Между ветром и песком

Демоны тебя дери, Сиэ… Почему я верила, что ты не такая, как другие изменяющие?

А я сама?

IAMX. Animal Impulses.

7.

Ровно одна затея по тяжести переплюнула очередной ранний подъем. Аори и сама не поняла, каким чудом, забираясь в седло, она таки не рухнула в песок с противоположной стороны ящера. Ноги, казалось, превратились в два деревянных обрубка, вспыхивающих жгучей болью при любой попытке ими пошевелить, а в голове, взбудораженные сказкой тоо, устроили шумную попйку духи бури.

Но, все же, не рухнула. Ни сразу, ни когда ящер поднялся и пустился в путь в серых рассветных сумерках. Треугольные чешуйки покрылись налетом росы, и шаровары мгновенно промокли там, где их касались.

Хотя, возможно, удержалась в седле Аори лишь потому, что Дафа привязала к нему ее левую руку. Оазис остался позади, солнце выбралось из-за дюны и высушило одежду. Молчаливые прежде, караванщики окончательно проснулись, разговорились, смеясь понятным одним им шуткам.

Ровно один раз тоо развернулся на седле и дотянулся тростью до морды мелкого ящера. Тот фыркнул и поравнялся с вожаком.

– Не напрягай ноги, – отрывисто приказал Шуким, окинув взглядом вцепившуюся в седло Аори. – Ты не упадешь.

– А мне кажется, что упаду.

– Значит, встанешь. На седле не держат равновесие ногами или руками. Ты или научишься, или умрешь.

Еще один тычок в морду, и снова на долгие часы перед глазами остался только чешуйчатый ящеров тыл.

Аори честно попыталась расслабиться. В памяти неяркой картинкой всплыло, как давным-давно, в другом мире и другой жизни, Лейт учил ее кататься на самокате. Поначалу она цеплялась за руль изо всех сил, упиралась в доску негнущимися ногами, боялась выкрутить ускорение больше черепашьей скорости. Смотрела только на залитую асфальтом тропинку, не замечая леса, солнца, Лейта. И уже через пятнадцать минут неслась впереди, наклонялась на поворотах и вообще радовалась жизни. Страх ушел, забрав с собой напряжение, и оставил ей счастье.

“Лейт… Рядом больше нет Сиэ, никто не нападает на караван, а у меня получается удерживаться на дурацком седле. Больше нечему отвлекать от мыслей. Они уже не такие горькие, как прежде, но сомнения никуда не ушли.

Правильно ли я сделала? Сердце плачет и кричит, что нет. Мы могли поговорить, придумать что-то, остаться вместе. Сохранить – нас.

Но тут вступает голос разума. Тот, который знает, что ты ни разу не вспомнил обо мне, что ты выбрал стабильную, занятую жизнь Главы. Ты и без обучения в Арканиуме знаешь, как задавить в себе ненужные чувства.

Да и я сделала столько всего, чтобы вытеснить тебя из своей души. Этот опыт, эту память уже никуда не деть. Больше нет той девушки, которую знал Глава Ори.

А есть ли еще прежний ты?”

– Эй, чужачка!

Аори обернулась на голос Дафы едва ли не с радостью. Ящер арашни топал рядом, покачивая корзинами на боках, и наездница недовольно поджимала губы, ничуть не радуясь общению.

– Тоо беспокоится о твоих болях, – процедила она, зная, что Шуким может услышать. – Но у меня только одно готовое зелье.

Без предупреждения Дафа высоко швырнула крохотную бутылочку – так, чтобы та пролетела над головой Аори. К разочарованию арашни, чужачка привстала и ухитрилась выловить пузырек из воздуха. Небольшим утешением стало разве что выражение лица, когда она рухнула обратно в седло.

– Огромное спасибо и тебе, и тоо, – Аори зубами выдрала пробку, выплюнула ее и в два глотка осушила бутылочку. – Лови.

Пузырек отправился в обратное путешествие, едва не угодив арашни в лоб. Но и Дафу не в пещере делали.

– Оставь себе, – язвительно ответила она, увернувшись.

Как бы не относилась к чужачке погонщица, она не могла и подумать о том, чтобы обмануть тоо. Вяжущее язык снадобье быстро подействовало, уняв боль в одеревеневших ногах.  Так что, когда караван остановился на дневной привал, Аори расплела узел на запястье, спрыгнула с седла и завертела головой, пытаясь понять, что делать дальше.

Дафа не дала ей долго прохлаждаться, тут же пристроив к делу.

Ночной переход, короткий сон, утренний переход, сон подлиннее. Черный казан, покрытый жиром изнутри и снаружи, песок, которым его надо чистить и который раздирает в кровь распухшие ладони. Дни в сердце пустыни не отличались один от другого, разве что короткие песчаные бури иногда вынуждали остановиться и переждать ненастье. Ни одна не была такой длинной, как в ночь, когда Аори встретила караван Шукима, и ни одна не могла сбить их с пути.

Тоо, казалось, избегал общения с кем бы то ни было. Он замкнулся в себе, отдавал только самые необходимые приказы. Перед каждым переходом и после него он доставал из свертка статуэтку и тщательно протирал мягкой тканью каждый ее изгиб, каждую складку одеяния.

Переходы вытягивали силы настолько, что Аори не слишком-то интересовалась, что происходит вокруг. И, в отличие от Дафы, не замечала задумчивого взгляда, которым изредка провожал ее тоо. Впрочем, он и не хотел, чтоб чужачка заметила.

Утром шестого дня Шуким подошел к Аори, сражавшейся с ослабшим седельным ремнем. Окинув взглядом ящера, он отобрал сбрую и затянул одним сильным рывком.

– К вечеру мы будем в Ше-Бара, – негромко сказал тоо, и в груди Аори екнуло.

Уже…

– Хорошо, – отозвалась она как можно безразличнее.

– И я должен узнать, что было прежде, чем ты встретила мой караван. Узнать то, что я расскажу страже или что утаю, сочинив иную историю.

– Ты и так все знаешь. Да, я сбежала от Нераима. И у меня была одна лишь надежда, что Харру не оставит того, кто идет по Священному пути.

– Но как ты оказалась в наших краях? Твои сородичи ненавидят пустыню, а Нераим не ходил в горы.

Она невольно дотронулась до рубца на животе, ощутимого даже под плотной тканью фарки. Грязевой пластырь куском отвалился еще вчера, оставив под собой нежную розовую кожу, что тоже тянуло на небольшое чудо.

Что ж, тоо, ты хочешь ответов. Ты хочешь историю… Пусть так и будет.

– Однажды дорогой мне человек позвал на помощь. Я не знала, что делать. По-хорошему, я должна была рассказать тем, кто умнее и сильнее, и кто мог убить ее за предательство. Но не решилась. И пришла слишком поздно, и ничего не смогла изменить.

– Все мы не успевали однажды.

– Да. Но раньше я соврала. Пошутила… Сказала какую-то ерунду, но она приняла ее за золотую книру. И эта песчинка стала той, с которой началась буря.

Она опустила глаза, не в силах выдержать его пронзительного взгляда.

– В ее жизни была цель. И я пообещала, что дойду туда, куда не успела дойти она, и спасу то, то было ей дорого. Но я не догадывалась, насколько это будет сложно.

– И куда же ты должна дойти, Аори?

Она прикусила губу. Вот и рассказала…

– Ты уже платишь Харру за ложь. Не совершай той же ошибки.

– В Ше-Бара.

Шуким кивнул и похлопал ящера по щеке, отряхивая забившийся между чешуек песок.

– Я верю тебе. Ты пройдешь Стальные врата, как одна из нас. Как ши моего каравана – та, кому мы обязаны.

Аори тихонько вздохнула, понимая, что раз уж тоо начал задавать вопросы, то невнятным ответом надолго не удовлетворится.

Гордая и прямая, как корабельная сосна, мимо прогарцевала Дафа. Ее зверюга высоко вскидывала шишковатые колени, но каким-то неведомым образом практически не шевелила туловищем, позволяя арашни осматривать стоянку. И, когда она наткнулась взглядом на чужачку, прищур темных глаз из внимательного стал откровенно презрительным.

Аори широко и радостно ощерилась в ответ.

– Мне кажется, однажды Дафа все-таки подсунет мне яд, – пробормотала она, когда арашни уже не могла услышать.

– Откуда была твоя подруга?

– Из Таэлита.

Хорошо, что тоо спросил именно так. В кои-то веки не пришлось выкручиваться, чтоб и не соврать, и не сказать всей правды.

Кем была Люс? Чего именно хотела? Как встретились? На эти вопросы Аори не хотелось бы отвечать.

– Садись, – Шуким протянул ей повод. – Накинь капюшон, когда увидишь Ше-Бара, опусти голову и молчи.

– А если меня спросят?

Аори обернулась на полный отчаяния вопль за спиной.

– Кто, кроме чужаков, задает вопросы рукам, а не голове каравана?

Он снова потрепал ящера по морде и, скорчив злобную гримасу, умчался ругать нерадивого подчиненного, не закрепившего толком тюк и теперь лихорадочно собирающего рассыпавшиеся по дороге товары.

На закате путь арахам преградила буря, и тоо бесстрашно направил караван в самое ее сердце. Погонщики прижимались к спинам ящеров, бредущих сквозь непрестанную круговерть, и молились беззвучно Харру, чтобы ни один не отстал и ни один не утратил чутья.

Караван пересек непогоду так, как раньше пересекал долины, ущелья и пологие дюны, и вышел с другой ее стороны. Услышав предупреждающий крик тоо, Аори накинула капюшон, да так и застыла, вцепившись пальцами в его край.

Город возник перед ними, окруженный как бурей, так и белоснежной стеной, сияющей, будто корона на челе пустыни. Отблески на песке сплетались в сложный узор, а в вытянутых бойницах между ними таилась непроглядная тьма.

Священный путь, как нить сквозь ушко иглы, проходил через резные ворота, украшенные бессчетными металлическими бляшками. На рассвете и закате два ящера толкали левую створку, и еще три – затворяющую правую. Ночью один лишь Харру мог прийти нежданным, но всегда желанным гостем.

Хотя, почему нежданным? Пока сужается щель, пока еще видна бесконечная пустыня и сшивающий ее воедино путь, жрицы поют ему хвалу, благодаря за прожитый день и приглашая разделить с ними трапезу и кров. И кто знает, в каком обличье Харру переступит порог гостеприимного дома?

Злой хлесткий ветер оставил в покое песок, но не пыль. Она вилась в воздухе, скрипела на чешуе и сбруе, и потому никто не удивлялся, что лица погонщиков закрыты куфиями. Один лишь тоо не мог позволить себе сомнительного комфорта – стражи ворот Ше-Бара обнажили сталь, готовые защитить путь друга и завершить путь врага.

Когда до них осталось три дюжины шагов, Шуким поднял руку, останавливая караван, и спрыгнул с седла.

– Слава Харру, владеющему нашими душами, и Двуликой, ведущей их по пути!

Голос тоо, сильный и глубокий, перекрыл и шорох песчинок, перекатываемых ветром, и тяжелое дыхание усталых ящеров, и перестук кольчужных чешуек, и гомон города за высокой аркой ворот.

– Слава, – спокойно ответил стражник в высоком белом шлеме без забрала.

Его грудь пересекала узкая алая лента. Знак аду – затворяющего врата. Араха, в чьих ладонях покоятся ключи от Ше-Бара, того, кто подчиняется лишь Харру и Двуликой, зрящей волю его.

– Ты опоздал на два дня, тоо.

– Я принес плохие вести и то, что не должно оставаться в разрушенном убежище.

Стражники замерли, не шевелясь. Придерживая саблю на боку, аду стремительно приблизился к Шукиму.

– Кто же разрушил убежище?

В голосе его звенело обвинение, и тоо коротко мотнул головой вверх.

Последние несколько дней разбойник уже не мог идти и, связанный по рукам и ногам, бессильно висел позади седла. Волосы закрывали лицо, но Аори иногда слышала слабый стон, когда вожак перепрыгивал очередную расщелину.

Или ей просто казалось. На последнем переходе Шуким поставил за собой ящеров Дафы и Орхона, так что Аори и не знала, жив ли еще пленник.

Спохватившись, она, наконец, опустила руку. Еще немного… или уже все? Где проходит невидимая стена, сквозь которую не смог пройти ни один изменяющий?

– Двуликая ждет тебя, тоо.

Стражник обернулся к воротам, и только теперь Аори заметила три женские фигуры, едва различимые в тенях, и прикипела к ним взглядом.

Не выказав удивления, тоо кивнул и вскочил в седло. Караван втянулся в широкий проем медленно, следуя за уверенным шагом аду.

От каменных стен тянуло промозглым, сырым холодом, и к нему примешивались едва заметные ароматы перца и кардамона. Жрицы беззвучно, будто призраки, скользили рядом с вожаком. Платья мышиного цвета, перехваченные широкими поясами, вились на сквозняке, будто дым, обрисовывая каждую черточку тонких, гибких тел. А вот капюшоны держались, как приклеенные, и Аори едва не свалилась с ящера, пытаясь рассмотреть разноцветную вышивку на спускающихся до груди заостренных клиньях.

Клине. Узор вился лишь по одной стороне капюшона.

Если они заметят… если посмотрят… то что увидят? Погонщицу? Чужачку? Врага?

Проход все тянулся, и пятно света в конце его ширилось, разрасталось, наливалось сиянием. Арахи один за другим опускали головы, не в силах вынести ослепляющей мощи. Аори щурилась до последнего, но от бушующего в арке сквозняка на глазах выступили слезы, и она невольно зажмурилась. Горячие капли скользнули по щекам, и тут же ветер утих, а вцепившихся в седло рук коснулось мягкое тепло.

Она подняла голову. Миновав ворота, караван пересек широкую площадь и ступил на уходящую вперед стрелой улицу. Каменные дома, белоснежные, как окружающая Ше-Бара стена, светились мягким рассеянным светом, и их вытянутые купола напоминали кладку драконьих яиц. Тонкие шестиугольные башни уловителей ветров – бадгиров – казались зыбкими и нереальными на фоне рыжего вечернего неба.

Из распахнутых настежь дверей по ступенькам, как горох из стручка, сыпались прямо под лапы ящерам смуглые ребятишки. Следом за ними дома покидали мужчины, чуть более степенные ровно до того момента, как очередной чумазый малыш не подлетал к ним с сияющей мордашкой и полной охапкой цветов, подобранных с мостовой. Женщины оставались за защитой цветных окон, но и они льнули к стеклам, пытаясь получше рассмотреть караван.

Приветственные крики звучали все громче, словно в Ше-Бара прибыли герои одной из немногочисленных войн, а не простые торговцы. Шуким даже не шевельнулся, когда прямо перед мордой вожака подбросили в воздух ворох лепестков, но ящер встал на задние лапы и замахал передними к пущему восторгу детворы. Он опустился обратно с таким грохотом, что Аори не удивилась бы, брызни ближайшие окна осколками цветного стекла. Но обошлось, только восхищенный визг взлетел до небес.

Цветы валялись прямо на мостовой, крупные, яркие, с высушенными зноем лепестками. Между натянутыми над улицей полосатыми полотнами свисали гирлянды, настолько плотные и тяжелые, что погонщики невольно пригибались, проезжая под ними. Лепестки лежали у стен, будто заставшие ручейки, малыши подбирали их и с радостным визгом осыпали караван шелестящим дождем. Не отставали и взрослые, успевая одновременно расспрашивать погонщиков и делиться между собой услышанным, безбожно его перевирая. Аори тоже несколько раз дернули за подол фарки, но она гордо отворачивалась, как и положено погонщице, достойной идти в караване Шукима.

И сумрачный вид чужачки ничем не мог бы привлечь внимание хотя бы потому, что Аори ехала, широко улыбаясь.

Она сделала это. Она вошла в Ше-Бара.

Ящеры ступали неспешно, и суета вокруг каравана постепенно унялась. Жаждущие новостей насытились ими, дети нашли занятия поинтереснее, погонщики умолкли.

К тому моменту, как караван добрался до храмовой площади, у каждой двери горели витражные фонари, раскрашивая стены домов разноцветными пятнами. Женщины и дети укрылись внутри, а защитники очагов стояли на порогах преградой подступающей ночи. Они провожали караван долгими взглядами, ни словом не нарушая тревожное ожидание.

Война приходит с закатом, в алых лучах уходящей надежды. Ее встречают на пороге те, кто поклялся защищать свой дом. А на рассвете приходит смерть, и никто не встает на ее пути.

Аори не заметила, когда и как в руках жриц возникли полыхающие синим пламенем факелы. Мертвенные отблески легли на тонкую серую ткань, и казалось, что впереди вожака движутся потусторонние тени, а не арашни из плоти и крови.

Такие же факелы разгорались двумя дугами вокруг площади. Вспыхивали один за другим вслед за медленной поступью ящеров, и, чем больше они удалялись от стен домов, тем выше горел огонь.

В центре вытоптанного круга караван остановился. Если бы не огни, края площади потерялись бы в темноте. Арахи дружно спешились, вслед за ними соскользнула с седла и Аори. Поправив упавший на глаза капюшон, она подняла взгляд и едва не вскрикнула – одна из жриц стояла прямо перед ней, подняв факел так, что свет его падал прямо на лицо.

– Ты предстанешь перед Двуликой, чужачка, – отстраненно произнесла арашни. – Следуй за мной.

Тоо сдернул разбойника с седла прямо на спекшуюся землю. Тот застонал, попытался прикрыть голову рукой. Аори зацепилась за взглядом за крохотную дырочку на рукаве его фарки. Ведь он наверняка замечал ее не раз, но то ли забывал зашить, то от просто ленился… а теперь уже никогда не сможет. Он не думал сдаваться, не собирался умирать.

Разбойника утащили в темноту вслед за одной из жриц.

А если бы знал – стал бы тратить оставшееся время на шитье? На попытки обмануть судьбу? Или принял ее, как принимают верные волю Харру, и встретил смерть с открытыми ладонями?

Они двинулись дальше пешком – жрицы, тоо, прижимающий к груди сверток со статуэткой, Аори и Дафа. Она вела в поводу своего ящера, и тот устало переваливался с лапы на лапу, раскачивая закрепленные на боках корзины.

Шуким не смотрел на чужачку, и это одновременно и успокаивало, и бросало в дрожь. Если поверить, что Аори и впрямь часть каравана, часть семьи, то, выходит, беспокоиться не о чем.

Но она не верила. Невозможно предать того, кто не доверяет, верно, Лексаз? А Аори очень не хотелось, чтобы Шуким ее предал.

Ряды огней вновь сблизились, и впереди проявились высокие, узкие ступени. Жрицы подняли факелы, и Аори остановилась, наткнувшись на вытянутую руку тоо. Без единого звука женщины одолели остаток пути и синхронно, как одна, наклонились. Факелы зашипели, коснувшись камня, колючие искры брызнули, обжигая темноту, и синие огненные змейки взлетели вверх по бесконечным ступеням. Жрицы отступили в стороны и скрестили ладони на груди.

Шуким опустился на колено, склонил голову, да так и застыл. Вслед за ним, не выпуская повода из ладони, согнулась и Дафа. Аори не оставалось ничего иного, как последовать их примеру, так и не увидев конца огненного пути.

Но где-то животе шевельнулся червячок искушения. Остаться стоять? Остаться особенной? Узнать, что же там, позади страха?

– Благословение Харру пришедшим по Священному пути!

Аори вздрогнула, когда над головой раздался надтреснутый женский голос.

– Его ладони сохранили нас, – Шуким не поднимал головы. – Я принял волю его, и трижды развернул полотно событий.

– Продолжай! – голос зазвенел металлом.

– Мне досталась честь и скорбь вернуть оберег в храм. Но не бывать этому, если бы рука ши не отвела от меня смерть в сражении. Рука той, что получила приют в караване, встретив его в час бури.

Аори показалось, что Шуким заранее подготовил ответ – подобная вязь слов даже для тоо была чем-то запредельным.

– Ты привел чужачку в Ше-Бара, и привел свободной.

– Следуя долгу крови.

Над площадью повисло молчание, и только потрескивание синего огня нарушало тишину.

– Встаньте.

Выпрямившись, Аори быстро взглянула на Шукима. Тоо смотрел вверх, щурясь от света факелов. Две сияющие линии поднимались выше и выше, так, чтобы взгляд терял их во тьме и не знал, где заканчивается дорога в небо, и заканчивается ли вообще.

В нескольких десятках ступеней от земли их ряд разрезала широкая терраса. Ни единого пятнышка тени не оставалось на ней, освещенной обычным, ярким и теплым, светом многочисленных факелов.

Посреди террасы, окруженная жрицами и жрецами в черных доспехах, на полукруглом троне сидела истерзанная годами арашни. Ее смуглое лицо покрывала вязь глубоких, будто червоточины, морщин. Ярким пятном выделялись губы, полные, налитые, выкрашенные в цвет засохшей крови.

Седые до голубизны волосы Двуликой прижимал тяжелый головной убор, похожий на чудовищную корону. Он козырьком нависал над ее лбом, и многочисленные золотые цепочки водопадом сбегали на обнаженное костлявое плечо и терялись в складках белоснежного одеяния.

Жрица сидела вполоборота, представив взглядам точеный, несмотря на возраст, профиль. Она смотрела вбок, полуприкрыв глаза тяжелыми набрякшими веками, будто не считала путешественников чем-то, достойным внимания.

– Кто ты и чего хочешь?

Тоо коротко кивнул Аори, подбадривая.

– Человек, как и все, – хрипло ответила она. – И хочу… жить. Как и все.

Она потупилась, чувствуя, как щеки заливает краска. Ничего отвратительнее для выстраивающих каждое слово арахов выдать просто невозможно было.

Шуким глубоко, напряженно выдохнул, и Аори подняла взгляд. Подняла и обмерла, увидев, наконец, как жрица обрела свое имя.

Она встала, повернулась, и теперь к прибывшим была обращена иная половина лица. Плавные линии притягивали взгляд совершенной красотой, цепочки ярко сияли на фоне гладких черных волос. Уголок пухлых губ чуть приподнимался и дрожал, будто девушка изо всех сил пыталась быть серьезной.

Или едва сдерживала ярость.

– Ты – чужачка, – даже голос Двуликой изменился, обрел глубину. – Ты – то, что пришло незваным и уйдет незамеченным. Короткая вспышка. Время, которое почти истекло.

Жрица посмотрела на Аори в упор, юная и древняя одновременно. Будущее и прошлое, лишенное настоящего.

– Харру привел тебя в Ше-Бара, ши каравана, и я подчиняюсь его воле, – Двуликая медленно, обессилено опустилась обратно на трон. – Живи, раз хочешь. Ты отвечаешь за нее, тоо.

Шуким поклонился, а Дафа, о которой Аори почти забыла, яростно выдохнула через сцепленные зубы. Чужачка едва сдержала нервную улыбку, различив в этом вздохе крушение всяческих надежд.

Двуликая снова повернулась к ним старой, “милостивой” стороной. Время для “карающей” еще не пришло.

– Верни вместилище, – приказала она тоо.

Вновь поклонившись, Шуким осторожно стянул ткань со статуэтки и на вытянутых руках подал ее шагнувшей вперед жрице.

– Ты выполнил свой долг, – отстраненно сказала Двуликая. – Но выполнил ли службу?

Без лишних слов Шуким кивнул Дафе.

Коренастая арашни гикнула на ящера, тот подогнул лапы и практически рухнул на землю. Зверь устало уронил морду на камни, и глаза затянула пелена третьего века.

Корзины на чешуйчатых боках покрывал слой песчаной пыли, толстый настолько, что она законопатила щели между плоскими прутьями. Вместо того, чтобы снять крышку с вытянутой горловины, Дафа потянула за выемку на боку и осторожно отогнула целую секцию корзины.

– Давай-давай, – арашни похлопала по плетеному боку, и в воздух взмыло облачко серой пыли.

Сначала Аори увидела пальцы. Маленькие, грязные, с обгрызенными до крови ногтями. Они вцепились в край корзины, следом за ними показалась лохматая макушка, и наружу на четвереньках выбралась тощая девочка. Лет пяти-шести, не больше.

Дафа подхватила ее под мышки и поставила на ноги, развернув лицом к жрицам. Девочка замерла, сутулясь и сжимая в замок прижатые к груди руки.

Из второй корзины Дафа извлекла точно такую же добычу. Не то, чтобы Аори видела много маленьких арашни, но эти показались ей неразличимыми, будто близнецы. Погонщица подтолкнула обеих в спины, и девочки на дрожащих, похожих на прутики ногах шагнули к лестнице. Они не поднимали взгляда, то ли лучше чужачки понимая, что происходит, то ли одурманенные зельями Дафы. Зельями, которые сделали их тихими, безмолвными, незаметными настолько, что чужачка и не догадывалась, кто живет в корзинах на боках мощного, но почему-то не нагруженного ничем иным ящера.

“Тоо… Как глупо было думать, что я хоть что-то о тебе знаю.”

Жрицы, встретившие караван, вновь выступили из теней. Две взяли девочек за руки, третья, опустившись на корточки, по очереди напоила их из деревянной чаши. Она же отвела волосы с крохотных лиц и запрокинула головы так, чтобы Двуликая могла рассмотреть, кого ей привезли.

– Хорошо, тоо. Я довольна, – она высокомерно улыбнулась. – Верхний круг будет пополнен. Ступай.

Жрицы потянули девочек вбок, в темноту. И малышка, которая шла последней, неожиданно вырвала ладошку и обернулась, впилась в Аори пронзительным взглядом черных, как угольки, глаз.

Они стояли, глядя друг на друга. Фигура в тонком сером платье тоже замерла неподвижно, словно желание ребенка было чем-то важным, предписанным миру здесь и сейчас.

Девочка медленно подняла ручку, будто приветствуя чужачку. Но маленькая ладошка была максимально раскрыта, с растопыренными пальцами. Напряжена и выпрямлена под неудобным углом, словно прижатая к стеклу. Она бессильно соскользнула вниз секунду спустя, и жрица увела девочку в темноту.

Аори стояла, хватая открытым ртом сухой воздух, и чувствовала на губах вкус горького дыма, какой бывает, когда в огненных ловушках заживо сгорают те, кому ты не можешь помочь.

Delain. Hands of Gold (Orchestral Version).