Жатва

· включены в особый режим моральной и физической дезинтеграции, включающий:

o публичное лишение статуса личности,

o постановку в позу подчинения (на коленях, с табличкой "изменник"),

o передачу охране с разрешением на принуждение к "коррекционным мерам", включая унижение и избиение;

o принудительное объявление статуса "опущенный" внутри тюремной иерархии."

Этапирование – сегодня в 21:00. Список имён – прилагается.

Подпись: Комитет по национальной гармонии.

Штамп: Уничтожить после прочтения."

Селин отложил лист. Его лицо оставалось каменным.

– Что будем делать? – негромко спросил Серн.

– Выполнять.

– Даже это?..

Селин поднял глаза.

– Это больше не люди. Так сказано. И мы – не задаём вопросов.

Он достал спички. Бумага вспыхнула. Через минуту от приказа остался пепел.

Около 8:00 надзиратели начали по списку выдёргивать заключённых. Каждого вызывали по номеру, одевали в ту самую серую робу, сшитую без карманов. На шею – табличка на шнуре: ИМЯ / ДЕЛО № / КАТЕГОРИЯ III / "ИЗМЕННИК"

Никаких разговоров. Никаких объяснений.

Перед выведением заключённых собирали в центральном коридоре, между блоками. По сигналу – открывали двери для остальных узников.

– Смотрите, вот ваши герои! Гниль!Зеки выходили, видели строем стоящих "изменников". Им ничего не говорили – но всё было ясно. Толпа ревела. Кто-то плевал, кто-то кричал:

– Глянь, как ссаться будут!

Надзиратели не вмешивались. Более того – поощряли.

По неофициальному указанию:

"Каждого заключённого категории III – обязать к публичному акту подчинения:

· Ставить на колени.

· Обливать водой.

· Пинать по спине, шее, животу.

· При желании – бить без причинения необратимого вреда."

Когда дошла очередь до него, он стоял спокойно. Ни страха, ни мольбы. Его опустили на колени. Один из охранников с размаху ударил его в живот – он согнулся, но не издал ни звука. Кто-то из зеков плюнул в лицо. Он поднял глаза – и встретился взглядом с тем, кто плевал.

Тот отшатнулся.

Голос внутри вновь раздался, как нечто вне плоти:

– Им не объяснишь. Но ты идёшь до конца. Это путь наблюдателя. Смотри и помни.

После унижения приговорённых заперли в карцере – по пять человек в каждую камеру без окон. Температура – чуть выше нуля. Им не дали еды ни воды. Только ожидание.

Надзиратели проходили мимо, смеясь. Иногда стучали дубинкой по прутьям:

– Ещё живы, гниды? Потерпите до завтра!

Мертан сидел у стены. Тело болело, губа разбита. Но в глазах – тишина, странное спокойствие, словно он знал больше, чем кто-либо.

Он вспомнил лицо жены. Дочь. Город до войны. Затем – тот силуэт, в тюремной темноте.

В 20:45 охрана вновь выстроила приговорённых. Без слов повели во двор. Фургон с красной меткой К3 уже ждал.

Их загрузили внутрь, на коленях, спиной к двери, под крики толпы заключённых.

Когда дверь захлопнулась, тишина стала ощутимой. Она звенела, как колокол.

На окраине областного центра, за высоким забором, под охраной спецчастей, стоял чёрный состав.

Никаких опознавательных знаков. Только номер – П-17-К3.

Это был не обычный поезд. Тюремный эшелон. Передвижной пункт молчаливой, автоматизированной кары.

К каждому вагону – отдельный наряд охраны. На крыше – пулемётчики. По периметру – прожекторы, пси-глушители, сигнализация. На платформе – уже собрали все группы осуждённых к высшей мере- всего 46 человек молча в наручниках по списку, сверенному трижды. Как предчувствие последней главы.

В 22:55 начальник охраны произнёс в рацию коротко:

– Время.

Тюремные охранники подтолкнули первую пятёрку к открытому вагону.

Вагоны были переоборудованы. Жёсткие одиночные ячейки с креплением для ног и шеи без окон. Только вентиляция и надзирательные смотровые щели.

Каждого заключённого вводили по одному. Закрепляли в посадочном гнезде, проверяли замки, запечатывали дверь.

Когда очередь дошла до Мертана, он остановился на секунду перед входом. Только секунда – короткий взгляд на луну и тень улыбки.

– До встречи, – прошептал он. – Там, где судят иначе.

Охранник пихнул его в спину.

Ровно в 23:00 зазвучал сигнал отправки. Поезд с лёгким металлическим скрипом тронулся. Тишина вагона нарушалась только вибрацией рельсов и звоном цепей.

Никаких разговоров. Никакой надежды. Только ночь, сталь и предчувствие конца.

В темноте его ячейки Мертан закрыл глаза. Он чувствовал дрожь пола и слова – снова и снова:

– Ты увидишь всё. И когда на тебя укажут, ты поднимешься – не как преступник, а как свидетель.

Поезд уносил его к месту, где всё должно было закончиться и – начаться.

Глава 6. День празднования

Тюремный поезд с грифом «К3» прибыл на запасной путь восточной грузовой станции родного города.

Погода – ясная, холодная. Лёгкий иней на рельсах.Платформа была пустой. За бетонным забором дежурили вооружённые караулы. В вагоне – трое.

Все трое – заключённые с приговорами свыше 10 лет. Подпадали под ту самую категорию, о которой вели закрытые обсуждения чиновники на Комитете безопасности: «Казнь. Публично. Без уведомлений. С утра – кормить дважды».

Их имена были вычеркнуты из всех списков за месяц до поезда.

Автозак перегнал их в старую зону бывшего следственного изолятора, переоборудованного под «предказненный блок». Мрачные стены, перекрашенные под нейтральный серый, закрытые окна, усиленная охрана. Там их поместили в одиночные камеры.

Охранник мимоходом бросил:

– Кормёжка дважды. Потом – в центр. Форма будет.

Никаких объяснений. Всё происходило как по невидимому сценарию.

Через кормушку в двери каждый получил хлеб, кружку горячей воды, разваренную кашу. Есть хотелось. Даже Мертан, измождённый и побитый, ел молча. Внутри – тишина. Где-то слышался звон посуды, шаги, лай собаки.

В его голове – ни страха, ни гнева. Только спокойствие. И воспоминание о том, что сказал ему голос в темноте:

– Сегодня день жатвы. Ты увидишь то, что не должен был видеть человек. Но ты уже – не просто человек.

Обед был чуть сытнее – тушёная капуста, кусок варёного мяса. Кормёжка выглядела почти заботливой.

Мертан понял: это не милость. Это часть ритуала.

– Накормить перед смертью. Чтобы тело было крепким, а душа – не могла обвинить в лишней боли.

После еды им выдали одежду: примитивная роба из грубой ткани, выцветшая, серо-синяя. На груди – нашитый номер и чёрная метка: «Государственный преступник».

Сумерки медленно опускались на город. За узкими окнами камеры небеса темнели, отливая свинцом. В коридоре зазвенели шаги. Скрежет ключей. Кормушка в двери приоткрылась.

Без слов, в каждую ячейку передали поднос – больше, чем в обычный приём пищи.

На жестяной посуде лежали: два куска хлеба, отварной картофель с подливой, ломоть тушёного мяса, кружка крепкого чая с сахаром.

Никаких слов. Никаких взглядов.

Это был не ужин. Это была церемония. Подарок перед забвением.

Мертан посмотрел на еду. Он ел медленно, осознанно, будто вспоминая вкус самого мира.

Он понимал: это не прощение- это ритуал.

– Последняя пища – чтобы тело не жаловалось. Чтобы дух вышел не в страданиях, а в ясности.

Он допил чай, не оставив ни крошки. Затем закрыл глаза и стал ждать.

В 18:40 по коридору разнёсся голос надзирателя:

– Через двадцать минут – построение. Готовьтесь.

На территории бывшего СИЗО выстроили три фигуры. Руки – скованы за спиной. На груди – номер и надпись: «Враг Народа. Категория III». На лицах – равнодушие или смирение. Мертан стоял последним.

Перед ними – шестеро охранников. У каждого – автомат, электрическая дубинка и чётко прописанный приказ: «В случае сопротивления – устранение на месте».

Старая армейская машина с клеткой прибыла ровно в 19:10. Заключённых погрузили по одному. Внутри – глухая камера без окон. Только вентиляционная решётка в потолке.

Машина поехала через ночной город. Люди уже собирались на центральной площади. Гремела музыка. Развевались флаги.

Площадь была залита электрическим светом. Прожектора выхватывали из темноты лица: одни – взволнованные, другие – ожесточённые, равнодушные, истерично торжествующие.

В центре – возвышение, построенное из свежих досок. Эшафот.

Три столба с перекладинами, над каждой – верёвка. Три петли.

Под каждой – чёрный ящик: люк, который откроется вниз.

Рядом – три табурета. Всё рассчитано до сантиметра. Всё – часть спектакля.

В 20:00 ровно охрана открыла задние ворота грузовика. Троих вывели наружу.

Первым – шёл высокий мужчина, седой, с ровной спиной. Вторым – дрожащий, едва стоящий на ногах, третьим – Мертан.

Он ступал уверенно. Смотрел прямо перед собой; ни крика, ни вопроса, ни покаяния.

Толпа зашевелилась. Слышались свист, крики, хлопки. Но было ощущение, будто всё это происходило в другой реальности. Словно трое осуждённых были частью древнего ритуала, который толпа не понимала, но требовала.

Охрана расставила их на эшафоте перед петлями. За спиной – караулы с винтовками. На помост поднялся чиновник с золотыми знаками отличия – представитель Комитета Безопасности.

Рядом с ним – протоколист, врач, и глашатай в чёрной форме.

Началась церемония.

– Объявляется публичное исполнение приговора в День Победы. По решению Комитета государственной безопасности, утверждённому Верховным Секретариатом, трое признанных виновными в измене Родине, подлежат высшей мере наказания – казни через повешение.

Он читал имена медленно.

– Первый: Халдор Севен. Второй: Рейд Мелаш. Третий: Мертан Даниэль.

Врач молча сверил состояние осуждённых. Все были в сознании.

Палачи – двое в масках – вышли из-за ширмы.

Мертан взглянул на небо. Ни звезды. Только свет фонарей и холодное серое облако над городом. В этот миг он почувствовал, как внутри всё замерло.

Никакой боли. Никакой жалости.

Только ожидание.

Внутренний голос шепнул:

– Приговор исполнен не на земле. Твоё тело умрёт, но ты пойдёшь дальше. Готов ли ты вынести судьбу мира?

Когда петли были готовы, представитель Комитета сделал шаг вперёд и поднял руку:

– По традиции, закреплённой законом, каждому осуждённому перед исполнением приговора предоставляется последнее слово. Слово может быть использовано для покаяния, прощания или оправдания. Порядок выступлений – по списку.

Толпа притихла.

Первого вывели вперёд. Это был Халдор Севен, мужчина с поседевшими висками и красными глазами. Его голос дрожал.

– Я… – он сглотнул. – Я не был предателем. Я просто спасал семью. Я не хотел зла. Я прошу… я молю… простите меня. Простите меня, если можете. Я не хотел этого конца…

Он расплакался. Надзиратель вернул его на место.

Вторым вывели Рейда Мелаша. Он шатался, глаза бегали. Он долго молчал, а затем хрипло:

– Всё, что я делал, я делал потому, что мне велели. Я не думал. Я боялся. Я был никем. Меня использовали… и выбросили.

Он сплюнул.

– Сожгите это государство до основания. Пусть хоть кто-то узнает правду.

Толпа взорвалась свистом и криками.

Когда глашатай объявил: «Казнь исполнить!», и палачи потянулись к рычагам – Мертан внезапно сделал шаг вперёд. Резкий, живой. Палач инстинктивно замер.

Толпа ахнула.

Голос Мертана прорезал тишину – звучный, глубокий, не как человеческий:

– Услышьте меня, живые и мёртвые. Я – Посланник. Я жил среди вас. Я страдал с вами. Но истина – передо мной.

Он смотрел не на толпу – он смотрел выше.

– Мир пронизан грехом. Жестокость – в законе. Ложь – в храме. Правда – в оковах.

Его голос гремел, как раскат грома:

– Я приговариваю мир к Жатве за гордыню, за безрассудство. За то, что искупление было отвергнуто. Жатва – начнётся.

Мгновение – и палач дёрнул рычаг.

Пол ушёл из-под ног. Мертан – исчез.

Но последние его слова, будто вырезанные в камне, разлетелись по воздуху, пронизали толпу, ударили в стены зданий, растворились в небесах.

И кто-то – один, потом другой – почувствовал: что-то не так. что-то изменилось.

Глава 7. Эхо Приговора

Площадь опустела, но слова всё ещё звенели в ушах. Те, кто слышал их, не могли забыть.

«Я приговариваю мир к Жатве…»

Региональные новостные агентства сначала не упомянули заявление Мертана. Официальный протокол назвал его «бредом осуждённого». Но запись разлетелась по закрытым каналам – кто-то из охраны включил микрофон. Кто-то выложил в сеть. Уже через сутки по всем континентам знали: были произнесены слова, которые не может сказать человек.

Жатва? Посланник?

На следующее утро в кабинете министра госбезопасности разразился скандал.

– Почему вы не прервали его?! – кричал министр. – Почему это попало в эфир?!

– Это была казнь. По закону – последнее слово не прерывается, – мрачно ответил офицер.

– Мы сожгли архивы, зачистили историю, а он, грязный заключённый, говорит от имени каких-то… богов?!

– И люди слушают, – добавил кто-то тихо.

В нескольких городах начали собираться группы. Кто-то звал Мертана пророком. Кто-то – предвестником конца. В храмах начали читать его слова как откровение. На стенах появились надписи:

ЖАТВА ИДЁТ

В зарубежных дипломатических каналах появилось слово «Мертан». Аналитики не могли дать объяснения. Психологи – сбились с диагноза.

Но все чувствовали: после этих слов мир больше не тот.

Утро после казни было серым. Трое осуждённых были похоронены в безымянных могилах, за чертой городского кладбища. Без отпевания. Без родных. Без имени.

Гробы были грубыми, как коробки. Надгробия обозначались лишь цифрами: №21847, №21848, №21849

Никто не пришёл. Никто не возложил ни цветка. Только ветер шуршал по сухой траве.

В доме, построенном из камня у подножия священной горы, собрались старейшины. Все знали: если ритуал не будет проведён, гнев Богов падёт на землю. Так было сказано в Завете, оставленном ещё до времён письменности.

– Суд состоялся. Но Врата ещё не закрыты, – сказал старший.

– Посланник казнён, но не возвращён, – продолжила старейшина Милиса. – Если тело останется в земле без призыва – оно будет скверной. И месть Богов не заставит ждать.

В святилище был извлечён Пергамент Претензии – древний артефакт, на котором чернел символ: круг, рассечённый двумя молниями. Этот знак означал, что тело избранного должно быть возвращено Богам. Но не просто так.

– По Закону Высших, – произнёс Хранитель Записей, – дух не может вернуться в Небесный Совет, если тело его остаётся в осквернённой земле. Мы должны исполнить Ритуал Прощения и подготовить храм к Приходу.

Ритуал состоял из двух частей:

– Очистить святилище, чтобы дух мог быть принят.

– Призвать Богов – чтобы они сошли и указали путь телу.

– Забрать тело Посланника из мира людей и принести его в место, откуда он родом.

Если хотя бы одно из этих условий не будет исполнено – Апелляция будет отклонена, а земля приговорена к Жатве без возможности помилования.

Воздух хранил напряжённую тишину, как будто сам мир прислушивался – будет ли ответ.

На рассвете в доме Совета Лиремы вновь собрались старейшины. Свечи уже догорели, на алтаре остывала чаша из обсидиана. Тогда заговорил старейшина Фарел, державший свиток Завета:

– Мы совершили то, что должны. Призыв услышан. Но тело всё ещё в городе, закопано в чужой земле. Если оно не будет возвращено, дух останется между мирами.

Старейшины переглянулись. Решение было очевидным – и тяжёлым.

– Мы должны поехать туда сами, – сказала Милиса. – Без посредников. Только родная земля может забрать тело.

– Иначе придёт Гнев, – прошептал кто-то.

Так было решено.

Утром, до рассвета, шестеро человек сели в старый закрытый вездеход. Среди них были трое старейшин, один молодой ученик и двое молчаливых мужчин из горного ордена Хранителей. Они несли с собой знак-печать, вырезанный из дерева, и ткань Первого Плаща – покрывало, которое должно было накрыть тело Посланника.

Им предстоял путь в более чем четыреста километров – через посты, города, границы, но в их руках было древнее разрешение, подписанное кровью: Перепуск Древней Миссии. Ни один чиновник не посмел их остановить.

Вечером они прибыли в город, где был казнён Посланник. Они не задерживались ни в гостинице, ни в домах. Они остановились вблизи кладбища, на пустыре. Ночь провели в молчании и молитве.

Наутро, чуть свет, они вошли на кладбище. Никто их не остановил – ни охраны, ни надзирателей. Будто мир затаил дыхание.

Они шли точно к нужной могиле – №21847. Никто не называл номер. Они просто знали.

– Здесь, – сказал Хранитель.

Они расстелили покрывало. И начали копать.

Земля отходила легко. Будто сама хотела освободить то, что не принадлежало ей.

Когда доски гроба показались, тишина стала почти физической. Гроб был нетронут. Запечатан. Сухой.

Они осторожно подняли его и положили на покрывало. Старейшина произнёс древние слова:

– Из пепла взят – к звёздам возвращён. Родина принимает тебя.

Они уехали тем же вечером. Никто их не остановил. Ни на одном посту, ни в городе, ни на дороге. Было ощущение, что весь мир знает – Посланник возвращается домой.

Позади них оставалась могила без тела. Земля вновь закрылась, как будто ничего не было. Но место сияло бледным светом – знаком того, что здесь был тот, кто касался воли Богов.

На следующее утро после эксгумации в кабинете Заместителя Главы Министерства раздался телефонный звонок. Охрипший голос оперативного дежурного сообщил:

– Объект №21847… отсутствует на месте захоронения.

– Что значит «отсутствует»? – голос замглавы сорвался. – Он должен быть под охраной. Это же… это… Прецедент!

Через десять минут в здании министерства началась паника.

Собрали экстренное совещание.

На экране в конференц-зале отображалась спутниковая съёмка кладбища. Вчера на ней был чётко виден могильный холм. Сегодня – только ровная, гладкая земля. Без следов. Без нарушений. Даже дерн был словно нетронут.

– Кто-то умело замёл следы, – доложил майор разведки. – Камеры погасли в районе 4:10 утра. Электропитание не восстанавливалось до 6:20. Всё – как будто… заранее отключено.

– Это была операция. Или… ритуал, – пробормотал аналитик.

Глава МВД вошёл в зал, побледневший, с папкой в руках:

– У нас есть информация, что группа неизвестных лиц пересекла три охраняемые зоны и добралась до города в ночь с воскресенья на понедельник. Без единого досмотра. Их не записали ни камеры, ни блокпосты. Пропуск был предъявлен – пергамент ручной работы, на древнем языке. Подписан… кровью.

В зале повисла тишина.

– Вы что, смеётесь? – бросил кто-то.

– Нет. Мы проверили подлинность. Это… древний знак «Перепуска Миссии». Официально он числится как артефакт эпохи до объединения. Утерян. Сожжён в архиве.

– Кто его предъявил?

– Шестеро. Личности не установлены. Камеры не зафиксировали лиц.

***

В кабинете Канцлера доклад лежал перед ним, как приговор. Канцлер читал, не отрываясь. На виске – вена, что пульсировала, как готовый лопнуть шрам.

– Они… выкопали тело? – тихо спросил он.

– Да, господин Канцлер. И увезли. Мы не знаем куда. Ни одной зацепки. Мы подозреваем, что это связано с селением Лирема. Его родина.

– Почему мы не заблокировали выезд?

– Они выехали через закрытый участок лесной дороги. Военные патрули… не доложили. Говорят – не видели никого. Или… «потеряли память».

Канцлер резко встал.

– Вы не понимаете?! Это был Посланник! Мы его убили публично, как предателя. А теперь тело исчезло – в тишине! Как вы думаете, что подумает мир, когда об этом узнает?

– Мы… удержим информацию.

– Нет. Мир уже знает.

Он подошёл к окну. Вдалеке, на горизонте, горел странный свет – в небе, где не было солнца.

– Они начали Второй Суд, – прошептал он.

– Кто? – спросил министр.

– Те, кто старше империй. Старше войны. Богам возвращён Посланник. А мы – остались только с приговором.

Глава 8. Явление Богов и второй приговор

Солнце клонилось к горизонту, окрашивая небо кровавым отблеском. В горах стих ветер. Воздух стоял неподвижным, как в ожидании слов, которые нельзя произносить без трепета.

В храме, выдолбленном в скале, горели сотни масляных ламп. Пол из черного сланца был покрыт узором из золы и соли – Печать Возвращения. В центре – каменный алтарь, на котором лежал деревянный гроб, накрытый тканью Первого Плаща. Его не вскрывали: древний закон гласил – тело Посланника не принадлежит миру после последнего дыхания.

Старейшины стояли в полукруге. Их руки были обмотаны верёвками покаяния, а лица покрыты пеплом. Позади – жители селения, все в молчании, даже дети. Никто не шептал. Никто не плакал. Воздух звенел ожиданием.

На рассвете было подано знамение – птицы покинули долину. Вода в роднике потемнела. Звезды накануне ночью располагались в форме символа суда.

Это означало одно: Ритуал будет принят.

Когда тень коснулась вершины алтаря, старейшина Фарел ударил в бронзовый гонг. Звук, глухой и могучий, разошёлся по горам, как зов древних сил.

– В этот вечер, – произнёс он, – мы возвращаем тело тому, кто его дал. Мы признаём, что мир пал. Мы не просим прощения. Мы свидетельствуем.

Он подошёл к алтарю и положил руку на гроб.

– В нём не мёртвый. В нём – решение. Печать. Суд. Да будут открыты Врата.

Две женщины подняли чашу из обсидиана, наполненную чёрной водой из источника Мертана. Одна капля была капнута на лоб каждого присутствующего. Тишина продолжалась ещё час – пока не взошла первая звезда.

Тогда за алтарем начал светиться воздух. Медленно, едва заметно. Будто ткань реальности становилась тоньше.

– Они идут, – прошептал ученик.

– Молчи, – сказала ему жрица. – Это не для слов. Это – начало.

Скала за алтарем засияла. Из воздуха вырисовывались силуэты – высокие, без лиц, из света и тьмы одновременно. В храм вошли Боги.

Они не ступали – они были. И каждый, кто был в храме, опустился на колени, сам того не замечая. Даже камень под ногами задрожал, как живой.

Боги остановились у алтаря. Один из них, чьё лицо было как зеркало, протянул руку. Печать загорелась. Плащ вспыхнул белым огнём, но не сгорел.

Тогда голос – не слышимый ушами, но ощущаемый костями – наполнил храм:

– Принято. Он возвращён. Суд продолжается.

По велению Богов все жители селения, жрецы и даже старейшины покинули внутренний зал, оставив только гроб и алтарь. Сквозь закрытые врата слышалось пение, не похожее на человеческое – ни голос, ни звук, но вибрация чистого смысла.

Прошло семь минут. Врата вновь открылись – сами, без прикосновений.

И они вышли.

Первым шагнул тот, кого уже знали как умершего. Его лицо было спокойно, но в глазах горел неземной свет. Он шёл босиком, неся на себе Плащ, который больше не был тканью – он стал светом. За ним – Сущности, что до этого стояли как призрачные тени. Теперь они были ясны. Это были Боги Суда.

Люди падали на колени, не по принуждению – по природе. Даже камни храма треснули от напряжения.

И тогда в небе над храмом разверзлась тьма. Без грозы, без ветра – просто расслоение неба. Из этой тени спустился Он.

Высокий, в чёрном одеянии, лицо закрыто капюшоном, за спиной – развевающаяся чёрная ткань, похожая на вечер. В его руке – Серп. Не орудие, но символ: лезвие из света, рукоять из живого корня, и кроваво-красная печать на перекрестье.

Он ступил на землю без звука. Вся природа замерла.

Это был Верховный Жнец.

Он подошёл к Посланнику и без слов протянул ему Серп.

Тот взял его обеими руками.

Мгновенно тело Посланника охватило пламя – не обжигающее, но очищающее. Его плоть стала светом. Он вознёсся чуть над землёй. Глаза, голос, движения – всё преобразилось. Он уже не был человеком. Он стал Фигурой Огня.

И тогда Он заговорил. Голос, пронизывающий умы и сердца, одновременно говорящий изнутри каждого:

– Поскольку был проведён обряд Прощения, гнев Богов удержан. Суд не окончен – он лишь отсрочен.

Небо затрещало. Горы глухо отозвались эхом.

– Ровно через год, в день жатвы, состоится Великий Суд. На нём должны предстать два Величайших Лидера мира – главы двух сильнейших государств. Они обязаны привести с собой Верховных Жрецов и Духовных Наставников всех живых религий.

Он поднял Серп над головой.

– Они должны ответить: почему их мир – не подлежит жатве. Почему он достоин продолжения. Почему сердце человека – ещё не пепел.

Пламя вокруг него вспыхнуло ещё ярче.