б. П. Вышеславцева на «Идею социального права» Гурвича. Принимая в принципе позицию автора по преодолению узкопозитивистского взгляда на права и приветствуя сам проект Гурвича, в котором рецензент видел «попытку интеграции во французскую правовую науку принципов идеал-реализма русской философии»[234 - Вышеславцев Б. П. Georges Gurvitch. L’ide?e du droit social. С 80.], Вышеславцев не соглашается с основным выводом Гурвича (разделение социального и индивидуального права), полагая, что все право по существу социально в том значении, которое вкладывал в этот термин Гурвич[235 - Вышеславцев Б. П. Georges Gurvitch. L’ide?e du droit social. С 82.]. Н. А. Бердяев посвятил рецензию работе Гурвича 1930 г. о немецкой философии, критикуя попытку автора «русифицировать» тенденции немецкой мысли[236 - См.: Бердяев Н. А. О новейших течениях в немецкой философии. Гейдеггер // Путь. 1930. № 24. С. 115–122.], – упрек, который был, впрочем, стандартным для всех критиков мыслителя.
Известный русский философ П. М. Бицилли, жестко раскритиковав интерпретацию Гурвичем идей Руссо (см. выше), дает положительный отзыв о концепции социального права, характеризуя ее как «спасительную реакцию против пока еще не вполне преодоленного культа “чистой”, игнорирующей жизнь науки»[237 - Бицилли П. М. Г. Д. Гурвич Expe?rience juridique et la philosophie pluraliste du droit… С. 139. Мы приводим ряд выдержек из этой рецензии, поскольку она, по нашему мнению, точно отражает основную идею политико-правовой концепции Гурвича.]. Философ подчеркивает демократизм концепции Гурвича, который видит выход из современного кризиса в углублении и расширении понятия демократия, в восстановлении идеи соборности. Современному правосознанию, которое помещает понятие демократии только в одну плоскость государства, Гурвич противопоставляет «многоплоскостную концепцию» общества[238 - Бицилли П. М. Г. Д. Гурвич Expe?rience juridique et la philosophie pluraliste du droit… С. 141. Мы приводим ряд выдержек из этой рецензии, поскольку она, по нашему мнению, точно отражает основную идею политико-правовой концепции Гурвича.]. Оба автора сходятся в том, что в основу реформы демократии должна быть положена не идея абстрактного индивида и государства, но идея конкретной, реальной личности, органически связанной с целым рядом различных и независимых коллективов, каждый из которых является демократически устроенным и обладающим собственным правом организмом. Эта идея обосновывает право общественной, а не государственной собственности; ее субъект – уже не сумма изолированных человеческих единиц, но совокупность всех реально участвующих в жизни коллектива личностей. И, как заключает Бицилли, «современный средний человек должен сделать большое умственное усилие, чтобы понять то, что некогда было чем-то само собою разумеющимся, чтобы усвоить идею социального права»[239 - Бицилли П. М. Г. Д. Гурвич Expe?rience juridique et la philosophie pluraliste du droit… С. 142. Мы приводим ряд выдержек из этой рецензии, поскольку она, по нашему мнению, точно отражает основную идею политико-правовой концепции Гурвича.].
Гурвич занял в эмиграции особое независимое положение: он оставался в стороне от политических интриг[240 - В то же время такая позиция не являлась проявлением политического индифферентизма, о чем свидетельствуют многочисленные полемические статьи Гурвича в изданиях русской эмиграции, его принципиально антифашистская позиция в Институте философии и социологии права, его протест против войны Франции в Алжире. Нельзя поэтому согласиться с выводом А. Симиренко, который считает, что, «покинув Россию, Гурвич полностью укрылся в академической сфере от реалий повседневной жизни. Его творчество поэтому является антиисторическим» (Simirenko A. Social Origin, Revolution and Sociology: The Work of Timasheff, Sorokin and Gurvitch… Р. 91).] русских эмигрантских кругов, критикуя как защитников[241 - См. его критику позиций С. Л. Франка и Л. И. Карсавина, искавших в сущности большевистской власти элементы русского национального сознания: Гурвич Г. Д. Der Staat, das Recht und die Wirtschaft des Bolschewismus. 1 Teil. 1925 // Современные записки. 1925. № 25. С. 497. Характерна также критика евразийцев: Гурвич Г. Д. Пророки // Дни. 1925. 23 июня.], так и противников советского режима, призывавших к его насильственному свержению[242 - Впоследствии такая позиция послужила причиной разрыва между Гурвичем и руководством журнала «Современные записки» и, по-видимому, в более широком плане – большей частью русской эмиграции. Подобной позиции придерживались и друзья мыслителя – М. А. Осоргин, СИ. Гессен (Вишняк М. В. Современные записки: воспоминания редактора. Индиана, 1957. С. 106, 197–198). Из переписки Гурвича с немецким издателем его книги о Фихте – Зибеком (ср. письмо Г. Гурвича Ф. Зибеку от 1 октября 1922 г.; цит. по: Gurvitch G. Ecrits allemands. Vol. 2. P. 301) можно почерпнуть интересные признания ученого: в 1922 г. он вполне серьезно говорил о своем намерении вернуться в Советскую Россию, где ему якобы предлагали высшие академические посты. Хотя подтверждений действительности этого намерения в других источниках не находится, подобный ход событий мог быть вполне характерен для политической ориентации Гурвича.], пытаясь найти истинную сущность социализма за пределами политических дискуссий[243 - Гурвич Г. Д. Государство и социализм // Современные записки. 1925. № 25. См. также письмо Г. Д. Гурвича Б. Н. Яковенко от 22 августа 1937 г. (Коллекция Б. и Д. Яковенко в Архивах Мельбурнского университета), где мыслитель ставит вопрос об объединении русской эмиграции в общей научной деятельности и вне вопроса о признании советской власти в России.]. Он продолжает разработку своей доктрины социального права, которую готовит уже в рамках докторской диссертации, публикует статьи по истории политико-правовой мысли и современной немецкой философии.
В последние годы жизни мыслитель принципиально отдалился от эмигрантских кругов, прекратил печататься в периодических изданиях эмиграции, более скудной становится и его переписка с соотечественниками. Гурвич выступал против господствующих в русской эмиграции антисоветских настроений, что, например, послужило причиной для разлада с редакцией «Современных записок»[244 - Вишняк М. В. Современные записки: воспоминания редактора. С. 106. См. также письмо Гурвича Вишняку, где первый в качестве несогласия сотрудничать с журналом указывает на его политическую ангажированность (письмо Г. Д. Гурвича М. В. Вишняку от 13 декабря 1931 г. // Коллекция Т. Вишняк).]. В русской революции Гурвич видел не столько трагическую ошибку истории, сколько грандиозный социальный эксперимент, предваряющий грядущие изменения в структуре современных ему обществ[245 - Гурвич Г. Д. Будущее России. Рукопись. 1945 // Фонд Г. Д. Гурвича в архивах Высшей школы социальных наук. В качестве секретаря Института философии права и юридической социологии Гурвич в 1930-е годы переписывался с учеными, оставшимися в Советской России. Так, в 1938 г. он приглашал к участию в Конгрессе в Риме С. А. Котляревского и Е. Б. Пашуканиса (письмо Г. Д. Гурвича П. Л. Леону от 9 марта 1938 г. // Фонд Г. Д. Гурвича в архивах Высшей школы социальных наук).].
