Материалы для биографии А. С. Пушкина

186

Может быть, к этому времени относятся следующее неизданное восьмистишие Пушкина:

Я думал, сердце позабылоСпособность легкую страдать.Я говорил: «Тому, что было.Уж не бывать, уж не бывать!* * *Прошли любовные печали,Смирились легкие мечты…»Но вот опять затрепеталиПред мощной властью красоты!.{832}

187

по когтям узнают льва (лат.). – Ред.

Выписываем здесь эту шутку, которая, впрочем, относится к началу 1828 года, а не к концу его, в котором мы находимся. Любопытно, как добродушно высказывалось веселое расположение духа в поэте.

Послание к В<еликопольскому>, сочинителю «Сатиры на игроков».

Так элегическую лируТы променял, наш моралист,На благочинную сатиру?Хвалю поэта – дельно миру!Ему полезен розги свист.Мне жалок очень твой Арист.С каким усердьем он <молился>И как несчастливо играл!Вот молодежь: погорячился,Продулся весь и так пропал!Дамон твой человек ужасный.Забудь его опасный дом,Где, впрочем, сознаюся в том,Мой друг, ты вел себя прекрасно:Ты никому там не мешал,Эраста нежно утешал,Давал полезные советыИ ни рубля не проиграл.Люблю; вот каковы поэты!А то, уча безумный свет,Порой грешит и проповедник.Послушай, Персиев наследник,Рассказ мой:                     Некто мой сосед,В томленьях благородной жажды,Хлебнув кастальских вод бокал,На игроков, как ты, однаждыСатиру злую написал.И другу с жаром прочитал.Ему в ответ его приятельВзял карты, молча стасовал,Дал снять, и нравственный писательВсю ночь, увы, понтировал!Тебе знаком ли сей проказник?Но встреча с ним была б мне праздник:Я с ним готов всю ночь не спать,И до полдневного сияньяЧитать моральные посланьяИ проигрыш его писать{833}.

Послание относилось к г. Великопольскому, издавшему в Москве в 1828 году книжку «К Эрасту, сатира на игроков»

188

эти холодные и гладенькие стишки (франц.). – Ред.

189

Весьма трудно определить теперь, где находился Пушкин с 8-го сентября, дня отъезда из Горячеводска, до 16-го ноября – вероятного дня прибытия его в Петербург. Некоторый свет дает следующая приписка Пушкина к одной главе «Онегина» (восьмой, выпущенной): «Моск. Павл. Болдино. 1829». В Москве он был, как знаем, в марте месяце; место, обозначенное словом Павл., нам совершенно неизвестно, а Болдино – есть название села Нижегородской губернии (Лукояновского уезда), принадлежавшего его отцу и о котором будем еще много говорить. Таким образом, можно полагать, что Пушкин проехал с Кавказа в Болдино{834}. На возвратном пути в Петербург из деревни он пробыл в Москве только несколько дней и почти никуда не показывался. Пребывание на Кавказских минеральных водах известно нам по темным слухам. Он там лечился, был в обществе друзей, играл… Стихотворения, связанные с Кавказом и с его природой, написаны им в течение сентября и октября месяца 1829 <г.> – стало быть, посреди беспокойной, странствующей жизни и в самых хлопотах вояжа. Пьеса «Зима! Что делать <нам> в деревне?..» и затем «Зимнее утро» уже проникнуты поэзией домашнего очага и северной природы. Во втором стихотворении, помеченном 3-м числом ноября{835}, сделана Пушкиным замечательная поправка. Конец четвертой его строфы читается в рукописи:

……Веселым трескомТрещит затопленная печь.Приятно думать у лежанки.Но знаешь: не велеть ли в санкиКоня черкасского запречь?

Пушкин изменил последний стих, при печати, в другой!

Кобылку бурую запречь? —

и таким образом из довольно пышного образа сделал простую сельски тихую картину. Он всегда так исправлял свои стихотворения. Что касается до стихотворения «Стамбул гяуры нынче славят…», находящегося в тексте «Путешествия в Арзрум» и там приписанного Пушкиным какому-то небывалому янычару Амин-Оглу, то оно принадлежит к 1830 году, и мы упомянем о нем при описании жизни Пушкина в селе Болдине

190

лавина, глыба снега (франц.). – Ред.

191

Заглавия некоторых произведений Пушкина, особенно тех, которые явились после смерти его, придуманы издателями его сочинений. К числу таких принадлежат «Галуб» и «Русалка», не имевшие у автора нашего никакого обозначения. Название «Галуб» дано «Современником» 1837 года и, по нашему мнению, не совсем счастливо. Поэма должна бы назваться скорее «Тазитом», именем настоящего своего героя{836}. В позднейших лирических произведениях встречается то же. Стихотворение «Лицейская годовщина» («Была пора, наш праздник молодой…») названо так «Современником» 1837 г. по отсутствию заглавия у самого автора, но пьеса должна бы скорее именоваться «19 октября 1836 года». Притом же она причислена журналом к трем последним стихотворениям Пушкина, вместе с пьесами «Опять на родине» и «Молитва»{837}. Тут есть важная ошибка. Стихотворение «Опять на родине» в рукописи имеет пометку: «26 сентября 1835 года», стало быть, написано за 16 с лишком месяцев до смерти автора, к последним стихотворениям принадлежать не может и нарушает вместе с тем истину всего заглавия, данного «Современником» (см. примечания к пьесе).

192

В тетрадях Пушкина отыскана еще и вторая программа «Галуба», которая показывает, что Тазит был уже христианином еще в ауле своего отца. Иногда кажется, из сличения обеих программ, что поэт имел двоякое намерение в отношении своего героя. По первой можно предполагать, что он хотел сделать инока орудием его просветления; по второй, что сам инок или миссионер, упоминаемый в ней, есть Тазит, решившийся на распространение христианства в собственной своей родине{838}.

1. Похороны.

2. Черкес-христианин.

3. Купец.

4. Раб.

5. Убийца

6. Изгнание.

7. Любовь.

8. Сватовство.

9. Отказ.

10. Миссионер.

11. Война.

12. Сражение.

13. Смерть.

14. Эпилог.

Довольно любопытно, что по мере исполнения программы Пушкин зачеркивал в ней номера, соответствовавшие частям поэмы, уже написанным. Так зачеркнуты были семь первых цифр программы. Остались нетронутыми семь других. Цифры эти и следовало еще обратить в живую речь и поэтические образы.

193

Точки везде замещают неразобранные стихи. Просим читателей не забывать этого и при других выписках наших.

194

«Ты в том возрасте, когда следует подумать о выборе карьеры. Я уже изложил тебе причины, по которым военная служба кажется мне предпочтительнее всякой другой. Во всяком случае, твое поведение надолго определит твою репутацию и, может быть, твое благополучие.

Тебе придется иметь дело с людьми, которых ты еще не знаешь… Не суди о людях по собственному сердцу, которое, я уверен, благородно и отзывчиво и, сверх того, еще молодо… Будь холоден со всеми. Фамильярность всегда вредит, особенно же остерегайся допускать ее в обращении с начальниками, как бы они ни были любезны с тобой… Не проявляй услужливости… Обуздывай сердечное расположение, если оно будет тобой овладевать. Люди этого не понимают и охотно принимают за угодливость, ибо всегда рады судить о других по себе… Никогда не принимай одолжений. Одолжение чаще всего – предательство. Избегай покровительства, потому что это порабощает и унижает. Я хотел бы предостеречь тебя от обольщений дружбы, но у меня не хватает решимости ожесточить твою душу в пору наиболее сладких иллюзий… Никогда не забывай умышленной обиды… Будь немногословен или вовсе смолчи и никогда не отвечай оскорблением на оскорбление… Если средства или обстоятельства не позволяют тебе блистать, не старайся скрывать лишений. Скорее избери другую крайность. Цинизм своей резкостью импонирует суетному мнению света, между тем как мелочные ухищрения тщеславия делают человека смешным и достойным презрения. Никогда не делай долгов; лучше терпи нужду. Поверь, она не так ужасна, как кажется, и во всяком случае она лучше неизбежности вдруг оказаться бесчестным или прослыть таковым. Когда-нибудь ты услышишь мою исповедь; она дорого будет стоить моему самолюбию, но меня это не остановит, если дело идет о счастии твоей жизни» (франц.). – Ред.

195

Смотри в примечаниях наших к этому стихотворению.

196

Пушкин говорит о себе. Далее следуют у него заметки об ошибках альманаха. Действительно, там было напечатано: «Огни врагов, их чуждое призванье» вместо «взыванье»; «ничто не заглушит моих тревожных дум» вместо «…привычных дум». Стих «Воспоминание и брата и друзей», напечатанный в альманахе так: «Воспоминанье и братьев и друзей», показывает, что в эпоху сочинения пьесы «Война» (1821) Пушкин думал о брате, как о предмете, дорогом его сердцу наравне с священным сердца жаром, высокими стремлениями и волнениями творческих дум. Дальнейшее развитие нашего языка не подтвердило мнения Пушкина о нелепости тревожных дум

197

Стих из «Тарентинской девы» Гнедича

198

Вперед! Марш! (франц.). – Ред.

199

Отцу пришла в голову блестящая мысль <…> прислать мне одежду, напомни ему от меня об этом (франц.). – Ред.

200

«Беседы» Байрона, Вальтер Скотта (франц.). – Ред.

201

«Эда», поэма Баратынского, вышедшая только в 1826 г.

202

Насчет выдачи «Северных цветов» – первой книжки

203

«Русская старина», альманах Калайдовича 1824–1825 гг.{839}

204

Первую книжку «Северных цветов» на 1825 г.

205

Известный разговор по поводу статьи князя Вяземского, приложенной к первому изданию «Бахчисарайского фонтана». О поленике между г. Дмитриевым и кн. Вяземским мы уже прежде упоминали

206

«Чернец, Киевская повесть» Козлова. 1825

207

Поэт действительно отвечал ему из Михайловского стихами. См. стих<отворение> «Козлову» («Певец, когда перед тобой…»)

208

Чайльд-Гарольда. – Ред.

209

В «Русской Талии», драматическом сборнике г. Булгарина (1826), было напечатано несколько явлений из комедии-водевиля кн. Шаховского «Ворожея, или Танцы духов» и отрывки из трех произведений Н.И. Хмельницкого: из перевода его «Школа женщин», из комедии «Нерешительный, или Семь пятниц на неделе» и куплеты из водевиля «Суженого конем не объедешь»

210

в хорошем комическом роде (франц.). – Ред.

211

произведения Лебрена, оды, элегии и проч. … Сен-Флорана (франц.). – Ред.

212

Драматические сочинения Шиллера, Шлегеля, Дон Жуан… Вальтер Скотта… Сен-Флорана… Флер д'оранж… Альфиери (франц.). – Ред.

213

Этот стих действительно находится в XXVIII строфе первой главы «Онегина»

214

Эти стихи и попали по указанию поэта в «Разговор между поэтом и книгопродавцем», которым открывается «Ев. Онегин».

215

Так эти стихи и напечатаны в «Разговоре между поэтом и книгопродавцем».

216

Мои потомки были бы мне обязаны этой тенью (франц.). – Ред.

217

Пушкин в другом месте отстраняет критическое вмешательство брата в новую поэму очень добродушно: «Ты, голубчик, не находишь толку в моей луне – что ж делать? А напечатай уж так»{840}.

218

См. примечания к «Кавказскому пленнику».

219

В «Новостях литературы», журн<але> Воейкова (1825 г., книжка XI), была повесть г. Погорельского «Лефортовская маковница», где одно действующее лицо, «бабушкин кот», привело Пушкина в восторг. Немного поранее укоризненного письма своего, Александр Сергеевич еще писал к брату: «Душа моя, что за прелесть бабушкин кот! я прочел два раза и одним духом всю повесть, теперь только и брежу Тр<ифоном> Фал<елеичем> Мурлыкиным, выступаю плавно, повертывая голову и выгибая спину. Погорельский ведь Перов<ск>ий. Не правда ли? От Вяземского получил известие. Перешли ему, душа моя, все, что ты имеешь на бумаге и в памяти из моих новых сочинений. Этим очень обяжешь меня и загладишь пакости своего чтеньебесия»{841}

220

Не говоря уже о лицейских стихотворениях Пушкина, где сохранены многие личные обстоятельства автора, остающиеся теперь почти без возможности пояснения, но и в других его произведениях беспрестанно слышится живой голос события и сквозь поэтическую призму их беспрестанно мелькает настоящее происшествие. В разных местах нашего труда мы уже проведи доказательства этому и пояснили некоторые из его стихотворений чертами и анекдотами из жизни. Подобным комментариям со временем могут быть подвергнуты почти все лирические песни Пушкина. Приводим здесь наудачу еще несколько примеров близкого родства пушкинской поэзии с явлениями общественного быта и с личными обстоятельствами автора. Стихотворение «Мечтателю» («Ты в страсти горестной…»), напечатанное в «Сыне отечества» 1818 г. с подписью «Св…. ч. к.» («Сверчок»), вызвано было любовью одного молодого человека, утверждавшего, что он не ищет взаимности в доволен чувством своим{842}. Пушкин не понимал этого изворота сердца, ищущего успокоения в обмане, и отвечал на него своим стихотворением. В другой раз знаменитый композитор, хорошо известный публике нашей, играя на фортепьяно грузинскую мелодию с свойственным ему выражением и искусством. На замечание присутствующих, что ей недостает стихов или романса для всеобщей известности, Пушкин написал стихотворение:

Не пой, красавица, при мнеТы песен Грузии печальной…{843}

Подробности, находящиеся в стихотворении «Он между нами жил…», все взяты из действительности. Лицо, к которому оно написано, отличалось даром импровизации и раз в самой квартире Пушкина, в Демутовом трактире, долго и с жаром говорило о любви, которая некогда должна связать народы между собою{844}. Чудная пьеса «В часы забав иль праздной скуки…» была только ответом на укоризненное опровержение некоторых мыслей в другом пушкинском произведении; опровержение, сделанное духовным лицом высокого сана{845}. Затем все стихотворения Пушкина, имеющие форму посланий или обращения к лицам, неизменно связаны с каким-либо характеристическим поводом, с какой-либо замечательной чертой его жизни или с особенностию его душевного состояния. Даже антологические его пьесы <18>20–22 годов не лишены этой близости к ходу действительности. Она может быть усмотрена, наконец, и в таких пьесах, которые, по глубокому вдохновенному своему содержанию, кажется, совершенно отделяются от обычного течения жизни, каковы «Н*» («С Гомером долго ты беседовал один…»), «Туча», «Пир Петра Великого» и проч.

221

«Трое глухих» (франц.). – Ред.

222

Они указаны в нашем издании, в примечаниях к стихотворениям.

223

Двенадцать приведенных терминов этой выписки находятся в «Уряднике» царя Алексея Михайловича в разных местах, но преимущественно в последней статье его «Роспись охотничьему снаряду», где они все собраны. «Урядник», с своим церемониалом посвящения в должность нововыборного начального сокольника, представляет такую превосходную картину, что можно удивиться, как ни один из наших писателей не воспользовался ею для исторической сцены или другого художественного произведения. Почти с достоверностию можно сказать, что Пушкин имел в виду дать поэтическую жизнь старому литературному памятнику и представить вместе с тем картину любимой забавы царей и бояр… Как не пожалеть, что мысль не была приведена в исполнение? Но мы еще найдем много таких неосуществленных мыслей у нашего поэта

224

Мысль эта повторена Пушкиным в статье его, напечатанной в «Северных цветах» на 1828 г. под названием «Отрывки из писем, мысли и замечания»

225

великий отец наш Алигьери (итал.). – Ред.

226

Превратим в наш мед их самые старые цветы,Возьмем их краски, чтобы изобразить нашу мысль;Зажжем наши факелы от их поэтических огней,О новых мыслях сложим стихи в античном стиле (франц.). – Ред.

227

Каждому свое (лат.). – Ред.

228

О поклонники! (лат.) – Ред.

229

Здесь встречается в рукописи пустое место, оставленное Пушкиным для выписки мнения

230

То же

231

слагал триолеты, содействовал расцвету баллады (франц.), – Ред.

232

Наконец, пришел Малерб и первый во ФранцииДал почувствовать в стихах точную гармонию (франц.). – Ред.

233

Продажа должностей (франц.). – Ред.

234

Эта мысль породила небольшое стихотворение «Движение».

235

«Тысячу, тысячу раз да будет благословен вчерашний день, дорогой Александр, благодаря письму, которое мы получили от тебя. Оно преисполнило меня чувством радости и благодарности. Да, друг мой, это самое подходящее выражение. Давно уже слезы не приносили мне такой отрады, как пролитые при его чтении. Да благословит небо тебя и твою милую подругу жизни, которая составит твое счастье. Я хотел бы написать ей, но покуда еще не решаюсь из боязни, что не имею на это права… Мой дорогой друг, я жду твоего ответа с таким же нетерпением, какое мог бы испытывать ты в ожидании подтверждения своего счастья из уст самой м-ль Гончаровой, ибо я счастлив лишь вашим счастием, горд лишь вашими успехами и спокоен только тогда, когда предполагаю, что вы спокойны. Прощай. Да благословит тебя небо, каждодневно молюсь и буду молиться о том, чтобы оно даровало тебе счастье. Нежно обнимаю тебя и прошу, если ты сочтешь это уместным, засвидетельствовать м-ль Гончаровой мою очень, очень нежную дружбу» (франц.). – Ред.

236

Причина, почему Дельвиг так мало писал, заключается в его способе писать (франц.). – Ред.

237

«Отставной солдат. (Русская идиллия)». – «Северные цветы» на 1830 год. Дельвиг скончался, однако ж, 14-го января 1831 года

238

Замечание это подтверждается письмами к М.П. Погодину, из которых видно, что Пушкин еще два раза пробовал уехать в Москву и всякий раз возвращался назад.

239

«Чумный город» (англ.), – Ред.

240

Любопытные могут поверить наши слова в сборнике, изданном в Париже в 1829 году под названием «The poetical works of Milman, Bowles, Wilson and Barry Cornwall»

241

«Скупой рыцарь» (англ.). – Ред.

242

В английской литературе есть имя, похожее на имя, выдуманное Пушкиным – это Шенстон (Shenstone), автор довольно приторных идиллий, живший в прошлом столетии. Лучшим его произведением, и весьма справедливо, считается пьеса, под названием «Школьная учительница» (The schoolmistress).

243

Для окончательного объяснения дела, мы сносились посредством одного из наших знакомых{846} с издателями «Athaenaeum» в Англии, прося у них сведений о загадочном Ченстоне. Ответ был таков вкратце: «Ваш великий поэт подшутил над своей публикой, сославшись на небывалого в Англии писателя»

244

В 1825 году 7 мая. (Из «Conversations L»).

245

К числу их принадлежал, напр., П.А. Катенин. В записке своей он смотрит на драму Пушкина с чисто юридической стороны. Она производила на него точно такое же впечатление, какое производит красноречивый и искусный адвокат, поддерживающий несправедливое обвинение{847}.

246

«Летопись Села Горохина» напечатана впервые в 1837 году («Современник», том VII).

247

Первая мысль об этом стихотворении должна быть отнесена даже ко времени прибытия автора из Царского Села в Петербург тотчас по выпуске из лицея. Он тогда жил действительно у Покрова, в соседстве той пышной красавицы, которая, как он выразился в стихотворении,

Входила в церковь с шумом, величаво;Молилась гордо (где была горда!){848}

248

См. Приложение VII к «Материалам»{849}

249

«Религиозные гармонии» (франц.). – Ред.

250

Пушкин еще продолжает в отрывке разбор сочинений Альфреда де Мюссе: «Итальянские и испанские сказки Мюссе отличаются живостию необыкновенной. Из них «Portia» («Порция» (франц.). – Ред.), кажется, имеет более всего достоинства: сцена ночного свидания, картина ревнивца, поседевшего вдруг, разговор двух любовников на море – всё это прелесть. Драматический очерк «Les marrons du feu» («Каштаны с жару» (франц.). – Ред.) обещает Франции романтического трагика. А в повести «Mardoche» («Мардош» (франц.). – Ред.) Musset, первый из французских поэтов, умел схватить тон Байрона в его шуточных произведениях, что вовсе не шутка. Если мы будем понимать слова Горация «Difficile est proprié communia dicere» («Трудно хорошо выразить общие вещи» (лат.). – Ред.), как понял их английский поэт в эпиграфе к «Дон Жуану»{850}, то мы согласимся с его мнением: трудно прилично выражать обыкновенные предметы. «Communia» значит не обыкновенные предметы, но общие всем. (Дело идет о предметах трагических, всем известных, общих, в противоположность предметам вымышленным)»… Таким образом известный стих Горация в его послании к Пизону («Ars poet» («Искусство поэзии» (лат.). – Ред.) выражает, по мнению Пушкина, не то, чтобы тяжело было говорить о маловажных предметах, а мысль, что тяжело говорить о предметах общеизвестных.

Кстати уже изложить здесь мнение поэта о современных писателях Франции вообще. С 1831 года становится в нем заметно нерасположение к представителям ее поэтической деятельности. «Всем известно, – пишет он около этого времени в виде программы для статьи, – что французы народ самый антипоэтический. Славнейшие представители сего остроумного и положительного народа – Монтань, Монтескье, Вольтер – доказали это. Монтань, путешествовавший по Италии, не упоминает ни о Микель-Анджело, ни о Рафаэле; Монтескье смеется над Гомером; Вольтер, кроме Расина и Горация, кажется, не понял ни одного поэта… Если обратим внимание на критические результаты, обращающиеся в народе и принятые за литературные аксиомы, то мы изумимся их бедности…»{851} По статье Пушкина «О Мильтоне» мы уже знаем его мнение о Викторе Гюго и об Альфреде де Виньи. Вот что писал он о Ламартине: «Ламартин скучнее Юнга и не имеет его глубины. Не знаю, признались ли они в тощем однообразии, в вялой бесцветности своего Ламартина, но тому лет 10 его ставили наравне с Байроном и Шекспиром»{852}. Всего замечательнее, что Пушкин не признавал поэтом и Беранже, по причине весьма характеристической. Он ставил в упрек веселому и остроумному песеннику, произведения которого ценил ниже «прелестных шалостей Коле», особенно то обстоятельство, что «не имеет ничего страстного, вдохновенного»{853}. Присутствие этих качеств было так важно в глазах Пушкина, что, предполагая их в Делорме, он считал произведение С<ент>-Бева чуть ли не самым замечательным явлением во французской литературе после сочинений Мюссе{854}. Черта, много объясняющая и самого Пушкина как писателя. Кстати сказать, «Литературная газета» 1830 и 1831 года заключает две статьи, подписанные буквою «Р», какой были подписаны впоследствии «Скупой рыцарь» Пушкина и «Пиковая дама». Первая статья есть разбор «Истории русского народа» г. Полевого («Литер<атурная> газ<ета>», 1830, № 4). Вторая есть рецензия произведений С<ент>-Бева» Vie, poésies et pensées de Delorme» («Жизнь, стихотворения и мысли Делорма» (франц.). – Ред.) и «Les Consolations» («Утешения» (франц.). – Ред.) («Литер<атурная> газ<ета>», 1831, № 32). Мы не приписываем их Пушкину, не имея для этого никаких данных, но находим в них сходство с его образом мыслей{855}.

251

В «Кавказском пленнике», в первом издании, находим стих:

Остановлял он долго взорНа отдаленные громады,

который заменен был впоследствии таким:

Вперял он неподвижный взор etc.

В стихотворении «Буря» попался странный стих «И ветер воил и летал», исправленный потом так: «И ветер бился и летал». В примечаниях к «Полтаве» была совершенно неправильная фраза: «Мазепа сватал свою крестницу, но был отказан». Посмертное издание исправило вторую половину фразы так: «но ему отказали», а первую оставило по-прежнему. При появлении сцены летописца из «Бориса Годунова» в «Московском вестнике» 1827 г. в ней был стих «Он говорил игумену и братье». Этот стих изменен Пушкиным в 1831 г., при полном издании хроники, в следующий: «Он говорил игумну и всей братье». Кстати об ошибках. Самая странная была сделана «Современником» 1837 года при передаче «Медного всадника». В примечаниях к нему у Пушкина было сказано, что описание памятника Петру Великому заимствовано было одним польским поэтом из Рубана. «Современник» 1837 г. напечатал: «из Рыбака», что не имело смысла. Так перешло и в посмертное издание сочинений Пушкина