скачать книгу бесплатно
Быховский не успел закончить, как в дверь постучали, и он крикнул «Войдите!». Вошёл дежурный офицер с папкой, посмотрел на Жамина, но он сделал вид, что занят чтением, и для верности даже стал шевелить бумагами. Дежурный офицер прошёл к столу и положил папку, на папке Жамин искоса глянул и кверху ногами выхватил «Быховский», значит, папка была именная. «Надо бы заказать такую, тока из кожи, настоящей!» Папка ротмистра Быховского была простая картонная. Быховский открыл, взял лапшу телеграфной ленты, начал было читать вслух, и украдкой посматривал на Жамина. Жамин эту «украдку» увидел и дальше ротмистр читал молча. Когда дочитал, дежурный офицер подал журнал, ротмистр расписался, и дежурный офицер, забрав папку, уже пустую, вышел. Ротмистр встал, отнёс ленту в сейф, запер, потом открыл, забрал из рук Жамина бумаги и также запер в сейфе.
– Вот что, голубчик… вы же из двадцать второго драгунского Воскресенского?..
– Так точно! – отчеканил Жамин, не понявший ничего из того, что только что сделал ротмистр.
– Ну и ладно… А ваш-то где отряд сейчас дислоцируется… в смысле, располагается?..
Жамин знал слово «дислоцируется».
«Проверяет меня, што ли?..» – с некоторой обидой подумал он на ротмистра.
– Вы не обижайтесь, прапорщик, у меня тут знаете, сколько народу всякого бывает, приходится деликатничать со словами…
Тон ротмистра был ласковый, но Жамин всётаки обиделся, успел, и уже был уверен, что ротмистр читает его мысли как по писаному, и тогда Жамин понял, что это для него тоже урок, как те уроки, которые он воспринял от подпоручикапопутчика, только уроки бывают разные.
– У нас тут госпиталь полнёхонек, кого только нет, самострельщики разные, па?лечники. Вы знаете, кто такие па?лечники?
Ротмистр злил Жамина, так злил, задавал ему вопросы и не давал ни на один ответить.
– Отряд, ваше высокоблагородие, дислоцируется в сорока верстах западнее Риги, в местечке Сыгу?лда…
– Си?гулда, – поправил ротмистр, – красивое место, а вы молодцом, прапорщик, молодцом, ничего не скажешь!.. А?..
– А про па?лечников мы, драгуны, ваше высокоблагородие, только слышали, мы же в седле, а это пехота, которая в палец себе стреляет…
– Таак!.. – протянул ротмистр. – Молодцом, дальше!
– Однако, ваше высокоблагородие, они не наши…
– Как не ваши? А чьи? Что значит – не ваши?..
– А то, что они уже в госпитале, и пускай с ними судейские разбираются, а нас интересуют дезертиры, которые, значит, с позиций бегут, то есть их нам ловить… они наши.
– Ну что ж! – Ротмистр щупал бритый подбородок. – Правда в ваших словах… – Он склонился под стол, и Жамин услышал характерный стук, когда сапоги ставят каблуками на деревянный пол. – Сейчас мы поедем в госпиталь, а командир скоро у вас будет… ещё огого какой командир!..
Жамин ничего не понял, но и делать было нечего, он поднялся, ротмистр махнул ему рукой, и Жамин вышел.
От залива вдоль Двины дул влажный солёный ветер, то тёплый и надувал весну, то пронзительнохолодный, и тогда позёмкой наметал за углами домов косые рёбра сугробов. Жамин пожался, крепко сцепил в замок пальцы в дорогих кожаных перчатках и подумал, садиться ему в седло на ветер или подождать ротмистра в тёплой дежурной части, и сел в седло. Вскоре вышел ротмистр, тут же к подъезду подъехал автомобиль, ротмистр уселся на заднее сиденье, и Жамин из седла увидел, как ротмистр потянулся руками вниз, к ногам, но военный автомобиль был не извозчичья коляска или сани, и медвежьей полости в нём не полагалось. Ротмистр недовольно пожал плечами, насупил брови, поднял воротник шинели и поправил блёклые порыжелые наушники под фуражкой.
«А чё ж папаху не надел? А наушники – гимназические ещё, што ли?» – подумал с ухмылкой Жамин и тронулся за автомобилем.
Красивая Рига, несмотря на жестокий ветер, радовала. От штаба до госпиталя было по прямой недалеко, и Жамин в седле отражался в больших зеркальных витринах магазинов первых этажей – он сам и его Дракон.
Как и было предписано, Жамин прибыл в Ригу после Рождества в самый канун Нового года и его сразу принял Быховский. Ротмистр тогда держался чеканно кратко, он выдал Жамину новое предписание, и Жамин отправился в местечко Сигулда на восток от Риги за сорок верст. В отряд прибывали люди, унтерофицеры кавалерии, казаки, почти все из госпиталей, вылечившиеся после ранений. Многие роптали, они рассчитывали попасть в свои полки, а вместо этого оказались не среди своих, а как они понимали – против своих. Жамин в их разговоры не вмешивался, и из числа обер-офицеров, которых вместе с командиром должно было быть не менее четырёх, пока что был один.
На тесный госпитальный двор заехали через арку, ротмистр вылез из автомобиля и, не оглядываясь на Жамина, пошёл к подъезду на чёрную лестницу. Жамин привязал Дракона к коновязи и проследовал за ротмистром. Быховский, пыхтя, поднимался по ступеням узкой лестницы. Мимо его объёмистой фигуры, прижимаясь к стене, пытались проскочить фельдшера, санитары и легкораненые. Увидев Быховского, они выпучивали глаза и сожалели о том, что их понесла нелёгкая на лестницу именно в этот момент. Быховского в госпитале знали, Жамин это сразу понял.
Он поднимался и както так незаметно пытался зажать нос, чтобы не ощущать жуткий острый запах лекарств и ещё чегото, от чего хотелось стошнить.
– Нам по парадным лестницам ходить не пристало, сами понимаете, – за спину бросил ротмистр, и Жамин только выдохнул: «Читает он мои мысли! Читает!»
Кабинет главного врача был просторный, но Жамину показалось, что две грузные фигуры, ротмистра и главного врача, заполнили его чуть ли не весь. Ротмистр и главврач коротко поздоровались, они часто виделись, и главврач, не обратив никакого внимания на Жамина, положил перед усевшимся ротмистром список.
– Это новые, только что с передовой со странными ранениями…
– Па?лечники?
– Поразному, господин ротмистр, поразному. Ктото ранен в палец, кто-то в ладонь левой руки, редко правой… Есть с ранениями в локоть с близкого расстояния мимо кости и без следов ожога…
– Через буханку?..
– …Не исключено!.. Есть в лодыжку, эти потяжелее, кости бывают раздроблены, и можно было бы их не рассматривать с вашей точки зрения, но уж больно схожие ранения у нескольких, будто стреляли по инструкции.
– Скорее по логике, сударь мой. – Ротмистр обращался к главврачу по-граждански.
– А какую вы тут усматриваете логику?
– А простую… – Быховский поднял на главврача глаза. – Они же набираются опыта и понимают, что мы тоже набираемся опыта и самострельщиков легко расщёлкиваем, как семечки, потому и изгаляются, так чтобы сойти за настоящих раненых.
– И что будем делать?
– А вот я вам привёл человечка, который, скорее всего, понимает в этом, не чета нам… – Быховский обернулся на стоящего Жамина. – Вот, прошу любить и жаловать, прапорщик Жамин, Фёдор Гаврилович, сам недавно с передовой, его на мякине не проведёшь!
– Фёдор Гаврилович, что же вы, голубчик? Проходите! Стоите в углу, как неродной! – Главврач Шаранский Вениамин Иосифович протянул к Жамину руки и указал на стул.
Жамин с облегчением вздохнул. Он продолжал злиться и переживал: они вместе с ротмистром вошли в кабинет, и главврач, военный чиновник медицинского ведомства в чине равном полковнику, встал и пошел с протянутой для приветствия рукой к ротмистру, а его, оберофицера Жамина, будто и не заметил. А тут вдруг и заметил и руку протянул, как бы признавая за своего.
– Присаживайтесь вот здесь! – Шаранский даже тронул с места стул, но ротмистр встал и произнёс:
– Нам, уважаемый Вениамин Иосифович, тут рассиживать некогда, вы позволили бы нашему уважаемому прапорщику гдето в незаметной каморке посидеть с этим вашим списком, а потом мы пригласили бы когонибудь на беседу…
Жамин застыл.
– Да, сударь мой, сейчас распоряжусь, – ответил главврач и стал крутить ручку телефона.
Через несколько минут Жамин сидел в тёмной комнате с одной-единственной тусклой лампочкой под самым потолком на табурете, как ворона на колу, и держал в руках список. Комната по углам была завалена мешками, от которых дурно пахло.
Не снимая перчаток, он положил оба листа на колени и стал всматриваться в фамилии и названия частей, но ничего не видел. Перед его взором ещё сидели друг против друга две грузные фигуры – ротмистра и главврача. Он их ненавидел.
«Ротмистр то ладно, дворянское отродье, барин, мать его! А этот то, врачишка, жид жидом, а туда же, «сударь мой», – передразнил Жамин главврача. Он чувствовал себя униженным.
В училище ему попалась книжка под названием «История государства Российского». Читать особо было некогда, но он её пролистал несколько раз с самых первых страниц и вычитал, что дворяне произошли от слуг княжеских и царёвых, а предки этих слуг чаще всего были дружинниками, а их предки смердами, простыми крестьянами, такими же, как его прадед, дед и отец. И само название, о чём Жамин никогда не задумывался, «дворянин», происходит от слова «двор», и оно очень созвучно со словом «дворняга».
Жамин смотрел в список, а вместо этого видел на родительском дворе хряка Борьку и лохматую дворнягу, старую суку, лишних щенков которой они с братом каждый раз топили. И вдруг Жамин чуть было не рассмеялся в голос, потому что хряк Борька был один в один похож на ротмистра, только у ротмистра уши не висели как у Борьки; и одновременно хряк был похож на главврача, но не мордой, а всем туловищем, толстым, неповоротливым и лишенным талии: «Ну, боров просто и есть!» На жида Фёдор всё же обижался меньше, чего с него возьмёшь, он даже не офицер, а всего лишь чиновник военномедицинского ведомства. Ротмистр, вот кто был главный обидчик – дворянин, дворняга, слуга!
А вот родовая Фёдора уже давно никому не служила – как только дед выкупился из крепости. Вот кто соль земли! И «соль», потому что, допустим, сахарной пудры отродясь не видывали и «земли» – а кто, с позволения сказать, её, землю, ласкает, пашет, не даёт засохнуть, боронит, думает о ней денно и нощно! Эти разве? От пришедших мыслей Жамин так сжал кулаки, что даже испугался, не лопнет ли кожа отличных дорогих перчаток, и с его колен упали обе бумаги. Он стал их поднимать, и услышал шаги в коридоре за закрытой дверью, и не обратил внимания, но тут же распрямился, потому что в комнату проник запах до того ему знакомый, что он не заметил, как положил списки на табурет и, повинуясь чемуто, что было сильнее его, пошёл к двери, открыл и оказался нос к носу с ротмистром.
– Голубчик, а я за вами! Только списки не забудьте!
Ротмистр выглядел озабоченным, он только что узнал, что большая партия раненых была отправлена в тыловые госпиталя, и в этой партии без ведома ротмистра уехали несколько его осведомителей, на них ротмистр рассчитывал, что они укажут на самострелов и агитаторов.
«Вот, чёрт побери, – думал ротмистр, – надо срочно выяснять, кого куда отправили, а это же сколько бумаг надо перелопатить, а тут ещё в Сигулду придётся ехать!» Он шёл впереди, за ним еле успевал в узком коридоре Жамин. Ротмистр обернулся.
– Вы, прапорщик, срочно возвращайтесь на место, к себе в отряд, наконецто назначен ваш командир, а его, кроме вас, и принять некому!
«Дьявол! – думал про себя Быховский. – Свистопляска какаято! Что я говорю, „принять некому…“ Почему его не направили сначала ко мне, а сразу в отряд…» – злился он. Обе новости ротмистра очень огорчили – и то, что он лишился осведомителей, и то, что начальником отряда по борьбе с дезертирами назначили его племянника, изгнанного, как уже догадался ротмистр, из лейбкирасир его величества, поручика Смолина.
«Опять чтонибудь напаскудил, стервец!»
Жамин следовал за ротмистром и был уверен, что только что мимо коморки, в которой он сидел, прошла Елена Павловна. Он понимал, что это невозможно, что этого не может быть. Она должна быть в Москве, а скорее всего, вернулась в Тверь, домой. Он, когда уезжал после окончания училища, решил, что пока писать не будет, нечего навязываться, а когда станет не прапорщиком, а подпоручиком, а того гляди, и поручиком, тогда и даст о себе знать в настоящей красе. Он следовал за ротмистром и понимал, что через несколько часов будет у себя в расположении, и неизвестно, когда приедет в Ригу, а может… раненым…
Жамин притормозил: «Раненым… а может, даже хорошо! А может… – Он тряхнул головой. – Нет, это не она… Щас скока всяких немцев и жидов фабрикуют духи!..»
– Вы о чём задумались, прапорщик? – бросил ротмистр.
«А куда мы идём?» – невольно спросил себя Жамин, и не смог ответить, а оказалось всё просто: ротмистр вёл его обратно в кабинет к главному врачу.
– Вы список прочитали? – спросил ротмистр и повернулся.
– Прочитал, посмотрел…
– И что увидели?
– А для чего?
– Побеседовать, на предмет характера ранения…
– Аа! – протянул Жамин и даже разочаровался. – А давайте одного самого старого, а одного самого молодого…
– А почему так?
– А комуто из них надоело, скорее всего старому, а молодого ктонибудь подучил…
«Вот и агентура! – подумал ротмистр, перестал оглядываться на Жамина и улыбнулся. – И писать ничего не надо, никаких тебе запросов!»
Жамин ещё мучился вопросом, кто пронёс мимо него запах знакомых духов, и уговаривал, что «это не может быть…», как в комнату ввели немолодого солдата с забинтованной и подвязанной левой рукой. Жамин увидел его, подошёл и ударил в ухо. Солдат упал, Жамин схватил солдата за перевязанную руку и рванул на себя так, что солдат как на пружинках встал на ноги. Жамин снова занёс над ним руку и, дыша прямо в глаза и в нос, спросил сквозь зубы:
– Надоела? Надоела ваявать? Жёнка одна дома с ребятешками справиться не можеть, а соседбогатей разоряить твоё хозяйство и зарится на старшую дочку? До дому надоть?
Быховский даже не стал оглядываться на главного врача, потому что знал, что тот стоит зажмурившись. Он бы и сам зажмурился, но не мог, потому что ктото же должен всё видеть, и он видел, что от солдата осталась оболочка и пустота. Солдат, по списку – Спиридон Петрович Спиридонов, 40 лет от роду, православный, крестьянин Ярославского уезда Ярославской губернии, рядовой; по виду худющий, лысый и с младенчества не бритый, не стоял перед Жаминым, а, как показалось ротмистру, висел. Сначала солдат должен был охнуть, потом, когда Жамин ухватил его за раненую руку, – закричать или, по крайней мере, зарычать и начать выдёргивать руку из руки Жамина…
Вместо этого солдат Спирька Спиридонов молчал и не дотрагивался ногами до пола. И вдруг ротмистр услышал:
– А ты откель знашь? Сам, што ль, из богатеев? Сам до чужих дочерей охочь? Оглашенный! А и надоело, дык што?
Ротмистр не поверил своему слуху, он смотрел на рядового Спиридонова и видел, что тот не оболочка, а человек и стоит на своих ногах на деревянном паркете кабинета главврача. Оттого что ротмистр не понял, как произошла такая перемена, он сказал:
– Прапорщик, вы свободны, возвращайтесь в расположение!
Когда Жамин вышел из кабинета, то не заметил стоявшего на костыле рядом с дверью молодого солдата с подвязанной ногой, да и вообще ничего не заметил, как будто бы то, что сейчас произошло, было, как на улице, где то и дело встречаешься и расходишься со случайными прохожими, а тех, кто на другом тротуаре, даже и не видишь.
Жамин уже думал, что делать дальше и как выйти из госпиталя так, чтобы не встретиться с Еленой Павловной, если это была она.
Жамин сбежал по лестнице, добежал до Дракона, как воздух вскочил в седло и погнал через залившуюся неожиданным февральским солнцем красавицу Ригу.
Ротмистр, как мог, ласково поговорил с рядовым Спиридоновым и не узнал ничего нового.
Рядовой Спиридон Петрович Спиридонов отказался сесть в присутствии «господ ахвицеро?в» и не корчился от боли, причинённой ему новоиспечённым офицером из своих, произнеся одну фразу: «Мы ить не без разумения, мыы понимаим…»
Тут для Быховского возник вопрос, как простой солдат мог распознать в щёголе Жамине выходца из своих, ведь солдат же сказал «оглашенный», значит, новенький, ещё недавно свой, а дерётся, как заправский офицер. И тут же вспомнил, что Жамин говорил с солдатом на его языке, и спросил:
– А что, и правда у тебя малмала и жёнку обижают?..
– И дочка старша?я, красавица, и откуда он, энтот, который «ваш», всё так наскрозь проведал?
– А до войны чем занимался?
Спиридонов ответил не задумываясь:
– Лето лён мнём, а зимой лес рубим на тёс, а когда извозом…
– А родня?
– А братовья?, старши?е, кто в Ярославле, кто в Москвематушке, всё банщики да целовальники, народ денежный…
– А ты от мобилизации откупиться не смог?
– А нам чем? На нас тятя да матка повисли, пока не померли, не захотели в город съехать, так вот и забрили…
– И никто не подбивал, в мякотьто пальнуть?
На этот вопрос Спирька насупился и дальше молчал.
Не получив ответа, ротмистр его отпустил и глянул на главврача. Тот выстукивал об стол мундштук папиросы.
– И что делать с такими? – на сей раз задался вопросом ротмистр.
– Лечить! – ответил Шаранский, у него подрагивали руки, и он, пытаясь прикурить, ломал спички.
– Лечиить! – протянул Быховский. – Понятно, что лечить…
– А вылечим, на комиссию, и, если будет годен и война не кончится, – в строй.
– Да уж, сударь мой, тут у нас круг… а не спираль… – Ротмистру больше всего не хотелось вступать в разговор о том, когда кончится война.
Заглянул санитар, Шаранский посмотрел на Быховского, тот кивнул, и санитар завёл в кабинет следующего, подозреваемого, по замыслу Жамина, «самострела».
«Самострел» был самый обычный солдат, с подвязанной ногой, с именем, местом рождения и местом призыва, холостой и предпоследний, кого из его большой семьи призвали, с «мамкой остался самый младший на развод, штобы мамкато с девками вовсе одна не загнулася».
