Контрапункты

В принципе, я про такую особенность местного водоёма знал, но…

Как-то раз приехала ко мне хорошая знакомая из города. А куда ещё её водить гулять посреди лета, как не на пляж. Ну мы и пошли. В принципе, я знал, что она не умеет плавать, но…

Развлекались мы на пляже вот как: я заходил по грудь в воду, она хваталась мне за плечи, я изображал из себя паром, а она баржечку на буксире. И прошли мы таким образом пять метров, десять, а потом я обнаружил, что подо мной дна нет.

В принципе, проплыть надо было всего метра два-три, но…

Именно в этот момент юной леди самой вздумалось ощутить под своими ступнями мягкий песок речного дна. Представьте её удивление, гораздо больше похожее на панику, когда она впервые в жизни не обнаружила под ногами твёрдой почвы.

Но зато я как-то сразу обнаружил, что когда тебе пытаются вскарабкаться на голову, довольно трудно удержаться на плаву. Я и не удержался. То, что я ушёл с головой под воду, не прибавило подруге благоразумия. Что-то нечленораздельно вереща, она пыталась взобраться всё выше по моим ушам, но и их длина имеет свои пределы.

Народ на берегу на её верещания особого внимания не обращал, так как в трёх шагах детишки игрались всего по пояс.

С огромным трудом я сумел сделать героический плывок наверх, высунул из-под воды рот и что есть мочи прошептал на весь пляж:

– Бульк! Бульк!

А как вы наверняка знаете, в переводе с утопающеского это означает – спасите скорее.

К нашему счастью, тётенька, сидевшая напротив нас на берегу, в этот момент отвлеклась от крайне занимательного романа Антонины Скучнопишущей и сумела понять если не точные слова, то уж общий посыл нашей с подругой пламенной речи.

Сделав недовольное лицо, она вошла по пояс, правой рукой схватила руку моей ненаглядной – и вот она уже на берегу. Я без её миленьких ножек на шее сумел сделать рывок наверх, где и встретился с левой рукой моей спасительницы.

Погрозив мне пальце, тётенька пошла утешать всхлипывающую от пережитого подругу.

Я ей сказал: «Буэльк, буэльк!» В переводе с чуть-не-утонувшегошевского это означает: спасибо большое, вы нам обоим жизнь спасли.

– Не за что! – ответила она мне на это, – внимательнее надо быть, балбес!

Пока я отплёвывался, моя подруга пришла в себя и решила, что водных процедур с неё на сегодня достаточно, о чём и намекнула всё ещё дрожащим голосом.

– Постой минуту – сказал я, продолжая отплёвываться. – Окупнусь ещё разок и пойдём.

Не знаю, что бы ответила моя леди, если бы меня довольно неожиданно не поддержала наша спасительница.

– Правильно, – сказала она, – пусть плывёт. А то потом всю жизнь будет воды бояться.

И я поплыл. А потом выплыл, и мы ушли с пляжа, ещё раз поблагодарив тётеньку, но так и не догадавшись спросить её имя.

Моя подруга так и не научилась плавать. Когда я при ней рассказываю кому-нибудь эту историю, она вовсе не считает её смешной.

Четыре вопроса о личном

Первый вопрос – когда это всё началось?

Её мнение – задолго до нашей эры, когда литосферные плиты двигались слишком активно, и две из них защемили ей сердце.

Моя версия – на десяток лет позже. В тот вечер, когда она вместе со своей подругой оказалась каким-то образом на вечеринке в моей комнате. И мой друг – известный мачо – весь вечер клеился к её спутнице, а я подумал – дружище, что же не так с твоими глазами? Ты же выбрал совсем не ту!

Второй вопрос – как долго всё это длилось?

Она ответит – ровно двести сорок три дня и полторы тысячи километров, из которых последние сто оказались непреодолимыми.

Я считаю – гораздо дольше. Иначе отчего мне так паршиво, каждый раз, когда я опять еду по тому маршруту.

Последний вопрос – почему всё закончилось?

Её версия вполне точна и правдива – алкоголь, ревность, друзья, подруги, деньги, стихи, страхи и многое другое, что известно только нам двоим.

Я же считаю – мы просто были слишком молоды.

И ещё вопрос – а что же было дальше?

Не знаю.

Но надеюсь, что всё хорошо.

Очень надеюсь.

Армейский общепит

Питание в армии – отдельная тема. Я служил в те далекие времена, когда столовые в армии были не гражданские. Поварами были солдаты, обычно прошедшие учебку ВШП, но иногда и без образования. Впрочем, повара как правило со своей работой справлялись. Помогал поварам ежедневный наряд по кухне из 13-14 человек.

Когда меня только призвали, я попал сразу в строевую часть, без прохождения учебки. Так совпало, что три четверти солдат и офицеров только что отбыли на учения в Астраханскую область, и почти все повара, разумеется, тоже. В ППД их осталось буквально по человеку на смену, само собой, они не особо успевали. В результате, мы познакомились с первым из блюд армейского меню – с комбикашей.

Первые пять дней я считал, что комбикаша – это смесь пшенки с кукурузой. Но потом в повара отрядили одного парня из моего взвода, и он рассказал, что это смесь риса и гороха. По виду, запаху и вкусу я бы сроду не догадался. Самое удивительное, что вкус вовсе не был таким уж отвратным, вполне съедобно, почти вкусно. Правда, не исключено, что это просто с голодухи, которая в первые дни неизбежна – организм еще не привык.

Комбикашу нам подавали первые десять дней на завтрак, обед и ужин. На одиннадцатый день подали гречку – в части был буквально праздник.

Второе блюдо, с которым я познакомился в эти дни – армейский гороховый суп. От обычного горохового супа отличается отсутствием гороха, картофеля, мяса, моркови и приправ. Такие дела. Что суп именно гороховый, определяется по словам поваров. Употребляется следующим образом – в тарелку с этой горячей взвесью крошится хлеб, в идеале – сухари, получившаяся тюря съедается. Приятного аппетита!

Спустя полмесяца функционирование столовой было восстановлено, и я познакомился с остальными блюдами местного меню, как то – макароны, гречка, картофель тушеный. Если вы хотите понять, каковы они на вкус, вот простой рецепт их приготовления в домашних, неармейских, условиях. Берется ребенок 7-9 лет, ни разу ничего не готовивший (при отсутствии своего такого – воспользоваться соседским, пол и вес не важен). Дите отводится на кухню, ему выдаются продукты и кухонная утварь и ставится задание – приготовить из них завтрак, если в качестве подливы – мясо, или ужин – если вместо мяса – рыба (очищенная и более-менее разделанная вами). Всё! Получившаяся спустя полтора-два часа переваренная размазня и есть типичное армейское блюдо. Не забудьте наградить малыша конфетками, он же старался.

Из несомненных радостей армейского рациона – подающиеся на завтрак и ужин бутерброды с маслом. Если угостить раздающего их повара сигаретой, кусков масла можно получить два, а то и три. Так же на завтрак должны подаваться (и почти всегда они есть) яйцо или молоко. На обед – сок или компот. Умиляет, что сок и молоко – из питания для детей трех-пяти лет. Впрочем, это легко объяснимо. Солдаты – они ж как дети малые – обидчивые, злые, завистливые, и постоянно хотят конфет.

Так продолжалось еще пару месяцев. А затем пришел он – великий, легендарный, не упоминаемый всуе Бигус!

Если вы спросите любого отслужившего парня, что такое армейская кухня, он просто скажет вам – это бигус. При этом на лице его непременно расцветет задумчивая и немного дебильная улыбка, как это бывает, когда мы вспоминаем какое-то не особо приятное, но значительное, а главное, навсегда канувшее в прошлое событие нашей жизни. О бигусе можно рассказывать сказки, слагать поэмы и сочинять драмы, но обычно все ограничиваются анекдотами. Это блюдо из полусгнившей на армейских складах капусты и воды с небольшим добавлением картошки и еще меньшим добавлением тушеного мяса – настоящий символ нашей армии. Воистину, солдат, способный есть бигус и не морщиться – непобедим. Если же кто-то вдруг попросит добавки – немедленно должен производиться в ефрейторы – ультрабоец!

Бигусом нас кормили три месяца подряд. Завтрак – капуста с мясом, ужин – капуста с рыбой, обед – щи на первое и капуста с салатом из капусты на второе. Переваренные слипшиеся макароны снились по ночам, время комбикаши и гречки вспоминалось как легендарная золотая эра, в письмах домой каждый спрашивал родителей – как там картошка? уродилась ли? ждет ли меня?

Немаловажное составляющее армейского меню – мясо и рыба. Мясо бывает трех видов – тушенка, сало и собственно говядина.

Тушенка – как правило, самое вкусное из всех блюдо. Почему-то подливы из тушенки никогда не хватает, хотя из тех 12-20 банок, что употребляются на приготовления блюда, лично поварами съедается всего 2-4 банки.

Сало – подается либо в простом виде по кусочку на брата, либо отварное в супе. Во втором случае называется мясом белого медведя и выкидывается, так как есть эту разварившуюся склизскую белую субстанцию невозможно. А вот просто сало употребляется с огромным удовольствием. Когда, приходя в столовую, его не обнаруживаешь, весьма огорчаешься. В этих случаях дежурный прапорщик, глядя на погрустневших бойцов, подбадривает их: “Чего расстроились? Сала хотите? А сала нет – с утра Магомед со своими корешами-мусульманами прибежал, все сало сожрали, с них и спрашивайте, с салоедов!”

И, наконец, говядина. Со складов она прибывает в замороженном виде. На каждой туше – клеймо с датой, фамилией и цехом мясника. Фамилии и номера цехов мало что нам говорят, а вот даты интересны. Лично мне попадались туши с клеймом от 1992 до 1953 года, но я в наряд по кухне ходил редко, всего 6-7 раз. Повара и парни, бывавшие на кухне почаще, говорят, что рекорд нашей части – 1937 год. Таким образом, коровка, которую я ел, вполне вероятно еще Сталина видела, а ее подружки служили пищей еще моему прадеду в окопах Великой Отечественной. И это есть великая традиция преемственности поколений в рядах Российской Армии.

Кто-то из офицеров позже сказал, что цифры – это не год, а кодовый номер склада. Может, и не соврал.

Об армейской рыбе упоминать не хочется – до сих пор воротит, как вспомню это прекраснейшее из блюд.

Само собой, подобный рацион не всегда усваивается хорошо, хотя отравлений тоже не бывает. Меня полгода постоянно мучила дикая изжога, причем никакие таблетки или домашние средства не помогали. Единственным способом, который помогал мне, была голодовка. К сожалению, ввиду неумения выживать, питаясь одним солнцем, с изжогой приходилось тупо мириться. Удивительно, но при этом я не только не похудел, но и набрал 10 кило веса, всё-таки режим – великая вещь. Вообще, лучший способ поправить свой вес до оптимального – отслужить в армии хотя бы месяца четыре. За это время дистрофики гарантировано набирают недостающие 5-12 кг, а толстяки сбрасывают вес. Причем сбрасывают конкретно много, двое бойцов моего призыва сбросили 40 и 50 килограмм. До армии они весили 120 и 130 кило соответственно, на дембель ушли 80-килограммовыми амбалами.

К слову, изжога у меня прекратилась буквально в один день. С момента введения в нашей части гражданской столовой я забыл о своей проблеме. И хотя вкус и разнообразие блюд не изменились – те же бигус, комбикаша и гречка – изжога меня больше не мучила. Видимо, продукты стали поставляться с других складов, больше причин я не могу придумать.

Как бы то ни было, но именно в армии я попробовал самое вкусное блюдо в своей жизни. Это при том, что всяческих кулинарных шедевров я перепробовал огромное количество – шашлык и кебаб, суши и пиццы, севиче и фахитос, лазанья и утка по-пекински, а также самые разнообразные блюда русской и узбекской кухни, которые великолепно готовят мои мама и бабушка … всего не перечислить. И тем не менее, и да простят меня все повара планеты, самое большое удовольствие от еды я получил в один из дней в армии.

В то время я служил в роте утилизация боеприпасов. Жили мы в палатках в лесу где-то в дебрях Рязанской области. Каждый второй день наш закопченный и пропахший дымом взвод в 5 утра грузился в неотапливаемый армейский автобус, и мы несколько часов ехали в один из арсеналов, расположенных где-то у черта на рогах в Подмосковье. В тот день погода была особенно чудесной – двадцать-двадцать пять градусов мороза. Соответственно, и поездка выдалась особенно приятной – практически все пять часов пути мы дружно плясали в проходе автобуса, чтобы согреться. Помогало слабо. Когда мы доехали до арсенала и выпрыгивали из машины наружу, я всерьез опасался, что мои остекленевшие ноги от удара о землю расколются на осколки. Как во втором «Терминаторе». Однако обошлось. К моменту, когда мы прошли все досмотры, ноги практически пришли в норму.

Обычно, загружая пару КАМАЗов 90-килограмовых ящиков со снарядами, замерзнуть не успеваешь, только руки. Но в тот день было особенно тяжело и холодно, даже хуже, чем в самый первый раз, хотя тогда было даже холоднее. Ноги вновь перестали что-либо чувствовать, пальцы не гнулись, язык во рту не ворочался, губы застыли в искривленной гримасе. Напарник закричал, что мой нос побелел. Я стал его растирать и попытался высморкаться – на руку мне с хрустом упали сосульки – замерзшие сопли. Я даже не подозревал, что так бывает.

Более-менее восстановил кровообращение в носу, и в этот момент кладовщица принесла нам термос с чаем и бутерброды. Никогда я не ел больше с таким удовольствием. Ничего в жизни не пробовал вкуснее того куска мягкого белого хлеба с двумя ломтиками белоснежного, таящего на не двигающемся языке сала. Ничего не пил вкуснее, чем та кружка обжигающего крепкого и очень сладкого черного чая. Я согрелся от потного лба до обледеневших пяток. Эти пару минут передышки я был абсолютно счастлив.

Развод на большом плацу

Сегодня развод на большом плацу. Ответственное мероприятие – первый в новом году строевой смотр. И сегодня все еще зима. Январь, минус 19, флаги красиво развиваются на сильном ветру.

Но есть и плюсы – строевой смотр касается только офицеров и контрабасов. Они всю неделю готовились – канцеляры с ног сбились, правильно раскладывая карандаши и ровняя их по офицерской линейке в полевых сумках.

Сперва комбриг произносит речь-инструктаж, зачитывая небольшой список из двадцати пяти случаев нарушений правил ПДД подвыпившими военными на обледенелых дорогах Смоленщины. Предупреждает о недопустимости повторения подобного военнослужащими нашей части, вплоть до увольнения с лишением квартальной премии. Очень своевременно, ведь уже скоро Новый год и практически две недели выходных, наполненных семейными торжествами и галлонами спиртного в кругу сослуживцев.

Мы, срочники, слушаем прекрасную патетическую речь командира с нескрываемым удовольствием – как-никак у четверти из нас есть водительские права и всего каких-то полгода спустя эти счастливчики смогут сделать выбор – напиться до поросячьего визга в четырех стенах, или же с ветерком прокатиться на любимой вишневой чепырке.

А вообще, командир у нас хороший, понимающий, для срочников – практически родной отец-алкоголик, ему до нас дела нет совершенно. Единственное, увольнения по воскресеньям запретил, аргументирую это железобетонным доводом, что здесь нам не тюрьма, здесь нам никакая не тюрьма, мать вашу.

Вот и сейчас, дерективы штаба округа касательно осторожности за рулем он не скрыл от нас, хоть они нам и до фонаря, а слушать их стоя на морозе – неописуемое удовольствие.

Впрочем, сегодня, по причине отличной погоды, речь его коротка, как никогда – всего каких-то минут тридцать-сорок. Но с этим ничего не поделать – офицер должен быть верен своему слову. Любимая же, можно даже сказать – коронная, присказка товарища полковника – Я два раза повторять не стану! Приходится любую фразу произносить раза по четыре. Из-за этого выступления его отличаются непередаваемой силой, энергетикой, вдохновенностью и своеобразием. А поминутное поминание к месту и не к месту оставшихся на гражданке лиц женского пола, не отличающихся высокими моральными качествами и моногамией, навевает срочникам мысли о доме и об оставшихся там подругах с большими сиськами. Им, подругам и их сиськам, сейчас хорошо. Тепло.

Наконец, вступление закончилось, и семьдесят дебилов – цвет и гордость нашей части – вышли из строя и построились перед комбригом. Еще 10 минут внимательного осмотра, 15 минут разноса оплошавших, и по местам проведения работ и занятий разойдись! Аминь. Да здравствует начало еще одного чудесного дня!

Вечером во время поверки, проводимой в казарме по форме раз – трусы и тапочки – нам зачитали список тех, кто едет в леса под Рязанью утилизировать старые списанные боеприпасы путем подрыва. Я в первой партии.

Дорога

(вместе с Андреем Александровым)

Зима. Минус тридцать. Лес где-то в Рязанской области. На опушке – полевой лагерь вояк. Палатка номер один. Внутри две печки у входов и два ряда нар вдоль стенок. Второй вход вместе с небольшим тамбуром завален дровами. Печки давно не горят, истопник заснул рядом на пеньке. Стоит жуткая вонь от сохнущих вокруг печек сапог, берец, валенок, портянок и носков. Человек сорок лежат на нарах и жмутся друг к другу. Большинство укрыты тонкими армейскими шерстяными синими одеялами с головой, остальные спят, не снимая ушанок. Пара человек успели обзавестись спальниками, но им не намного теплее.

В пять утра в палатку пробирается дневальный, будит истопника и ещё пару человек. Подъём, пацаны. Будите остальных, через полчаса выдвигаетесь.

Кто-то просыпается, кто-то уже давно не спал из-за холода, но не высовывался из-под одеяла.

Люди, хотя они давно не люди, солдаты, начинают потихоньку шевелиться и выбираться из-под одеял, обуваться. Все уже в одежде, снимают ее только в субботу, минут на пятнадцать-двадцать, в бане. Там же можно согреться, если будет горячая вода.

Кто-то, но не все, идет умыться. На всех один фиг воды не хватит. Наряд на умывальнике растапливает снег. Уже пару недель, как какие-то сердоболы из инспекторов запретили пользоваться цистерной для воды, в которой её доставляли из соседней части от ВДВшников. Офицеры то ли никак не могут договориться о взятке, то ли просто ждут, пока инспектора одумаются. Солдаты пока вынуждены привычно страдать.

Кроме нашей палатки подняли контрактников и несколько водителей-срочников. Две офицерские палатки спят, кроме кэпа, он сегодня едет с нами. Из второго такелажного взвода половина в госпитале с бронхитом, вне очереди едем мы. Кухня тоже только проснулась, поэтому есть нам нечего. Вставший чуть раньше каптёр выдаёт по бутерброду и стакану горячего сладкого чая, выдают сухпаи по одному на троих человек. Берем с собой, хотя поесть их не удастся – они ледяные, а разогреть будет негде. Первые несколько раз мы пытались грызть и лизать замороженную гречку, как мороженое, но это всё лажа.

Затем начинается самое интересное.

Несколько везунчиков поедут караульными в кабинах КамАЗов. Мы же, двадцать счастливчиков из первого такелажного взвода, грузимся в тентованный Урал, в кузов. Раньше ездили в более герметичном военном автобусе, но он на ремонте – к нерабочей печке добавились проблемы с мотором.

Тент закрывается, хотя остаются щели, через которые могла бы целиком пролезть жирная жопа начштаба.

Мы рассаживаемся по скамейкам, жмемся друг к другу, как воробьи на ветке.

Колонна из десятка КамАЗов и нашего Урала выдвигается. Час езды по лесной дороге вытрясает остатки сна и бодрит. Еще сильнее бодрит холод.

Руки скрещиваются на груди, ладони под мышками, так, кажется теплее. Ног уже давно никто не чувствует.

Колонна выходит на трассу. Кто-то курит, кто-то пытается поспать. Впереди еще четыре часа, которые покажутся вечностью.

Тент, от табачного дыма и теплого дыхания, покрывается инеем изнутри. От этого становится еще холодней. Противно пахнет выхлопом с примесью жженого сцепления. Для военных водителей должны ввести отдельную категорию в правах, но пока ввели только отдельный котёл в аду.

Амундсен сказал: "Человек может привыкнуть ко всему, кроме холода". Холодно так, что не чувствуешь ног, пальцев на руках. На ресницах и бровях выступает иней. Нос давно замерз. Его пытаются спрятать в поднятый воротник, втягивают шею поглубже. Армейский термос с чаем, который нам всегда загружают с собой, остывает в течении часа, да и почти никто из нас не пьёт – захочется ссать, а остановок может и не быть.

Все мучаются, но изменить ничего нельзя. Солдат должен познать тяготы и лишения воинской службы.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.