скачать книгу бесплатно
Когда мы встретимся, я буду иметь с ней серьезный разговор. Ругать её через посредство писем я не намерен. К самому себе у меня нет никаких претензий, поскольку я никогда не обманывал её и не пытался ввести в заблуждение. Действительно ли она сходит с ума от любви ко мне или просто плетёт интригу?
Мне бы очень хотелось лишить её девственности. Но нет, я не должен уничтожать бедную, похотливую девчушку. Я постараюсь держаться подальше от тела моей Лили. Я не причиню ей вреда.
Я пытаюсь втолковать Лили, что страсть и сердце – это две разные вещи. Она может случайно оказаться неверной, но если в сердце у неё сохранится уголок и для меня, я буду удовлетворен.
Её нисколько не шокирует, когда я стараюсь довести до её ума тот факт, что она всецело принадлежит мне как рабыня, что она должна выполнять все мои самые сладострастные капризы, какими бы отвратительными они ни были.
Она с таким пылом пишет мне о том, что выйдет за меня замуж и т.п., что я решил помешать ей полюбить меня слишком сильно, рассказав, какая я грязная скотина, и особенно подчеркивая, что другие мужчины любят гораздо порядочнее, чем я.
Я изобразил себя деспотичным, тираничным зверем, ввергающим её в деградацию и унижение.
Чем циничнее и откровеннее были мои письма, тем больше они ей нравились.
Она явно в меня влюблена, и я вынужден пустить всё на самотек.
Может, она думает, что я очень богат?
Она крайне нетерпелива, возбудима и обладает пылкой натурой. Она упрекает меня, однако я искренне полагаю, что она несколько ошибается. Я ещё ни разу не выходил из себя, напротив, обращался с ней как с ребенком, и она просится обратно.
В нашей переписке возникло некоторое недопонимание, и Лили сочинила отвратительное письмо, отплатив мне той же бесцеремонностью и сообщив, что никогда не придёт ко мне на рю де Ляйпциг, поскольку это место ей не подходит. Я пропустил последнее замечание мимо ушей, и ответил в спокойном и укорительном тоне, под конец наказав её за то, что она написала такое письмо, запретив ходить по малой нужде с семи вечера до семи утра следующего дня. Она рассказала, что послушалась меня и провела плохую ночь.
Поскольку она была одна с бабушкой, 1-го августа я пригласил её на рю де Ляйпциг. Я прождал до 15:30. Она так и не появилась. Я ушел и вернулся домой только в 18:50.
Оказалось, она приехала в 15:40 и послала мне две телеграммы. Она ждала меня на Восточном вокзале.
Вместо этого в семь я стал ужинать. Она прислала довольно едкое письмо, сообщая, что её маман возвращается в четверг.
Лилиан – Джеки
Первая телеграмма, получена 1-го августа 1898 в 16:30
БУДУ ВОСТОЧНОМ ВОКЗАЛЕ ТЧК ЛИЛИ ТЧК
Вторая телеграмма, получена в 18:30
ЖДУ ВОСТОЧНОМ ВОКЗАЛЕ ТЧК ЛИЛИ ТЧК
Лили – Джеки
Вилла "Лилиан", 2-е августа 1898, 11:00
Не понимаю, чем Вы могли заниматься с трех до половины седьмого, и не хочу знать. Для меня это навсегда останется загадкой, поскольку Вы смогли прождать чуть больше часа, зная, что я не всегда могу делать так, как мне бы того хотелось.
Несмотря на то, что я дома одна, мне по-прежнему приходится разговаривать с клиентками, и потому я опаздываю.
Уверяю Вас, Вы многое потеряли, не подождав чуть дольше, поскольку я была как раз созревшей для такого гурмана, как Вы.
Пустяки, не будем больше об этом говорить, только вот маман в четверг возвращается, а потому…
Теряя терпение, мы иногда теряем много интересного.
Лили очень рассержена на своего папа и не будет спешить его извинить.
Я ответил ей сдержанно и кратко, назначив randez-vous на среду, 3-е августа.
Лилиан – Джеки
Телеграмма, получена 3-го августа 1898
ЧЕТЫРЕ ЧАСА ТЧК ОБЫЧНОЕ МЕСТО ТЧК ЛИЛИ ТЧК
Лили появилась, очень обрадованная встрече со мной и раскаивающаяся, несмотря на свое едкое замечание, на знаменитой Рю де Ляйпциг, куда она зарекалась никогда больше не приходить.
Мне она показалась весьма хорошенькой, одетая в прелестный простенький костюм из ecru coutil[30 - ecru coutil /фр./ – небеленый тик], плотно облегавший её упругие ягодицы. Она очень гордилась этим местом; однажды, когда маман оставила нас втроем, я стал свидетелем того, как она специально натягивает сзади юбку и демонстрирует отчиму, что из этого получается, со словами, что она – Venus Callipyge[31 - Venus Callipyge /лат./ – Венера Твердозадая].
Лили сделала вид, будто сердится, однако я прямо заявил ей, что она дурочка. В прошлый раз она опоздала на целый час, и уж если кому-то следует выходить из себя, так это мне, а отнюдь не ей. Ревность и раздражение Лили были смешны, и, в конце концов, я заставил её пробурчать, что она меня прощает.
Потом мы поцеловались так, как не целовалась до нас ни одна влюбленная пара. Я раздел её наполовину и отчасти в шутку, отчасти всерьез стал шлепать, щипать и оттягивать черную шерстку, оттенявшую лобок девушки, делая ей чуть-чуть больно.
В тот день, когда она опоздала, я велел ей привязать к волоскам на mons Veneris[32 - Mons Veneris /лат./ – лобок] ленточку и с самого утра не "удовлетворять нужду", чтобы к моменту нашей встречи она испытывала огромное желание помочиться. Она проделала все эти глупости и когда говорила, что была "созревшей" для меня, подразумевала именно это. На сей раз она ничего этого делать не стала, потому что дулась на меня. Тогда я влепил ей пощечину.
Я часто так поступал. Мне нравилось наблюдать, как легкий румянец заливает её щеку в том месте, куда пришёлся удар. После каждой звонкой пощечины я видел в её глазах вспышку похоти; её дьявольский ротик приникал к моим губам, словно в благодарность за то изысканное наслаждение, которое доставляло ей наказание. Я вернулся к мысли сделать её подставкой для ног; сев на диван, я грубо повалил Лили на колени. Сжав голову девушки ладонями, я прижал её смеющееся лицо к своим брюкам под животом и потер носом и губами о ткань, из-под которой уже рвался ей навстречу затвердевший ствол. Потом я завалил её на ковер, и она растянулась на спине во весь рост, с беспорядочно задранными юбками; штанишки её были открыты. Я пнул её ногой и перевернул концом ботинка, осторожно наступив на обнаженный живот. Лежа таким образом в полной моей власти, она хихикала, мурлыкала и ворковала, напоминая голенького счастливого младенца после купанья. В процессе возни из роскошных локонов Лили выпало несколько заколок и гребешков; подобрав их, я стал колоть ей бедра острыми кончиками и колол до тех пор, пока она ни взмолилась о пощаде.
Тогда я поставил её на ноги и заставил стащить с меня русские кожаные ботинки на шнурках, приказав целовать подошвы и верхнюю часть. Она делала всё, что я говорил, и слушалась с удовольствием. Затем я велел ей раздеть меня, и она неловко справилась с обязанностями камердинера. Всякий раз, когда она что-нибудь с меня снимала, я приказывал ей нести это через всю комнату, вешать там на крючок и возвращаться ко мне.
Я распорядился, чтобы она расстегнула мои брюки, извлекла член, опустилась на колени и пососала. Она нисколько не смутилась и даже не стала задергивать шторы. При свете дня мы нагишом легли в постель. В изножье кровати стоял шкаф с зеркалом; к своему удивлению Лили обнаружила, что ещё одно зеркало вмонтировано в потолок. Мы стали пресыщаться отражением наших тел, распростертых на постели, страстно целуясь, щупая друг друга и наслаждаясь ощущением абсолютного контакта наших чувствительных кож.
Я спросил, не хочет ли она, чтобы я её полизал, однако она предпочла, чтобы я её мастурбировал.
Я так и сделал, и когда она, конвульсивно сжав бедра в упоительной агонии последнего спазма, пришла в себя после потрясения, лег на неё. Я вложил кончик моего орудия между влажных губок её игрушки.
Она как всегда сказала:
– Больно! Вы делаете мне больно!
А потом воскликнула:
– Как бы было хорошо, если бы не было больно!
Потом я приказал ей лизать мне яички и бедра; подняв ноги в воздух, я стал учить её той порочной, очаровательной ласке, которая получила название "feuille de rose", когда кончик напряженного языка входит в анус. Лили быстро смекнула, что к чему, и выполнила это экзотическое задание прелестнейшим образом.
Потом она сосала, и я обильно излился в восхитительный ротик, сжимая ладонями её голову до тех пор, пока снова ни стал мягким. Она без усилий проглотила все до последней капли, и когда я выскользнул из её губ, канал остался таким сухим, как будто никакого семяизвержения не было вовсе. Она обожала сосать и называла мой мужской орган своей "poupee", или "куколкой".
Пока она облизывала меня, я сказал, что у меня заготовлена ещё парочка грязных идеек, которые мне бы хотелось на ней испробовать.
Я дал ей прочесть две крайне неприличные книжки, посвященные одной и той же теме: полной покорности женщины жестокости и похоти мужчины. Это были "Монастырская школа" и "Наставления полковника Шлёпкина".
Я сказал, что намерен сделать её совершенно лишенной стыда и деградированной путем постоянных унижений, через которые ей придется пройти в моем присутствии, пояснив, что испытываю гордость оттого, что могу заставить её выделывать самые отвратительные вещи. Чем ужаснее моя испорченность, тем больше это нравится Лили, называющей меня не иначе как "мой грязный папа". Она получала удовольствие, когда я поколачивал её, встряхивал и вообще грубо с ней обращался.
Когда мы оба были обнажены, я велел её лизать мне подмышки и целовать соски. Насчет подмышек она стала возражать, но я настоял на своем.
Лили нравилось, когда мои безжалостные пальцы проникали в её задний проход, а я в свою очередь обнаружил, что между ягодицами у неё растут волосы. С возрастом она могла стать очень волосатой.
На сей раз вопрос о деньгах не поднимался, родителей не было, и она сообщила мне о том, что отец с матерью снова оставят её дома 20-го, поскольку собираются в Германию, так что я, вероятно, смогу видеться с ней почаще.
Теперь мой донельзя развращенный мозг стала одолевать новая кошмарная идея. Мне страшно захотелось отдать Лили лорду Фонтарсийскому и Кларе. В моем присутствии эта чета могла бы проделать с ней всё, что сочтет нужным. Я пытался прогнать эту мечту, но она не покидала меня ни днем, ни ночью. Я думал о том, что для Лили это будет сопряжено с огромными усилиями и превратится в по-настоящему тяжелое испытание; сознание того, что я растлеваю девственницу, которая откровенно меня любит, возбуждало и радовало меня до крайности.
Я все не мог решиться заговорить о моём плане. Я не переставая обдумывал эту затею, и помню, что в каждом письме к Лили старался изобразить себя самым развратным распутником на свете.
6
Любовь моя, приди к своей Лилит
(Обитель Рая убрана цветами)
Плени меня объятьем нежных складок
И дай познать ту плоть, что мне вручишь ты!
...........................................
Всего дороже мне твоя любовь.
Так лобызай меня, как я велю!
(Данте Г.Россетти)
Так я и пролежала с ним всю ночь, а он… утром встал, оделся и оставил меня такой же невинной, какой я была в день появления на этот свет.
Я часто лежала с ним, а он со мной, и хотя все фривольности, что случаются между мужчиной и женщиной, были нам хорошо известны, он ни разу не предложил пойти дальше и очень этим гордился.
(Даниель Дефо)
Лилиан – Джеки
Сони-сюр-Марн, 7-е августа 1898
Мой самый любимый на свете,
Простите меня за то, что я не отвечала на Ваше письмо и что сегодня прибегаю к помощи печатной машинки, но меня укусил в руку москит, так что теперь я не могу писать.
Пользуюсь отлучкой папа и печатаю на его машинке.
Какой наглостью было с Вашей стороны посылать мне эту жуткую карикатуру на моего красивого и горячо любимого Блэкамура!
Я считаю, что он прекрасно растет, и люблю его, так что в будущем не смейтесь над тем, как он таскает свои уши, а не то мы перестанем быть друзьями.
Я грущу, думая о том, как долго ещё не увижу Вас, поскольку родители уедут не раньше 20-го, если не позже.
Ожидание не идет мне на пользу, ведь Вы же знаете, что терпение и я – вещи несовместимые. Кроме того, я хочу Вас видеть. Очень скучно прожить две или три недели и ни разу не поцеловать папа.
Вы говорите, чтобы я не роптала, но я ничего не могу с собой поделать. Я должна сопротивляться своей судьбе, и прошу Вас разделить со мной мою беду.
Бегу. Возвращается папа, и я не хочу, чтобы он расспрашивал, что я тут пишу.
Целую Ваши дорогие губы и, чтобы не забыть, мою любимую куколку.
Лили
Кажется, я написал Лили несколько очень эротических писем. Помню, я послал ей отрывок из одной страшно неприличной книжки, повествующей о бесчеловечных радостях и озаглавленной "Жестокие удовольствия" (см. Приложение А).
В последнем письме я велел ей самой напомнить мне при встрече обо всем, что я просил её сделать, и пострадать ради меня. Она должна была сказать:
"Господин, ленточка готова, и вы можете за неё подергать, а сама я умираю от желания пописать, потому что не делала этого уже много часов. Можно я пописаю сейчас?".
Ей предписывалось сказать мне ещё какие-то гадости и попросить, чтобы я с ней это проделал, однако теперь я уже не помню всех своих тогдашних экстравагантных требований.
Лилиан – Джеки
Сони-сюр-Марн, 21-го августа 1898
Любовь моя,
Я ждала, чтобы освободиться, написать Вам и сказать: "Лили ждет только знака от своего возлюбленного господина, чтобы броситься ему в объятия".
Наконец-то родители уехали. Поэтому я целиком предоставлена самой себе, так что если мой дорогой папа пожелает, его дочка, которая им недовольна, придет и сообщит ему об этом собственными губами.
Я принесу Вам те отрывки, которые Вы присылали мне, и таким образом мне будет проще отчитаться перед Вами о своих впечатлениях. Мне будет гораздо приятнее рассказывать Вам о моих чувствах, когда рот мой приникнет к Вашему, а Ваша борода, такая шелковистая, будет ласкать мне щеку.
Я не забыла о распоряжениях, сделанных Вами в последнем письме, и напомню Вам всё, что Вы желаете.
Одно только слово, и я приду, чтобы хоть немного развеять Вашу грусть.
Лили очень нежно запечатлевает долгий поцелуй на кончике носа её куколки и тыкается своим нескромным язычком в то место, которое так нравится её папа.
Лилиан – Джеки
Телеграмма, получена в полдень 22-го августа 1898
СРЕДА ТЧК ПОЛОВИНА ТРЕТЬЕГО ТЧК ЛИЛИ ТЧК
Лилиан – Джеки
Телеграмма, получена в 11:00 в среду 24-го августа 1898
БОЛЕЮ ТЧК ЗАВТРА ЗПТ ЕСЛИ ХОТИТЕ ТЧК ЛИЛИ ТЧК
Лилиан – Джеки
