Время

– Никуда не уходите, мистер Джеймс, сейчас унесу инвентарь и вернусь. Никуда не уходите…

Он ушёл, получив от меня в ответ одобрительный кивок головой, а я остался переваривать всё произошедшее. Мне казалось, что каждым неуверенно сказанным словом выдаю себя. Хотя, как понимаю, что скорее всего он ни о чём не догадался. Да и какие подозрения я мог вызвать у обычного дворника? Скорее всего, меня терроризируют мои же страхи. Конечно, неожиданно разговорчивым оказался первый попавшийся собеседник, но ведь я сам его выбрал. Правильно ли, что в дальнейшем согласился на прогулку? Наверное, гид и собеседник в одном лице мне сейчас не помешал бы. Главное, быть аккуратным и думать о том, что хочу сказать.

Через пять минут он вернулся. Уже был без метлы, но рабочая одежда осталась на нём.

Мне не стыдно было идти с ним в таком виде по Манхэттену, так как меня никто не знал в этом огромном городе. Мы направились к парку через Рокфеллеровский центр. Первой остановкой для перекура стало место у одного из занавесов, прикреплённых к лесам, с помощью которых велись наружные работы.

– Так откуда у Вас всё-таки такой акцент, мистер Джеймс? – покосился рабочий на свёрнутую газету под мышкой, потом посмотрел мне в глаза.

– У меня родители из Италии, эмигрировали в Америку. Фамилия их Кавалли, – я продолжил развивать свою легенду о причастности к Америке.

– Мистер Джеймс Кавалли… Из страны макаронников?

– Можно и так сказать.

– Или Вы один из сыновей Аль Капоне? Последователь его деяний, после того, как он загремел в исправительное заведение Атланты на одиннадцать лет, вынесенных Федеральным судом, якобы за неуплату налогов?

– Нет, из семьи обычных фермеров. А моя фамилия имеет отношение лишь к лошадям.

– К лошадям?! – громко рассмеялся чернокожий дворник. – Ну насмешил.

Он подвёл вплотную к строительной ткани, отделявшей рабочих от прохожих, отодвинул её, чтобы была видна поверхность стены и произнёс:

– Здесь была фреска «Человек на распутье». Один талантливый мексиканец по имени Диего Ривера создал её за два года. На большой площади изобразил что-то связанное с СССР. Но Нельсону Рокфеллеру это не понравилось, и вот результат – всё разрушили. Не понимаю этих миллионеров. Ладно, пойдёмте в парк.

За разговором я не заметил, как мы вошли в квадрат между Пятьдесят девятой, Сто десятой улицей и Пятой, Восьмой авеню. Это и был тот самый центральный парк Нью-Йорка, находившийся в районе всё того же Манхэттена. Его территория составляла около трёх с половиной квадратных километров.

Обошли мы его по периметру примерно за два часа. Затем решили пройти в его более значимую часть. Проскочив детскую площадку, дошли до фонтана Бетесда и расположились на одной из свободных скамеек.

Я долго любовался возвышающимся ангелом по центру вылетавших в разные стороны струй воды. Жара нас вымотала. Кофе и чая в такую погоду нам не хотелось, поэтому мы направились к павильону минеральных вод, где и утолили жажду. Вокруг бегало много детей, играющих в догонялки и прятки. Звучала музыка.

– Вы узнаёте эту мелодию? – спросил Уильям.

– До боли знакомое звучание. Если не ошибаюсь, то это джаз.

– Вы совершенно правы, мистер Джеймс, – радостно захлопал в ладоши дворник.

– А кто именно?

– Луи Армстронг? – ответил с вопросительной интонацией. Других вариантов у меня и быть не могло.

– А что так неуверенно, мистер? Конечно, это он! Вы помните? Я обязательно пойду на его концерт. Вы помните, мистер Джеймс?

– Конечно, сэр. Эта одна из Ваших ближайших целей.

Мягкая джазовая музыка вкупе с жарким воздухом погрузили в некую эйфорию. Я расслабился. Уже и половины не воспринимал того, о чём говорил Уильям. Радость доставляли даже проходящие люди с детьми. Ничего не могло сравниться с этим состоянием, которое испытывал впервые. Прекратить моё вдохновение мог только заканчивающийся световой день.

Когда начало темнеть, мой собеседник засуетился.

– Мистер Джеймс, вынужден покинуть Вас. Я не хочу проблем, понимаете? Вы же помните того газетчика. А мне так нельзя, мистер, завтра опять на работу в обязательном порядке, иначе здесь никак.

– Да, конечно. Рад был познакомиться, Уильям.

– Взаимно, – чернокожий мужичок сделал несколько шагов от скамейки. – А можно личный вопрос?

– Задавайте, для Вас всё что угодно, – развёл руки в стороны.

– А Ваша газета и тот мёртвый парнишка под мостом как-то связаны?

– Что?..

– Ну тот, шлюхин сын… Не Вы его случайно? – он несколько раз ударил ладонью по кулаку.

– Нет, упаси Боже, как могли такое подумать, – стал зачем-то оправдываться, купившись на провокационный вопрос.

– До встречи, мистер Джеймс! Если вдруг Вам понадоблюсь, то завтра буду убирать тротуар у Центральной библиотеки, а тут я подменял своего заболевшего друга. Так что заходите, – откланялся чернокожий мужчина. Затем, открыв слегка ржавый портсигар и закурив очередную сигарету, поспешно удалился в сторону Таймс-сквер.

– Конечно, сэр. До завтра! – помахал ему в след рукой, хотя прекрасно понимал, что больше никогда его не увижу.

На самом деле, он мне понравился открытой душой и доброжелательностью, хотя и со своей, возможно кому-то и неприятной, манерой общения.

Ещё через полчаса и я отправился гулять в том направлении, откуда пришёл. Над головой возвышалось чёрное, усыпанное звёздами небо. Мне казалось, что здесь оно намного ближе, чем на родине.

Помимо небосвода, в световое многообразие погрузился и сам город. Таймс-сквер стал ещё ярче. Люди толпились на нём, как будто здесь раздавали воду в дни великой засухи.

По пути следования от центра к мостам народу становилось всё меньше. Вскоре улицы практически опустели. Лишь одна бродячая псина подбежала и стала выпрашивать еды, но ничего не получив, скрылась в ближайшем дворе.

Вдруг мимо меня зигзагообразно проехал бордовый, четырёхдверный «Кадиллак». Он был безумно красивым, органично вписывающимся в изящность этого места, но притягивал к себе куда больше внимания. Для меня это оказалось любовью с первого взгляда. Автомобиль остановился практически поперёк дороги. Со стороны водительской двери вылез мужчина, судя по всему, основательно перебравший с выпивкой. Нетрезвый человек громко пытался воспроизвести мотив со словами одной из лирических песен этого времени, пока обходил транспорт. А когда открыл пассажирскую дверь, то из неё, прямо к нему в объятья, вывалилось женское тело. Несмотря на состояние, женщину ему удержать удалось, а вот головной убор пассажирки скользнул мимо его рук: белая шляпка упала прямо на асфальт.

Когда водитель помог выбраться даме из автомобиля, я уже проходил мимо них. Она оказалась высокой, в подчёркивающем хорошую фигуру белом платье. Её спутник был на половину головы ниже, но зато с большим животом, который, как казалось, держался лишь на натянутых подтяжках. Подняв шляпку, джентльмен взял даму под руку, и пара направилась в сторону подъезда.

Я их уже не замечал, мой взгляд оставался прикованным к машине. Пройдя дальше, свернул за угол дома и остановился. В данный момент пожалел о том, что не прихватил с собой сигарету, ведь остановившийся покурить мужчина вызывает меньше подозрений, чем стоящий без видимых причин. Машина оставалась заведённой, фары освещали тротуар и часть стены здания.

Подождав несколько минут, я решился выйти из-за угла, но тут же спрятался обратно, так как услышал цоканье подков. По дороге промчалась повозка с двумя пассажирами и кучером. По бокам транспортного средства висели фонари, освещающие путь в тёмных местах города.

После того, как цоканье копыт стихло, решил пройтись прогулочным шагом, не привлекая особого внимания, в сторону брошенного транспорта. Наверное, тот мужчина, хозяин транспорта, уже пропадал в страстных объятьях милой дамы.

Сначала я посмотрел по сторонам, никого не было. Потом, незаметно покосившись на подъездную дверь, обошёл «Кадиллак» и сел за руль, газету кинул на пассажирское сиденье. Моё тело колотило. Руки и ноги тряслись так, что я не мог с ними совладать. Уже не замечал, что происходило вокруг меня. Набрав полную грудь воздуха, затаил дыхание. В салоне играла джазовая музыка, популярная на тот момент.

Я вцепился в четырёхлучевой руль и выдохнул. Включив первую передачу длинным хромированным рычагом, нажал педаль газа. Машина, словно под капотом у неё были десятки лошадей, стала стремительно набирать скорость.

В какой-то момент осознал, что еду уже по мосту, но как на него въехал, не помнил. Мой «путь домой» оказался ровно в том месте, где и находился с утра».

– Оказывается, помимо любви к машинам, мой дядя обладал навыком писателя-фантаста. Я не могу дать творческую оценку, так как не являюсь литературным критиком. Но то, что в процессе чтения в атмосферу тридцатых годов погрузилась с головой, как будто там сама побывала, отрицать не стану, – высказала Люда мысли вслух об этом выдуманном рассказе.

Положив книгу на колени, ещё раз внимательно осмотрела первую машину бордового цвета, предполагая, что именно про неё шла речь в книге.

– Неужели он сочинил такую историю из-за этого автомобиля? – удивлённо проворчав, положила книгу на столик и подошла к водительской двери «Кадиллака».

Четырёхлучевой руль, за ним длиннющий хромированный рычаг – всё точно так же, как в этой странной рукописи.

Сегодня она больше не читала. Положив всё на свои места, вернулась в дом. Кровать и телевизор стали единственными спутниками вечера. Но мысленно ещё долгое время оставалась в том далёком тридцать четвёртом году.

Глава 22

Следующее утро Люда провела в одиночестве. Приезд Виктории ожидался после обеда, но она предположила, что та не вернётся раньше того, как стемнеет на улице. Закончив несколько дел по дому, вновь спустилась в гараж. Из головы не выходила история, произошедшая в тридцать четвёртом году. Возникло желание перечитать её заново.

Достала книгу из потайного сейфа и усевшись поудобнее в принесённом с собой кресле, вновь перевернула обложку книги. Не спеша пролистав первый рассказ, бегло просматривая строчки глазами, остановилась на оглавление второго: «Пежо»… 1896 год».

Никаких ожидаемых открытий из информации в первой главе не совершила. При этом интерес к продолжению чтения остался. Возможно, самое важное ожидало дальше.

– С чего вдруг он стал писать книгу? – задалась вопросом и предположила своё виденье ситуации: – Наверное, что-то стал подозревать по отношению к своей возлюбленной. Может даже догадывался о том, что у неё кто-то есть, но задать ей вопрос в лоб, что означало бы узнать правду, не хватило мужества.

Такие догадки явились ей из строчек ранее прочитанных романов, попадавшихся за последние пару лет. В них описывались ситуации, когда вторые половины замыкались в себе, уходя в какие-нибудь поглощающие с головой занятия, чтобы сбежать от суровой реальности, не потеряв при этом семейные отношения.

Люда до сих пор не смогла разобраться в том, что связывало этот секретный гараж с ретро автомобилями и пропавшего дядю. Но безусловно, какая-то ниточка существовала, и где-то определённо находилась зацепка. Первостепенная задача – найти её, чтобы выяснить основную причину пропажи родственника. Повисли в воздухе два вопроса: – Таится ли разгадка в этих стенах или за их пределами? Виновны ли здесь иные силы, к примеру, любовник Виктории, бандиты, а может, эта непонятная стена с расползающимися по ней молниями?

Ничего не оставалось, как продолжать поиски ответов в книге. Перелистнув страницу, она погрузилась в новую историю.

«Пежо». Французский автомобиль 1896 года. Связанная с ним история первого угона четырёхколёсного транспорта стала известна на весь земной шар. К этой машине, являющейся одной из прародителей всего мирового автопрома, у меня определённые чувства. Владельцем был зажиточный человек…»

– На самом деле, довольно интересная каракатица, – девушка бросила взгляд на то, что, по её мнению, больше напоминало культурное наследие, нежели транспорт, который мог куда-то доехать. Потом поднялась из кресла и подошла к машине.

«Пежо» смахивал на смешную повозку, которую тянут за собой лошади. Четыре больших колеса, несуразные рычаги и смешной гудок, похожий на велосипедный, используемый в цирке при представлениях. Что её в самом деле восхитило, так это сиденье. Проведя по нему ладонью, почувствовала нежность красной ткани, выполненной в стиле каретной стяжки, словно царский трон.

«Королевское кресло с колёсами от повозки», – она рассмеялась от внезапно возникшей мысли.

Обойдя по кругу, потрогала всё, до чего можно было дотянуться, но садиться в автомобиль не посмела. От него на самом деле веяло стариной. Не той, что осязаема затхлым запахом безнадёжно состарившихся вещей, а энергией того времени. Машина точно не являлась дешёвым антиквариатом. Возможно, стоимость измерялась немалыми деньгами.

– Может, тут всё дорогое? И именно поэтому он скрывал это место от людских глаз? Но почему держал в тайне от своей возлюбленной? Возможно, всё стоящее здесь несло в себе огромную ценность, а, следовательно, опасность для всех, кто знал о ней. Но что-то пошло не так, и испугавшись за свою жизнь, он просто исчез, как считает Виктория – растворился в воздухе, а может, и не успел, и его настигла смерть, – опять окинула взглядом все машины, располагавшиеся аккурат друг за другом, словно на выставке в павильоне. Вероятность того, что она попала в зону риска для жизни, возрастала с каждой новой, приходившей в голову, версией об убийстве дяди.

Перевернув страницу, продолжила читать.

«Поле. Я шагнул на широкую просёлочную дорогу, возможно ведущую к какому-то городу или небольшому населённому пункту. А возможно, мне повезло оказаться на сотни километров в полном одиночестве. Перед тем как идти, принял решение, что если вскоре не обнаружу никакого поселения, то вернусь обратно и на этом закончу своё путешествие. Чтобы не потерять нужное место, выбрал ориентиром поваленное огромное дерево и пошёл вперёд.

Через несколько минут сзади послышался приближающийся стук копыт, затем почувствовал тяжёлое дыхание крупного животного. Испугавшись, по инерции отскочил в сторону, чудом остался не сбитым двумя массивными лошадьми, тянущими за собой что-то очень напоминающее карету.

В сумерках не успел разглядеть, кто управлял этим быстро промчавшимся дилижансом, но по силуэту предположил, что кучером был мужчина. Он сильно щёлкнул хлыстом, не допуская снижения скорости.

Глядя вслед, сфокусировался на раскачивающихся по периметру четырёх фонарях, еле освещающих пространство вокруг кареты. За стеклом дверцы уловил образ сидевшей молодой дамы, смотревшей вперёд на уходящее зарево заката.

Не покидало ощущение, что если бы я попал под копыта животных или деревянные колёса повозки, скорее всего, никто бы этого не заметил. А если бы и заметили, то точно не соизволили остановиться, чтобы узнать о состоянии пострадавшего, а тем более, не оказали бы помощь.

Когда испуг отступил, и учащённый пульс практически нормализовался, я восхищённо крикнул:

– Твою мать, это же карета, настоящая, как будто выехавшая из Национального исторического музея. И как полагалось в старину, тащили её за собой лошади. Какова была вероятность увидеть это вживую?

Вдруг впереди раздался какой-то треск, и послышалось ржание лошадей. Кто-то крикнул неразборчивые слова, и тут же всё замолкло. Точного расстояния до них определить не смог, так как при такой тишине на открытых участках звук разлетается довольно далеко.

Я поспешил в ту сторону, куда промчался экипаж. Несмотря на практически исчезнувшее солнце, в воздухе царила духота. Через несколько минут почувствовал выделяющийся пот под рубашкой, он, собираясь в капельки, струился вниз по коже.

Пройдя примерно сто метров, заметил вдалеке светящиеся огоньки. Не ошибся, если бы предположил, что это были те самые каретные фонари. До цели оставалось не так далеко. Я остановился. Рубашка уже была насквозь сырая, впрочем, как и кепка, которую прихватил с собой в этот раз. Сняв её, протёр лоб рукавом и пошёл дальше, вернув на место головной убор.

Карета стояла, накренившись на левую сторону задней оси. Мужчина, лихо до этого управлявший поводьями, сейчас распрягал лошадей. После подбежал к колесу, укатившемуся на расстояние десяти шагов. Подстроившись поудобней, попытался его поднять, но не смог. Кучер мог бы попросить о помощи, но вряд ли заметил меня. Сейчас его мысли были направлены на вероятную ответственность за порчу доверенного ему имущества.

Неподалёку, по правой стороне, там, где заканчивалось поле и начинался лес, стоял одинокий дом с хозяйственными постройками. Я решил зайти к ним и разузнать кое-какую информацию. Но сначала вызвался помочь кучеру, который до сих пор не смог справиться с ремонтом колеса.

Неожиданно дверца кареты открылась, но вместо появления задумчивой девушки раздался свирепый мужской рёв, в довольно грубой форме адресованный нерадивому мастеру. Тот в ответ молчал, прилагая всё больше безуспешных усилий.

– Давай помогу, – подхватил оторвавшуюся, круглую деталь кареты. Своим неожиданным появлением ввёл в кратковременный ступор кучера, а может быть, просто испугал его.

Совместно мы подняли колесо. Он смотрел на меня растерянными глазами, словно провинившийся ребёнок. Осознав, что я уже удерживаю деревянный диск со спицами, одобрительно кивнул головой и, вернувшись к карете, стал пытаться приподнять её за основание, чтобы стало возможным произвести ремонт. Но у него не получилось.

Внутри комфортабельной телеги находился мужчина. Наполовину высунувшись на улицу, одной ногой встал на верхнюю ступень. Своим внешним видом он сильно отличался от работяги, обслуживающего поездки на данном транспорте. «Начальник» предпочёл наблюдать за происходящим сверху. Под довольно увесистым телом транспорт накренился в той части, с которой боролся мужичок в перепачканной холщовой робе. Именно поэтому приподнять карету так, чтобы вернуть колесо на место, у надрывающегося человека шансы равнялись нулю. Толстяк продолжал орать на своего наёмного рабочего, раздавая указания, с каждым разом менявшие свой посыл. Его даже не смутило моё появление, хотя может, в порыве гнева он просто меня не заметил.

– Сэр, может Вы сойдёте со своей дамой на землю и поможете своему извозчику? – предложил я.

Он посмотрел мне в глаза, и подбирая слова в голове, с ненавистью кинул в мою сторону что-то непонятное на французском, при этом махнул рукой, призывая подойти к карете. Так как этим языком я не владел от слова совсем, то понял адресованное мне требование по его выражению лица и жесту. В другом месте послал бы этого напыщенного урода куда подальше или дал бы в морду, но сейчас, глядя на мучающегося кучера, решил помочь.

Мужичок тужился, не поднимая взгляда на своего «хозяина». Когда увидел, что я приближаюсь, подкатывая колесо, то стал поспешно показывать рукой на место, куда его поставить.

Брань продолжала лететь изо рта стоящего на «капитанском мостике».

– Вот же я идиот, – выругался сам на себя. – Просил его спуститься на русском… Вряд ли мой родной язык ему известен.

Похоже, что настойчивые требования пассажира относились теперь к нам обоим. Решил попробовать поговорить с ним на английском, так как этот язык более распространён, и я, по крайней мере, владел им на уровне разговорного:

– Сэр, Вы говорите на английском? – перекричал его ор.

После чего он растерялся, прожёвывая окончание последней фразы.

– Да, говорю, – посмотрел на меня с недоумением.

– Отлично! Вам с дамой надо выйти, чтобы облегчить вес кареты, иначе пойдёте отсюда пешком.

Полноватый мужчина строго посмотрел на меня и забрался обратно внутрь. Через минуту спустилась девушка. Стараясь не споткнуться о ступеньки, придерживая подол платья, она аккуратно переставляла свои стройные ножки в красных туфлях. За ней вылез мужчина в нарядном костюме и закурил трубку с креплённым табаком, завезённым из Америки и продававшимся лишь в одном киоске Парижа скупым торговцем по имени Готье. От девушки же, ростом на голову ниже своего спутника, веяло приятным, сладким ароматом духов.

– Подержите колесо, – предложил человеку с трубкой. – Когда мы поднимем карету, подкатывайте, и вместе установим обратно.

Он подошёл и аккуратно взял его, вытянув руки так, чтобы не запачкать белые рукава рубашки, торчавшие из-под фрака.

– Вот же чистоплюй, только орать и может… Толстый идиот, – выругался я на непонятном для него языке.

После манипуляций с колесом мы закончили ремонт кареты. Мужчина отряхивал всё-таки запачкавшиеся рукава, недовольно высказывая что-то своей спутнице. Та молча принялась его обхаживать. Потом дама вернулась в конный экипаж, за ней поднялся и кавалер.

Перед тем, как захлопнуть дверь, он крикнул перепачканному грязью кучеру. Тот подскочил к лошадям. Следующим под строгий взор «начальника» попал я. Но ко мне обратился уже более спокойным тоном:

– Спасибо! За вознаграждением зайдёшь завтра после обеда, не позже трёх часов. У меня будет важная встреча, после чего мы посетим «Théâtre des Nations» со своей супругой. Удачи!

– А как я Вас найду?

– Ах, да. Спросите, как добраться до поместья барона Жюльена, – договорил он, что-то крикнул кучеру и захлопнул дверь.

По команде извозчика управляемые поводьями лошади рысью пошли вперёд. Мужчина что-то крикнул и хлестнул по ним, те пустились в галоп. К этому времени кровавый окрас неба поглотила тьма, стал отчётливо виден блеск звёзд на чернеющем небосводе. Карета быстро исчезала в темноте, оставляя за собой еле видные шлейфы света фонарей, которые уменьшающимися точками пробивались сквозь окутавший поле мрак. Но и они вскоре окончательно пропали.

Я пошёл в сторону дома, что стоял у леса. Забора не было, поэтому спокойно просочился по частной территории между двумя постройками, выйдя прямо к входной двери. В двух из трёх окон каменной хижины горел тусклый свет. Постучался. Тишина. Постучался ещё сильнее. Услышал, как где-то скрипнула дверь и, как мне показалось, раздались шаги. В этом тихом ночном месте они слышались довольно отчётливо.

Щёлкнул засов и дверь приоткрылась. Женщина лет шестидесяти с лампой в руках смотрела на меня практически не моргая. Она что-то произнесла на своём родном языке, но я не понял. Ответил ей на английском:

– Добрый вечер! – при этом широко улыбнулся, стоя в перепачканной одежде. Реакции не последовало. Я поклонился: – Здравствуйте.

Хозяйка дома смотрела всё так же непонимающе, только сейчас приподняла фонарь, чтобы отчётливей видеть моё лицо и прищурилась.

– Мне надо в Париж, он ведь где-то рядом? – спросил её. Показывая пальцами по ладони, имитируя свою ходьбу и картавя, на французский манер, произнёс: – Париж.

– Paris? – произнесла она и незамедлительно показала рукой в ту сторону, куда направилась карета. Потом осмотрела меня с ног до головы и, поохав в свойственной старым женщинам с сохранённым материнским инстинктом манере, движением руки пригласила в дом.

Оглядываясь по сторонам, осторожно последовал за ней. Кроме дверей по бокам и лежащего на полу барахла, ничего не угрожало моему здоровью. Зато в комнате, в которую мы вошли, сидел улыбающийся старичок в светло-серой «ночнушке». Он махнул мне, словно старому приятелю, приглашая к столу, на котором стояли две кружки с налитым в них каким-то напитком. Я послушно сел. Хозяева о чём-то разговаривали, поглядывая на меня. Среди слов проскакивало лишь одно мне знакомое: «Paris». В чём-то согласившись друг с другом, покачивая головами, закончили диалог.

Хозяйка поставила ещё одну кружку на стол, достала хлеб, похожий на вытянутую булку, а глава семьи налил кипятка.

По вкусу напиток отдалённо напоминал чай, но с обильным ароматом каких-то трав. Я допил всё до конца. Булка была пресноватой, но и от неё ничего не оставил.

– Paris… Paris, – улыбаясь, дед словно стал насвистывать мотив знакомой ему песни.

После ночной трапезы женщина пригласила последовать за ней. Мы вышли опять в коридор и через небольшую дверь попали в противоположную комнатку, размером примерно три на четыре метра. Рядом с чем-то, отдалённо напоминающим кровать, стояли табурет и столик. В углу небольшая печка. Мне показалось, что эта комната предназначалась для гостей, в том числе, незваных, таких, как я.

Подняв указательный палец, – так делают, когда о чём-то вдруг вспоминают, – она вышла за дверь. Вернулась обратно с тазом горячей воды и поставила на табурет. Показав ладонью на него, стала ожидать от меня каких-то действий. Я, сложив две ладони вместе, поклонившись, поблагодарил её. Улыбнувшись, хозяйка вышла из комнаты, оставив на столе светящую лампу.

Какой-то неприятный запах стоял в этом доме, вызывая у меня лёгкое подташнивание. То ли от самих хозяев так пахло, то ли от какого-то протухшего старья. А здесь прямо смердело, может, воняло крысой, решившей зачем-то сдохнуть именно в этой комнате. Осмотревшись с помощью горелки на наличие какой-нибудь мертвечины, успокоился, так как её не нашёл. Вскоре запах пропал, а может, я привык к жуткому аромату. Помыв лицо и ноги водой из таза, лёг на кровать. Усталость взяла верх над моим сознанием и незамедлительно погрузила мозг в сон.