Право и общество в концепции Георгия Давидовича Гурвича

скачать книгу бесплатно


2. Фихтеанство, феноменология и другие влияния немецкой философии

Преподавательская деятельность Гурвича на Русском юридическом факультете в Праге и в других русских научных организациях в первой половине 1920-х годов дополнялась деятельностью научно-исследовательской, которой молодой ученый, по-видимому, отдавал приоритет. Так, уже через два с небольшим месяца после назначения на должность приват-доцента факультета Гурвич просит предоставить ему отпуск для работы над магистерской диссертацией по философии права Фихте в Берлинской библиотеке до 15 октября 1922 г.[246 - См.: Заявление Г. Д. Гурвича от 26 июня 1922 г. // ГА РФ. Ф. 5765. Оп. 2. Д. 231-8.] Уже на следующий учебный год (1923/24) молодой ученый берет годовой отпуск без сохранения содержания для подготовки защиты диссертации в Берлине[247 - См.: Заявление Г. Д. Гурвича от 8 октября 1923 г. // ГА РФ. Ф. 5765. Оп. 2. Д. 231-9. После ухода в этот отпуск Гурвич уже более не продолжал преподавать на Русском юридическом факультете, хотя до конца 1920-х годов числился на факультете и даже получал денежное содержание (анкета Г. Д. Гурвича от 27 апреля 1928 г., заполняемая при вступлении в члены ложи «Северная Звезда»… 11-2).] и полностью посвящает себя исследованиям по философии Фихте. И хотя в Берлине Гурвич продолжает преподавательскую деятельность, читая лекции по государственному праву на юридическом отделении Русского научного института в 1923/24 учебном году и в 1925 г.[248 - См.: Chronik russischen Lebens in Deutchland 1918–1941. Not. 3151, 4144.], основу его занятий составляла подготовка к защите магистерской диссертации об этической системе Фихте[249 - Эту работу мыслитель непосредственно готовил с 1921 по 1924 г. (Gurvitch G. Dialectique et sociologie. P. 58), хотя ряд положений был сформулирован еще до эмиграции, ведь молодой ученый «попал под вдохновение» концепции Фихте «еще в двадцатилетнем возрасте» (Ibid. P. 82), т. е. начиная с 1914 г., и эмигрировал из России уже с набросками книги о Фихте (Gurvitch G. Mon itine?raire intellectuel ou exclu de la horde… Р. 6). Косвенно указывает на длительность работы над этим проектом то, что Гурвич признавал в письме издателю его книги факт «многолетней работы над книгой о Фихте» (письмо Г. Гурвича Ф. Зибеку от 21 июня 1924 г. Цит. по: Gurvitch G. Ecrits allemands. Vol. 1. P. 352).].

В философии немецкого мыслителя Гурвич находит искомый принцип соединения идеализма и реализма, а именно постоянный поиск синтеза между индивидуальностью и коллективом через признание их фактической равнозначности и взаимообусловленности идеальных основ их бытия, слияния в процессе «соборного» (в терминологии Гурвича) творчества. Здесь, конечно, не идет речь о противопоставлении русских и немецких влияний, ведь и русские предшественники Гурвича – славянофилы, Соловьев и его школа – зачастую находили отправные точки для своих рассуждений в современной им немецкой философии. То же самое относится и к идеал-реализму, принципы которого Гурвич пытался сформулировать на основе идей Соловьева. Эти два направления влияний (немецкой и русской идеалистической философии) на формирование научной концепции Гурвича должны соответственно рассматриваться как взаимодополняющие, но не противостоящие друг другу[250 - Рене Тулемон в связи с этим справедливо сопоставляет влияния «немецкой метафизики, особенно Фихте, Гуссерля и Шелера, данником которой Гурвич был на протяжении длительного времени», и влияния русской религиозной философии, особенно таких ее концепций, как соборность, мир (См.: Toulemont R. Sociologie et pluralisme dialectique: Introduction a l’oeuvre de Georges Gurvitch. Р. 7).].

Поэтому неудивителен выбор темы магистерской диссертации, которую мыслитель готовит при Русской академической группе в Берлине с 1922 г.[251 - Можно отметить, что уже в работе 1918 г. о политической доктрине Руссо философия Фихте была обозначена как единственный методологический путь к отысканию синтеза между индивидом и обществом (Гурвич Г. Д. Руссо и Декларация прав. Идея неотчуждаемых прав личности в политической доктрине Руссо. С. 100). Кроме того, еще в Петрограде Гурвич посещал семинары по философии Фихте, организованные СИ. Гессеном (см.: Дойков Ю. В. Жорж Гурвич – социолог первой волны эмиграции // Социологические исследования. 1996. № 23. С. 143), что говорит об интересе молодого ученого к творчеству Фихте.] Эту диссертацию Гурвич с успехом защищает на немецком языке 6 апреля 1924 г. в Институте философии права при Русской академической группе в Берлине[252 - В диссертационное жюри входили такие ученые, как СИ. Гессен, Н. Н. Алексеев и С. Л. Франк (см.: Лосский Н. О. «Fichtes System der konkreten Ethik» Г. Д. Гурвича // Руль. 1925. № 6. С. 1378. См. также упоминание о защите Г. Д. Гурвичавкн.: Chronik russischen Lebens in Deutchland 1918–1941. Not. 4085.)], что дает ему возможность претендовать на пост внештатного профессора при Русском университете в Праге. В том же году Гурвич публикует переработанную диссертацию[253 - Gurwitsch G. Fichtes System der konkreten Ethik.].

Первоначально эта работа была задумана как анализ социально-правовой теории Фихте и лишь впоследствии, после переговоров с будущими издателями книги, Гурвич изменил тему диссертации. Так, в письме к А. С. Ященко он обозначает тему своей работы как «Fichtes Rechtsphilosophie. Recht, Staat und Sozialismus im ethischen System Fichtes» («Философия права Фихте. Право, государство и социализм в этической системе Фихте»)[254 - Письмо Г. Д. Гурвича А. С. Ященко от 7 марта 1921 г. // Коллекция Б. Н. Николаевского.]. В переговорах, которые Гурвич вел через посредничество СИ. Гессена с издателем книги – главой издательства «Mohr und Siebeck» Ф. Зибеком, он был вынужден отказаться от планов подготовить и выпустить на немецком языке второй том своего исследования, поскольку издание изначально не предполагалось как окупаемое и издатель возражал против его продолжения на немецком языке[255 - Papilloud C, Rol C. Rapport e?ditorial // Gurvitch G. Ecrits allemands. Vol. 1. P. 328–330.]. Второй том уже находился в работе, и Гурвичу пришлось заверять Ф. Зибека в том, что он планирует издать книгу о философии права Фихте только на русском языке[256 - Письмо Ж. Гурвича Ф. Зибеку от 12 марта 1924 г. (цит. по: Gurvitch G. Ecrits allemands. Vol. 1. P. 349–350). О намерении выпустить работу по социальной философии Фихте Гурвич говорит и в заключении вышедшей в 1924 г. книги об этической системе немецкого философа (Gurwitsch G. Fichtes System der konkreten Ethik. S. 375). Но даже этому проекту публикации не суждено было осуществиться, и исследования Гурвича по философии права Фихте так и остались в набросках, послуживших, тем не менее, одной из основ для подготовленной семью годами позже докторской диссертации о социальном праве.].

Это не могло не сказаться на основном замысле и содержании работы; как отмечает СИ. Гессен, труд Гурвича был ориентирован на проблемы социального взаимодействия, а гносеологическая проблематика находилась на периферии исследования, хотя ей и было отведено значительное место в конечной версии работы в контексте анализа проблемы «волезрения», интуиции воли, направленной на познание сущности явлений[257 - См.: Гессен СИ. Georg Gurwitsch. Fichtes System der konkreten Ethik. С. 455–460.]. Другим аспектом было противопоставление идей Фихте и Гегеля[258 - Gurwitsch G. Fichtes System der konkreten Ethik. S. 159–165.], с «империалистической» диалектикой последнего Гурвич был знаком еще с юности и посвятил ее опровержению ряд своих более поздних работ[259 - В частности, см. работы Гурвича «L’ide?e du droit social» и «Dialectique et sociologie».].

Гурвич приветствует «этику действия» Фихте и воспринимает идеи немецкого философа о синтезе индивидуализма и универсализма, примирении личных и сверхличностных ценностей, о праве как форме рационализации и обобщения права[260 - Отметим также ту демократическую направленность, которую Гурвич видел в социально-философской системе Фихте, называя последнего «философом Французской революции» (Gurvitch G. Die Neuestefranz?sische Literatur?ber dennach-kantianischen Idealismus… S. 109). Другим важным, с точки зрения Гурвича, моментом была связь Фихте и масонского движения (Ibid. 111–112).]. Мыслитель кладет эти идеи в основу своих будущих идеал-реалистических представлений о праве, хотя, по мнению оппонентов Гурвича (Н. Н. Алексеева, С. Л. Франка и СИ. Гессена), интерпретация Гурвичем идей Фихте является скорее изложением идей самого автора, подкрепленным некоторыми цитатами из работ Фихте[261 - См.: Диспут Г. Д. Гурвича… С. 4.] (как иронично подметил С. Л. Франк, диссертант «скорее был занят системой этики Гурвича, чем системой этики Фихте»[262 - Там же. Рецензируя эту работу своего молодого друга о Фихте, СИ. Гессен также отмечает, что «самое оригинальное в этой книге то, что ее основная идея принадлежит не Фихте, а самому Гурвичу» (Гессен СИ. Georg Gurwitsch. Fichtes System der konkreten Ethik. С. 457). См. также замечания американского автора Э. Блисс-Тэлбот в ее довольно благожелательной рецензии (Bliss-Talbot E. Gurvitch G. Fichtes System der konkreten Ethik // The Philosophical Review. 1925. No. 34. P. 507). Более жесткую критику работа Гурвича получила и в рецензии французского исследователя Э. Брейе, считавшего выводы Гурвича «шокирующими и парадоксальными», раскрывающими лишь собственные идеи Гурвича, основанные на представлениях современной немецкой философии (Bre?hier E. Histoire de la philosophie moderne (compte-rendus) // Revue philosophique de la France et de l’e?tranger. 1926. No. 102. P. 157–158).]).

Действительно, Гурвич анализирует не дословное содержание опубликованных работ немецкого философа – основной упор он делает на поиск тенденций мысли Фихте, используя при этом материалы рукописных архивов немецкого философа[263 - Работа в архивах Прусской императорской библиотеки в Берлине над рукописями Фихте являлась стержневым пунктом исследовательского замысла молодого Гурвича: именно в этих целях он берет отпуск без содержания на 1923/24 учебный год на Русском юридическом факультете в Праге и именно эту причину (необходимость работы в Берлинской библиотеке над рукописями Фихте) он указывает в заявлении на научный отпуск (заявление Г. Д. Гурвича от 8 октября 1923 г.). О напряженной работе над «почти нечитаемыми» рукописями Фихте Гурвич пишет известному в Германии того времени специалисту по философии Фихте Фрицу Медикусу (письмо Г. Гурвича Ф. Медикусу от 26 января 1924 г. (цит. по: Gurvitch G. Ecrits allemands. Vol. 1. P. 347)).]. Замысел работы Гурвича состоял в демонстрации того, что основные принципы этической системы Фихте уже сформулированы в рукописях мыслителя. Опубликованные после смерти Фихте, эти рукописи были отредактированы его сыном, вследствие чего претерпели в некоторых местах существенные изменения[264 - Письмо Г. Гурвича Ф. Медикусу от 26 января 1924 г. Это же Гурвич подтверждает и в своем автобиографическом очерке: Gurvitch G. Mon itine?raire intellectuel ou exclu de la horde… Р. 7.]. Поэтому неудивительно, что ряд выводов, высказанных Гурвичем в работе 1924 г. и основанных на изначальных рукописях немецкого мыслителя, оказались противоречащими обычным представлениям о философии Фихте, которые были сформулированы исследователями, ориентирующимися на опубликованные трактаты немецкого философа[265 - См. рецензии M. Гейгера (Geiger M. Gurwitsch G. Fichtes System der konkreten Ethik // Theologische Literaturzeitung. 1926. Nr. 51. S. 145–146), M. Геру (Gue?roult М. Le syst?me fichteen de la morale concr?te d’apr?s G. Gurwitsch // Revue de Me?taphysique et de Morale. 1926. No. 33. P. 127–133). Французский правовед Гастон Ришар также указывает на вольность автора в обращении с первичными источниками, приводя в пример как раз его исследование о Фихте (Richard G. Le transpersonalisme dans l’e?thique de Fichte // Revue internationale de sociologie. 1935. No. 43. P. 411).].

В связи с этим Н. О. Лосский отмечает, что Гурвичу не удалось «достичь идеал-реализма» и поэтому он «впадает в алогический реализм, могущий легко перейти в пантеизм»[266 - Диспут ГД. Гурвича.], формулируя свои собственные принципы, положительными моментами которых, по мнению критика, были «установление понятия индивидуальности, критика примата практического разума»[267 - Отчет о деятельности: Русское философское общество в Праге // Руль. 1925. 17 июня. С. 4.]. Критические ремарки двух знаменитых русских философов вполне объяснимы в рамках той философской дискуссии, которая была подспудно заложена в работе Гурвича о Фихте. Сам Гурвич рассматривал эту работу в ракурсе борьбы против «опасностей мистицизма, свойственных интуитивистской философии двух русских мыслителей – Лосского и Франка – и лежащим в основе этой философии идеям славянофилов, которые, в свою очередь, коренятся в религиозной философии православия»[268 - Gurvitch G. Mon itine?raire intellectuel ou exclu de la horde… Р. 5.], и как попытку «достичь синтеза между интуицией и диалектикой»[269 - Ibid. Р. 6. В своих зрелых работах позднего, «французского» периода творчества Гурвич уже очень редко ссылается на авторитет малоизвестных на Западе русских философов, но многие ключевые концепции его социологической теории находят свое основание именно в идее всеединства. Подбирая разные варианты перевода для этого термина, Гурвич опирается на этот мировоззренческий принцип, восходящий к трудам В. С. Соловьева, А. С. Хомякова и других русских философов-идеалистов. Так же как и его единомышленники (СИ. Гессен, С. Л. Франк и др.), он остается верным данному принципу, основными моментами которого, по мнению Анджея Валицкого, были: «1) идея примирения единого и многого в синтезе, направленном как против атомизма XIX в., так и против простого монизма, который есть не что иное, как тоталитарное извращение идеи единства; 2) идея “иерархии уровней”, направленная против редукционизма; 3) идея автономии, противопоставляемая натурализму и психологизму» (Walicki A. Legal Philosophies of Russian Liberalism. P. 417).]. В то же время мыслитель указывал на идеи этих двух русских философов как на ценнейшее дополнение к развитию европейской философской мысли, позволяющее компенсировать картезианские мотивы за счет теории иррационального и за счет основанной на интуитивизме эпистемологии[270 - См.: Gurvitch G. Phe?nome?nologie et critiсisme. Une confrontation entre les deux courants dans la philosophie d’Emile Lask et de Nikolai Hartmann… P. 284.]. Очевидно, что спор шел не только и не столько об этических идеях Фихте, сколько о мировоззренческих установках русского философского дискурса в целом[271 - В этом отношении характерно, что в своей рецензии на книгу Гурвича Н. О. Лосский называет его типичным «представителем русской философии во всей ее оригинальности» (Losskij N. Fichtes konkrete Ethikim Lichte des modernen Transcendentalismus… S. 355). Интересный вывод делает американский исследователь Р. Сведберг. Соглашаясь с тем, что в работе 1924 г. Гурвич формулирует скорее собственную этическую систему, чем описывает систему Фихте, Сведберг считает, что замыслом данной работы был синтез философии русского интуитивизма и немецкого неокантианства (см.: Swedberg R. Sociology as Disenchantment: The Evolution of the Work of Georges Gurvitch. Р. 69). И хотя в данном аспекте приходится говорить о влиянии не неокантианства, а феноменологии, замечание американского ученого справедливо в том смысле, что раскрывает попытку Гурвича переработать и развить ключевые положения русского философского дискурса. На скрытую религиозную полемику в работах Гурвича обращали внимание и другие исследователи. Так, канадский ученый Ф. Сен-Луи считает, что «диалектика Гурвича – это борьба за Абсолютное, борьба с ностальгической, индифферентной по отношению к христианству социологией» (Saint-Louis F. D’Auguste Comte… a Georges Gurvitch // Revue de l’Institut de Sociologie. 1988. No. 1–2. Р. 163).].

В этой работе Гурвича о Фихте очевиден такой принцип подхода к изучению социальных явлений, как рассмотрение права в качестве промежуточного звена между сферами идеального и эмпирического, формы примирения индивидуальных и коллективных интересов и ценностей[272 - В этом заключался первоначальный проект исследования Гурвича по философии права Фихте, где Гурвич пытался сформулировать эскиз своей концепции социального права. См. первую работу Гурвича о Фихте: Gurwitsch G. Personal– und Gemeinschaftswert in der Ethik Fichtes. Berlin, 1922.] и в качестве попытки воплощения нравственных идеалов в эмпирической действительности. Характерно также использование идеал-реалистической методологии (синтеза диалектики и интуитивизма) для анализа правогенеза, конструирование регулятивных механизмов общества на фактической данности идеалов такими, какими они предстают в социальном бытии, а не в трансцендентальной перспективе[273 - Gurwitsch G. Fichtes System der konkreten Ethik. S. 360 usw. Здесь можно видеть влияние феноменологии, которое, несомненно, давало о себе знать в те годы. Однако нужно отметить, что как раз в «философии Фихте последнего периода» Гурвич искал «разрешения противоречий, в которых запутались представители феноменологии» (Gurvitch G. Mon itine?raire intellectuel ou exclu de la horde… Р. 7).].

К наиболее значимым влияниям мысли Фихте Гурвич относит прежде всего концепцию «трансперсонального действия», которая означала у немецкого философа сверхиндивидуальность и динамическую взаимосвязь личности и общества. Предположение о существовании сверхличностного сознания, в рамках которого индивидуальные сознания открываются друг другу (через эту концепцию Фихте Гурвич позднее преодолеет объективизм теории коллективного сознания Дюркгейма), и разноуровневых измерений социального бытия, безусловно, повлияло на становление диалектической концепции Гурвича[274 - См.: Gurvitch G. Dialektik und soziologie. Neuwied: Luchterhand, 1965. S. 78. Анализ этой взаимосвязи между идеями двух мыслителей можно найти в статье Пьера Ансара: Ansart Р. Dialectique et sociologie selon Georges Gurvitch // Revue de Me?taphysique et de Morale. 1964. No. 1. Р. 101–115.]. Далее, нельзя не отметить заимствованную Гурвичем у Фихте концепцию социогенеза как постоянного процесса взаимного созидания общества и личности[275 - См.: Gurwitsch G. Fichtes System der konkreten Ethik. S. 310 usw.], которая повлияла и на становление учения Гурвича о нормативных фактах[276 - Р. Тулемон полагает, что в основе работы Гурвича о социальном праве 1931 г. еще лежали влияния Фихте, которые к 1935 г. сменились влияниями интуитивистской философии (См.: Toulemont R. Sociologie et pluralisme dialectique. Introduction a l’oeuvre de Georges Gurvitch. Р. 63). Однако эта точка зрения представляется недостаточно обоснованной, так как интерес к интуитивистской философии Гурвич проявлял еще с 1920-х годов (Lossky N. et al. L’intuitivisme russe et le re?alisme anglo-saxon. Discussion sur la conception de Nikola? Lossky… Р. 171 et suiv), а идеи Фихте если и были использованы Гурвичем, то в искаженном виде (о чем свидетельствует его диссертация 1924 г.).]. Хотя молодой исследователь и считал философию права Фихте индивидуалистской, предложенная немецким мыслителем концепция трансперсонализма (синтез индивидуализма и универсализма) послужила, по мнению Гурвича, отправным пунктом для теорий «товарищеского» права Краузе и идей исторической школы права (Савиньи, Пухта).

В связи с этим примечательна небольшая статья 1922 г., где Гурвич развивает затронутую им в диссертации о Руссо проблематику[277 - См.: Gurwitsch G. Kantund Fichte als Rousseau-Interpreten… S. 138–164.]. Статья была посвящена сравнительному анализу воззрений Руссо, с одной стороны, и Канта и Фихте – с другой; предпринималась попытка поиска онтологических оснований права и морали в социальной действительности. Здесь же Гурвич излагает и тезисы своего учения об этике Фихте, которые он разовьет через два года в защищенной в Берлине магистерской диссертации. Мыслитель находит в концепции Фихте тенденции к преодолению субъективизма, предпосылки анализа права одновременно и как эмпирического явления, и как идеального феномена человеческой духовности, резко противопоставляя эту «идеал-реалистическую» концепцию Фихте дуализму Канта, полностью разделявшего позитивное и естественное право[278 - См.: Gurwitsch G. Kantund Fichte als Rousseau-Interpreten… S. 155.].

Если в ранних работах Гурвич принимает концепцию Фихте целостно, предпочитая дополнить или изменить ее соответственно своим научным убеждениям, то в работах зрелого периода он уже четко осознает дистанцию между своей социологической теорией и философией немецкого мыслителя. Так, в изданном в 1959 г. автобиографическом очерке Гурвич указывает на следующие три основных недостатка концепции Фихте: 1) существенное влияние теизма на его диалектическое учение, которое иногда превращается в описание теофании; 2) ограниченность философского анализа констатацией неустранимого дуализма, который Гурвич полагал превзойти своей интегральной концепцией; 3) тенденция социальной мысли Фихте к холизму, которая искажала правильную установку учения немецкого философа на поиск равноположного синтеза общества и индивида[279 - См.: Gurvitch G. Mon itine?raire intellectuel ou exclu de la horde… Р. 7.]. Диалектическая социология, которую Гурвич развивал с 1950-х годов, была призвана в том числе преодолеть эти ошибки философской концепции Фихте[280 - Gurvitch G. Dialectique et sociologie. P. 23 et suiv.].

Основным источником влияний на эволюцию научной мысли Гурвича в тот период, как справедливо отмечают Алан Хант[281 - См.: Hunt A. The Sociology of Law of Gurvitch and Timasheff: A Critique of Theories of Normative Integration… Р. 172 ff.] и Максим Лазерсон[282 - См.: Lazerson M. Russian Sociology // Twentieth Century Sociology / G. Gurvitch, W. Moore (eds). N.Y., 1945. Р. 676.], постепенно становится феноменология. Очевидно, что методологическая позиция ученого в вопросах правоведения формировалась под сильным воздействием феноменологии – чем иным, например, как не феноменологической редукцией, была попытка заглянуть в сущность правовых явлений через построение концепции многоуровневости правовой действительности, по-разному открывающейся познающему субъекту?

Вместе с тем нельзя не отметить противоречивость позиции Гурвича по отношению к феноменологии. В одних работах он указывает на имевшиеся заимствования[283 - Поэтому многие исследователи рассматривают Гурвича как представителя именно феноменологической социологии и философии права. См., например: Cuvillier A. Ou? va la sociologie fran?aise. Р. 98 et suiv; Brimo A. Les grands courants de la philosophie du droit et de l’Etat. Paris, 1976. Р. 429 et suiv.], в других говорит о полной противоположности своей философской концепции феноменологической теории. Так, в письме М. Коренбаум он пишет, что «никогда не был сторонником феноменологии Гуссерля и всегда очень решительно выступал против нее»[284 - Отрывок из письма Гурвича М. Коренбаум (октябрь 1963 г.).]. В работах 1950-х годов видно, что мыслитель переосмысливает свое отношение к феноменологии и даже прямо отказывается от нее[285 - См.: Gurvitch G. La vocation actuelle de la sociologie. Vol. 1. 1963. Р. 65. В ряде предшествующих произведений Гурвич, напротив, напрямую говорит об использовании феноменологии в своих правовых конструкциях: 1) Юридический опыт и плюралистическая философия права… С. 267; 2) Социология права // Гурвич Г. Д. Философия и социология права. Избр. соч. СПб., 2004. С. 596; 3) Essais de sociologie: les formes de la sociabilite?, le probl?me de la conscience collective, la magie et le droit, la morale de Durkheim. Paris, Sirey, 1938. Р. 20–21.], хотя, по мнению многочисленных критиков, продолжает использовать феноменологическую редукцию уже под другим названием[286 - См.: Bosserman Ph. Dialectical Sociology: An Analysis of the Sociology of Georges Gurvitch. Р. 107; Sorokin Р. Dialectique empirico-re?aliste de G. Gurvitch // Les perspectives de la sociologie contemporaine: Hommage a Georges Gurvitch. Paris, 1966. Р. 439.].

С 1924 г. Гурвич знакомится с ведущими немецкими философами той эпохи: Э. Гуссерлем, М. Шелером, Н. Гартманом, чьи идеи занимают свое место в мировоззрении мыслителя, формируя его исследовательскую позицию как сторонника феноменологии и предлагая ему новое направление, далекое от прежних метафизических схем[287 - См.: Gurvitch G. Mon itine?raire intellectuel ou exclu de la horde… Р. 8. Отметим, что Альф Росс как раз видел сущность правовой теории Гурвича в попытке метафизической интерпретации правовых теорий, производных из институционализма Бергсона и феноменологии Гуссерля (приводится по: Tr?ves R. Sociologie du droit. Paris, 1995. P. 145). И хотя данная характеристика не принимает во внимание существенных ньюансов, введенных Гурвичем в правовую теорию в зрелый период творчества, она дает правильное представление об интеллектуальных основах социолого-правовой теории мыслителя, по меньшей мере в первые два периода его творчества.]. Кроме того, презентация немецкой феноменологической мысли для французской философской общественности стала одним из первых проявлений интеграции Гурвича во французскую академическую среду и продолжения им там своей научной карьеры. В 1930 г. на французском появляется сборник статей (по-видимому, составленный по материалам прочитанных в Сорбонне лекций[288 - На это указывает сходство тематики курса лекций и заглавия вышедшей книги о тенденциях современной немецкой философии. Отметим, что заглавие книги символично и в другом аспекте: основой современной ему немецкой философии Гурвич считает именно феноменологию. Другие тенденции, которые не перекликались с его научными принципами той эпохи, такие как аналитическая философия Витгенштейна и Фреге, идеи Венской школы, попросту игнорировались автором. См. критику такой позиции Гурвича: Pinto L. Retraductions. Phe?nome?nologie et philosophie allemande dans les anne?es 30 // Actes de la recherche en sciences sociales. 2002. No. 145. P. 29; Harms E. Gurvitch G. Les tendances actuelles de la philosophie allemande // Bl?tter f?r deutsche Philosophie. 1932/33. Nr. 6. S. 384; Metz R. Georges Gurvitch – Les tendances actuelles de la philosophie allemande // Kant-Studien. 1934. No. 39. P. 208.]), озаглавленный «Современные тенденции немецкой философии» («Les tendances actuelles de la philosophie allemande»), где Гурвич анализирует концепции Э. Гуссерля, М. Шелера, М. Хайдеггера, Э. Ласка и Н. Гартмана[289 - С момента публикации Гурвичем своей первой книги на французском и можно говорить о вышеназванной интеграции: книга была замечена, а представляемые и развиваемые идеи стали предметом обсуждения во французской научной среде. Гурвич был первым исследователем, представившим во Франции основные направления немецкой философии тех лет. С этой точки зрения он вошел во французскую научную среду именно как специалист по немецкой философии. См. об этом: Aron R. La sociologie allemande contemporaine. Paris, 1981. P. IX; Toulemont R. Sociologie et pluralisme dialectique: Introduction a l’oeuvre de Georges Gurvitch. Р. 6.]. Этот научный труд появился очень кстати, поскольку в те годы французская социальная философия (в рамках которой пытался позиционировать себя Гурвич) переживала кризис, связанный с отказом от объективистских установок социологии Дюркгейма и его школы[290 - См. об этом: Pinto L. Retraductions. Phe?nome?nologie et philosophie allemande dans les anne?es 30. Как ни парадоксально, но в те годы большая часть французской философской общественности не имела представления о развитии философии в Германии (см.: Aron R. Me?moires. Cinquante ans de re?flexion politique. Paris, 1983. P. 40–41). См. также: Rabeau G. Gurvitch G. Les tendances actuelles de la philosophie allemande // La vie intellectuelle. 1932. No. 17. P. 412; Анонимная статья под инициалами «P.M.» Georges Gurvitch – Les tendances actuelles de la philosophie allemande // Archives de philosophie. 1931. P. 82; Berger G. Les tendances actuelles de la philosophie allemande // Les e?tudes philosophiques. 1930/1933. No. 4/7. P. 152; Bre?hier E. Georges Gurvitch – Les tendances actuelles de la philosophie allemande // Revue philosophique de la France et de l’e?tranger. 1932. No. 57. P. 446; Анонимная статья под инициалами «G.B.». Georges Gurvitch – Les tendances actuelles de la philosophie allemande // Journal de psychologie normal et pathologique. 1932. No. 29. P. 330.]. Предлагаемые в рамках феноменологии преодоление объективизма и ориентация на отыскание «смыслов» социального поведения через анализ субъективных установок социальных акторов делали это научное направление весьма актуальным для французской социологии и правоведения (которое также находилось под влиянием «объективистских» теорий таких ученых, как Л. Дюги или М. Ориу)[291 - Именно благодаря этой новой антиобъективистской ориентации французской философии начала 1930-х годов удалось добиться признания таким мыслителям-эмигрантам из России, как Александр Койре и Владимир Янкелевич, которые, подобно Гурвичу, опирались в своих построениях на идеи современной им феноменологической мысли. В этом отношении «использование разработок современной немецкой философии свидетельствовало об участии в борьбе против объективизма в науке» (Pinto L. Retraductions. Phe?nome?nologie et philosophie allemande dans les anne?es 30… P. 25–32).].

По поводу феноменологической «ориентации» правовой теории Гурвича 1930-х годов можно сделать ту же ремарку, что и в отношении других его построений: она во многом явилась результатом переработки идей предшествующих мыслителей, их реинтерпретацией. Такая ориентация основывается не только на собственно феноменологических принципах, но и на идеал-реализме концепции Фихте, на идеях Петражицкого, В. Соловьева и других русских философов[292 - Французский исследователь Мишель Эспань делает в связи с этим следующий вывод: «Фундамент русской религиозной философии, заметный в работах A. Койре и A. Кожева, в концепции Гурвича формирует принципы его подхода к идеям современной ему немецкой философии и, далее, к философии немецкого классического идеализма» (Espagne M. Les transferts culturels franco-allemands. Paris, 1999. P. 176).]. Как говорит об этом сам ученый, «меня принимали за сторонника феноменологии… но в действительности речь шла только о систематическом изложении идей феноменологов и их резкой критике… на основе идей Фихте позднего периода»[293 - Gurvitch G. Monitine?raireintellectuelou exclude la horde… Р. 7–8. Характерен и тот итог, который Гурвич подводит развитию немецкой философской мысли, чья основная задача – «синтез традиции мысли Фихте, Шеллинга и феноменологии» (Gurvitch G. Phe?nome?nologie et criticisme. Une confrontation entre les deux courants dans la philosophie d’Emile Lask et de Nikolai Hartmann… P. 235). Этим мыслитель подчеркивает дистанцию между своей концепцией (в те годы основанной в значительной степени на философии Фихте) и феноменологией. Поэтому, как и в случае философии Фихте, Гурвич своеобразно истолковывает «основные тенденции» феноменологии. Справедливым в этом отношении представляется критический вывод Раймона Арона, который, рецензируя «Юридический опыт и плюралистическую философию права» (1935), указал, что «философия юридического опыта Гурвича оказывается построенной в основном на идеях Гуссерля и Шелера, весьма своеобразно интерпретированных автором» (Aron R. Gurvitch G. L’experience juridique et la philosophie pluraliste du droit // Zeitschrift far Sozialforschung. 1936. Nr. 5. S. 119).].

Наибольшее значение для формирования концепции мыслителя в те годы имела концепция феноменологической редукции Э. Гуссерля – попытка проникнуть в сущность явлений через внешнюю оболочку обыденных представлений, через восстановление первичного опытного восприятия предметов. Именно этот метод Гурвич использует в своей работе, посвященной юридическому опыту, одновременно критикуя Гуссерля за трансцендентализм, индивидуализм и рационализм[294 - См.: Gurvitch G. La philosophie phe?nome?nologique en Allemagne: Edmund Husserl // Revue de Me?taphysique et de Morale. 1928. No. 35. Р. 395–396.]. Восполнить недостатки концепции Гуссерля мыслитель пытается путем использования элементов концепций А. Бергсона, Н. О. Лосского, С. Л. Франка[295 - На субъективизм мыслителя при построении синтеза разных научных концепций и на недостаточную обоснованность его попыток объединить феноменологию с идеями этих мыслителей указывали критики Гурвича. См., например: Metz R. Georges Gurvitch – Les tendances actuelles de la philosophie allemande… P. 209.].

Интересно отметить, что Гурвич лично встречался с Гуссерлем, обсуждал его философские взгляды и тенденции их развития. В письме Жану Валю от 4 марта 1929 г. Гурвич пишет, в частности, о тех принципах философского мировоззрения Гуссерля, которые последний сформулировал в личной беседе с ним. Так, немецкий философ отметил, что критикуемые Гурвичем положения его философии «были актуальны 15–20 лет назад», что его идеи перекликаются с идеями философии Бергсона и что одной из его целей является формулирование «концепции, находящейся между принципами идеализма и реализма». Из этой беседы Гурвич сделал вывод о том, что «в мировоззрении Гуссерля произошло резкое изменение и что в настоящее время развитие его философии переживает новый период»[296 - Письмо Г. Гурвича Ж. Валю от 4 марта 1929 г. // Институт современного издательского дела. Фонд Ж. Валя. Дело «Переписка».]. Гурвич не стал менять основные направления своей критики, сформулированные в ходе курсов по современной немецкой философии и изложенные в вышедшей в 1930 г. книге[297 - См. анонимную статью под инициалами «N.N.» «Georges Gurvitch – Les tendances actuelles de la philosophie allemande» (Revue de Me?taphysique et de Morale. 1931. No. 38. P. 4).]. Хотя между опубликованной в 1928 г. статьей о философии Гуссерля[298 - Gurvitch G. La philosophie phe?nome?nologique en Allemagne: Edmund Husserl.] и главой по философии этого мыслителя в работе Гурвича 1930 г. есть определенные изменения, связанные с выходом в свет новых трудов Гуссерля[299 - В частности, Гурвич дополнил свою книгу главой о последних изменениях в феноменологической системе Гуссерля, скорректировав некоторые критические замечания в адрес немецкого философа (см.: Gurvitch G. Les tendances actuelles de la philosophie allemande. Paris: J. Vrin, 1930. P. 78 et suiv; Berger G. Les tendances actuelles de la philosophie allemande… P. 150).].

Мыслитель обращается также к учению М. Шелера, в котором находит один из опорных пунктов для своей концепции коллективного опыта и развитых позднее идей социологии знания. Впрочем, взгляды Шелера о множестве центров морального и юридического опыта, ценностной природе социального бытия и, в частности, о любви как об основе общения удивительно гармонировали с аналогичными тезисами учителя Гурвича – Л. И. Петражицкого, поэтому для мыслителя теория немецкого философа послужила как бы «переводом» в рамки западноевропейской научной традиции того, что он усвоил еще в России[300 - В этом смысле показательно также то, что Гурвич указывал на близость феноменологических идей Э. Гуссерля и М. Шелера принципам интуитивистской философии С. Л. Франка и Н. О. Лосского (см.: Gurvitch G. Les tendances actuelles de la philosophie allemande. Р. 152).]. Однако концепция Шелера не осталась без критики со стороны Гурвича, который упрекал немецкого мыслителя в апологии статичности социального бытия[301 - Gurvitch G. Les tendances actuelles de la philosophie allemande. Р. 64.], в «верности традиционному догматизму, который сменился переориентацией в сторону идей Шеллинга»[302 - Idem. Mon itine?raire intellectuel ou exclu de la horde… Р. 6–7.]. Основным моментом социальной философии Шелера, который привлекал Гурвича в его борьбе с «натуралистскими концепциями» социального единства, была попытка объяснить это единство не через противопоставление инстинкта и свободы выбора, как у Ф. Тённиса, а через эмоциональные интуиции[303 - См.: Idem. Remarques sur la classification des formes de la sociabilite? // Archives de Philosophie du Droit et de Sociologie Juridique. 1935. Vol. 3–4. P. 75.].

Продолжая изучение проблематики социальных форм, начатое Г. Зиммелем, Шелер сумел соединить ее с новыми феноменологическими методами и создать «идеал-реалистическую социологию, основанную на методе понимания»[304 - Idem. Lide?e du droit social. Paris, 1931. P. 126.]. Казалось, это как раз то решение вопроса, которое Гурвич искал в теориях таких авторов, как Т. Литт и М. Вебер. Но в теории Шелера мыслитель не принимает, помимо отмеченного выше статизма видения социума, расплывчатое понимание социального единства, которое было связано с католическими убеждениями немецкого философа[305 - См.: Idem. Remarques sur la classification des formes de la sociabilite?… P. 45. См. также: Papilloud C, Rol C. Rapport editorial // Gurvitch G. Ecrits allemands. Vol. 3. P. 102–105.].

Интересен анализ Гурвичем философии М. Хайдеггера, в которой русский ученый видит завершение основной, по его мнению, философской тенденции, наличествующей в Германии: стремления к синтезу принципов феноменологии и посткантианского идеализма. «Что особенно поражает при более внимательном изучении мысли Хайдеггера, так это наличие, наряду с его “темпоральным экзистенциализмом” двух черт: сильно подчеркнутого иррационализма и не менее сильной тенденции к диалектике. Синтез иррационализма и диалектики, основанный на феноменологии бытия, есть его цель»[306 - Gurvitch G. Les tendances actuelles de la philosophie allemande. Р. 228.]. Гурвич переформулирует основной смысл «экзистенциального идеализма» Хайдеггера, представляя его в качестве «идеал-реалистической диалектики, к которой присоединяется диалектика истины»[307 - Gurvitch G. Les tendances actuelles de la philosophie allemande. Р. 231.]. Также как и в интерпретации философии Фихте, Гурвич пытается приблизить проблематику, которой занимался немецкий мыслитель, к проблемам, актуальным для русского философского дискурса той эпохи[308 - Эта попытка подверглась не совсем справедливой критике со стороны Н. А. Бердяева и Н. О. Лосского. См.: Бердяев Н. А. О новейших течениях в немецкой философии. Гейдеггер. С. 119–120; Лосский Н. О. GurvitchG. Les tendances actuelles de la philosophie allemande // Современные записки. 1931. № 47. С. 509 и след.].

С учетом принципов, лежащих в основе социальной концепции молодого Гурвича, вполне естественно, что абстрактному теоретизированию он предпочитал теории таких феноменологов, как Шелер и Гуссерль, которые предлагали подход, внешне соединяющий анализ психосоциальных феноменов с построением теоретических схем. С этой точки зрения Гурвич мог найти в феноменологии хорошо обоснованную, но еще не до конца сформированную гносеологическую теорию, которая оставляла мыслителю свободу конструирования на ее основе своих социологических и правовых воззрений. Гурвичу понадобилось два десятка лет, чтобы исследовать те трудности, которые таила феноменология и осознание которых подготовило его к преодолению данной философской концепции.

В своих послевоенных работах ученый приходит к выводу о том, что феноменология недостаточно соответствует его представлениям о необходимости синтеза идеального и позитивного опыта, опыта коллективного и индивидуального в рамках разрабатываемой им идеал-реалистической концепции общества. «Сознание всегда есть сознание чего-то», – утверждает Гурвич в духе идей Гуссерля, – и поэтому оно всегда открыто для коммуникации с другими сознаниями. Такая коммуникация и создает коллективное сознание, в определенный момент времени имеющее вполне конкретные векторы движения. Однако в рамках традиционной феноменологической концепции коллективный социальный опыт возможен на основе априорно заданных символов, что опять-таки ведет к абстрактному идеализму, как доказывает Гурвич. Мыслитель, напротив, считает возможным постулировать априорность коллективного опыта по отношению к проявлениям такого опыта, к которым Гурвич относит символы, знаки, идеи. Иными словами, социальные символы и знаки (в том числе языковые структуры и знаки) должны сначала сами быть сконструированы в процессе общения, в рамках «длящихся смысловых структур», и лишь после этого они смогут порождать новые формы общения[309 - См.: Gurvitch G. La vocation actuelle de la sociologie. Vol. 1. Р. 84.].

Критикуя абсолютизацию значения символической составляющей социального общения в феноменологии, Гурвич возражает и против герменевтической концепции В. Дильтея, упрекая ее в номинализме и рационализме[310 - См.: Idem. On Some Deviations in the Interpretation of the Concept of Social Structure // Sociometry. 1955. No. 18. Р. 503.] и указывая на то, что кажущийся имманентным смысл языкового общения на самом деле создается только в процессе общения и не может быть первичным по отношению к этому процессу. Не имеют такого значения и языковые структуры, которые создаются уже на основе имеющихся в обществе форм социабельности[311 - См.: Idem. La vocation actuelle de la sociologie. Vol. 1. P. 93. Ср. с мнением Н. Лумана: Luhmann N. Sinn als Grundbegriff der Soziologie // Habermas J., Luhmann N. Theorie der Gesellschaft oder Sozialtechnologie – was leistet die Systemforschung? Frankfurt a. M., 1990. S. 43.]. Смысловые структуры общества мыслятся не как безусловная, вневременная взаимосвязь значимого и означаемого, а как зависимая от временных перспектив социума дисконтинуальная диалектика[312 - См.: Gurvitch G. The Spectrum of Social Time. Dordrecht: D. Reidel Publishing, 1964. P. 50.], где связь значимого и означаемого может варьироваться[313 - См. об этом: Idem. La vocation actuelle de la sociologie. Vol. 1. P. 98.].

Можно согласиться с отдельными замечаниями, высказанными Гурвичем по отношению к ряду элементов феноменологии, но его критика все же кажется основанной скорее на субъективном восприятии некоторых аспектов учения Гуссерля и Шелера, чем на полном переосмыслении всей феноменологической концепции. Несомненно, что в разработке методологии научного исследования права и общества мыслитель подвергся сильному влиянию феноменологии[314 - Критики творчества Гурвича справедливо указывают на то, что он и в поздних работах продолжал придерживаться редукционистского подхода к социальной действительности (см.: Bosserman Ph. Dialectical Sociology: An Analysis of the Sociology of Georges Gurvitch. Р. 107; Sorokin Р. Dialectique empirico-realiste de G. Gurvitch. Р. 439). В частности, А. Кювийе возражает, что «увлечение феноменологической философией не проходит даром и меняет всю систему мировоззрения. Напрасно г-н Гурвич говорит нам об эволюции его взглядов и о преодолении феноменологии… поскольку он слишком пропитан методологическими установками таких мыслителей, как Шелер, чтобы когда-либо от них полностью освободиться. Феноменология оказалась Нессовой туникой для Гурвича» (Cuvillier A. O? va la sociologie fran?aise. P. 133).] (в первую очередь это использование метода феноменологической редукции), которая служила для его мысли основным источником как аттракций, так и репульсий. В то же время нельзя признать, что критика Гурвича была всегда уместна. Можно вспомнить, например, про его беседу с Гуссерлем, в которой последний небезосновательно заявил, что критические замечания Гурвича верны по отношению к ряду устаревших и пересмотренных тезисов и что они не могут распространяться на вновь сформулированные идеи этого немецкого мыслителя. Примерно тот же упрек был повторен Бердяевым применительно к критике Гурвичем положений философии Хайдеггера. Добавим, что мыслитель практически оставил без внимания серьезнейшие разработки феноменологов, такие как работы А. Райнаха в правоведении или А. Шюца в социологии, в которых содержались элементы, схожие с концепцией самого Гурвича. Поэтому критика мыслителем феноменологического направления в целом должна восприниматься с некоторыми оговорками.

В своих послевоенных работах Гурвич ставит под сомнение методологическую ценность таких методов, как феноменологическая редукция Гуссерля и инверсия Бергсона, которые он широко использовал в своих ранних работах. В книге «La vocation actuelle de la sociologie», написанной в 1950 г., Гурвич уже говорит об ошибочности такого метода анализа социальной действительности, когда исследование начинается с поверхностных слоев и доходит до чистого опыта непосредственного восприятия, и признается, что он сам ошибался, когда использовал такой подход[315 - См.: Gurvitch G. La vocation actuelle de la sociologie. Vol. 1. Р. 65.]. Отказываясь от своих феноменологических построений в конце 1940-х годов, Гурвич вновь обращается к той идеал-реалистической концепции, которую он когда-то временно оставил в стороне в ходе своих феноменологических изысканий. Мыслитель утверждает, что более не придерживается метода феноменологической редукции и развивает теорию «радикального эмпиризма» в знании о праве, зиждущуюся исключительно на данных юридического опыта, без опоры на трансцендентальную гносеологию права, что имело место в феноменологии и что было характерно для теорий Гурвича 1930-х годов.

Одной из работ того периода, более близкой к правовой проблематике, точнее, к истории политико-правовой мысли, является статья Гурвича о философско-правовых воззрениях Отто фон Гирке[316 - Gurwitsch G. Otto von Gierke als Rechtsphilosoph. S. 86–132.]. В творчестве этого мыслителя Гурвич находил глубокие аналогии с тезисами философии Фихте, изучение которой стало центральным событием в становлении концепции Гурвича в период 1921–1924 гг. (см. выше)[317 - В своем диссертационном исследовании 1931 г. Гурвич еще раз акцентирует близость методологических установок философии Фихте и Гирке (Gurvitch G. L’ide?e du droit social. P. 536). Собственно, в самой статье 1922 г. о правовой доктрине Гирке автор ставил своей целью доказать, что основной задачей творчества Гирке были «разработка и защита принципов философско-правового наследия послекантовской немецкой идеалистической философии, и в первую очередь философии права Фихте позднего периода» (Idem. Otto von Gierke als Rechtsphilosoph. S. 87).]. Разграничение между простыми и сложными видами юридических лиц (основанных соответственно на принципе подчинения и на принципе сотрудничества) в доктрине Гирке, равно как и противопоставление права автономных социальных коллективов праву государства (особенно его конструкция социального права), значительно повлияли на становление концепции социального права Гурвича, о чем последний неоднократно говорит на страницах своих работ[318 - См., например: Gurvitch G. L’ide?e du droit social. Р. 732 et suiv. Применительно к этой концепции Гирке Гурвич использует тот же термин «трансперсональная» (Idem. Otto von Gierke als Rechtsphilosoph. S. 132), что и для собственной правовой концепции, сформулированной в диссертациях о социальном праве. В одной из этих диссертаций Гурвич высоко характеризует значение правового учения Гирке для немецкой правовой науки. Мыслитель считает Веймарскую конституцию Германии 1918 г. «пропитанной духом идей Гирке», а саму правовую концепцию немецкого мыслителя – продолжением традиций немецкой социальной философии, заложенных Фихте и Краузе (Idem. L’ide?e du droit social. Р. 566).].

Гурвич в отличие от Гирке отказывался отдавать приоритет той или иной форме правового общения, приводя примеры, когда государственное право оказывалось более прогрессивным, чем право спонтанное[319 - В этом отношении классическим примером для Гурвича было рабовладельческое право на юге США (см.: Idem. Юридический опыт и плюралистическая философия права… С. 338). Основной ошибкой Гирке в данном вопросе Гурвич считал предположение обязательной связи между организованным социальным союзом и такими его формами, как юридическое лицо или государство, которые, по Гурвичу могли и не опосредовать организацию социального общения в рамках социальных союзов (см.: Idem. Otto von Gierke als Rechtsphilosoph. S. 126).]. Основные возражения мыслителя против теории немецкого исследователя вызывает «порочный круг, в котором Гирке ставит существование социального права в зависимость от организации коллективной воли, определяемой, в свою очередь, социальным правом; попытка обосновать объективность правопорядка существованием сложных субъектов права и в то же время желание обосновать существование таких субъектов наличием объективного порядка»[320 - Idem. L’ide?e du droit social. Р. 564.]. Это приводит Гирке к апологии абсолютного суверенитета государства, к констатации дуализма права и государства, к признанию невозможности существования неорганизованного права, что, по мнению Гурвича, является ошибочным.

Немалое значение ученый придавал идеям другого немецкого правоведа – Рудольфа фон Иеринга, который, по мнению Гурвича, заложил основу для дальнейшего конструирования социологии права как науки О. Эрлихом и М. Вебером[321 - См.: Гурвич Г. Д. Социология права. С. 634–635.]. Главной идеей, заимствованной Гурвичем у этого мыслителя, является подход к изучению права как одновременно нормативного и исторического феномена. Позиции обоих мыслителей совпадают в утверждении необходимости синтеза этих двух аспектов. Другим важным показателем сходства принципов Гурвича и Иеринга является рассмотрение права как элемента социальной действительности через призму его реальной эффективности: то, что не осуществляется в социальной среде, правом не является. Интересная параллель заметна и между гносеологическими концепциями права мыслителей: Иеринг, также как и Гурвич впоследствии, отрицает принцип прямой причинно-следственной связи в социальных науках. Гурвич развивает эту мысль. Знание о праве, считает он, не есть нечто объективно заданное – это явление, постоянно конструируемое участниками правового общения в процессе понимания и интерпретации правовых символов и ценностей[322 - См.: Gurvitch G. The Social Frameworks of Knowledge. Oxford: Basil Blackwell, 1971. Р. 120. Ср. со схожими идеями в современном правоведении: Поляков А. В. Общая теория права… С. 242–245, 324–345, 616–618.]. Вместе с тем принципиальное различие между позициями двух мыслителей остается в вопросе об онтологических и психологических основах такого знания: Иеринг находит эти основы в индивидуальности[323 - Это логически приводит его теорию к историцизму, эклектизму и к поверхностному эволюционизму. См. об этом: Schelsky H. Das Jhering-Modell des sozialen Wandels durch Recht // Schelsky H. Die Soziologen und das Recht. Abhandlungen und Vortrage zur Soziologie von Recht, Institution und Planung. Opladen, 1980. S. 147–186. Вместе с тем предложенный Иерингом телеологический анализ права не сводится исключительно к субъективизму (и предопределяющему субъективистскую трактовку права индивидуалистическому мировоззрению) кантианской традиции, а также, как считает Шельски, к попытке объяснения эволюции права через процесс селективного конструирования правовых норм в коммуникативной практике участников правового общения (см.: Schelsky H. Systemfunktionaler, antropologischer und personfunktionaler Ansatz der Rechtssoziologie // Schelsky H. Die Soziologen und das Recht. Abhandlungen und Vortrage zur Soziologie von Recht, Institution und Planung. S. 95–146). Это дает повод для дальнейшего сближения теорий Иеринга и Гурвича, поскольку последний сначала в перспективе феноменологической философии, а затем в рамках своей диалектической концепции пытался объяснить процессы правогенеза и функционирования права через анализ форм общения (социабельности) как интенциональные направления коммуникативного действия (см.: Гурвич Г. Д. Юридический опыт и плюралистическая философия права… С. 254 и след.).], а Гурвич – в коллективном сознании.

Гурвич знает и применяет разработки Т. Гейгера, чьи идеи о социальной природе права, о делении правовой действительности на автономные сектора совпадали с принципами учения Гурвича о праве. Следует, однако, заметить, что концепция этого немецкого правоведа стала известна Гурвичу только после окончания Второй мировой войны[324 - Мы говорим именно о совпадении, поскольку работы этого немецкого мыслителя приобрели известность довольно поздно, и Гурвич цитирует Гейгера только в своих работах 1950-х годов, хотя и считает его одним из основоположников социологии права как научной дисциплины (см.: Gurvitch G. Rechtssoziologie // Die Lehre von der Gesellschaft / G. Eisermann, G. Gurvitch (Hrsg.). Stuttgart: F. Enke Verlag, 1958. S. 191 usw.). Указывая на сходство исходных посылок социолого-правовых учений Гурвича и Гейгера, В. Пэлике отмечает их коренное отличие: акцент на нормативной природе права – у Гейгера и психологическая основа правового учения – у Гурвича (см.: P?like W. Sp?tb?rgerliche Ideologie und Rechtssoziologie (zur marxistische-leninistischen Analyse philosophischer Aspekten der Rechtssoziologiebei M. Weber, Th. Geigerund G. Gurvitch). S. 132).] и уже не могла серьезно повлиять на формирование его социолого-правовой теории. Можно упомянуть и о концепции разделения знания о праве на отдельные поддисциплины, которая была разработана Г. Зинцхаймером и стала одной из теоретических предпосылок проведенного Гурвичем деления науки о праве на теорию, философию и социологию права[325 - См.: Гурвич Г. Д. Социология права. С. 698–699.].

Не осталось без внимания Гурвича и другое, близкое к тезисам его первых русских работ, направление философско-правовой мысли – течение возрожденного естественного права. Выше отмечены некоторые черты сходства идей молодого ученого и принципов школы «возрожденного естественного права» в России. Нельзя не отметить те параллели, которые бросаются в глаза при сравнении правовой концепции Гурвича с принципами учения о праве такого немецкого теоретика возрожденного естественного права, как Р. Штаммлер, который говорил о существовании «естественного права с изменяющимся содержанием». В сущности, именно эту точку зрения молодой мыслитель защищал на страницах своих первых работ, возражая не столько против концепции естественного права, сколько против самого термина (которому он предпочитал термин «интуитивное право»). Однако, что касается Штаммлера, следует отметить критику Гурвичем его взгляда на право как на «логическую форму» экономики и социального бытия в целом[326 - См.: Гурвич Г. Д. Социология права. С. 772–773.].

Как было указано выше, Гурвич вошел во французскую научную жизнь как специалист по современной немецкой философии, а именно по феноменологической философии. Вместе с тем логика эволюции взглядов мыслителя вела его к изучению разработок современной социологической мысли. Восприняв ряд основополагающих идей школы Дюркгейма, он сделал акцент на необходимости развития формального подхода в социологии, который помог бы избежать подчеркнутого идеализма разработок Дюркгейма. Поскольку Гурвичу были известны разработки таких немецких социологов, сторонников формального и типологического подхода, как Л. фон Визе, Г. Зиммель, М. Вебер, в их идеях он нашел естественный противовес социологии Дюркгейма[327 - Характерно, что фон Визе отмечает заслугу Гурвича в заполнении формально-социологическим анализом того промежутка, который существует между двумя аспектами социологии: методологией социального исследования и интеграцией социального знания. Поэтому Гурвич является «не только социологом права, но и систематизатором общесоциологической теории» (Wiese L. von. Soziologie. Geschichte und Hauptprobleme. Berlin, 1967. S. 90). Вместе с тем немецкий социолог критикует Гурвича за смешение социальных форм и социальных факторов, что приводило «не только к лишению концепции социологического формализма смысла, но и к пренебрежению важнейшими социологическими факторами» (Idem. Gurvitchs Beruf der Soziologie… S. 367).]. Так, разработанный М. Вебером метод качественной типологии общества был воспринят Гурвичем, видевшим в этом методе возможность отказа от наивных индуктивных обобщений, использование которых ученый критиковал в современных ему социологических и правовых теориях. Веберовская типология обществ дала Гурвичу материал для разработки типологического метода с частичным заимствованием концепции «идеальных типов». Вместе с тем мыслитель критиковал Вебера за ограничение типологии анализом институциональных форм социального взаимодействия. Правовая теория Вебера, по мнению Гурвича, остановилась на исследовании объективных форм социальных правовых институтов (идеальные типы) и игнорирует гибкие и спонтанные формы права, существующие наряду с фиксированными нормами.

В целом типологический подход – отличительная черта социолого-правовых концепций двух мыслителей[328 - См.: P?like W. Sp?tb?rgerliche Ideologie und Rechtssoziologie (zur marxistischeleninistischen Analyse philosophischer Aspekten der Rechtssoziologie bei M. Weber, Th. Geiger und G. Gurvitch). S. 226 usw.]. Здесь коренится основа идеи социального плюрализма, которую Гурвич с блеском развил на страницах своих произведений. Он приветствует преодоление немецким мыслителем неокантианского дуализма, герменевтический подход к социуму, требование свободы от ценностных суждений, гносеологическую теорию «схватывания» внутренних смыслов действий социальных акторов, ориентацию на их фактическое поведение[329 - См.: Gurvitch G. Grundz?ge der Soziologie des Rechts. Darmstadt; Neuvied: Luchterhand, 1974. S. 36 usw.], хотя и критикует подчеркнутый формализм и «спиритуализм» социологии Вебера[330 - См.: Idem. La vocation actuelle de la sociologie. Vol. 2. P. 468–469.]. В этом аспекте критика, как представляется, не достигает своего результата, поскольку для более поздней концепции самого Гурвича (после 1946 г.) были характерны отказ от редуктивизма в социологическом исследовании и ориентация на качественную типологию социального общения, а тем самым возвращение (с некоторыми оговорками) к принципам социологического анализа М. Вебера.

Если говорить о влиянии другого немецкого социолога – Г. Зиммеля, то Гурвич принимает его исходный посыл – рассматривать личность не как отдельно взятого индивида (т. е. не в плане механистического мировоззрения), а как сверхиндивидуальное начало, основные черты которого закладываются в процессе социального взаимодействия[331 - См.: Зиммель Г. Социальная дифференциация // Зиммель Г. Избранное. М.: Юрист, 1996. Т. 2.]. Разделяя идею немецкого ученого о том, что социальные явления (институты, отношения, социальные формы) образуются благодаря взаимодействию социальных акторов, Гурвич критикует Зиммеля за индивидуалистический подход (акцент на индивидуальных действиях и стратегиях акторов) к изучению общества, в котором не остается места для анализа связи между социальными взаимодействиями и их социальным контекстом[332 - См.: Gurvitch G. La vocation actuelle de la sociologie. Vol. 1. Р. 38, 138, 235.]. Он считает теорию Зиммеля «редукционистской», сводящей всю сложную систему социальных явлений к «простой взаимозависимости», а общество – «к простой сумме частей, которая не дает ничего большего, чем каждая из частей»[333 - См.: Gurvitch G. La vocation actuelle de la sociologie. Vol. 1. Р. 236.].

В рамках таких теорий не находится места для рассмотрения общества как целостного явления. А именно такой, холистский подход составлял основную предпосылку развития идей Гурвича того периода, которая хотя и не позволяла ему принять принципы Зиммеля, в то же время не исключала возможные заимствования в вопросах исследования социального взаимодействия. Целостность социальной жизни у Зиммеля, подмечает Гурвич, остается «заданной в субъективном воображении» разрозненных участников социального взаимодействия; вместе они предстают как «мир взаимодействующих субстанций», единство которого не выходит за рамки их индивидуальных сознаний[334 - См.: Gurvitch G. La vocation actuelle de la sociologie. Vol. 1. Р. 242–243. По этому вопросу см. также полемику Гурвича с Л. фон Визе: Gurvitch G. Re?ponse ? une critique… Р. 94– 104. Сходные положения развивал и другой социолог права, современник Гурвича Теодор Гейгер (Geiger Th. Die Gruppe und die Kategorien Gemeinschaft und Gesellschaft // Archiv f?r Sozialwissenschaft und Sozialpolitique. 1927. Bd. 58. S. 338–340). Ряд современных правоведов тоже рассматривают единство правовой системы как спонтанно возникающее единство всей правовой коммуникации в обществе, несводимое ни к отдельно взятым индивидам, ни к их действиям, ни к результатам таких действий, в том числе к правовым нормам и установлениям (см.: Поляков А. В. Общая теория права… С. 611–624; Luhmann N. Soziale Systeme. Grundriss einer allgemeinen Theorie. Frankfurt a. M., 1991. S. 16 usw.).]. Другим объектом критики послужила теория социальных форм, которые в концепции Зиммеля имеют значение скорее «форм приличия, светского общения», но не форм социабельности в том виде, в каком этот термин понимал сам Гурвич. «Нет ничего общего между концепцией Зиммеля и моей концепцией… Мои формы социабельности являются микросоциологическими типами тотальных социальных явлений, заполненными материальным содержанием. Никакого отношения эти формы к формам светскости у Зиммеля не имеют»[335 - Рукопись текста из курса лекции по истории социологии XIX–XX вв. Лекция от 29 марта 1957 г. // Фонд Г. Гурвича в Архивах Высшей школы социальных наук.]. Сама же концепция социологического формализма в послевоенной социологической концепции Гурвича рассматривается в качестве «чрезвычайно опасной и в то же время соблазняющей своей простотой»[336 - Рукопись текста из курса лекции по основным проблемам современной социологии. Лекция от 12 декабря 1958 г. // Фонд Г. Гурвича в Архивах Высшей школы социальных наук.] и необоснованно смешивающей совершенно разные концепции формы, сформулированные Аристотелем и Кантом[337 - См.: Gurvitch G. Re?ponse ? une critique… Р. 103.]. Видение общества для Гурвича невозможно сквозь призму форм социального взаимодействия без изучения их конкретного содержания – идея, которая, заметим, не была чуждой и концепции Зиммеля. Однако в борьбе за чистоту социологической терминологии Гурвич не желает следовать тонкостям социальной теории немецкого социолога и создает свою «идеал-реалистическую» модель социума.

Вместе с тем типологический подход, игравший важнейшую роль в социологии Гурвича зрелого периода, отличен от социологического формализма Зиммеля и в некоторой степени от типологизма Вебера. Для Гурвича не существует принципиального различия между формой и содержанием социального бытия – это аспекты тотального социального явления, которое может быть объяснено только при условии целостного анализа данных аспектов. Симптоматично, что Гурвич в своих поздних работах предпочитал термин «проявление» (manifestation) термину «форма» (forme, которую Гурвич интерпретировал как логический инструмент, но никак не как отдельную реалию)[338 - См.: Gurvitch G. Probl?mes de la sociologie ge?ne?rale // Traite? de sociologie / G. Gurvitch (e?d.). Vol. 1. Paris: PUF, 1958. Р. 205–215; Idem. De?terminismes sociaux et liberte? humaine. Р. 99–101.] из-за того, что ранее его социологию необоснованно, как он считал, критиковали за формализм[339 - См. об этом: Erard M. Une sociologie pluraliste // Les perspectives de la sociologie contemporaine: Hommage a Georges Gurvitch. Paris: PUF, 1966. Р. 396–397.]. Если говорить о различиях в типологических подходах Гурвича и Вебера, то речь может идти не о принципиальном противоречии, а о разнице в расстановке акцентов при типологизации: Вебер ориентирован на философию культуры, а Гурвич – на социально-психологические формы социального единства.

Но в 1930-х годах политические убеждения мыслителя заставили его в еще более радикальной форме пересмотреть свои социологические воззрения в пользу отказа от заимствований и аналогий с немецкой социальной мыслью. Вот как он характеризовал немецкую социологию в 1937 г.: «История немецкой социологии в XX в. не может быть полностью отделена от истории политических идеалов, которые были в моде у немцев в эту эпоху. Доминирующим идеалом было целое – единство, отделенное от своих частей, приносимых ему в жертву. Индивид, человеческая личность лишались здесь всяческой ценности либо наделялись ценностью, гораздо меньшей по сравнению с ценностью целого. Это целое, которому все приносилось в жертву (община, Gemeinschaft), могло иметь инстинктивную или мистическую основу, но оно всегда доминировало и превосходило входящих в нее членов… что приводило к формированию антииндивидуалистической и антирационалистической социологии, которая, несомненно, использовалась в национал-социалистической доктрине и которая, сознательно или бессознательно, подготавливала почву для этой доктрины»[340 - Gurvitch G. Les principaux re?presentants de la sociologie allemande au XX?me si?cle // Gurvitch G. Ecrits allemands. Paris: L’Harmattan, 2006. Vol. 3. P. 15–16.]. Вывод, сделанный Гурвичем уже в послевоенную эпоху, был неутешителен для немецкой социологии: «В Германии, за исключением работ М. Вебера, ряда идей М. Шелера и радикального формализма Л. фон Визе, социология стала полностью спекулятивной и сознательно вдохновляется тоталитарной идеологией»[341 - Idem. La vocation actuelle de la sociologie // Cahiers Internationaux de Sociologie. 1946. No. 1. Р. 5.].

Учитывая такую позицию мыслителя, нет ничего удивительного в том, что он отказывается от наработок немецкой философии и противопоставляет, пусть и несколько искусственно, свою концепцию идеям социологического формализма (Г. Зиммель, Л. фон Визе, Ф. Тённис). Хотя даже при этом странным выглядит отказ от теорий тех мыслителей, научные позиции которых были близки к позиции, занимаемой Гурвичем (О. фон Гирке, О. Эрлих, М. Вебер, М. Шелер). Можно констатировать, что влияние идей указанных представителей немецкой философии права и социальной философии наиболее сильно сказалось на концепции юридического опыта Гурвича, которая в 1920-х годах находилась только в зачаточном состоянии. Вынеся из революционного опыта 1917 г. идею социального права, мыслитель приступил к ее методологическому обоснованию уже в Германии, где влияния феноменологической философии в значительной степени задали формат его представлений о структуре правовой действительности. Синтез этих представлений с новым типологическим подходом в социологии позволил мыслителю уже к концу 1930-х годов разработать принципы новой социолого-правовой теории, в основе которой лежали типология форм правового общения, редуктивный анализ форм правового поведения и исследование трансцендентных оснований правового идеала[342 - Эта теория впервые была сформулирована в работе: Gurvitch G. Ele?ments de sociologie juridique. Paris: Aubier d. Montagne, 1940.].

3. Влияния французской социально-политической мысли

Интересуясь преимущественно гегельянством и марксизмом в лицейские годы, Гурвич по поступлении в университет наряду с теориями немецких мыслителей активно изучает и творчество французских философов. Влияния этих мыслителей, ориентированных на изучение социально-исторических процессов, дополняли влияния традиционно метафизически ориентированной немецкой философии, хотя и оказывались первоначально в несколько подчиненном положении. В первую очередь речь идет о влияниях Сен-Симона и Прудона, которых Гурвич считал наряду с Марксом мыслителями, заложившими основы социологии[343 - Несколько иную схему предлагает канадский исследователь Ф. Сен-Луи, указывая в качестве непосредственных предшественников социологической концепции Гурвича таких мыслителей, как Кондорсе, Конт, Дюркгейм и Бергсон (см.: Saint-Louis F. Georges Gurvitch et la socie?te? autogestionnaire. Р. 51). Если эта цепочка и верна применительно к влияниям французской социальной философии (хотя философии Кондорсе Гурвич никогда особого внимания не уделял), то в ней не учитываются влияния немецкой и русской философии.]. Естественно, что основы концепций этих мыслителей, «непосредственных предшественников социологии права»[344 - Gurvitch G. La vocation actuelle de la sociologie. Vol. 2.], были тщательно изучены молодым ученым, который критически оценил их вклад в «философию свободы»[345 - Gurvitch G. Les fondateurs fran?ais de la sociologie contemporaine. Saint-Simon et P.-J. Proudhon. Paris: CDU, 1955. P. 45–50. Немецкий социолог Р. Кёниг упоминает, что в личных беседах Гурвич, безусловно, считал Сен-Симона основоположником социологии (K?nig R. Autobiographische Schriften. Bd. 18. Opladen, 1999. S. 368).].

Важнейшими принципами социологии Сен-Симона, привлекшими внимание Гурвича и интегрированными им позднее в свою социальную теорию, стали тезисы о самовоспроизводстве общества, о наличии в нем уровней материальной и духовной действительности, о разделении общества на антагонистические группы[346 - Gurvitch G. Les fondateurs fran?ais de la sociologie contemporaine. Saint-Simon et P.-J. Proudhon. P. 42 et suiv.]. Но, наверное, наиболее очевидным свидетельством влияния идей Сен-Симона является центральная мысль его социологии, охарактеризованная Гурвичем как «постоянное преодоление созданных социальных структур»[347 - Gurvitch G. Avant-propos // Saint-Simon C. H. de. La physiologie sociale. (Euvres choisies par Georges Gurvitch. Paris: PUF, 1965. P. 11.], – мысль, положенная в основу социологии Гурвича. Вместе с тем творческое наследие Сен-Симона могло стать только отправной точкой для построения социально-правовой концепции, но никак не базой. Этой базой стало учение П.-Ж. Прудона, увлечение которым пришлось как раз на годы революции 1917 г. и в котором Гурвич находил объяснение разворачивающихся перед глазами событий и прогноз их дальнейшего развития[348 - Интересно, что в 1965 г. на конференции по философии Прудона Гурвич в своем выступлении подчеркнул значение идей Прудона как для революции 1917 г. в России, так и для его личного интеллектуального формирования. Основной идеей революции было создание советов как формы рабочего самоуправления (см.: Gurvitch G. Proudhon et Marx // L’actualite? de Proudhon. P. 96–97), и потому отказ большевиков от советов как независимого социального института знаменовал, по мнению ученого, отказ от идеи революции (Ibid.). См. также: Gurvitch G. L’effondrement d’un mythe politique: Joseph Staline… P. 5 et suiv.]. Теория Прудона, предполагающая имманентность социума социальным акторам, социальный плюрализм, негативную диалектику, непредсказуемость социального развития, самосозидание человека в творческом процессе, давала ответ на научные искания молодого Гурвича[349 - Gurvitch G. Mon itine?raire intellectuel ou exclu de la horde… Р. 6.].

Среди основных идей Прудона Гурвич отмечает стремление найти компромисс между коллективизмом и индивидуализмом, объяснить право как основу индивидуальной и коллективной свободы, сформулировать идею «экономического права» и «юридической организации общества», противопоставленной организации государственной и уравновешивающей публичную власть в обществе. Эти идеи созвучны положениям этической системы Гурвича, сформулированным позднее в диссертациях о социальном праве[350 - См. работы Гурвича: «L’ide?e du droit social» и «Le temps pre?sent et l’ide?e du droit social».]. У Прудона Гурвич находит трактовку диалектики как «синтезирующей интуиции», идею социальной организации на началах автономии[351 - См.: Гурвич Г. Д. Прудон и современность // Современные записки. 1927. № 30. С. 354 и след.], считая систему французского философа «первым синтезом социализма и идеи права»[352 - Gurvitch G. L’ide?e du droit social. Р. 282.]. Влияние Прудона на социальную концепцию Гурвича было столь сильным, что для французских исследователей творчество Гурвича ассоциируется прежде всего с Прудоном и с прудонизмом[353 - См.: Ansart Р. Les sociologies contemporaines. Р. 12 et suiv.]. Хотя этот подход к пониманию идей Гурвича страдает односторонностью[354 - Говоря о влиянии концепции Прудона на формирование его взглядов, Гурвич подчеркивает, что если он и «был последователем Прудона, то только в начале своей карьеры» (Gurvitch G. Mon itine?raire intellectuel ou exclu de la horde… P. 6).], поскольку не принимаются во внимание имевшие место влияния со стороны русских и немецких мыслителей, он дает все же правильное представление об одном из наиболее важных источников мысли Гурвича.

Вот как говорит об этом влиянии сам Гурвич в автобиографическом очерке: «Позитивная доктрина Прудона оказала на меня значительное влияние. Меня привлекали его представление о природе социального как немыслимого вне социальных акторов ни в качестве высшего существа, ни в качестве внешнего по отношению к ним объекта; его принципиальный социальный плюрализм, направленный на уравновешение различных групп; его негативная диалектика; демонстрация им относительности любых прогнозов социального развития; его теория творческой активности человека, которая опровергает представления о предопределенном прогрессе»[355 - Говоря о влиянии концепции Прудона на формирование его взглядов, Гурвич подчеркивает, что если он и «был последователем Прудона, то только в начале своей карьеры» (Gurvitch G. Mon itine?raire intellectuel ou exclu de la horde… P. 6).].

Если попытаться критически оценить это признание, то к наиболее значимым параллелям между идеями двух мыслителей можно прежде всего причислить концепцию правового социализма, предполагающего возможность перестроения общества не за счет социальной революции, а через создание новых правовых институтов, «уравновешивающих» общество и личность. Здесь нужно отметить и концепцию федералистской собственности, которую Гурвич заимствовал у Прудона, идею диалектики, идеал-реалистический подход к обществу. Сходными были также представления двух мыслителей о роли права в общественной жизни и в деле социальных преобразований (именно развитие «экономического» (Прудон), или «социального» (Гурвич), права должно было привести к построению социалистического строя). В немалой степени воззрения Прудона повлияли и на формирование представлений Гурвича о социализме: критикуя позиции своих оппонентов, он часто использует аргументацию французского мыслителя. Особенно это касается марксистской концепции социализма, в критике которой Гурвич следует Прудону[356 - В этот период молодой ученый предпринимает «решительную атаку против марксизма с целью его преодоления» (Balandier G. Histoire d’autres. Paris, 1977. P. 247). Однако в более поздних работах Гурвич находил свой политический идеал в синтезе социалистических идей Прудона и Маркса. Сильной стороной Прудона было понимание центрального значения свободы для развития общества и тезис о необходимости децентрализации общественной жизни, тогда как заслугой Маркса был четкий анализ экономических противоречий существующего общества и анализ исторических перспектив его развития (см.: Gurvitch G. Pour le centenaire de la mort de P.-J. Proudhon. Proudhon et Marx: une confrontation. P. 7–16).].

Социально-философская мысль П. Прудона стала тем источником, в котором молодой Гурвич находил теоретическое обоснование не только непосредственному опыту революционных событий в России, но и своим формирующимся научным принципам – признанию свободы как сущностного условия общественной жизни в противовес детерминизму марксистской и гегелевской философии, утверждению этического вектора социального развития, возможности переустройства общества на принципах федерализма (участию всех социальных групп в управлении обществом). Становление в революционной России новых правовых институтов, таких как рабочее представительство в рамках заводских советов, попытки установления коллективной собственности в аграрной политике эсеров и, главное, полное разрушение старой системы права и спонтанное создание новой на основах «революционного правосознания» и без главенствующего участия государства, казалось, подкрепляли тезисы Прудона о возможности переустройства общества через автономное развитие независимых от государства социальных организаций[357 - Вероятно, именно поэтому молодой Гурвич в годы революции бросает чтение трудов Маркса, которые не находят своего практического обоснования в происходящих событиях и служат только идеологическим прикрытием действий большевиков. Интерес ученого в те годы был направлен не на пророчества марксизма, а на «внутреннюю динамику социальных форм самого общества» (Duvignaud J. Georges Gurvitch // Anthologie des sociologues fran?ais contemporains / J. Duvignaud (e?d.). Paris, 1970. P. 38). За это В. В. Ульрих упрекает своего молодого друга, который «увлекался чтением Прудона, Штирнера и современных русских поэтов Блока и Маяковского, вместо того чтобы продолжать комментировать труды Маркса» (Duvignaud J. Entretien avec Georges Gurvitch. P. 24–25).].

Вслед за Прудоном считая свободу сущностной характеристикой общения, мыслитель полагал, что свобода не абсолютна в том смысле, что она не возникает из ничего, она укоренена в реальном жизненном мире и с этой точки зрения относительна, обусловлена социальным целым[358 - См.: Gurvitch G. De?terminismes sociaux et liberte? humaine. Р. 68–81.]. Поэтому тезисы обоих мыслителей о свободе как абсолютном условии социальной жизни означают не «негативный аспект» свободы как независимости от внешних условий, а «позитивность» свободы как потенциальной возможности личности изменять социальные условия, преодолевать их за счет ситуативности и спонтанности развития форм общения[359 - См.: Idem. Probl?mes de la sociologie ge?ne?rale… Р. 153 et suiv. В этом смысле идеи Гурвича лежат в одной плоскости не только со взглядами Прудона, но и с идеями М. Вебера, Н. Лумана и других мыслителей, предполагавших действие селективных механизмов в человеческой истории (как системы различных форм общения, приводящих в исторической перспективе к социальным изменениям) и выступавших против разного рода исторических детерминизмов.]. В отличие от Руссо с его политической доктриной Гурвич в годы своей молодости не посвятил отдельной работы концепции Прудона; исследования Гурвича о французском мыслителе были опубликованы только во второй половине 1920-х годов на русском и немецком языках[360 - См.: Idem. Proudhon und die Gegenwart // Archiv far Rechts– und Wirtschaftsphilosophie. 1929. Bd. 21. S. 537–562; Гурвич Г. Д. Прудон и современность. С. 344–379. Первоначально был написан русский текст с примерно идентичным содержанием, из которого следует, что импульсом, побудившим Гурвича написать работу о Прудоне, стали статьи Б. П. Вышеславцева, где тот подверг критике социализм как принцип социального движения (см.: Вышеславцев Б. П. Парадоксы коммунизма // Путь. 1926. № 3. С. 110–119; Он же. Два пути социального развития // Путь. 1929. № 4. С. 127–138).], но их содержание указывает на многолетние размышления автора о месте и значении идей Прудона в истории политической мысли. Можно также отметить, что вышедшие из круга Гурвича ученые (Ж. Дювиньо, П. Ансар, Ж. Баландье) «унаследовали» от своего наставника интерес к социальной концепции Прудона[361 - См.: Saint-Louis F. Georges Gurvitch et la socie?te? autogestionnaire. Р. 76–77. Хотя мы не можем согласиться с мнением этого автора о том, что по существу идеи Прудона были несовместимы с теориями Гурвича или Баландье, поскольку Прудон выстраивал концепцию общества вокруг идеи справедливости, тогда как указанные мыслители были сторонниками релятивизма – идеи постоянного изменения социальных ценностей и структур (Ibid. P. 82). Социальный релятивизм в данном смысле не противоречил идее существования абсолютных ценностей, что, в частности, Гурвич пытался продемонстрировать в работах по философии права (см. прежде всего: Gurvitch G. L’ide?e du droit social) и в небольшом эссе по этике (Гурвич Г. Д. Этика и религия).].

Исследования социальной природы права привели Гурвича к собственно социологической проблематике. Обретшая теоретическое и методологическое обоснование в трудах Тарда и Дюркгейма, социология заменила абстрактную социальную философию, предлагая конкретное знание об обществе. Поэтому Гурвич, ставя перед собой задачу проанализировать право как социальное явление, не мог обойти стороной разработки данной научной дисциплины, в которой мыслителя более всего привлекала ориентация на реальные социальные процессы и факты. В этом смысле конец 1920-х годов стал переломным этапом в формировании правового учения Гурвича. Причина тому – критическое переосмысление ученым своей теории в свете положений новейших тенденций феноменологической философии, о чем было сказано выше, а также проект интеграции положений французской социологической теории в развиваемую им теорию социального права. В своем дневнике Гурвич признает решающее значение влияний таких французских социологов, как Люсьен Леви-Брюль, Морис Хальбвакс и Марсель Мосс, с которыми он установил личный контакт и имел «долгие и незабываемые дискуссии»[362 - Gurvitch G. Mon itine?raire intellectuel ou exclu de la horde… Р. 7. В частности, мыслитель указывает на значение социологии знания Л. Леви-Брюля, теории социальных тотальностей М. Мосса и концепцию социального времени М. Хальбвакса (Ibid.).].

Немаловажен и другой набор факторов: с одной стороны, оппозиция немецкой социологии, которая с приходом фашистов к власти в Германии стала приобретать все более выраженную националистическую окраску (в работах оставшихся в Германии ученых), с другой – желание Гурвича закрепиться в научных кругах Франции, где в сфере социальных наук доминировали представители школы Дюркгейма: М. Мосс, М. Хальбвакс, С. Бугле и др.[363 - См. об этом: Papilloud C., Rol C. Rapport e?ditorial // Gurvitch G. Ecrits allemands. Vol. 3. P. 94 et suiv.] Поддержка этих выдающихся мыслителей имела большое значение для интеграции молодого ученого во французскую научную среду: с их помощью Гурвич получает возможность публиковаться в ведущих социологических и философских изданиях Франции, занимает первые научные посты в учебных заведениях[364 - Для русского эмигранта в Европе это было огромным достижением. С некоторой завистью Максим Лазерсон замечает в письме от 23 марта 1936 г., что он «душевно рад профессуре Георгия Давидовича. Наконец-то хоть он из всех беженцев нашего круга прилично устроился и сможет хорошо жить от науки. Немногим это счастье теперь дано!» (письмо М. Я. Лазерсона П. Л. Леону от 23 марта 1936 г. // Фонд Г. Гурвича в Архивах Высшей школы социальных наук). Хотя, как ни парадоксально, через год Гурвич писал Б. В. Яковенко, что «с момента устройства в Страсбурге, [он] не вылеза[ет] из долгов» (письмо Г. Д. Гурвича Б. В. Яковенко от 22 августа 1937 г. // Коллекция Б. и Д. Яковенко). Позднее, в 1955 г., другой «удачливый эмигрант» Питирим Сорокин также поздравлял своего коллегу по Петроградскому университету с «тем исключительным достижением, которое означает для иностранца занятие кафедры Дюркгейма и должностей декана и президента французского социологического института» (письмо П. А. Сорокина Г. Д. Гурвичу от 1 марта 1955 г. // Pitirim Sorokin’s Papers. Saskatchewan University Library).]. Позиция Гурвича как преемника Мосса и Хальбвакса в университетах Бордо и Страсбурга в 1930-е годы и соответственно ориентация читаемых им курсов лекций еще более стимулировали мыслителя к интеграции воззрений вышедших из школы Дюркгейма мыслителей в свою социальную теорию, что не замедлило сказаться в опубликованных в 1938 г. «Социологических очерках»[365 - Gurvitch G. Essais de sociologie. Paris, 1938. Среди других работ Гурвича в связи с этим можно отметить написанную в 1939 г. статью о Люсьене Леви-Брюле в «Русских записках» (Гурвич Г. Д. Интеллектуальное наследие Л. Леви-Брюля // Русские записки. 1939. № 18). Середину 1930-х годов исследователи считают переходом Гурвича от правовой проблематики к проблематике социологической. Так, Ж. Дювиньо указывает на публикацию в 1935 г. работы Гурвича «Remarques sur la classification des formes de la sociabilite?» (Archives de Philosophie du Droit et de Sociologie Juridique. 1935. Vol. 3–4. P. 43–91) как на водораздел между «юридическим» и «социологическим» периодами его творчества (см.: Duvignaud J. Anthologie des sociologues fran?ais contemporains. P. 38). Соглашаясь с такой общепринятой классификацией, отметим, что Гурвич сохранил интерес к проблемам права и в дальнейшем, о чем свидетельствуют его многочисленные публикации.].

В этой работе Гурвич уже четко обозначает свои социологические «ориентиры»: теорию коллективного сознания Э. Дюркгейма, учение о социальном взаимодействии и его формах Л. фон Визе и методологическое разграничение общины и общности Ф. Тённиса. Гурвич кладет в основу создаваемой им концепции общества эти три основных положения – они так или иначе присутствуют в позднейших работах мыслителя, хотя каждое из них он впоследствии критически переосмысливает[366 - См.: Gurvitch G. La vocation actuelle de la sociologie. Vol. 2. Р. 9 et suiv.]