Медная ведьма.

– Эй, голубки! Я в домик! Не заплутайте в потёмках, а то бабайкой стращать буду!

– Не дрейфь, догоним! – крикнул Калеб, его голос дрожал от перевозбуждения.

Элора шла рядом, словно пряча жар под сердцем, – под платьем трепетал медальон. Внутри бушевал ураган: восторг, как первый луч солнца, страх, как ледяной ветер, и трепет надежды, как крылья бабочки. Калеб, оторвавшись вперед, обернулся и прошептал, словно исповедуясь:

– Знаешь… я онемел от изумления. Твоя магия… Это как увидеть, как расцветает каменный цветок!

Элора сжала ожерелье, словно талисман, и в глаза взглянула:

– Калеб… давай не сейчас, ладно? Просто поверь, мне нужно время… для себя.

– Понял, – кивнул он, как школьник, пойманный на списывании. – Молчу, как рыба об лед. Тогда… о празднике.

И словно по мановению волшебной палочки, они перенеслись на ярмарочную площадь. Калеб взахлеб рассказывал о каруселях, о раскрашенных лицах детей, похожих на оживших кукол, о медовых пряниках, тающих во рту, словно поцелуй. Элора смеялась, поддразнивая его за чрезмерную серьёзность при выборе яблок в карамели.

– А музыка? – спросила она, стараясь казаться беззаботной. – Неужели ты не танцевал с Бони?

– Ни-ни! – Калеб притворно вздохнул. – Стоял на страже, оберегал её хрупкие ножки от неуклюжих кавалеров.

– Ха! – Элора расхохоталась. – Рыцарь печального образа! Но мило, очень мило.

Их силуэты скользили по лунной дорожке, освещённые дрожащим светом фонаря. Ветер играл с волосами Элоры, превращая их в шелковый водопад, а смех и болтовня согревали, как глоток глинтвейна в промозглый вечер.

– Знаешь, Элора, – Калеб остановился, и в его голосе прозвучала робкая трель, – я давно хотел сказать… Ты для меня – свет в окошке.

Элора замерла, как лань, услышавшая шорох. Сердце забилось о ребра, словно птица в клетке. Она посмотрела на него и в полумраке его глаза казались бездонными озерами:

– Ты мне тоже… небезразличен. Но ответ получишь не сразу.

Он выдохнул с облегчением, и по лицу пробежала тень улыбки. Осторожно шагнул ближе и коснулся губами её щеки. Лёгкое прикосновение, как искра, зажгло внутри фейерверк. Неловкая, трепетная радость – предвестник чего-то нового, как робкий подснежник, пробивающийся сквозь снег.

– Ну, – проговорил он, сияя, словно начищенная монета, – спи сладко. И помни, что мои мысли летят к тебе, как веретено.

Элора кивнула, заливаясь краской смущения, и поднялась по ступеням крыльца. Мать встретила её на пороге, её взгляд был теплее камина:

– Загулялись, дочка?

– Праздник, костер, сказки под звездами, – Элора проговорила это, словно заученный стих, тщательно скрывая главное – тайну шахты.

– Надеюсь, душа твоя наполнилась радостью, – улыбнулась мать, словно предчувствуя перемены. – А теперь спать. Завтра день новый.

Элора кивнула и закрыла дверь, отрезая себя от ночи, сотканной из магии, смеха, флирта и маленьких секретов, которые пока должны храниться, как жемчужины, на дне сердца.

Глава 9

Когда мы, наконец, решились, ночь, казалось, сама подталкивала нас в спину ледяным перстом. Праздник испустил последний вздох, костры догорали, словно угли воспоминаний, люди рассыпались, как песок сквозь пальцы времени. Лишь мы трое – я, Бони и Калеб – крадучись, как воры в ночи, направились к шахтам. Эта тропа должна была остаться нашей темной тайной. Я ощущала себя падшим ангелом, дерзнувшим вкусить плод запретных знаний, словно дитя, проникшее в святая святых материнского запрета.

Дорога к шахте вилась змеей, уводя в самое нутро земли. Тишину резал лишь хруст гравия под ногами – погребальная песнь нашей авантюры. Луна, словно застенчивая дева, пряталась за вуалью облаков, и с каждым шагом воздух густел, словно наваристый суп из страха и предчувствия. У входа, подобно призрачным стражам, высились старые фонари. Они молчали, но вдруг один, поддавшись порыву ветра, качнулся, будто приветствуя нас в царстве теней.

Внутри шахты властвовала сырость, пропитанная запахом железа – кровью и потом земли. Наши шаги отдавались многоголосым эхом, а этот гул, казалось, шептал: «Не смейте переступать порог…» Бони шла рядом, но я видела, как ее руки сжаты в кулаки, как она пытается натянуть на себя маску бесстрашия. Калеб шел впереди, словно Моисей, ведущий нас сквозь мрак. Луч его фонаря пронзал тьму, словно клинок, вырывая из нее лишь крошечный островок света. Остальное тонуло в бездонной пучине.

И тут я почувствовала, как ожерелье на моей груди словно оживает, начинает пульсировать теплом. Сначала это был лишь намек, шепот огня, но чем глубже мы уходили в шахту, тем жарче становилось прикосновение металла к коже. Будто предостерегало меня от неминуемой беды… или, наоборот, манило вперед, как голос сирены.

Мы замерли у развилки, словно путники перед выбором судьбы. Калеб хотел идти влево, в лабиринты старых штреков, но вдруг раздался звук – кто-то позвал меня по имени, нежно, но отчетливо. Я обернулась, и клянусь лунным светом, на мгновение увидела женщину в старинном платье. Она стояла в самом сердце этой кромешной тьмы, лицо ее скрывала пелена тени, но волосы – о, эти волосы! – они горели медным пламенем, словно отблески вечного огня.

Я моргнула, и видение растаяло, будто дымка на ветру.

Сердце колотилось в груди, как птица, бьющаяся в клетке ребер, и я боялась, что оно вот-вот вырвется на свободу. Я не проронила ни слова, не хотела пугать Бони и Калеба, но они, словно чуткие звери, ощутили вибрацию перемен. Калеб коснулся моей руки, словно пытаясь вернуть меня в реальность, и спросил, не хочу ли я вернуться. Но я не могла. Я знала, чувствовала каждой клеточкой своего тела, что Эстелла – да, теперь я знала ее имя – ждет меня там, в глубине, в самом центре этой жуткой паутины времени.

Дальше все происходило словно в лихорадочном сне. Вспышки света и тени, пляшущие, как бесы. Камни, которые, казалось, дрожали под нашими ногами, словно от страха. Шепот, который слышала только я – тайные послания из другого мира. И, конечно, ожерелье. Оно вспыхнуло мягким, неземным светом, словно путеводная звезда, и в этом сиянии я увидела знак на стене – сплетение странных линий, похожих на древние руны.

Когда я протянула руку, камень на стене отозвался теплом, и на мгновение мне почудилось, что я слышу голос: «Ты – продолжение. Ты – моя кровь».

Я отдернула руку, словно от прикосновения к раскаленному углю, и свет мгновенно погас, погрузив нас в первозданную тьму.

Бони закричала, словно предчувствуя неминуемую гибель, уверяя, что все рушится, но Калеб, сохраняя ледяное спокойствие, попытался ее успокоить, сказав, что это просто осыпаются камни. Мы бежали оттуда, словно спасаясь от апокалипсиса, спотыкаясь и падая, и остановились, только когда достигли спасительного света у входа. Я дрожала, как осиновый лист на ветру, но пыталась скрыть свой страх, натянув на лицо маску безразличия.

Мы поклялись молчать о том, что видели. Но я знаю, что это не конец, а лишь начало чего-то большего. Что-то навсегда связало меня с этой проклятой шахтой. И с ней. С Эстеллой, чей призрак навек поселился в моей душе.

Когда мы вышли на свежий воздух, сердце все еще бешено колотилось в груди, словно плененный зверь. Луна, словно всепрощающая мать, уже выглянула из-за облаков, бросая на землю серебряные нити, и тени на улице казались обычными – мирскими и безобидными. Но мне казалось, что каждая из них шепчет что-то о шахте, о том, что мы оставили там, в ее темных глубинах.

Бони пыталась снять напряжение смехом, но ее юмор, словно фальшивая монета, звенел неестественно. Я видела, что и Калеб улыбается, но в его глазах затаилось что-то глубокое, какая-то тайна, которую я еще не могла разгадать. Он смотрел на меня дольше, чем обычно, и я почувствовала странное тепло в груди, смешанное со страхом и тревогой, вызванными пережитым кошмаром.

Я хотела что-то сказать, исповедаться, признаться в своих чувствах, но слова застряли в горле, словно колючки. Вместо этого я молчала и просто шла рядом с ним, ощущая его руку совсем близко – случайно или нет, я не знаю, но этот едва уловимый контакт оставил после себя легкую дрожь, пробежавшую по моей спине.

Когда мы подошли к дому, Бони, бросила, словно отрезала: «Ну что, на сегодня хватит приключений?», и я почти усмехнулась. Но внутри меня все клокотало, словно в кипящем котле – ощущение, что шахта, ожерелье, голос Эстеллы и… Калеб – все переплелось в один тугой узел, который я не в силах распутать.

Я запомнила каждый взгляд, каждое движение, каждый звук – потому что знала, предчувствовала, что все это очень скоро станет важнее, чем просто игра или мимолетное любопытство.

И еще одно странное ощущение: я не могу ни с кем поделиться этим, кроме своего дневника. Только здесь, на этих исписанных страницах, я могу позволить себе быть честной, откровенной, без масок и притворства. Потому что в моей душе что-то меняется. Что-то, что я пока не понимаю… и это пугает меня до глубины души, но в то же время манит, словно запретный плод.

Элора закрыла дневник и аккуратно спрятала его в тайное место, подальше от посторонних глаз. Затем она начала готовиться ко сну, сбрасывая с плеч легкое платье и приводя свою комнату в порядок, словно пытаясь упорядочить хаос в своей голове. Когда она, наконец, легла в кровать, утонув в мягкости подушек, она провела рукой по своей щеке, вспоминая мимолетное прикосновение губ Калеба. Внутри все согрелось, словно от прикосновения солнца, сердце слегка забилось быстрее, и на губах появилась тихая, мечтательная улыбка. Закрыв глаза, Элора погрузилась в сладкие грезы о нем, словно в теплые объятия, позволяя этим нежным ощущениям медленно убаюкивать ее, унося в царство сновидений.

Утро в доме начиналось с привычного гама: за окном петух, словно гордый трубач, возвещал о наступлении нового дня, а на кухне звенели кастрюли, в то время как нож весело скользил по разделочной доске. Элора осторожно расправила свои волосы, стараясь не разбудить младшего брата, и, крадучись, словно кошка, проскользнула на кухню. Запах свежеиспеченного хлеба смешивался с ароматом травяного чая, создавая атмосферу уюта и тепла, которым был пропитан каждый уголок этого дома.

– Доброе утро, мама, – сказала Элора, стараясь звучать непринужденно, словно ничего и не произошло. – Можно мне помочь?

– Конечно, дорогая, – ответила мать с теплой улыбкой. – Можешь разложить тарелки, пока я закончу с яичницей.

Элора аккуратно расставляла тарелки, но ее мысли, словно блуждающие огоньки, постоянно возвращались ко вчерашнему вечеру. Она сделала глубокий вдох, словно пытаясь вдохнуть спокойствие, унять сердце, которое все еще учащенно билось при воспоминании о поцелуе Калеба.

– Мама… – начала она, прерываясь на мгновение, собираясь с духом. – Вчера… с Калебом… мы… мы поцеловались.

Мать остановилась, отставила сковороду в сторону и повернулась к дочери. В ее глазах не было удивления, только чуткое внимание, словно она давно ждала этого признания.

– Я вижу, что тебя что-то тревожит, Элора, – сказала она тихо, опираясь локтями о стол, словно перед началом важного разговора. – Хочешь чем-то еще поделиться?

Элора замялась, ее щеки слегка порозовели от смущения. Она скрестила руки на груди, словно пытаясь защититься от невидимой опасности.

– Нет… – произнесла она тихо, но с легкой улыбкой, словно луч солнца, пробивающийся сквозь тучи. – Больше нечего.

Мать кивнула, улыбка на ее лице была мягкой и понимающей.

– Ладно, дорогая. Просто помни, что ты всегда можешь мне все рассказать, если у тебя что-то останется на сердце.

Элора кивнула в ответ и вернулась к своим обязанностям, раскладывая хлеб и нарезая фрукты. Внутри нее все еще теплилась легкая дрожь от вчерашнего поцелуя, но снаружи она чувствовала покой, уютный и домашний, словно в мягком коконе, освещенном теплым утренним солнцем, пробивающимся сквозь кухонное окно.

– Томас, не уподобляйся ненасытному птенцу, склевывающему весь мед с хлеба, – мягко упрекнула она брата, словно передавая ему лучик утреннего солнца в баночке. – Нам всем достанется капля золота.

– Да, да, – отозвался он, его голос – журчащий ручей в тишине кухни, вновь наполняя пространство звонким смехом, словно россыпью колокольчиков.

Элора улыбнулась, украдкой касаясь сердца, где росла ее маленькая тайна – поцелуй Калеба. Она знала, что эти воспоминания – звездная пыль, которую она сможет носить в себе, пока день не заполнится звуками дома.

Кухня дышала ароматами свежеиспеченного хлеба, похожего на солнце в миниатюре, и горячего чая, обволакивающего теплом. Томас уже устроился за столом, словно маленький садовник, перебирая разноцветные фрукты, в то время как Элора помогала матери, разливающей завтрак, как художник, добавляющий последние мазки на холст дня.

– А папы нет? – спросила Элора, на ее лице промелькнула тень облака, когда она увидела пустое место за столом.

Мать вздохнула, словно выпускала из груди стаю встревоженных птиц, и наклонилась к плите, будто там прятался ответ.

– Он в своей книжной лавке, – тихо ответила она. – Работает, как всегда… – а затем почти шепотом добавила: – Снова пропадает там, как в прошлом городе…

Элора лишь кивнула, слова застряли в горле, как ком осенних листьев. Сердце сжалось от мысли о том, как отец погружается в книжный омут, словно ныряльщик за жемчугом, оставляя семью на берегу.

Завтрак прошел в привычном ритме домашнего спектакля: Томас весело болтал, его слова – яркие искры, освещающие утро, Элора старалась поддерживать разговор, но мысли ее, как бабочки, метались от Калеба к тихому предчувствию, словно в доме притаилась невидимая мелодия.

– Томас, передай мне тарелку с медом, – попросила она, улыбнувшись брату, словно прося поделиться солнечным светом.

– Лови! – крикнул он и протянул баночку, словно передавал эстафету счастья.

После завтрака Элора помогала матери убирать со стола, словно стирая следы утреннего волшебства.

– Элора, – начала мать, когда кухня снова сияла чистотой, – сходи, пожалуйста, на рынок. Нам нужно купить овощей и хлеба.

– Конечно, мама, – ответила Элора, подхватывая корзинку, как будто отправляясь в сказочное приключение.

Она выпорхнула из дома, ощущая утреннюю свежесть на лице, словно нежное прикосновение ангельского крыла. Город просыпался, как огромный зверь, продавцы расставляли прилавки, словно раскладывали сокровища, воздух звенел запахами специй, свежих фруктов и хлеба. Элора шла по знакомым улочкам, держа корзинку, как драгоценность, и легкое волнение играло в ее душе.

Элора шла по узкой улочке, как ручеек, пробивающийся сквозь камни, когда услышала знакомый звонкий смех.

– Элора! – раздался голос, как утренняя трель птицы.

Она обернулась и заметила Бони, несущую сумку с овощами, словно трофей.

– Бони! – улыбнулась Элора и подбежала к подруге, как будто нашла потерянную часть себя. – Как я рада тебя видеть!

– Я знала, что встречу тебя здесь! – сказала Бони, хлопнув Элору по плечу, как будто отмечая важную победу. – Пойдем вместе за покупками?

– Давай, – согласилась Элора, словно вступая в тайный сговор.

Они шли рядом, как две реки, сливающиеся в одну, оглядывая прилавки с яркими фруктами, свежим хлебом и специями, словно рассматривая сокровища восточного базара. Бони весело щебетала, как неугомонная птичка, а Элора слушала ее, украдкой любуясь спелыми овощами, выложенными на прилавках, словно драгоценные камни.

– Знаешь, Бони… – начала Элора, покраснев, как маков цвет. – Вчера… Калеб… он… – она запнулась, словно споткнулась о камень, – поцеловал меня в щечку.

Глаза Бони расширились, как будто она увидела падающую звезду.

– Правда? – спросила она с широкой улыбкой, словно отражающей солнечный свет. – Ого, Элора! Я так рада за тебя!

– Да… – Элора улыбнулась, согретая воспоминанием, словно прикосновением теплого ветерка. – Но я еще не знаю, что обо всем этом думать.

Бони легонько подтолкнула ее локтем, словно призывая к действию.

– Эй, не будь такой серьезной! Иногда нужно просто наслаждаться маленькими моментами, как каплями росы на лепестках.

Элора рассмеялась, словно разбила хрустальный колокольчик.

– Ты права. Просто… это было так неожиданно, как первый весенний гром.

– Ну, так и должно быть! – Бони подмигнула, словно делясь секретом. – Давай сначала купим все, что нужно, а потом уже обсудим твою «маленькую тайну» с Калебом.

Элора кивнула, ощущая, как волнение смешивается с радостью, как цвета на палитре художника. Они пошли дальше, выбирая овощи, хлеб и немного сладостей, словно собирая ингредиенты для волшебного зелья.

Элора и Бони пронеслись по прилавкам, словно две ласточки, выбирая овощи, фрукты и свежий хлеб. Они смеялись, обсуждали яркие яблоки, словно рубины, и ароматные булочки, словно золотые монетки, ловко укладывая покупки в корзины.

– Думаю, нам хватит, – сказала Бони, ставя последнюю сумку, как будто заканчивала важную миссию. – Пойдем к пекарне завтра?

– Да, договорились! – согласилась Элора, словно подписывая соглашение. – Встретимся там пораньше, пока свежий хлеб еще теплый, как солнечное объятие.

– Отлично! Тогда до завтра, Элора! – Бони махнула рукой и пошла по своей улице, словно отплывала на корабле.

– До завтра! – крикнула Элора в ответ, наблюдая, как подруга исчезает за углом, словно растворяется в утреннем тумане.

Элора задержалась на мгновение, согретая теплотой приятного дня и маленьким секретом с Калебом, от которого ее сердце билось, как крылья колибри. Она глубоко вдохнула свежий утренний воздух и повернулась к дому, готовая помочь матери с остальными делами, словно вернувшийся домой странник.

После встречи с Бони Элора возвращалась домой, когда навстречу, словно вихрь, вылетел Калеб. Взъерошенный, с сумками, теснившимися в руках, он словно излучал электричество.

– Элора! Не поверишь… – выпалил он, и слова его искрились возбуждением. – Та шахта, которую похоронили под слоем "заброшенности"… Ты её разворошила, словно спящего зверя, и там, как по велению судьбы, нашли окаменелости! Все онемели от изумления!

Элора, внезапно залившись краской смущения, словно роза на рассвете, пролепетала:

– Я… просто не думала, что выйдет что-то такое… значительное.

Калеб покачал головой, и в улыбке его заплескалась неподдельная благодарность:

– Дело не в "значительности", Элора! Ты, как птица феникс из пепла, возродила надежду. Ты сотворила невозможное, превратила "ничто"в "нечто"!

Он замолчал, словно собираясь с духом, а потом произнёс, и слова, казалось, звенели в воздухе:

– Разреши мне быть твоим рыцарем, донесу сумки до дома?

Элора согласилась, и они двинулись в путь, плечом к плечу. Разговор, словно ручей, игриво журчал, пока вновь не вынес их к берегу вчерашнего вечера.

– Насчет поцелуя…– робко начала Элора, словно касаясь раны – призрачным касанием кончиков пальцев к щеке.

Калеб улыбнулся, и румянец, словно пламя, вспыхнул на его щеках:

– Я… не смог удержаться. Ты была словно живой огонь, искра жизни, манящая своей удивительностью.

В ответной улыбке Элоры заиграли солнечные зайчики, а в груди разлилось тепло, словно от первого весеннего луча. Разговор был легок, как пух одуванчика, но под ним чувствовалась новая, неведомая ранее глубина.

У дверей дома Элоры Калеб бережно поставил сумки на крыльцо.

– Послушай… – начал он, и голос его слегка дрогнул, – может быть, вечером, когда отзвенит конец моей смены, прогуляемся под луной? Просто… немного подышим ночным воздухом…

Элора на миг погрузилась в раздумья, словно решая судьбу мира, а потом, словно солнце после дождя, расцвела в улыбке:

– Хорошо, давай.

Калеб потянулся к ней, словно цветок к солнцу, желая коснуться её щеки поцелуем, но Элора, словно пугливая лань, отпрянула назад. Смущение на миг омрачило его лицо, но он тут же одарил её обезоруживающей улыбкой.

– Ладно, – проговорил он, и в голосе его зазвучали нотки нежности, – тогда до встречи, моя мечта.

Элора, словно хрупкий ангел, взмахнула рукой на прощание:

– Спасибо за помощь, Калеб.

Он кивнул и растворился в толпе, а Элора, словно зачарованная, захлопнула дверь. Радостное предчувствие, словно трепет крыльев бабочки, заполнило её сердце.

Элора проводила Калеба взглядом, пока его силуэт не слился с пестротой улицы, словно капля в море. Она глубоко вдохнула – запах пыли, горячего хлеба и нежный аромат трав с рынка слились в единую симфонию, напоминая о повседневности. Но для нее этот день уже был отмечен печатью особенного, неповторимого.

Войдя в дом, она помогла матери разобрать покупки, и мир вокруг на какое-то время вновь вошел в привычную колею: скрип ножа, тихий звон посуды, голоса соседей, доносящиеся с улицы… Казалось, жизнь течет своим чередом. Но Элора чувствовала, что под этой невозмутимостью кроется что-то новое, едва уловимое, но от этого еще более волнующее.

Когда дела были закончены, она вышла на крыльцо. Солнце, словно раскаленный шар, слепило глаза, воздух дрожал от зноя, а в груди все еще бережно хранилось тепло от разговора с Калебом. Она машинально коснулась щеки, словно пытаясь вновь ощутить его прикосновение, и невольная улыбка озарила ее лицо.

Но в тот же миг ее взгляд упал на едва заметный след от ожерелья на коже, словно тень на чистом полотне. Легкий холодок, словно прикосновение ледяного ветра, пробежал по спине.

День сиял во всей своей красе, но внутри Элоры уже начали сгущаться первые тени.

После встречи с Бони Элора возвращалась домой, когда навстречу, словно вихрь, вылетел Калеб. Взъерошенный, с сумками, теснившимися в руках, он словно излучал электричество.

– Элора! Не поверишь… – выпалил он, и слова его искрились возбуждением. – Та шахта, которую похоронили под слоем "заброшенности"… Ты её разворошила, словно спящего зверя, и там, как по велению судьбы, нашли окаменелости! Все онемели от изумления!

Элора, внезапно залившись краской смущения, словно роза на рассвете, пролепетала:

– Я… просто не думала, что выйдет что-то такое… значительное.

Калеб покачал головой, и в улыбке его заплескалась неподдельная благодарность:

– Дело не в "значительности", Элора! Ты, как птица феникс из пепла, возродила надежду. Ты сотворила невозможное, превратила "ничто"в "нечто"!

Он замолчал, словно собираясь с духом, а потом произнёс, и слова, казалось, звенели в воздухе:

– Разреши мне быть твоим рыцарем, донесу сумки до дома?

Элора согласилась, и они двинулись в путь, плечом к плечу. Разговор, словно ручей, игриво журчал, пока вновь не вынес их к берегу вчерашнего вечера.

– Насчет поцелуя…– робко начала Элора, словно касаясь раны – призрачным касанием кончиков пальцев к щеке.

Калеб улыбнулся, и румянец, словно пламя, вспыхнул на его щеках:

– Я… не смог удержаться. Ты была словно живой огонь, искра жизни, манящая своей удивительностью.

В ответной улыбке Элоры заиграли солнечные зайчики, а в груди разлилось тепло, словно от первого весеннего луча. Разговор был легок, как пух одуванчика, но под ним чувствовалась новая, неведомая ранее глубина.

У дверей дома Элоры Калеб бережно поставил сумки на крыльцо.

– Послушай… – начал он, и голос его слегка дрогнул, – может быть, вечером, когда отзвенит конец моей смены, прогуляемся под луной? Просто… немного подышим ночным воздухом…

Элора на миг погрузилась в раздумья, словно решая судьбу мира, а потом, словно солнце после дождя, расцвела в улыбке:

– Хорошо, давай.

Калеб потянулся к ней, словно цветок к солнцу, желая коснуться её щеки поцелуем, но Элора, словно пугливая лань, отпрянула назад. Смущение на миг омрачило его лицо, но он тут же одарил её обезоруживающей улыбкой.

– Ладно, – проговорил он, и в голосе его зазвучали нотки нежности, – тогда до встречи, моя мечта.

Элора, словно хрупкий ангел, взмахнула рукой на прощание:

– Спасибо за помощь, Калеб.

Он кивнул и растворился в толпе, а Элора, словно зачарованная, захлопнула дверь. Радостное предчувствие, словно трепет крыльев бабочки, заполнило её сердце.

Элора проводила Калеба взглядом, пока его силуэт не слился с пестротой улицы, словно капля в море. Она глубоко вдохнула – запах пыли, горячего хлеба и нежный аромат трав с рынка слились в единую симфонию, напоминая о повседневности. Но для нее этот день уже был отмечен печатью особенного, неповторимого.

Войдя в дом, она помогла матери разобрать покупки, и мир вокруг на какое-то время вновь вошел в привычную колею: скрип ножа, тихий звон посуды, голоса соседей, доносящиеся с улицы… Казалось, жизнь течет своим чередом. Но Элора чувствовала, что под этой невозмутимостью кроется что-то новое, едва уловимое, но от этого еще более волнующее.

Когда дела были закончены, она вышла на крыльцо. Солнце, словно раскаленный шар, слепило глаза, воздух дрожал от зноя, а в груди все еще бережно хранилось тепло от разговора с Калебом. Она машинально коснулась щеки, словно пытаясь вновь ощутить его прикосновение, и невольная улыбка озарила ее лицо.