Остров айлатки

– Пейте, пейте все, – махнул рукой мужчина, дружелюбно усмехаясь, – В домике есть еще. А ты будешь Наталья Петрова, верно понимаю?

Натка кивнула и в ответ спросила:

– Алексей Исаевич?

– Именно он, к вашим услугам, – он был рад, что к нему обратились по имени-отчеству.

– А как фамилия ваша?

Он чуть смутился. Понял, что Натка не из уважения его так назвала изначально, а просто не знала, как обратиться к нему по-другому. Но смущение это было секундным.

– Алексей Гумилев, – представился он, – Профессор биологических наук. Заместитель директора по научной работе в Командорском заповеднике. Также одно время преподавал в СПбГУ на кафедре биологии.

Теперь пришел черед сконфузиться Натке. Она поняла, что перед ней кто-то важный, да еще большой человек в иерархии заповедника, который ей и помог попасть сюда. Формально, она приехала как волонтер, а значит, была подотчетна в том числе Алексею Исаевичу.

– Извините, – пробормотала она, – Я не знала…

– Да брось. Можешь меня Алексей звать. Или как тебе удобно. А это Мишка.

Он посмотрел на девочку, точнее на то место, где она стояла. Потеряв ее из вида, он покрутил головой, пока не нашел у себя за спиной. Она словно укрывалась от незнакомцев. Девочка недобро взглянула на Гумилева, потом перевела взгляд на Натку и, утверждая свою силу, четко выговорила:

– Я Михаила. Что ты меня, папа, так дурацки зовешь?

«Вот это да», подумала Натка, жадно рассматривая девчушку. На первый взгляд это была невинная маленькая девочка, с широким лбом, светлыми глазами и пунцовыми губками – с такими сюсюкаются родители и дарят куколки каждый год. Но стоило присмотреться к ней, и тогда смотрящего окатывала волна холода от ее пронзительного взгляда и слишком сильно сжатых кулачков, которые она прятала в карманы или за спину. Натка почудилось, что она видит не человечка, а одного из обитателей Командорских – неведомого зверька, который сжился с экосистемой и только притворялся человеком, чтобы втереться в доверие к этому простодушному виду. Она бы не удивилась, увидев, как Мишка ловит в воде рыбу или охотится за насекомыми в траве. В ней было что-то от звереныша, насильно взятого на поводок, но которому не терпится сорвать с себя оковы. Они смотрели друг другу в глаза около минуты и между ними установился бессловесный контакт. Натка понимала Мишку и также понимала, что ее не знает собственный отец, судя по тому, как он улыбнулся, заслышав ее отпор. Мишка отвела глаза, размышляя, что может нести понимание Натки в ее жизнь. Друг она или враг? Натка поспешила ее ободрить.

– Михаила – классное имя! – воскликнула она, – Давно тут с папой?

– А ты как думаешь? – съязвила девочка, но легонько улыбнулась, – Я жила и выросла на Командорских. Куда он – туда и я.

– Ну ладно, разговоры потом, – сказал Гумилев и кивнул алеуту, – Федя, допил? Пойдем к нам, переночуешь.

С рассеянным видом он повернулся к ним спиной, сунул руки в карманы и пошел вдоль озера к холму, ведущему вглубь острова. Полы желтой парки развевались на ветру, делая его похожим на огромную цветастую птицу. Натка невольно взглянула в небо, туда, где она видела столп света, саблей пронзавший остров. Но сейчас там было темно. Редкие лучи солнца долетали со стороны океана – близился закат.

– Что ищешь? – донесся до девушки вкрадчивый голос.

Снова этот острый взгляд Мишки.

– Я тоже видела этот свет, – сказала она.

– И что? Ходили вы туда?

– Папа хочет пойти. Но я его отговариваю.

– Почему?

– Потому что тогда мы все умрем.

И, не сказав больше ни слова, она развернулась и, высоко ступая ногами по живому веретену мха, пошла вслед за отцом.

День 2

Натка почти не спала. Ей мешал рев ветра, который бился о стену покосившегося деревянного домика. Кровать с проржавелой сеткой и худым влажным матрасом постоянно скрипела, стоило ей пошевелить рукой или ногой. Эту ночь она просто пролежала в тишине, рассматривая потолок. Заснула только под утро, когда на стене из окна редкие лучи солнца наляпали желтый прямоугольник.

Гумилев с Мишкой вчера привели ее с Федором в старый дом научного сотрудника, располагавшийся на северной оконечности острова. Неподалеку стояла и небольшая вышка – пункт наблюдения за китами. Из раскрашенного в голубой домика с покатой деревянной крышей вырывалась стрела антенны, острым когтем пронзая картину пасмурного неба. Домик был сложен как избушка и, скорее всего, по тому же методу – Натка особенно не разбиралась в местной архитектуре. За годы простоя краска облупилась и выветрилась, словно у домика было заболевание кожи – остов был испещрен рваными пятнами, обнажавшими отсыревшее дерево. Перед входом в дом стояла покрытая ржавчиной жестяная бочка, полная до краев воды. Со всех сторон дом обступали низкие кустарнички, и, чтобы пройти ко входу, приходилось широко шагать, придавливая листья к земле.

Видимо, биолог сам был здесь недавно, и ничего в доме не было обустроено. За порогом в Натку впился затхлый запах пыли и плесени. В домике было всего две комнаты, не считая небольшую прихожую. В первой, с окнами, выходившими в сторону океана, стоял низенький стол и пара табуреток. У стены стояла печь-буржуйка, черный домоход которой выходила из потолка. Рядом были свалены дрова, большинство были отсыревшими. Видимо, из-за этого рядом валялись в великом множестве книги с выдранными страницами. Для любившей читать Натки поначалу это было кощунство, но она еще на Беринга привыкла, что книги здесь для розжига. Во второй комнате с одной стороны высились деревянные, топорно сбитые нары с побледневшими и выцветшими матрасами. В одном из них был разорван край, из которого торчали грязные ватные потроха. Напротив стояли две сеточных кровати, также с матрасами. На одной из них и провела ночь Натка.

Она проснулась от запаха чего-то вареного. Дом наполнился горячим паром, валившим со стороны печки. Натка, потянувшись, встала. Тело ломило, голова была ватной, а нос полон соплей. «Простыла чуть», подумала она, чувствуя, как валится обратно на жесткий матрас. Силой воли она заставила себя встать на ноги. У нее всегда было правило: если чувствуешь себя больной с утра, разогрейся хорошенько и начни что-то делать. Если болезнь уходит, то это просто трюки ленивого ума. А если нет, то действительно придется отлежаться. Натка надеялась, что это именно первый случай: боязливое тело просто избегает действий в новом для себя места, ища комфорта во сне и постели.

Она прошла на «кухню» – так она стала называть место, в котором стояла печка. На широкой чугунной поверхности стояла широкая алюминиевая кастрюля с вмятиной на боку. Поверхность воды в ней бурлила, сквозь лопавшие белые пузыри проступало что-то коричневое и сново ныряло внутрь, в недра пены. На столе в другой кастрюле, поменьше, лежало нечто длинное, темное и склизкое. Натка поморщилась от йодистого запаха, который плотным потоком ударил ей в нос, стоило наклониться над этой странной кучей. Рядом с кастрюлей стояли жестяные миски и тарелки, лежали вилки и ложки. Судя по всему, все готово было к трапезе. «А где же все?» подумала Натка, оборачиваясь обратно в сторону кроватей. Вчера Федор вскарабкался на нары, а теперь его место было пустым. Значит, он уже ушел. Девушка схватила с крючка у входа парку, накинула и вышла в утреннюю морось.

Был август, но погода на острове напоминала осеннюю. Капал редкий дождь, порывы ветра с океана подхватывали крупинки воды, орошая ими куртки, бросая в лицо. Позже Натка поняла, что в этом месте ветрено всегда. Не было ни дня с момента ее приезда, когда бы ей не приходилось топать против невидимого полотна, окутывавшего и тянувшего за собой. Солнце появлялось обычно только на закате, рассекая желтой нитью полоску воды, превращая воду и волны в бархатистые силуэты. И тем страннее было вчерашнее явление столпа света. Натка оглянулась, вспоминая, где она видела его вчера. Но глухую пелену тумана, покрывавшую каменный исполин, сейчас ничего не нарушало. Травяной луг просто растворялся вдали, переходя в рваную белую пенку, а где-то за ней виднелись очертания холмов и скал.

– Ты уже проснулась, – услышала она жизнерадостный голос.

Рядом с ней стоял Гумилев. Наверно, он стоял за домом, а пока она оглядывалась, незаметно подошел.

– Пойдем тогда завтрак есть, – сказал он, приглашая обратно в домик.

– А что это там варится? – спросила Натка.

– Все, что можно здесь найти. В кастрюле борщевик, на столе морская капуста. Сделаем салат.

– Борщевик? Он же ядовитый.

– Это смотря какой. У нас в кастрюле сибирский, он как капуста.

Из-за стены дома вышла Мишка. Она процедила с холодным выражением лица:

– Я тоже терпеть не могу это есть.

– А ты чего привередничаешь? Вечером приплывет Зорин, наешься до отвала.

– Да я съем. Просто говорю, что не люблю.

– Зорин приплывает вечером? – уцепилась Натка за слова биолога.

– Должен, – он пожал плечами, – Им от Камчатска сюда три дня плыть, но они еще делали крюк. Так что должны быть вечером. Я тоже на них рассчитываю – у них все оборудование, не только еда. Без генератора особо не поработаешь в этих потемках. А ты чего с ними не поплыла? Он говорил о тебе, я думал возьмет на борт.

Натка рассказала, как она опоздала на корабль и вынуждена была лететь в Никольское «кукурузником».

– Вот оно что, – пробормотал Гумилев, – Тогда тебе тоже ждать его остается. Как никак, он твой начальник. Ты же за китами наблюдать приехала?

Это была ее «официальная» причина приезда на Командорские. Конечно, в качестве волонтера она должна была делать все, о чем ее попросят, но она уговорила взять ее под крыло Владимира Зорина, занимавшегося косатками и китами. Она не могла выложить сразу, что ищет айлатку, полумифическое существо. Ее бы подняли на смех. Нужно было попасть на Безымянный под другой причиной, а по телефону ей удалось выведать, что сюда плывет экспедиция Зорина. Но вот по какой причине здесь Гумилев? О нем она даже не слышала. Можно ли ему рассказать про айлатку? Он, как биолог, должен знать, как найти это редкое создание. А может, он ее уже видел. Эта мысль слегка огорчила Натку, ведь тогда честь первооткрывателя переходила ему, оставляя ее отца в безвестности. Она решила окольным путем выведать, что он тут делает.

– Да, за китами, – сказала она, – Вы тоже?

Он засмеялся. Гумилев был уже в возрасте, Натка дала бы ему около 50 или даже 60 лет. Морщины на лице выглядели как дряблая китовая кожа, а крупная родинка над губой напоминала прицепившийся полип. Сам биолог был человеком тучным, но только у основания. Относительно обычная грудь переходила в округлый живот, словно тело его было посажено в огромную бочку.

– Вы там долго стоять будете? – послышалось из дверного проема бурчание Мишки, – Вода вся почти выкипела.

Локон золотистых волос выпадал из темноты под лучи редкого солнца. Натка вдруг подумала, какие у девочки красивые вьющиеся волосы, и она всегда хотела себе такие же. У нее-то были редкие, сухие и ломкие. Даже не завьешь особо. Наверно, мать Мишки была очень красивой женщиной. Если задуматься, было довольно странно – биолог тащит свою маленькую дочь на далекий остров, где они живут вдвоем без света и нормальной еды. «И куда только ее мать смотрит?» подумала Натка.

Вместе с биологом она вошла внутрь. Мишка, словно хозяйка домика, уже раскладывала вязкую кашицу, бывшую листьями борщевика, по мискам. Туда же она щедро насыпала ламинарии из второй кастрюли. Подтащив табуретки к столу, она уселась первой и взяла вилку в правую руку. Но есть пока не стала: посмотрела на отца, словно ожидая приказа начать.

– Ну что ж, приятного всем аппетита, – прокряхтел Гумилев. Он уселся на табурет с некоторыми сложностями: из-за крупного живота ему пришлось чуть выставить в стороны руки, а во время приземления ухватиться за стол. Натка сидела перед своей миской, откуда валил пар и несло йодом с примесью не то вареного щавля, не то капусты, и раздумывала, насколько сильно она голодна.

– У вас есть соль? – спросила она.

Мишка понимающе кивнула и пошла к небольшой тумбочке.

– Так вот, отвечая на твой прошлый вопрос, – сказал Гумилев Натке, – Нет, китами я не занимаюсь. Приплыл сюда не за ними.

«А ради чего тогда?» спросила мысленно Натка. Сердце ее странно скакнуло, на миг унеслось вперед, а затем вернулось в привычный ритм. Она поняла, что предвкушает от него определенный ответ. Мишка тем временем принесла соль и поставила покрытую сажей солонку прямо перед ее миской.

– Ого, как тебе Мишка услуживает, – удивился Гумилев, – Она вообще нелюдимая у меня. Как куда-нибудь придем, она обычно сама по себе, не разговаривает ни с кем. И уж точно соль не носит.

Под золотом волосом словно набух огромный помидор. Мишка отвернулась в сторону и стала вертеть вилкой в руке. Натка поняла, что слова отца ей совсем не по нраву. Гумилев же продолжал:

– Это я виноват. Никогда не думал, что детей заведу. А потом встретил одну женщину тут, на Командорских. Гидрологом была, ненадолго приехала над проектом работать. Через год появилась Мишка. Летали в Камчатский, других родильных домов тут нет. Не повезло, мать при родах умерла. Мишка с тех пор везде со мной, не на кого оставить.

Он говорил об этом так спокойно и отстраненно, словно все это происходило не с ним. «Что за человек такой?» подумала Натка, чувствуя, как подступает к горлу окаменевшее сердце, «Такие вещи говорит при своем ребенке. Это же равносильно сказать, чтобы она вовсе не родилась. Будто она обуза для него. Или кукла какая». Мишка сидела, уперев кулачок в подбородок и крутила вилку в свободной руке. Судя по всему, к подобным речам папы она уже привыкла.

– Значит, не за китами здесь? – Натка поспешила переменить ход беседы.

– Нет, – повторил Гумилев и нанизал на вилку огромный шмат борщевика. Поднес вареное растение к губам, но есть пока не стал.

– Папа сюда новый вид открывать приехал, – сказала Мишка.

– Новый вид! – воскликнула Натка. – И какой же?

Гумилев отложил борщевик, так и не отправив его в рот. Махнул огромной и широкой, будто ласт кита, ладонью, сказал:

– Вид это громко сказано. С этим островом интересная история связана. И я давно хотел в ней покопаться.

– Расскажи ей, папа, – подначивала Мишка.

– Я же рассказываю. Не перебивай. Наташа, скажи мне, сколько обитаемых поселений есть на Командорских?

– Ну Никольское, – протянула она и задумалась. Географию Командорских она изучала перед полетом, но сейчас все словно вылетело из головы.

– Можешь не думать. Это и все, – улыбнулся Гумилев, – Действительно, Никольское – единственный поселок на Командорских, на острове Беринга, самом крупном в архипелаге островов. Помимо Беринга, есть также острова Медный, Топорков, Арий Камень и Безымянный. Безымянного нет в атласе и упоминаний о нем тоже нет. А между тем, именно на этом острове мы сейчас и находимся.

– Но почему так?

– Постой, не гони. Я у тебя спросил, сколько сейчас поселений. Ответ – одно. Но в советское время было три. Кроме Никольского, было также село Преображенское – располагалось на Медном острове. И было еще село Отрадное вот на этом самом острове, где сейчас мы. Там жило по 100-200 человек, в основном, алеуты. Но в 1970-х годах оба поселка эвакуировали. Жителей переселили в Никольское. Преображенское и Отрадное стали необитаемы. А все потому, что в Отрадном люди стали сходить с ума.

– Что значит «сходить с ума»?

– Например, они уходили в море и топились там. Своим говорили «Море меня зовет». Другие просто сидели на земле, громко смеялись и будто с кем-то разговаривали. На слова других не реагировали. Пребывали словно под куполом в своем мире. Один алеут спрыгнул со скалы, а до того, как это сделал, сказал, что следует за своим отцом. А отца его уже давным-давно не было в живых.

– Ужас какой… Серьезно?

– Ну что я, врать стану. Тогда власти что подумали – совсем рядом ведь американцы, там на горизонте уже их острова начинаются. Тогда еще между нами и Америкой шла Холодная война, ходили слухи о самом безумном оружии, в том числе ультразвуковом. Власти подумали, что это американцы испытывают новые технологии на местных алеутах, возможно, через спутниковые волны, и быстро эвакуировали оба поселка. В официальной прессе, конечно, написали, что село упразднено для ускорения экономического развития.

– И что потом?

– Да ничего. В Никольском все спокойно было, никто с ума не сходил. Но обратно на Медный и Безымянный никого не переселяли, потому что вот это уже было бы экономически затратно.

– Подождите. Вы сейчас мне такую сверхсекретную штуку рассказали просто так, за завтраком?

Между опухшими веками и дряблыми мешками кожи биолога родился снисходительный взгляд.

– Я тебе рассказал, не потому что я дурак, – усмехнулся он, – А потому что это все чушь. Дело не в американцах и не в секретном оружии. Я думаю, причина сумасшествия местных была биологической.

– Поняла, – заключила Натка, – Вы приплыли сюда найти эту причину.

– В заповеднике закрывают глаза на то, что произошло пятьдесят лет назад, а меня тайна Безымянного заботила все эти годы, – продолжал Гумилев, – Мне тогда восемь было, и мы с мамой жили в Никольском. До сих пор помню корабли с Медного, откуда выходили недоуменные алеуты. Здесь много странного. Взять вот то, что ты говорила – острова нет на картах. Да это потому, что со спутника его не видно. Эхолокация показывает пустое пространство над водой, только подводный камень. Согласно всем приборам измерения, Безымянного просто не существует.

– Это невозможно.

– Действительно, в наш век, когда географические объекты измерены до мельчайших деталей, ты точно знаешь глубину океана в том или ином месте, высоту горы там-то или там-то, остров, которого нет, воспринимается дикостью. Но факт остается фактом – мы сейчас на острове, который не нанесен ни на одну карту.

– Ну хорошо… – сказала Натка, – Почему вы думаете, что это явление биологическое?

– Девочка моя, это мое предположение. На самом деле, я понятия не имею о природе этого острова. Может быть, здесь вовсе нарушены законы физики…

– Да бросьте! – не выдержала Натка.

– Я не шучу, – сухо сказал биолог, – Марина, мама Мишки – я сказал тебе, что она гидрологом была. Так вот, мы плавали с ней на Безымянный один раз. Она сказала, что такой туман, как здесь, физически невозможен.

– Тогда остров тоже был в тумане?

– Да он всегда в тумане, – Гумилев словно изрекал общеизвестную истину, – Когда ты ни приплыви сюда, он клубится и клубится. Утро, день, вечер – неважно. И дело не в том, что здесь всегда дожди и пасмурно. Этот туман состоит не из воды. Он не оставляет следов ни на какой поверхности. Под микроскопом не видно капелек.

– Вы меня разыгрываете? – не выдержала Натка.

– Ты еще спроси, правда ли я биолог, – пожал плечами Гумилев.

– Сейчас папа говорит правду, – сказала Мишка, глядя Натке в глаза.

Вот Мишке Натка верила безоговорочно. Такая, как она, не станет принимать участия в дурацких розыгрышах. Такая, как она, даже врать не умеет, наверно. Будто пытаясь схватить выпадающие из рук катушки с нитками, которых она взяла слишком много, Натка протараторила:

– Если… если все, что вы говорите, правда… если остров не видно с неба, если локаторы не берут, если тумана нет, но он есть, если люди сходили с ума… То здесь не вы один должны быть, а ватага исследователей! Физики, химики, биологи, да еще куча кого!

– Согласен, – кивнул Гумилев, – Да кто же поверит в такую чушь, что я сказал? Если принять это на веру, то сколько фундаментальных законов, на которых основано наше изучение мира, нарушено?

Натка не ответила.

– Понимаешь, ученые, особенно современные ученые – это люди, для которых два плюс два всегда будет четыре, а иначе они мыслить не могут. Им нужны готовые системы. Открытые за них кем-то великим законы, которые позволяют поддерживать стабильность картины мира, где все можно измерить и подсчитать. А когда они сталкиваются с тем, что выбивается из этого, такое явление становится «слепым» пятном. Может, мы на него посмотрим, но позже. А лучше и вовсе забыть. Потом впихнем в устойчивое мировосприятие «задним» числом.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.