Реквием. Галлюцинация

Я приблизился к воротам и вошел. На кладбище было пусто, только кот прогуливался между могилами. Справа от меня, сразу за воротами, виднелась сторожка с открытой дверью. Я сказал: разрешите войти? Закрыл глаза, чтобы освоиться в темноте, ибо внутри царил глубокий сумрак. Различил уложенные штабелями гробы, вазу с засохшими цветами, стол, на котором лежала надгробная плита. Входите, послышался голос, и в глубине помещения, рядом с монументальным шкафом, я увидел человека крошечного роста. На нем были очки, фартук пепельного цвета и черная фуражка с козырьком, как у железнодорожных контролеров. Слушаю, что вам угодно? – спросил он меня, кладбище закрыто, скоро откроется, сейчас обеденный перерыв, я – смотритель кладбища. Только тогда я заметил, что он ел из алюминиевого котелка и ложка в его руке застыла в воздухе. Не желаете присоединиться? – спросил Смотритель Кладбища, продолжая глотать пищу. Благодарю вас, приятного аппетита, сказал я, с вашего разрешения я подожду внутри, пока вы закончите, или могу снаружи. Фейжоа́да, сказал Смотритель Кладбища, как если бы меня не слышал, фейжоада каждый день, моя жена, кроме фейжоады, ничего не готовит. И продолжил: даже и не думайте, сидите здесь, в тени, а не на солнце, там такое пекло, что можно откинуть копыта, присаживайтесь, найдите себе место и садитесь. Вы очень добры, сказал я, могу я воспользоваться случаем и переодеть рубашку? она насквозь пропиталась потом, я купил себе у цыган две футболки. Я поставил бутылку шампанского на гроб, снял рубашку и надел настоящую майку Lacoste. Сразу почувствовал себя легче, перестал потеть, в этом помещении было прохладно. Я пришел сюда еще мальчиком, сказал Смотритель Кладбища, пятьдесят лет назад, и провел всю жизнь, охраняя покойников. М-да, ответил я. Наступило молчание. Он спокойно ел свою фейжоаду, время от времени снимал очки и потом снова надевал их. Ничего не вижу в очках, и без них ничего не вижу, сказал он, все как в тумане, доктор говорит, что это катаплазма. Катаракта, сказал я, это называется катаракта. Катаракта или катаплазма, все равно надувательство, сказал Смотритель Кладбища. Он снял фуражку и почесал макушку. Откуда у людей желание приходить на кладбище в этом часу, на этом солнцепеке, сказал Смотритель Кладбища, никому и в голову не придет такая мысль. Тут лежит мой друг, сказал я, мне нагадала цыганка, старая цыганка, торгующая майками у ворот, она мне сказала, что искать его нужно здесь, это мой старый друг, мы с ним столько времени провели вместе, как братья, мне хотелось его навестить и кое о чем спросить. И вы полагаете, что он вам ответит? – спросил Смотритель Кладбища, покойники – народ молчаливый, я-то их знаю, позвольте заметить. Хочу попробовать, сказал я, хочу выяснить вопрос, оставшийся непроясненным, он умер и ничего не объяснил. Женщины? – спросил Смотритель Кладбища. Я не ответил, и он продолжил: в таких вопросах всегда замешана женщина. Не знаю, сказал я, может, он просто вредничал, хотелось бы выяснить, была ли это вредность, если вопрос заключается в ней. Как его звали? – спросил Смотритель Кладбища. Тадеуш, ответил я, Тадеуш Вацлав. Ничего себе, что это за имя, спросил Смотритель Кладбища. Он был сыном польских родителей, ответил я, но сам поляком не был, он был португальцем, он даже выбрал себе португальский псевдоним. А чем он занимался при жизни? – спросил Смотритель Кладбища. Ну, как сказать, – ответил я, – работал, но в основном писал, написал замечательные страницы на португальском, замечательные – не совсем точное слово, горькие страницы, он был человеком огромных чувств и в том числе чувства горечи. Смотритель Кладбища отодвинул свой котелок, поднялся и подошел к монументальному шкафу, вынул из него толстую книгу, похожую на журнал преподавателя лицея. Как его фамилия? – спросил он. Словацкий, ответил я, Тадеуш Вацлав Словацкий. Но похоронен он под настоящим именем или псевдонимом? – справедливо спросил Смотритель Кладбища. Не знаю, ответил я в замешательстве, но думаю, что под настоящим, по-моему, так логичней. Сильва, Сильва, Сильва, Сильва, Сильва… Словацкий, сказал наконец Смотритель Кладбища, имеется такой, Словацкий Тадеуш Вацлав, первый сектор справа, могила номер 4664. Смотритель Кладбища снял очки и улыбнулся. Этот номер можно прочитать одинаково слева направо и наоборот, ваш друг, вероятно, был шутник. Еще какой, сказал я, он прожил жизнь, шутя напропалую, в том числе над собой. Надо взять этот номер на заметку, сказал Хранитель Кладбища, мне нравятся такие номера, я играю на них в лото и порой такие неожиданные встречи, как наша, приносят большую удачу.

Я поблагодарил его и попрощался. Взял бутылку шампанского и вышел на солнцепек. Обнаружил первый сектор справа и стал обходить его неуверенным шагом. Меня охватила щемящая тоска, сердце билось в запястьях. Могила была скромная, могильная плита лежала на земле. На ней было выбито его польское имя, а над ним фотография, которую я сразу узнал. Он был снят в полный рост, в рубашке с закатанными рукавами, стоял, прислонившись спиною к лодке, а на заднем плане виднелось море. Этот снимок я сделал в тысяча девятьсот шестьдесят пятом году, мы с ним были тогда в Капарике, оба были счастливы, он неделю как вышел из тюрьмы под давлением международного общественного мнения, французская газета писала: «Режим Салазара был вынужден освободить писателей», и вот он на свободе, прислонился к лодке, в руках французская газета, я наклонился, думая, разберу или нет название газеты, но оно потускнело, другие времена, подумал я, время все поглотило, и говорю шепотом: эй, Тадеуш, это я, пришел повидаться с тобою. А потом говорю громко: эй, Тадеуш, это я, пришел повидаться с тобою.

3

Ну раз пришел, заходи, послышался голос Тадеуша, ты же знаешь, где находится дом. Я закрыл за собой входную дверь и пошел по коридору. В коридоре было темно, я споткнулся и свалил кучу всякой дребедени. Стал собирать все, что упало на пол: книги, деревянные игрушки, какие продают на ярмарках, петуха из Барселоса, статуэтку какого-то святого, керамического монаха из Кальдаса[4] с огромным членом, торчащим из-под сутаны. Спотыкаться тебе свойственно, сказал из соседней комнаты голос Тадеуша. Твоя коллекция – похабень, ответил я, сидишь без гроша и покупаешь монахов с торчащими детородными органами, когда ты возьмешься за ум, Тадеуш? Послышался раскатистый смех и в дверном проеме против света возник Тадеуш. Иди сюда, скромник, сказал он, это все тот же мой дом, ты тут ел, пил, спал, трахался, делаешь вид, что не узнаешь? Даже мысли такой не было, возразил я, я пришел кое-что выяснить, ты умер и ничего не объяснил, остались кое-какие вопросы, которые мучают меня долгие годы, настала пора их прояснить, я сегодня свободен, проживаю чувство абсолютной свободы, потерял даже собственное супер-эго, у него истек срок годности, как у молока, я свободен и освобожден, потому и явился. Ты уже обедал? – спросил Тадеуш. Нет, сказал я, с утра выпил чашечку кофе в загородном доме, где живу, с тех пор во рту крошки не было. Тогда пошли поедим, сказал Тадеуш, спустимся вниз к Казимиру, ты не представляешь, что тебя ждет, я вчера заказал себе саррабуло а ля Дуэро, туши свет, жена Казимира из Дуэро готовит совершенно божественное рагу, при виде которого слюнки текут, понимаешь, о чем я? Я понятия не имею, что такое саррабуло, сказал я, наверняка какая-нибудь отрава, из тех, что нравятся тебе, и наверняка из свинины, боже, до чего ты обожаешь свинину, ты ешь ее даже в такую жару, но перед тем, как мы пойдем в ресторан, нам надо поговорить, у меня с собой бутылка шампанского, наверное, уже согрелось, хотя можем положить в бокалы кубики льда, держи, это «Лоран-Перье», купил сегодня в кафе «Бразилейра ду Шиаду». Тадеуш взял бутылку и пошел за бокалами. Если ты не против, крикнул он из кухни, давай поговорим в ресторане о том, о чем ты хочешь, а пока за шампанским можем поболтать о литературе. Он вернулся с бокалами и льдом. Присаживайся, сказал он, не стоя же пить. Он разлегся на диване и кивнул на кресло, стоявшее рядом. Не морочь мне голову, сказал он, как в старые времена, по поводу пищи, которую я ем, а также по поводу свинины, я все равно через пару лет загнусь от инфаркта, а ты все еще продолжаешь меня поучать? Брось, не строй из себя идиота. Ладно, сказал я, я не собираюсь строить из себя идиота, но ты мне должен все объяснить. Скоро объясню, сказал Тадеуш, когда будем сидеть перед тарелкой саррабуло, поговорим сейчас о литературе, не хочешь? по-моему, так элегантней. Согласен, ответил я, давай поговорим о литературе, что пишешь? Маленький роман в стихах, сказал он, любовная история между епископом и монахиней, происходящая в Португалии семнадцатого века, мрачная и даже неприличная история, метафора позора, что скажешь? С ходу трудно сказать, ответил я, там тоже едят саррабуло? на первый взгляд напоминает историю, в которой должны поедать саррабуло. Ладно, за твое здоровье! – сказал Тадеуш, поднимая бокал, у тебя еще есть душа, дорогой мой скромник, а у меня только тело, да и то ненадолго. Души у меня больше нет, ответил я, есть подсознание, я подцепил вирус подсознательного, поэтому нахожусь в твоем доме, поэтому сумел тебя разыскать. Тогда выпьем за здоровье подсознания, сказал Тадеуш, наполняя снова бокалы, еще один глоток, и потопали к Казимиру. Мы выпили молча. Из казармы на другой стороне дороги долетел звук горна. Где-то пробили часы. Надо идти, сказал Тадеуш, не то Казимир закроется. Я встал и прошел по коридору на ватных ногах – результат выпитого шампанского. Мы вышли на улицу и спустились по склону. Площадь была усижена голубями. На скамейке у фонтана спал какой-то солдат. Мы шагали в ногу, взявшись под руку. Тадеуш казался серьезным, не расположенным к шуткам, словно что-то его тревожило. Что случилось, Тадеуш? – спросил я его. Не знаю, ответил он, может, хандра накатила, с тоской вспоминаю те времена, когда мы с тобой гуляли по городу, взявшись под руку, помнишь? тогда все казалось другим, сверкающим, как будто только что начисто вымытым. Это была молодость, сказал я, это видели наши глаза. В общем, сказал он, я рад, что ты пришел меня навестить, это лучший подарок, который ты мог мне сделать, мы не могли расстаться так, как расстались, мы должны были поговорить о той абсурдной истории, которую пережили, ты совершенно прав. Я остановился, чем вынудил Тадеуша тоже остановиться. Послушай, Тадеуш, сказал я, самое загадочное, что меня волнует, это та записка, которую ты мне передашь в день твоей смерти, ты помнишь? ты почти в агонии, на смертном одре, в больнице Святой Марии, рядом с тобой чудовищная машина, к которой ты подключен, через нос пропущен зонд, правая рука под капельницей, ты знаком показываешь мне приблизиться, я подхожу, ты левой рукой показываешь, что хочешь что-то написать, я ищу клочок бумаги и ручку и подаю тебе, глаза у тебя погасли, на лице тень смерти, ты с неимоверным усилием пишешь, пишешь левой рукой и протягиваешь мне записку, там странная фраза, Тадеуш, что ты хочешь ею сказать? Не знаю, сказал он, не помню, я был в агонии, как я, по-твоему, могу помнить? Вдобавок не помню, что написал, почему бы тебе не произнести эту фразу? Ну, в общем, сказал я, фраза была такая: во всем виноват опоясывающий лишай herpes zoster, посуди сам, по-твоему, это прощальная фраза, которую пишешь другу в минуту кончины? Послушай, скромник, сказал Тадеуш, тут у меня два варианта: либо я абсолютно не в себе и несу околесицу, либо вожу тебя за нос, ты ведь знаешь, я прожил жизнь, я прожил жизнь, вкручивая яйца своему ближнему, тебе и остальной части человечества, может, я дошел до крайности, это мой лучший розыгрыш, и гопля, Тадеуш, проделав пируэт, покидает сцену. Не знаю почему, Тадеуш, но я всегда связывал эту фразу с Изабель, сказал я, поэтому и пришел сюда, поговорить о ней. О ней поговорим позже, сказал он, продолжая шагать.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

«Мяч» (порт.) – португальская ежедневная спортивная газета.

2

Livro do Desassossego (порт.) – роман (1934) Фернандо Пессоа, на русский переводился под разными названиями: «Книга неуспокоенности», «Книга тревог», «Книга смятения», «Книга непокоя».

3

«Дух» (франц.) – журнал, основанный в 1932 г. французским философом-персоналистом Эмманюэлем Мунье́.

4

Барселос и Кальдас – два знаменитых центра керамического производства в Португалии. Оживший «петух из Барселоса» (порт.: galo de Barcelos) из старинной народной легенды стал символом португальской культурной идентичности.