Дети апокалипсиса

   Сердце в моей груди сжалось в кровавый кулак, готовый с силой ударить по врагу. Раздавить его всмятку.

   «Лин, где ты? Пожалуйста…»

   Он выбрался из трюма, цепляясь за железные перекладины лестницы. Стреляя из пистолета в бледные руки, хватавшие его за ботинки. Таг и Алан помогли ему подняться с колен, и они вместе, неуклюже, принялись отступать. Но даже зеленая подсветка оптики не скрыла от меня кровавых пятен, выросших у Лина под ребрами. Он был ранен.

   Я вернула прицел обратно к трюму и увидела, что из него, словно паразиты из гнойной раны, выбираются странные худые фигуры с белыми лицами, похожими на маски древних самураев.

   Шершавый металл винтовки царапнул щеку, а приклад отдачей дернул плечо. Первая пуля со свистом улетела в ночь, и через секунду одно из белых лиц исчезло за всплеском темной крови.

   Укрывшиеся за грудами тросов – Таг, Лин и Алан, тоже открыли стрельбу по множащемся мишеням. Твари падали на железную палубу истекая кровью, но тут же их место занимали другие, затаптывающие собственных собратьев голыми ногами. Они лезли из черной дыры трюма, словно осы из полыхающего гнезда, и с каждой секундой их становилось все больше.

– Что это за твари, Мияко?!

– Я не знаю! Я…не знаю!

– Да сколько же их там, черт возьми?!

   Я не успевала спускать курок. Цели были повсюду – головы, грудные клетки, впалые животы. Они бежали вперед толкаясь и налетая друг на друга, попадая в перекрестие прицела мельканием искривленных тел. Острые пули снайперской винтовки вспарывали их уродливые тела рваными линиями, но эти твари не боялись смерти. И только потом я узнала, что вперед их гнал голод. Инстинкт, превративший людей в первобытных чудовищ. В каннибалов, пожирающих себе подобных и оттого окончательно потерявших человеческий облик.

   Внизу Таг, Алан и Лин, принялись отступать. Вскоре я услышала хлопки выстрелов уже не лестнице, ведущей в рубку. А палуба, в это время, вся пришла в движение, заполнившись мерзкими созданиями, хлынувшими из трюмов смрадной волной. Я сменила магазин, но за пару минут он снова опустел, оставив на память только жаркое дыхание раскаленной винтовки.

– Нужно потопить корабль. Пока они не добрались до нас!

   Я поймала в перекрестие высокую фигуру, бегущую к лестнице на полусогнутых ногах, и плавно нажала на спусковой крючок. Продолговатая голова с остатками волос разлетелась вдребезги, словно гнилая тыква.

– Нельзя, мы не протянем в воде и часа. Она растворит нас в своих отходах! Тут повсюду яд! – я и не заметила, что Чжин покинул свой пост, присоединившись к нам. То, о чем говорил мне когда-то Миго – нужно всегда быть начеку.

   Выстрелы на лестнице стали громче и через мгновение в рубку, пятясь, вошел Таг. Он поддерживал Лина под руку, а тот словно бы и не замечал своего состояния. Рвался в бой. Хотя даже я, на секунду отвлекшись от прицела, увидела, что между пальцами руки, которой он прикрывал рану, плещет кровь. Его ударили чем-то острым, пропороли бок вместе с жилетом. Ему немедленно нужна была помощь. Моя помощь! Но я вернулась к винтовке и яростно принялась расстреливать несущихся на нас тварей. Они уже добрались до надпалубной постройки, в которой на самом верху находилась мы, и принялись карабкаться к иллюминаторам по стенам. А те, кто сохранил еще хоть часть разума, бросились на лестницу, перепрыгивая ступени.

– Помоги мне, Чжин! Эти адские создания не должны добраться до нас! Нужно закрыть дверь! – Алан навалился на проржавевший люк, но изъеденные коррозией петли встали на сторону зла, не желая поддаваться.

– Мать твою!

   Мияко подскочил к двери, и втроем им удалось ее задраить, прежде чем с другой стороны на железо обрушился град ударов. Твари ревели от отчаянья, и в реве этом различалась человеческая речь. Я знаю, о чем они нас умоляли. Чем грозились. Но не хочу об этом вспоминать. Те кошмарные часы я до сих пор пытаюсь забыть. Вот только у памяти другое мнение на этот счет. Пока обожженная планета будет вертеться, других воспоминаний у меня не будет. Таково наследство, оставленное нам предками.

   Я убила еще нескольких тварей, хотя они и не представляли особой угрозы, соскальзывая с металлических стен. Просто я… не могла остановиться. Так происходит всегда, когда война захлестывает тебя. Где-то внутри рвутся шланги и клапаны, и жестокость вытекает в кровь, затапливая сердце. Трудно перестать нажимать на курок, когда запах крови вползает в ноздри. Это тоже своеобразный голод. Потребность отнимать чужие жизни.

   Лин снял со спины гранатомет.

– Что ты задумал? – Чжин не осмелился бы встать у Лина на пути. Так и вышло. Дуло гранатомета высунулось в окно, рядом с изящным профилем снайперской винтовки.

– Если мы их не взорвем, то они нас сожрут.

– Корабль не выдержит взрыва даже одной гранаты. Развалится по частям!

   Металлическая стенка двери от сотен ударов прогнулась, жалобно скрипнув. С кривых швов посыпалась ржавая пыль.

– Я посмотрю, что ты будешь говорить, когда тебя начнут разрывать на куски и жрать живьем. Они вытащат твои кишки Чжин, и твой умный мозг…

– Ладно! Хватит, – он посмотрел на остальных из команды. – Почему вы молчите?

– Я уже высказалась, – Я уперла винтовку в пол.

– Да стреляй уже, твою мать! – крикнул Мияко, удерживая на прицеле покалеченную дверь.

– Как скажете…

   Я услышала, как щелкнул курок, когда камора барабана слилась в любовном экстазе с дулом. И граната со вздохом вылетела в ночь, направляя свою кипящую злость в гущу уродливой толпы.

   Взрыв сотряс корабль, и мы ухватились, кто за что, дабы бы не упасть. Яркое пламя взметнулось ввысь, осветив гневное лицо шторма и черные гребни его маслянистых волос. Твари разлетелись в стороны, как манекены, многих повыбрасывало за борт, других охватило пламя, потому что вся палуба, залитая нефтью, вспыхнула, как факел.

– Твою мать, я же говорил, что полыхнет! – Чжин с досадой уставился в иллюминатор, на клубы черного дыма.

   Судно накренилось вправо, застонав покореженным корпусом, но наплаву удержалось. Палуба на месте взрыва превратилась в рваную дыру, куда теперь стекалась горящая нефть, выжигая логово каннибалов. Я прильнула к оптическому прицелу и принялась добивать остатки поганых тварей, целясь им в головы. Только три пули в тот вечер улетели в молоко…

  -Лин… – я перебросила горячую винтовку через плечо. – Я помогу тебе…

   Но он перехватил мою руку прежде, чем я успела коснуться раны. Его пальцы были липкими, испачканными кровью. Они скользили.

– Поможешь…но не сейчас, – Он кивнул и крикнул остальным. – Давайте добьем этих ублюдков!

   Мы встали напротив двери и через несколько минут в рубку ворвались изуродованные радиацией чудовища. Мы открыли по ним шквальный огонь, и я подумала о том, что это теперь тоже наше наследство. Наш крест, который придется тащить всю жизнь. А умирая, мы будем передавать его из поколения в поколение, и знать, что всегда найдутся сильные руки, готовые подхватить эту тяжелую ношу.

   Среди уродливой толпы, жаждущей нашей плоти, была и та маленькая девочка, из-за которой чуть не погибли Лин с Тагом. Ее тонкие руки тянулись к нам, а в заплывших бельмом глазах не отражалось ничего, кроме голода. Из широкого рта, наполненного гнилыми зубами, стекала кровавая слюна. Я смотрела на нее и не могла поверить, что все это происходит с нами наяву. Что монстр этот, всего лишь ребенок, которого воспроизвели на свет в мире, не признающем больше материнства. И я подумала о том, что это великий грех – дарить в ТАКОМ мире новую жизнь. Ведь подарок этот окажется проклятием… А потом худое тельце девочки смело со ступеней непрекращающимся огнем, и я вытряхнула из револьвера пустые гильзы, заменив их шестью блестящими патронами.

   Мы убили их всех. Завалили лестницу трупами так, что нельзя было пройти. Вся рубка отсырела от горячей крови. Источала пар.

   Корабль сел на мель у самого берега, завалившись набок, точно поверженное морское чудовище. Мы выбрались на сушу уже глубокой ночью, и разбили лагерь недалеко от берега. В темноте шум зараженных волн напоминал нам о прошлом. О Звере, и о погибших друзьях. Так что ужин прошел в полном молчании. Мы снова жевали твердые, как пули бобы, и передавали по кругу бутылку с мутной водицей.

   Позже Лин позволил мне сделать ему перевязку, и этот момент я запомнила на всю оставшуюся жизнь. Глупая девочка, ищущая любовь в черством, умирающем мире. Я касалась его кожи и думала о том, что нет ничего прекраснее испачканной кровью романтики. Воображала, что когда-нибудь он возьмет меня за руку и встанет на колено. А я буду прятать слезы в глубине глаз, но все равно разрыдаюсь, когда он расскажет мне о своей любви. А Лин лежал на твердом песке, прислонившись к камню, и разглядывал бездну ночного неба. Он спросил меня тогда, как давно я видела звезды, а я только пожала плечами в ответ. Ты моя звезда. Я вижу тебя каждый день, но ты не замечаешь меня за гарью туч.

   Огонь костра плавил тени, и они сползали по нашим чумазым лицам, падая на мертвый песок шипящими каплями. Наверное, именно тогда я должна была рассказать ему о своих чувствах. Но все слова вдруг исчезли, оставив меня наедине с пустотой.

   -Лин, я…

   -Закончила? Спасибо.

   Он поднялся, держась за камень, и ушел. А я осталась сидеть на песке с окровавленными руками, и кровь эта жгла мои пальцы, проникая в поры чужим, незнакомым сердцебиением.

   Мы неразрывно связаны с тобой. Но я никогда не увижу твоего настоящего лица. Любовь делает меня слепой, ищущей твоих объятий в запертом, ненастоящем мире. Почему ты так жесток со мной? Почему не подашь голоса в опасной темноте? Почему не протянешь руки?..

   Я сидела на песке, а на руки мне капали горячие слезы. И только природа, живущая внутри меня, все еще шептала – ты готова, моя милая девочка. Теперь, ты готова…

   Мы пришли в этот городок, потому что нам некуда было больше идти. Он стал для нас освобождением, мечтой… Дальше простиралась тайга, припорошенная первым снегом, а за ней, казалось, больше ничего и нет. Край мира находился здесь, под нашими ногами. А дальше – только черта горизонта, слившаяся с бесконечностью неба.

   Проходя по этим землям, мы чувствовали, как меняется природа. Как она оживает, наполняя воздух чистотой. И хотя вокруг нас был все тот же унылый пейзаж апокалипсиса, мы знали – мир меняется. Эти места еще не сдались. Не умерли. В них и только в них возможно возрождение человеческой расы. Здесь, в почве, скрыта великая тайна далеких предков, которую они называли надеждой на жизнь.

   Суровый край встретил нас холодными ветрами и снегом. Поэтому ночью мы старались не оставаться под открытым небом, задерживаясь в опустевших поселках до самого утра. В панельных домах было не лучше, чем на улице, и мы выбирали перевалочным пунктом деревянные, полуразвалившиеся строения, в углах которых скапливалось сырое тепло промозглого дня. Там мы разводили костер и слушали байки Тага о странной сибирской земле, которая всегда манила исследователей своими природными богатствами. Он рассказывал нам о том, что Сибирь – это уникальное место, похожее на отдельную республику, в которой всегда теплился огромный потенциал. Говорил, что раньше, пока были границы, а люди давали названия материкам, эта земля находилась в двух мирах, принадлежала двум вероисповеданиям. А я, слушая его рассказы, не могла понять, зачем же людям было столько богов? Ведь в Библии сказано, что Бог един, его сущность непоколебима… И зачем людям нужны были религиозные войны, если все религии мира призывали творить добро? Наверное, нам, детям апокалипсиса, этого никогда было не понять. Перед нами стояли вопросы куда простые, но и великие в своей простоте. Выжить. Возродиться. Оставить следы своего пребывания на этой планете. Рассказать о том, что мы были…

   По дороге вглубь незнакомых земель мы обзавелись теплой одеждой. Климат здесь не претерпел изменений и слова Тага о том, что нам пора утеплиться, были кстати. Нам долго не удавалось найти одежду, потому что вся она истлела от времени и вечной сырости, но в одном из городков мы наткнулись на подземное хранилище удовлетворившее, наконец, наши "взыскательные" вкусы. Вообще-то выбор наш не различался многообразием – нам просто хотелось согреться. Главное, чтобы вещь была удобной и не громоздкой, позволяющей легко двигаться с оружием. Я выбрала длинное пальто, плотно прилегающее к телу, и когда встретила между рядами хранилища Лина, точно в таком же, то прыснула со смеху. Он напялил на голову вязаную шапочку и недовольный прошествовал мимо.

   Как мы выживем здесь без любви? Ведь в этих землях так холодно…

   Однажды, пробираясь по лесу, наш отряд повстречал оленя. Огромного, с рогами, похожими на радиолокационные антенны. Он стоял у дерева и смотрел на нас темным взглядом широких глаз. В нем одновременно было столько красоты и боли, что я почувствовала горький комок в груди. До этого никто из нас, кроме Тага, не встречал диких животных. И нам всегда казалось, что они просто миф, сказка, живущая лишь на страницах потрепанных книжек.

   В тот момент я подумала – сколько же мощи заключено в этом удивительном создании. Сколько желания жить!

   И когда Таг вытащил из кобуры обрез, я схватила оружие за двойное дуло.

– Не смей!

   Это был шепот сквозь зубы, больше похожий на шипение.

– Когда ты в последний раз ела мясо, Гун? – зашептал он в ответ.

– Эта особь, возможно, последняя в своем роде…

– Отпусти! Меня достали эти бобы…

– Таг, – я услышала голос Лина прежде, чем увидела его руку, улегшуюся Тагу на плечо. – Гун права. Это и отличает нас от тех чудовищ на корабле. Мы все еще люди.

   После этих слов Таг вернул оружие в кобуру. Но не разговаривал со мной целую неделю. Но воительница Гун привыкла к такому обращению. Поэтому ее шаги по припорошенной снегом хвое оставались все такими же твердыми.

   Мы пришли, чтобы остаться. Чтобы начать новую жизнь. Мы здесь… Этот городок станет нашим райским садом. И мир снова обретет четкие контуры. Воскресит все мечты…

– Ты бывал тут раньше?

   Мы шли по пустынной улице, затянутой туманом, и я слушала, как хрустит под подошвами хрупкая наледь.

– Нет, Мияко, здесь я не бывал, – голос Тага прозвучал устало. Всем нам хотелось спать этим морозным утром.

– Кажется этот город такой же мертвый, как и все остальные. Куда делись люди, ведь должен был хоть кто-нибудь выжить?

– Они здесь. Просто не хотят, чтобы мы их видели.

– Откуда знаешь?

– Они следят за нами. Чувствую их взгляды.

– Вот как?..

   Я услышала, как заскрипела кожаная кобура. Мияко вытащил пистолет. Я обернулась, и увидела, как он нервно оглядывается по сторонам.

– Да брось ты, они неопасны.

– Тебе-то откуда знать, Гун? Может они тоже жрут людей!

– Остынь, а!?

– Не указывай мне…

– Помолчите-ка все, – Лин остановился, прислушиваясь. – Да. Таг прав. За нами следят.

– Ну, что я говорил? – Мияко передернул затвор.

– Если хотим здесь остаться, нужно наладить с ними контакт. Убери ствол, Мияко. Ты воин, ты успеешь его достать и за секунду до выстрела.

   Я улыбнулась. Снова Лин оказался на моей стороне. Он был нашим негласным лидером, не смотря ни на что. И хотя он отяготил наше путешествием грузом побега, его слова все еще имели вес. Поэтому Мияко убрал пистолет, но щелчка кобуры я так и не услышала.

– Идемте. Нужно найти место потеплей. Не мешало бы выспаться.

   Мы разместились в небольшом двухэтажном здании, в котором когда-то находилась школа. В кабинетах, под слоем бетонной пыли, покоились останки железных парт. У стен, покосившиеся от времени, умирали рамы школьных досок. А в углах, среди мусора, можно было разглядеть почерневшую бумагу – страницы, по которым когда-то человечество училось жить. Жаль, но все науки оказались пустыми теориями, которые не смогли уберечь мир от катастрофы. Они сгинули вместе с человечеством, а научные трактаты сгорели в ядерном огне. Людям, помимо прочих наук, в век технического прогресса необходимо было изучать искусство равновесия. Изучать самих себя.

   За окнами, поросшая высохшей травой, располагалась спортивная площадка. В переплетении колючих трав ржавели перекладины футбольных ворот.

– Воды почти не осталось, Лин, – Чжин сидел на пыльном подоконнике, болтая ногами.

– Я знаю. Наверняка в этом городе она есть. Иначе бы тут никто не жил. Выставьте одного часового, попробуйте развести костер и… отдохнуть тоже попробуйте.

– А ты?

– Я пойду, познакомлюсь с местными.

– С ума сошел? Один?

   Я с хрустом размяла пальцы:

– Я пойду с тобой, Лин.

– Нет. Ты останешься здесь.

– Хватит мной командовать! Я тебе не маленькая девочка! – Я сжала кулаки.

– Разговор окончен.

– Тогда я пойду одна!

– И оставишь команду без снайпера?

– Лин, – в разговор вмешался Алан, – глупо идти одному. И ты это знаешь.

– Тогда ты пойдешь со мной. Снайпер нужен здесь.

– Идиотизм! – я топнула ногой, взбивая тяжелую пыль.

– Ты видишь? – обратился Лин к Алану. – И после этого она говорит, что повзрослела.

– Черт бы тебя побрал, Лин! Твоя проблема в том, что ты считаешь меня слабой. Но это не так.

– Я не считаю тебя слабой, Гун. Я просто стараюсь быть реалистом. Идем, Алан.

– Извини, Гун…

   Они зашагали к выходу, а я осталась стоять на месте, гневно раздувая ноздри. Зубы мои заскрипели от злости.

– Чертов… – мой кулак влетел в стену, срывая с костяшек кожу. Боль выстрелила в локоть, и обвила жаркими нитями плечо. -…Лин!

   Я оглядела оставшуюся команду слезящимися глазами. Они все, молча, смотрели на меня, но их взгляды были туманны и неясны. И в установившейся тишине моя злость разрослась, превратившись в безудержную волну. Мне казалось, все они смеются надо мной, считают сопливой девчонкой не способной на подвиги в этой чертовой войне.

– Я осмотрю второй этаж, – бросила я и быстро зашагала прочь, к лестнице.

   Поднявшись по пыльным ступеням, я отыскала лучшее место для снайпера – выбитое окно с покосившейся рамой, находившееся аккурат над парадным входом. Злость моя поутихла, уступив место странной безысходности, и я долго ставила на подоконник винтовку, просматривая местность в окуляр оптического прицела.

   На войне нет места чувствам. Эта слабость может стоить жизни.

   Но с кем мы воюем, когда на земле почти не осталось людей?

   Я покрутила колесо отстройки, выставив комфортное расстояние для стрельбы.

   Зачем нам нужна эта война? За что мы боремся, ведь внутри у нас не осталось ничего человеческого? Мы умеем только убивать. Отнимать чужие жизни…

   Винтовка была готова. Я оставила ее на подоконнике, прикрепив к цевью сошку, и облокотилась рядом, разглядывая унылый пейзаж апокалипсиса.

   Этот мир достоин большего, чем кровавая брань между остатками человечества. Я знала это всегда. Но за грохотом выстрелов не могла расслышать правды. Не могла удержать истину в скользких от крови руках. И только теперь, в оглушающей тишине… я начала понимать. Опустошенным землям нужна жизнь. Семена, готовые упасть в почву и дать всходы. Нашему миру нужны…

– Гун?

   Я оглянулась, все еще поглощенная раздумьями. В дверях, переминаясь, стоял Мияко.

– Что?

– Ты как?

– В порядке.

   Он кивнул и осмотрелся.

– Выбрала позицию?

– Звучит двусмысленно.

   Он непонимающе глянул на меня, но потом расхохотался. Я тоже улыбнулась в ответ.

– Снайперскую.

– Да, отсюда неплохой обзор. Хочешь взглянуть?

– Да нет, нет, конечно. Тебе лучше знать, что тут и как. Значит ты в порядке?

– И не сомневайся.

   Он снова кивнул:

– Хочешь, я побуду с тобой?

– Нет, Мияко. Я хочу побыть одна.

– Хорошо. Я просто хотел сказать… мы… все мы… не считаем так, как Лин. Ты столько раз спасала нам жизнь…

– Вы мои друзья. Моя команда. Я не могла иначе.

– Да… да… но все равно… мы редко говорили "спасибо". Принимали, как должное.

   Я грустно усмехнулась.

  "Спасая вас, я убивала других. И цепь эта разомкнется только с моей смертью"

– Это война, Мияко. Так должно быть.

– Да. Ты права. Это война…

   Мы помолчали и он ушел. А я вернулась на позицию и долго не могла прогнать с лица улыбку.

   Лин и Алан вернулись довольно быстро. Они шли не спеша, о чем-то разговаривая, а я наблюдала за ними через окуляр прицела. Их фигуры, поначалу размытые, стали четче, как только они вошли в зону обстрела. Лин, по привычке, махнул рукой. Это означало, что я могу сниматься с позиции.

   Я оставила винтовку на окне, а сама спустилась к команде. Мы вчетвером вышли на крыльцо, полные надежд и вопросов. Но когда Алан и Лин подошли к нам, первым, что мы услышали, было…

– Гун, я заметил тебя с двухсот метров. Прицел выдал отблеском…

– О, чудесно! – я оборвала Лина, громко выдохнув. – Это все, что ты можешь нам рассказать? Как Гун неправильно разместилась на позиции?

   Он пожал плечами.

– Что было, Лин? Вы встретились с местными? – В разговор встрял Мияко.

– Встретились. Алан расскажет лучше, он больше в этом понимает, – Лин отошел в сторону, приглашая друга занять его место.  – Алан?

   Все наше внимание теперь было приковано только к нему. Он немного помолчал, подбирая слова, и начал говорить:

– Их здесь около двухсот человек. Так сказал староста, с которым нам довелось пообщаться. У них тут что-то вроде общины. Коммуны или… секты. Они проповедуют христианство отличное от нашего. Они грешны.

– Секта? – Чжин осмотрелся по сторонам.

– Алан немного преувеличивает, – подал голос Лин. – Вряд ли они опасны. Просто они очень… суеверны. Нам здесь не прижиться.

– Вот так хрень! – Мияко оглядел всех нас. – Мы шли сюда три года, чтобы услышать эти слова? Нам тут не прижиться?

– Они согласились дать нам приют на несколько дней, и снабдить всем необходимым для дальнейшего путешествия…

– Куда? – хохотнул Мияко. – Куда нам идти дальше, Лин? За этими лесами ничего нет! Только вечный холод.

– Таг? Что скажешь? Ты ведь бывал здесь. Есть у нас какие-то варианты?

– Идти дальше, нет смысла, Лин. Впереди только бескрайняя тайга, которую скоро завалит снегом.

– Мы что, правда, рассматриваем этот вариант? Прятаться в тайге, как звери? Это без меня, уж простите.

– Никто не собирается прятаться, Мияко. Все мы воины.

– Тогда нужно просто остаться здесь и пристрелить того, кто скажет хоть слово против!

– Воины, – Лин снял перчатку, оголив черную татуировку, щупальцами охватившую кисть правой руки. Я знала, он сделал ее потому, что такую носили все в его семье. И отец. И дед. И прадед. Знак чести. Принадлежность к военной элите несуществующей уже Японии. – Но не убийцы. Не грабители и не мародеры. Эти люди согласились нам помочь. И мы будем им благодарны.

– Они сказали, что мы несем зло, Лин. Что мы должны уйти. От этих слов разит смертью, – Алан посмотрел на меня черствым взглядом. Но я не отвела глаз. – Гун, сестра, что ты думаешь об этом?

– Я думаю, нам нужно остаться.

   У меня не было обоснований. Просто я впервые решила пойти против Лина.

   Эмоции губят нас на войне. Но без них нам не за что бороться.

– Чудесно. Значит, через несколько дней мы с вами расстанемся. Я не собираюсь быть частью отряда мародеров.

– Послушай, Лин, ты не прав, – Таг выступил вперед, на ступени крыльца. – То, что ты считаешь по-другому, не повод всех нас оскорблять. Мы шли с тобой до самого конца. Тебе не в чем нас упрекнуть.

– Боюсь, что если вы останетесь здесь, – Лин впервые за долгие годы посмотрел на меня. А я, испугавшись, опустила взгляд. – Вы не отмоетесь от этой крови.

– Мы не собираемся устраивать тут войну… – удивленно развел руками Чжин.

– Война уже идет. Она началась еще до нашего рождения. Но сюда, в этот мирный край, принесли ее мы. И если задержимся здесь, то заразим ею остальных. Крови не избежать. Я это знаю.

   Наверное, каждый из нас знал, что Лин был прав. Только одного знания было мало, чтобы подчиниться и пойти с ним в заснеженную неизвестность. У всех у нас были причины отстаивать свою однобокую правду. Нам не был важен этот город так, как нужна была уверенность в себе. Глупо, но мы все пошли против Лина. И я со своей детской злостью, и Алан с вечными вопросами веры. И Чжин, и Мияко, и Таг. Все мы… мы его предали.

   Я смотрела в пол и ждала, когда же Лин скажет, что принимает сторону большинства. Я была уверенна – он не сможет уйти. Как когда-то давно, со слезами на глазах, я отказывалась верить в то, что умерла мама. Но Лин только усмехнулся.

– Тогда через несколько дней наши пути разойдутся.

   Он сказал это так, что на миг у меня перехватило дыхание и захотелось кричать. Признаваться ему снова и снова, что все мои слова сказанные минуты назад – это детская ложь, вызванная безответной любовью. Что я пойду за ним в эту чертову глушь, в эти снега и горы, и буду идти, пока не остановится сердце.