скачать книгу бесплатно
Лили – Джеки
Вторник
(Без указания даты и места, получено 26-го апреля 1898)
Мой дорогой папочка,
На два письма я не получила от Вас никакого ответа. Я перестаю что-либо понимать. То, что Вы не ответили на мое последнее из Монако, я ещё могу принять, но что случилось со вторым? Вы были больны, и для того, чтобы доказать Вам, что мое маленькое сердце нежнее Вашего, я шлю эту весточку, однако обещаю, что она будет последней, если останется такой же безуспешной, как и предыдущие. Тогда я пойму, что вы желаете забыть конец 1897 года.
Меня укусил Блэкамур, когда я пыталась помешать ему убить другую собаку. Из-за повреждения правой руки, я теперь вынуждена пользоваться пишущей машинкой.
Я тревожусь о Вашем здоровье, о котором узнаю крайне мало от папа, который в свою очередь черпает информацию от Ваших людей на Бирже.
Потому прошу Вас ответить мне незамедлительно, если ещё хотите, чтобы я забыла Вашу преступную грубость.
Полагаю, Вы скоро почтите нас своим присутствием. Или я требую слишком многого?
Рассчитываю непременно получить весточку и как можно скорее.
Лилиан
Джеки – Лили
Среда, 27-е апреля 1898
Дорогая моя девочка,
Я был рад получать новости о том, как ты жива-здорова, моя милая. Я уже давно и постоянно думаю о тебе. Мысленно я представляю тебя как бы в двух ипостасях. Сначала ты – соблазнительная маленькая женщина с волнующим ртом, а потом превращаешься в милую и скромную молодую леди. Я задаюсь вопросом, какая же из двух станет моим будущим?
Вижу, что ты не забыла конец ноября. Помню его и я.
Двумя последними весточками, полученными мною от тебя из Монако, были письмо, отправленное 20-го февраля и почтовая открытка от 21-го. С тех пор я получил два письма от г-на Арвеля. И это все. Может быть, ты выслала мне ещё какое-то письмо, которое я до сего дня не получил? Это, право, странно.
Да, признаюсь, я был рассержен, когда пришло твое последнее письмо из Монако. Больной, вконец измученный болью, я чиркнул тебе несколько строк карандашом прямо в постели. Ты ответила мне довольно холодно, ни словом не обмолвившись обо мне и моем здоровье. Я буквально вышел из себя и больше тебе не писал. Об этом я подробнее расскажу при встрече.
С 10-го февраля вплоть до страстной пятницы я лежал в постели, потом был ограничен стенами моей комнаты, переживая улучшения и ухудшения самочувствия – главным образом, последние, – а теперь я даже выхожу на улицу, правда, только днем. Думаю, все позади.
Надеюсь, твой укус не смертельный. При случае я покажу тебе, как разнимать двух дерущихся псов. Я строю из себя искусного профессора, однако и меня в сентябре покусала здоровенная псина, когда я оттаскивал от неё Смайка. Я никому об этом не говорил, хотя знать не знал этой чужой шавки. Тем не менее, я не боюсь бешенства. Быть может, я уже сошел с ума, кто знает?
Моя бедная Салли Брасс, мать твоей Лили, сдохла в прошлую субботу под вечер. От переохлаждения. Произошел застой в легких. В пятницу ей поставили горчичник, в субботу вечером второй, и она околела. Предугадать это было невозможно. У меня было предостаточно бессловесных животных. Теперь с меня хватит. Смайк в полном порядке. Две мои маленькие сучки тоже, за исключением дочки Салли. Она страдает. По-прежнему ищет маму.
Заключительная фраза в твоем письме "почтить нас своим присутствием – или я требую слишком многого" является примером милой дерзости, которой я явно не заслужил. По-моему, наши мелкие ссоры не имеют ни малейшего отношения к Сони. Разве я не всегда вел себя корректно? Тебя нужно будет как следует наказать. Если хочешь подвергнуться экзекуции, приезжай скорее в Париж, как-нибудь вечером, когда сможешь, ладно?
Ну как, малышка Лили, чувствуешь себя гадкой и порочной девочкой? Ответь мне скорее и назначь день приезда, все равно когда. Я буду тебя ждать, как в прошлый раз, чтобы исцеловать тебя с головы до пят и доставить столько удовольствия, сколько смогу. Будет очень приятно. Приезжай! Я хочу тебя – всю.
Видишь, не такой уж я и плохой, а моя злость – кратковременна, особенно если это касается тебя, моя драгоценная дочка. Припадаю к твоим губкам,
Твой папа
Теперь, записывая эти строки, я понимаю, что то ли в силу моей болезни как таковой, то ли, возможно, за счет огромного количества салицилата соли, мною поглощенного, я видел происходящее не настолько отчетливо, как следовало бы.
К примеру, я поставил Лилиан на вид тот факт, что она не упомянула о моем недуге в письме, в котором обратилась ко мне с просьбой о двухстах франках. С моей стороны это было ошибкой, что читатель сам увидит чуть позже.
Вместе с тем, мне бы следовало уделить больше внимания её истории о затерявшемся неизвестно где письме. В Париже, по самым различным адресам я получал тогда сотни писем, деловых уведомлений и любовных посланий, они приходили и ко мне домой, куда угодно, даже на адрес почтового отделения, чего требовали мои многочисленные интрижки, но я не помню, чтобы хоть одно письмо потерялось.
У меня нет ни малейшего сомнения в том, что Лилиан солгала мне. Она никогда не посылала мне никаких ответов с Юга. Если бы это было не так, она бы выразила обеспокоенность по поводу окончательной судьбы своего послания и наверняка стала бы переживать о том, как бы оно не угодило в руки кого-нибудь из моих родственников, каждодневно находившихся у моего ложа, или не украл ли его кто-нибудь из слуг. Позже в своем повествовании я ещё вернусь к мании "исчезнувшего письма". Когда же я сообщаю ей, что до сих пор не получил упоминаемое ею послание, она воспринимает это как пустяк, в чем читатель может убедиться сам из прилагаемого перевода:
Лилиан – Джеки
Без указания времени и места
(Получено 28-го апреля 1898)
Обожаемый папочка,
Ваша записка пролила бальзам на мое сердце, хотя и вынудила пролить две большие слезы. Да, не могу не признать, что известие о смерти Салли Брасс заставило меня разрыдаться, тем более, когда я думаю о том, что во время Вашей болезни она оставалась без внимания! Если бы я могла о ней позаботиться, ничего бы этого не случилось. Я счастлива, что мой дружище Смайк в порядке, но уж тогда Вы сами за ним присматривайте.
Упрек относительно моего последнего письма из Монако я нахожу незаслуженным. Если бы Вы как следует вчитались, то, напротив, обнаружили бы в нем множество намеков на Ваше здоровье. Единственным, что могло задеть Ваши чувства, была моя просьба, поскольку Вы, естественно, отнесли меня к разряду корыстных женщин.
И все же, если бы Вы меня знали достаточно хорошо, то никогда даже не подумали бы ни о чем подобном. Я была в затруднительном положении и очень расстроена. Я предположила, что могу поведать Вам о своей проблеме и даже попросить о помощи. Теперь я вижу, что ошиблась; давайте больше вообще не будем об этом говорить!
Одно из моих писем затерялось. Я написала Вам сразу же по приезде домой.
Мое здоровье в порядке. Сейчас я чувствую себя не очень хорошо, но это ерунда.
Рассчитываю вскорости с Вами свидеться. В Париже у меня не осталось ни одного клиента. Поэтому мне нужно будет придумать подходящий повод. Но в своем ожидании Вы ничего не потеряете.
Шлю Вам нежнейшие ласки, ворчливый мой папочка!
Лили
Это письмо было для меня полезным, поскольку, упоминая о легком недомогании Лилиан, что я понял как её менструальное расстройство, оно тем самым устанавливало определенные месячные даты.
Сейчас я не в состоянии вспомнить содержание моего ответа, так как копии не сохранилось, однако он, должно быть, пришелся ей не совсем по душе, поскольку следующим на связь со мной вышел её отчим, причем почти месяц спустя.
Эрик Арвель – Джеки
Сони-сюр-Марн, 23-е мая 1898
Дорогой Джеки,
После Вашего последнего визита у нас почти не было времени. Нас успешно выпроваживали из всех комнат подряд, и даже сейчас мы вытеснены на кухню. Нам бы хотелось Вас повидать и показать все, что до сих пор было сделано, однако, признаться честно, мы по-прежнему ютимся на кухне, воскрешая былые времена, а все верхние комнаты забиты барахлом, которое так любит коллекционировать хозяйка.
Как Вы посмотрите на то, чтобы отведать все, чем мы богаты, на кухне в следующую среду? У меня будет свободный день, и мы сможем выйти в сад без деревянный ботинок, если только не пойдет дождь; однако на всякий случай прихватите с собой самые прочные охотничьи сапоги, не то промочите ноги. Если у Вас есть более интересное занятие, чем сидеть на кухне, дайте мне знать. Надеюсь увидеть Вас в добром здравии и с аппетитом в сорок лошадиных сил. Дамы передают Вам наилучшие пожелания и тоже выражают надежду на встречу.
Сердечный привет всему семейству.
Остаюсь искренне Вашим,
Эрик Арвель
25-е мая 1898
По-моему, я представлял собой весьма жалкое зрелище, когда тащил свои ноющие члены вверх по посыпанной гравием дорожке, что вела через восхитительный сад к вилле "Лилиан", где моя ненаглядная и её мать тепло встретили меня, поблагодарили за то, что я принес им обычную искупительную жертву, и помогли почувствовать себя непринужденно, в то время как отец, пребывавший в наилучшем расположении духа, делал все, чтобы мне было удобно. Говоря об их гостеприимстве, я должен раз и навсегда отдать им должное, сказав, что нигде меня не встречали с такой сердечностью и добротой, как в Сони-сюр-Марн. Как только меня ни обхаживали! Моего совета спрашивали по любому поводу.
Я ощущал, что все эти люди испытывают по отношению к мне своего рода уважение. Я говорил спокойно, без суеты, однако полагаю, что в тот момент они все в самом деле любили и почитали меня.
Дом подвергся значительным усовершенствованиям. Сад расширился в два раза по сравнению с прежним размером за счет приобретения соседней собственности, а в самой непосредственной близости от них продавался ещё один маленьких дом с садиком. Г-н Арвель предложил мне купить его, однако это было невозможно по очевидным причинам, хотя Лилиан сопроводила предложение отчима многозначительными взглядами.
Темный проход рядом с кухней, где я впервые вкусил поцелуй Лилиан, исчез, а на его месте возникла новенькая гостиная, до сих пор ещё не обставленная, почему стол и накрывался на кухне. Я отведал ланч, после чего меня упросили остаться на ужин. Кажется, в тот день я первый раз провел у них весь день. С начала болезни я ни разу ещё не засиживался затемно.
Хитрюга Лилиан попросила меня помочь ей расстелить скатерть для ланча, и мы остались одни. Поймут ли мои читатели, что, оказавшись рядом с своей любовью, я сразу же так возликовал, что позабыл про все упреки относительно её безразличия ко мне с ноября месяца, относительно её денежного запроса и пропажи (!) письма? Насколько я помню, идя на поправку и перекипая через край страстью к Лилиан, я вообще ничего ей не сказал. Я был на седьмом небе от счастья. Стоило ей только дотронуться до меня, умышленно или случайно, чувственность моя возгоралась сама собой. Её воздействие на мои половые органы не ослабевало все то время, пока я её знал, вплоть до одного случая, речь о котором пойдет в должном месте.
На протяжении всего дня она была сама приятность, и ничто не могло сравниться с грацией и девичьей непринужденностью её манер. Ласки её следовали одна за другой. Стоило нам очутиться за дверью или на лестнице, неважно где, как её губы приникали к моим, и она дрожала от восторга, в то время как мои руки обшаривали, не встречая преград, весь её гибкий стан.
Я изнывал от сознания того, что виделся с девушкой недостаточно часто. Я был уверен в том, что после нескольких лишних встреч мог был делать с ней буквально все и наверняка подчинил бы её своей воле.
Я не хвастун и не мню о себе ничего особенного – если бы это было не так, зачем бы я стал писать это циничное признание? – однако я видел, что стоит мне с ней заговорить, как она отдается мне всей душой, что, оказываясь со мной наедине, чувствуя мою близость, она испытывает самое сильное наслаждение, на какое только способна женщина.
За столом она усаживала меня рядом с собой и заботилась о том, чтобы моя тарелка и бокал всегда были полными. Папа и маман сияли от удовольствия. Инстинктивно я понимал, что на меня смотрят как на поклонника Лилиан. Положение было завидным, и я решил пустить все на самотек, не слишком беспокоясь сегодня о том, что ожидает меня завтра.
Был упомянут приступ гриппа маман. Лилиан тоже испытала его на себе. Я поведал историю своей болезни, не упоминая, однако, причины. Ни я, ни они никогда не говорили о моей возлюбленной. В Париже знали о том, что моя красавица Лили всегда со мной и что так называемый (мною же) "брачный" адрес выгравирован на ошейниках всех моих псов. Однако о ней никто и никогда не вспоминал, включая Лилиан Арвель.
Говоря о недуге, случившемся с маман в Монте-Карло, Лилиан, оказавшаяся в тот вечер на несколько минут со мной наедине, небрежно заметила, как плохо ей было на Юге. Если удастся, она постарается больше никогда не путешествовать вместе с родителями. Папа все время хотел рано ложиться спать. Маман вынуждена была подчиняться, так что по ночам Лилиан откровенно скучала. Я поддел её на предмет немецкого офицера, однако она ответила, что это был обычный "коридорный" флирт, а эпидемия испортила всю поездку. Ей приходилось ухаживать за матерью с помощью папа. У них было две спальни, одна для неё и одна для родителей, но однажды, когда маман было особенно плохо, папа пришел к Лилиан и спал с ней в одной постели.
Я умышленно удержался от того, чтобы не обратить внимания на невольное признание, слетевшее с её уст, однако я был бы слепцом, если бы не заметил откровенного желания, каким г-н Арвель пылал к моей Лилиан, дочери своей любовницы. Здесь я вынужден сознаться: вместо отвращения и ревности мысль о том, что он её любит, самым жутким образом распалила мою похоть, я словно вдохнул атмосферу кровосмешения, и это до крайности меня возбудило.
С Лилиан было не все в порядке. За едой она пила молоко и теряла аппетит. Мать попыталась заставить её есть, однако Лилиан отвергла доверху наполненную тарелку и попросила дать ей кусочки поменьше, сказав: "Чуточек!". Это её выражение сразу было подхвачено на вилле.
Рауль, её брат, тоже стал темой беседы за столом. Дела его в Лондоне шли успешно, однако его слепое увлечение Шарлоттой, или Лолоттой, как они её называли, крайне беспокоило его мать и буквально бесило отца. Лилиан принимала довольно вялое участие в разговоре, однако она не могла простить себя за то, что воспринимала как своего рода соблазнение её красивого брата, в котором она явно души не чаяла. Когда они с Шарлоттой впервые приехали в Лондон, Рауль встретил девушек на станции, а после ужина они пошли прогуляться. По возвращению в квартиру Лолотта выждала, пока Лилиан ляжет в постель, после чего заявила, что вернется через несколько минут. В ту ночь она пошла спать в гостиницу к Раулю, заставив Лилиан пролежать в волнениях до самого утра.
Эта история была изложена передо мной без утайки; папа, метая громы и молнии, рассказал о том, как запретил Лолотте не только приходить к нему домой, но и вообще попадаться ему на глаза. Однако с маман и с Лилиан Шарлотта дружила по-прежнему; так что когда папа бывал в отлучках, она приезжала на выходные и спала в постели мисс Арвель, о чем хозяин дома был осведомлен. Эти побочные сведения, проливающие некоторый свет на жизнь провинции, тешили мою порочность. Я получал удовольствие, изучая это семейство, но больше всего, разумеется, ту любовь, которую испытывала ко мне Лилиан. Она проливала бальзам на мою гордость. Мне было 46; ей было 22; и она выбрала меня в свои любовники. Разве может быть что-либо слаще для распутника, приближающегося к пятидесятилетнему рубежу?
Я убеждал её приехать в Париж. Она отвечала, что, мол, мать её чересчур строга и держит под неусыпным взором каждое движение. Полагаю, мадам Арвель и в самом деле приглядывала за ней, причем весьма умело. Я часто заводил с ней беседы, однако ничего путного относительно дочери из неё невозможно было вытянуть. В отчаянии я бросил это занятие. Отец был более разговорчив, и я чувствовал, что мне нужно только ждать и внимательно его слушать, если я хочу узнать что-либо о Лилиан.
Я догадывался о том, что, окажись у неё в Париже какая-нибудь работа или просто заказчики, которых ей надлежало обслужить, я наверняка завладел бы ею. Разумеется, легко было понять, что заставить приехать ко мне её могли бы деньги. Я мог придумать покупателей на её шляпки и чепчики в беспутной столице, заплатить за заказ, который никогда не был сделан, короче, проделать нечто подобное.
Но у меня не было денег. Содержимого моего кошелька едва хватало на то, чтобы платить за удобства возлюбленной, страдающей неизлечимой болезнью.
Лилиан показала мне маленькие и очень симпатичные часики, которые подарил ей отец; в его присутствии она заявила, что хотела бы приладить их к платью при помощи банта настоящего любовника с драгоценными камешками. Я сказал, что буду рад найти такой бант, если её отец не будет против.
Он ответил с достаточной долей откровенности:
– Что ж, Джеки, если дело за мной, то я ничего против не имею, однако мать ни за что не позволит ей принять подобный подарок. Она страшно обидится и сразу же вернет вам. Так что вы не должны этого делать. Мы англичане, как вам известно, но вот "мисюсь" – француженка.
Несколько месяцев спустя, узнав об этом, Лилиан пожала плечиками и сказала:
– Как бы то ни было, вы должны были мне его подарить. Они бы поворчали-поворчали и в конце концов согласились.
Когда я покидал их в тот вечер, заручившись обещанием Лилиан приехать ко мне как можно скорее и обремененный лестными комплиментами и сердечными пожеланиями её родителей, я не мог отогнать от себя подозрения о том, что замечательный подарок папа в виде часов был знаком признательности Лилиан за приятные мгновения, пережитые им наедине с ней в её девственной постели, когда они ухаживали за маман, слегшей от гриппа в Монте-Карло. От этой мысли по моему телу прокатывалась волна сладострастия.
Лили – Джеки
Без указания даты и места
(Получено 29-го мая 1898)
Дочка не переставая думает о своем дорогом папочке. Она обожает его и надеется вскорости увидеть.
Долгий и нежный поцелуй,
Лили
Я попытался найти для неё клиенток из числа любовниц моих друзей, рассказывая им о дешевой маленькой модистке, с которой познакомился в провинции и которая была бы не прочь подработать их старые шляпки или сшить что-нибудь из их собственного материала. Мне обещали несколько заказов, и я отписал ей, сообщив о проведенных переговорах. Судя по её ответу, письмо у меня вышло очень страстное, хотя теперь я уже ни за что на свете не вспомню его содержание.
Лили – Джеки
Без указания даты и места
(Получено 1-го июня 1898)
Мой дорогой,
Какое гадкое, безнравственное, нахальное и вместе с тем очаровательное письмо! Вы один умеете писать такие. Но только что за наглость классифицировать меня как маленькую modiste.
Знайте же, мой возлюбленный папочка, что меня здесь считают лучшей шляпницей и слава обо мне уже разнеслась на многие мили вокруг. Я – Виро этой деревни. Очень грубо с Вашей стороны пытаться попортить мою добрую репутацию. За это Вы получите одним поцелуем и одной лаской меньше. Вот как я Вас наказываю за ваши оскорбления.
Но давайте поговорим серьезно.
Мне достаточно безразлично, на кого я работаю. Я спокойно отношусь к такому сорту женщин, которых Вы упоминаете. Они и так уже составляют большинство моих клиенток. Беда лишь в том, что они отнимут у меня уйму времени, тогда как если бы мне удалось получить заказ от оптовика, о чем я Вам говорила, мне осталось бы только подключить к работе моих девушек, после чего я могла бы сбежать и провести весь вечер с моим обожаемым папочкой. Что было бы очень гадко, но и очень приятно. Вам, у кого такая уйма свободного времени, почему бы Вам не обратиться к оптовикам и не подыскать для меня кого-нибудь среди них?
Если Вы не найдете способа оправдать мою поездку в Париж, я не отвечаю за свое целомудрие, поскольку с прошлой среды, после того, как Вы весь день провели у нас дома, у меня нет ни малейшего желания быть порядочной девушкой, скорее напротив.
Так что ищите и найдете. Вот увидите, Вам не придется жалеть о затраченных усилиях, поскольку Ваша маленькая дочка знает, как вознаградить Вас за все старания, на которые Вы идете ради неё.
Я люблю Вас,
Лили
Лили – Джеки
Без указания даты и места
(Получено 23-го июня 1898)
Скабрезный, но очень любимый папочка,
Просто очаровательно, что Вы думаете о своей дочурке. Она, со своей стороны, не забывает Вас, что вполне естественно, Вы не находите? Я с нетерпением жду знаменитых клиенток, о которых Вы пишите, ибо тогда мой обожаемый хозяин бросит все свои силы на удовлетворение меня!
