Когда миллиона мало

И до сих пор считала, что пицца – не пища для бедных, а высшее достижение итальянской кухни.

Кухарка не препятствовала амурной истории и даже благородно взяла на себя Богданин участок работ по дому. Поэтому парень все дни посвящал общению со своей королевой и ее просвещению.

Новые, удивительные для нее знания девушка принимала с восторженной благодарностью. Но оказалась с принципами: подарков не брала, в ресторанах старалась самое дешевое заказывать. А когда сталкивалась с роскошью, каждый раз ее лицо становилось совсем ошарашенным. Когда Игнацио вызвал лимузин вместо обычного такси, всхлипнула от восторга, а вышли вдвоем покататься по Комо на яхте – вообще расплакалась.

Пять дней пролетели одной прекрасной сказкой. А на шестой – Игнацио вскрыл отцовский сейф. Достал оттуда паспорт Богданы. Они сходили в муниципалитет и зарегистрировали брак.

Можно было подождать и все организовать как положено – с приглашениями, гостями и красивой свадьбой.

Но ни одна итальянская мать не одобрит женитьбы в семнадцать лет. Тем более на эмигрантке-горничной. Будут уговаривать: сначала проверить чувства, только потом помолвка, а бракосочетание вообще неизвестно когда. Однако Игнацио хотел стать мужем Богданы немедленно.

И, будучи любимым и единственным сыном, самонадеянно полагал: родители рассердятся, конечно, но со временем простят. Денег у отца куча – и дом им купит, и возможность жить в свое удовольствие предоставит.

Но когда Марио с Пириной вернулись с курорта и обнаружили горничную – вместе с их сыном – нахозяйской территории, разразился кошмарный скандал. Матери стало плохо с сердцем, отец рвался к соседу-охотнику за ружьем. Мольбы и уговоры не помогли – супружескую пару буквально вытолкали за дверь.

Взбалмошному сыну хотя бы позволили собрать свою одежду. А Богданины вещи темпераментная Пирина вышвырнула в окно. И на прощанье пообещала:

– Вам вместе все равно не жить. Мы об этом позаботимся.

* * *

Спустя семь месяцев

Видеться с Богданой Грасе категорически запрещалось – по этому поводу даже ее рабочий контракт переделали, вписав специальный пункт со штрафными санкциями. Она поклялась на Библии, что вычеркнула предательницу из своего сердца. Но примерно раз в месяц брала выходной, врала, что едет на день красоты в «Валлисер Альпентерм»[20], а сама отправлялась в Милан – проведать свою несчастливую товарку.

В туристических и уже тем паче дорогих местах не светились – выбирали скромные пиццерии или траттории. И хотя подругами себя не считали, болтали без умолку, как истинные итальянки.

Богдана продолжаланадеяться. А Грася каждый раз (то с жалостью, то со злорадством, – какое настроение было) отрицательно мотала головой.

Сама удивлялась, до чего упертыми итальяшки оказались. Лично она давно бы простила любимого сына. Ну, женился против родительской воли. А что в Богдане такого уж плохого – помимо русского паспорта? Симпатичная, не гулящая. Дом – на гроши – ведет. Игнацио терпит. Тот, пока жених, принца из себя строил. А в быту, да когда с финансами туго, – оказался далеко не подарок.

Пирина с Марио стояли насмерть: блудному сыну нет места в их сердце. А Богдану вообще распять надо.

Грася уже довольно прилично понимала итальянский, любила подслушивать и знала: Марио никак не может простить горничной сказку про российского мужа. Мол, только потому в свой дом и пустил, что поверил: в страну приехала честно трудиться, а не личную жизнь устраивать. Его ухаживания отвергала, фотографию супруга предъявляла. А сама небось заранее выяснила, что имеется богатый наследник слегка не от мира сего, и расставила на несчастного мальчика ловушки.

Ну, а Пирина страшно бесилась, что Игнацио хватило смелости не просто жениться, но из дома, когда прокляли, уйти, университет бросить, материальной поддержки гордо не просить.

Родители надеялись: молодые потерпят лишения месяц, другой. Помаются от безденежья. Переругаются да разбегутся.

Возможно, чисто итальянская пара так бы и поступила. Но Богдана, закаленная российской нищетой, оказалась крепким орешком. Да, вышла замуж по расчету, и расчет на родительские миллионы не оправдался. Игнацио – при ближайшем рассмотрении – разочаровывал все больше. Но просто вычеркнуть его из своей жизни она не могла. Устроилась на работу – снова скоблила, чистила, мыла, только теперь в двух домах. А мужу дала время полежать на диване, подумать, присмотреться.

Парень рассказал ей, как в детстве мечтал удрать из дома, устроиться на корабль юнгой и отбыть в кругосветку. Но мама с папой идею безжалостно обсмеяли. Заставили стать «как все». И сейчас он хотел – назло авторитарным родителям – все-таки осуществить детскую мечту и уйти в море. Допустим, матросом на круизном лайнере.

Богдана смеяться над ним не стала и робко спросила:

– А меня могут взять?

– Конечно. Ты жена итальянца. Скоро вид на жительство дадут. А с ним и право на работу. Горничных на лайнерах всегда не хватает.

Она погрустнела:

– Я, конечно, и убирать согласна. Но вдруг меня певицей возьмут? Или я слишком наглая?

Игнацио задумался:

– Нет. Не наглая. Поешь ты прилично. А на кораблях любят – по максимуму загрузить. Когда мы с родителями путешествовали по Карибам, одна девушка днем официанткой работала на шведском столе, а вечером в баре пела.

– Ой, давай попробуем! – оживилась Богдана. – Мне так хочется мир посмотреть!

Стали искать возможности. Но итальянская бюрократия совсем не торопилась выдавать молодой жене вид на жительство. А Игнацио здоровье подвело.

Лечащий врач мог сколько угодно называть его болезнь всего лишь «косметической проблемой» – но в море, если одна нога короче другой, не пускали.

Однако ветер перемен продолжал кружить голову. И тогда парень решил, что будет водить грузовики. Тоже романтика! Огромный «Манн», орет кантри, пыль и ветер в окно.

Богдана пыталась отговорить – и не смогла. А грузовики, к ее огромному сожалению, в Италии оказались с автоматической коробкой передач, поэтому короткая нога никого не смутила.

Из первого рейса Игнацио вернулся пропахший соляркой и дешевым оливковым маслом. Клял дурные закусочные по пути и тяжелый график.

– Больше не поедешь? – с надеждой спросила она.

Но он упрямо сдвинул брови:

– Поеду.

– Но это ведь ужасная работа!

– В ней есть свои прелести.

Вот уж никогда бы не подумала! С первого взгляда показался ей тонкокостным, избалованным, утонченным – настоящим сыном богатых родителей. Куда ему в шоферы?

Но Игнацио объяснил: он счастлив, что в кабине один. Что за окном постоянно меняется картинка. Что можно напрячься пару-тройку дней – а потом со спокойной душой валяться на диване, посасывая пиво.

И тут Богдана испугалась. Она ведь ни капли не любила Игнацио. Да, ошеломил, очаровал, закружил. Но восторг вызывал не сам – только его возможности. Все эти яхты, лимузины, еда с серебряных блюд. А без денег – нервный, тощий, упрямый и ленивый юноша ничего из себя не представлял, ну, совсем ничего!

Пока Игнацио недолго – всего пять дней – пробыл богачом, находиться рядом ним было круто. Не просто ведь сыпал деньгами, но еще беспрерывно восхищался ее лицом, фигурой, удивительным голосом.

А сейчас он снял рыцарские доспехи и стремительно обращался из поэтичного романтика в обычного, недалекого работягу. Все реже просил ее спеть. Перестал целовать руку. В рестораны тоже ходили редко. Муж удивлялся:

– Зачем переплачивать, если ты и сама умеешь вкусно готовить?

Когда только познакомились, Игнацио учил ее, необидно и весело, держать вилку в левой, нож в правой. Сейчас хорошие манеры давно забыты – ест неумеренно, шумно и – сын своего отца – не стесняется пускать газы. В постели тоже ведет себя грубо, по-мужлански. И что самое печальное: его, кажется, устраивает их нынешняя жизнь! Богдана догадывалась, почему. Слишком многого от Игнацио требовали в детстве и юности. И сейчас, на примитивной работе, с покладистой женой, он действительно нашел свою тихую гавань.

Амбиций вообще никаких. Миланский технологический институт с удовольствием бросил.

Богдана (дитя СССР!) пыталась спорить:

– Нельзя без высшего образования!

Игнацио отмахивался:

– Программирование я ненавижу. И платить все равно нечем.

Он хотел бы – теоретически – выучиться на врача, но это минимум шесть лет без зарплаты. Да и стоило обучение на медицинском факультете еще дороже.

Игнацио привык, что он единственный сын, баловень богатых родителей, и никак не ожидал, что те оставят его без поддержки и без гроша.

Сначала заверял Богдану, что папа с мамой скоро «сами приползут».

Когда этого не случилось, добавил в свои речи цинизма:

– Ну, и ладно. Я единственный наследник, все и так нам достанется.

Но Марио и Пирина продолжали их игнорировать. И теперь Игнацио стал всерьез опасаться, что папа с мамой из принципа свои богатства пустят на ветер, а остатки приюту для животных завещают.

– Ничего, – успокаивала жена. – Мы молодые, здоровые. И страна у вас замечательная. Разве сами не справимся?

Но раскаяние с каждым днем терзало все больше. Зачем она пошла на этот брак – без любви, даже без симпатии? И что делать дальше?

В Италии лучше, конечно, чем в России, где инфляция, путчи и бандитизм. Они с Игнацио вроде как бедные, живут в неблагополучном районе, но все здороваются вежливо, даже подростки, никаких разборок и мафиози. Продукты хорошие. Вино вкусное. Одежда красивая. Но – по итальянским меркам – они практически на дне. И перспектив у водителя грузовика негусто, карьерной лестницы нет.

Неужели всю жизнь придется провести в социальной квартирке в Куарто, «миланском Бронксе»?

Без родных и друзей?

Когда всей светской жизни – посиделки с Грасей раз в месяц?

Молодая жена впала в печаль. Даже учебники итальянского забросила – язык теперь учила исключительно по сериалам. А чтобы уроки веселее проходили, частенько пропускала бокальчик-другой белого вина со льдом. В Италии норма – употреблять по чуть-чуть, но каждый день.

С Игнацио, когда валялись рядом на диване, тоже время проводили примитивно – пиво, чипсы да любовь.

И даже не знаешь, какую фоточку бабушке послать. Себя на фоне всех достопримечательностей давно отправила, а с мужем сниматься не хотелось. Всего полгода живут, но Игнацио успел на восемь килограммов растолстеть, отрастил противную бороду – в ней вечно крошки.

Когда встречались с Грасей, постоянно обсуждали – как все-таки изменить ситуацию. Кинуться в ноги Марио и Пирине? Не поможет. Развестись? Но тут оскорбленные родители тоже постараются: чтобы быстренько выслали из страны, и вообще тогда останешься у разбитого корыта.

Но однажды Грася спросила:

– Почему вы детей не делаете?

– Игнацио не хочет. Говорит, рано. Ему недавно только восемнадцать исполнилось.

Кухарка задумчиво сказала:

– А из Пирины бы хорошая бабушка получилась. И Марио тоже, по-моему, любит маленьких.

– Да куда нам детей с нашими доходами!

– Глупая! Пока беременная, потерпишь. А потом младенца свекрови предъявишь – она и поплывет.

И Богдана решилась.

Игнацио, когда узнал, что будет ребенок, начал возмущаться и орать. Но потом выпил залпом бутылку пива и задумчиво молвил:

– Может, оно и к лучшему. Какое-никакое пособие дадут.

* * *

Беременность Богдана перенесла тяжело. Медицинской страховки не было, единственный частный прием у врача обошелся в дикие деньги, и больше по докторам они не ходили.

На родах тоже думали сэкономить – акушерку на дом позвать. Но когда российская бабушка узнала про идею, пришла в ужас и настояла: рожать только в госпитале, пусть и самом дешевом.

Богдана опасалась: будут на нее в простецком заведении орать и всячески гнобить, но реалии итальянской медицины оказались иные. Роженицу коротко осмотрели, сказали, что ждать еще минимум три часа, и банально перестали обращать на нее внимание.

Младенец активно рвался на волю. Кричать было стыдно. Шипела от боли, подвывала, пробовала петь. Воспитанный в гуманистических европейских традициях Игнацио предлагал заранее оплатить анестезию, но бабушка отругала: «Зачем младенчику еще нерожденному наркотики давать?» И Богдана решила: справится сама, а заодно денег сэкономит. Но час шел за часом, спину опаляло огнем, в животе словно взрывались раскаленные камни, а в родовую так и не звали.

Бедняга совсем потеряла лицо. Исцарапала щеки, искусала губы, вспомнила русский мат. Какое счастье, что не согласилась, на европейский манер, рожать дома, в присутствии мужа и акушерки!

И какой был смысл оплачивать клинику, если к ней все равно никто не подходит?!

До того стало нестерпимо, что слезла, из последних сил, с койки. В коридоре открыто окно. Доползти и броситься! Достойное будет завершение несчастливой ее итальянской эпопеи.

Кое-как добрела, а вот ногу закинуть уже никак.

Тут-то итальянская медицина и обратила на страдалицу внимание. Еле отлепили пальцы, что намертво вцепились в подоконник, погрузили на каталку и повезли рожать. Но никаких вопросов или там давление по пути измерить – катят, с грохотом, по кафелю, хихикают, какого-то Бартоломео обсуждают и его золотой член длиной в целых двадцать девять сантиметров.

Богдана поневоле заслушалась, начала прикидывать, как этакое богатство выглядит, а в родовой и вовсе почти развеселилась – выяснилось, что младенца будет принимать этот самый Бартоломео. И самая тяжкая часть процесса пролетела быстро, почти легко – руки у владельца золотого члена оказались нежными, движения быстрыми, профессионально отточенными.

На свет явилась сморщенная, писклявая девочка.

Малышку, тоже по европейской традиции, сразу поместили Богдане на грудь, и, хотя она знала, что сейчас ей положено плакать от счастья, теплых чувств не испытала. Смотрела на дочь настороженно. Ради этого комочка она уже девять месяцев промучилась – запахи бесят, голова кружится, денег нет, Игнацио вечно раздраженный. А вдруг дальше только хуже будет?

Но горькие мысли перебила еще одна западная традиция. Бартоломео лично откупорил шампанское, протянул Богдане полный бокал, прошелестел:

– Поздравляю! Пусть девочка станет королевой красоты, как и мама!

Ох, приятно! Игнацио ей давно комплиментов не говорил, а в последние три месяца совсем обнаглел, именовал «моей коровушкой».

Богдана пила шампанское и внимательно разглядывала дочку. Личико морщинистое, глаза-щелочки. Но носик прямой. Кудряшки имеются – причем не темные, как у итальянцев, а светленькие, мамины. Овал лица красивый. И на Марио, кажется, похожа.

Свекор со свекровью просто обязаны сменить гнев на милость.

Но предъявлять им совсем неразумного младенца не следовало. Грася авторитетно сказала:

– Детки примерно к годику становятся лапочками. Так что потерпи.

Дочка (назвали Сильвой) оказалась неспокойной. Спала плохо, кушала мало, много капризничала. Богдана совсем издергалась. Даже когда малышка затихала в кроватке, лежала без сна. Часто казалось: девочка не дышит. Вскакивала проверить, а потом опять уснуть не могла.

Вопреки мифу, что итальяшки – прекрасные отцы, от Игнацио толку оказалось мало. Зато претензий вагон. Почему капризничает? Почему успокоить не можешь? И вообще: почему девчонка?

– Чем мальчик лучше?

– В футбол бы вместе играли!

Богдана отбивалась:

– Когда ты играл в футбол?

– Ну, телевизор бы вместе смотрели.

Игнацио, похоже, искренне считал, что младенцы – как в рекламных клипах – обязаны всегда улыбаться или как минимум сидеть молча.

Если жена – ненадолго – поручала ему дочку, всегда усаживался вместе с ней перед голубым экраном. И очень раздражался, когда Сильва начинала вертеться, хныкать, требовать внимания.

Он хватал погремушку, тряс перед лицом малышки. Но та принималась вопить еще громче.

– Что ей нужно? – возмущался отец.

– К окну подойди! Песенку спой! – кричала Богдана из кухни.

– Дети должны сами себя развлекать!

А она терялась в догадках: Игнацио нужно время, чтобы привыкнуть? Или тот никогда не смирится, что мирные посиделки с пивом на диване нарушил младенец?

Миновал год. Девочка научилась заливисто хохотать. Делала первые шаги и говорила первые слова. Но отец по-прежнему почти не обращал на нее внимания.

Сама Богдана дочечку любила с каждым днем все сильнее. Забыв про экономию, тратилась безбожно на платьица и чепчики с кружевами. Фотографировала кроху, слала снимки бабушке. И каждый день капала Игнацио на мозги:

– Смотри, Сильва какая хорошенькая! Давай твоим родителям хотя бы фотографию покажем.

Тот отбивался:

– Обойдутся. Они нас прокляли. Я их тоже.

Что за упрямство глупое!

Богдана решила обсудить ситуацию с Грасей.

На сей раз кухарка приехала к ним домой. Возилась с Сильвой, пела песенки, веселила «козой», отплясывала с деткой на руках краковяк. А когда малышка уснула, они отобрали с десяток лучших фоточек. Сложили в конверт, надписали: «Ваша внучка Сильва Кастильони». Грася вернулась в Менаджио и бросила конверт в почтовый ящик.

А Богдана – на всякий случай – принялась наводить в квартире порядок. Вдруг бабушка с дедушкой растрогаются настолько, что немедленно бросятся в Милан посмотреть на внучку?

Не дождалась. Но Игнацио – когда вернулся из рейса – хмуро сказал:

– В субботу к предкам моим едем на обед.

– Э… а зачем?

– Пронюхали откуда-то, что у нас дочь. Хотят посмотреть.

* * *

Для поездки в Менаджио арендовали «фиатик». Своей машины не имелось. Игнацио говорил: на грузовике устает достаточно. А что Богдана на себе продукты из магазина волочет, мужа не слишком волновало.

Но являться в родовой замок на автобусе было никак нельзя.

Богдана всю неделю трепыхалась. Накупила доченьке очередную груду одежек. Учила Сильву (девочке недавно исполнилось пятнадцать месяцев) слать воздушные поцелуи и делать ручкой «пока-пока». Сводила в парикмахерскую. Еще недавно волосики у малышки были жиденькие, младенческие, но буквально за последний месяц обратились в буйную, роскошную гриву светлых кудрей. Для чернявой Италии сочетание удивительное.

Позаботилась и о муже. Уговорила не впихивать отросший живот в старые джинсы – купили Игнацио слаксы размером больше, элегантное поло. На себя тратиться не стала.

В субботу утром Сильва проснулась не в духе, капризничала, хныкала. Игнацио злился. Богдана догадывалась: тот (как и она сама) даже представить не мог, чем встретят родители. Осыплют золотым дождем? Или подадут antipasti[21], равнодушно взглянут на внучку, а уже через час укажут на дверь?

В арендованном «Фиате» воняло мастикой, вел Игнацио резко, нервно, и уже на выезде из Милана Сильву стошнило.

– Фу, гадость. – Отец взглянул на дочку брезгливо. – От нее воняет.

Богдана в тысячный раз сказала себе: «Терпи. Всех мужчин раздражают младенцы».

– За химчистку салона теперь денег сдерут, – продолжал ворчать он.

Перед воротами родового особняка пришлось сигналить – собственного магнитного ключа строптивого сына лишили. На пороге встретила только Грася. Незаметно для Игнацио подмигнула Богдане, церемонно произнесла:

– Вас ждут в гостиной.

Сильва последние полчаса пути дремала, но вредничать (как часто случалось после дневного сна) не стала. Задержалась на крыльце, восхищенно ткнула пальчиком:

– Фьеи![22]

– Цветочки, – улыбнулась Богдана.

Она учила дочку говорить сразу на двух языках.

После их обшарпанного района сад и громада особняка представлялись истинным раем.

Ходила Сильва пока не очень уверенно, но ступеньки при входе мужественно одолела. Каблучки ее новеньких «взрослых» туфелек звонко цокали по паркету, Грася умильно улыбалась, а бабушка с дедушкой навстречу так и не вышли. Светски встретили, сидя в креслах.

Девочка остановилась на пороге гостиной, нахмурила бровки:

– Тетя. Дядя.

Пирина нервно улыбнулась:

– Спасибо, хоть не старушка.

Богдана жизнерадостно произнесла:

– Сильва, познакомься. Это твои дедушка и бабушка.

Но девочка задрала головку в бесконечный потолок, а потом сразу к маме, спряталась, ткнулась носиком в колени:

– Сильва боится.

Марио, наконец, изволил приподняться из кресла. Подошел, с интересом разглядел девочку. Спросил у жены:

– Разве ей уже положено говорить?

– Мы практически с ее рождения читаем. По-итальянски, по-русски, – встряла Богдана. – Поэтому Сильва заговорила рано. Сначала только слоги за мной повторяла, а сейчас уже много слов знает.

Пирина поджала губы. Марио протянул сыну руку:

– Ну, здравствуй.

Взглянул пренебрежительно.

Игнацио и до женитьбы не выглядел денди, а сейчас еще тяжелая работа и жизнь в бедном районе наложили отпечаток. Располневший, лицо отекшее (вчера опять перебрал с пивом), борода клочьями, волосы собраны в хвост (говорил, за рулем так удобнее).

Сильва оторвалась от мамы, ткнула в дедушку пальчиком:

– Зьей!

– Что?

Марио присел перед девочкой на корточки, сделал «козу» и перепугал еще больше.

– Ты зьей! – повторила она и перевела на итальянский: – Майваджо!

– Сильва, сейчас же перестань. – Игнацио решил показать себя строгим отцом.

Но Марио расхохотался:

– Вот это девица! Сразу на двух языках приложила.

И решительно подхватил девочку на руки. Сильва уже ротик открыла – орать, но Богдана быстро сказала по-русски:

– Не бойся. Это добрый волшебник. Веди себя хорошо, и он даст много-много конфеток.

Дочка поверила. Позволила донести себя до Пирины и даже бабушке улыбнулась.

– Прошу в столовую, обед подан, – возвестила Грася.

Для Сильвы оказался предусмотрен детский стульчик. Элегантный крошечный передник. Собственная тарелочка и приборы. Пюре из фермерских яблок. Каша на деревенском молоке.

Марио откупорил вино, разлил по бокалам. Пирина сквозь зубы пробормотала:

– Первый раз пью с горничной за одним столом.

– Мама, хватит, – поморщился Игнацио. – Мы все одна семья.

Богдана схватила свой бокал:

– Позвольте мне сказать несколько слов. Клянусь: до того дня, как Игнацио приехал на каникулы, я даже не подозревала, что у вас есть сын. И я глубоко раскаиваюсь. Я не должна была соглашаться на предложение Игнацио выйти замуж без вашего позволения. Но он меня настолько очаровал, что устоять не получилось.

– Деньги тебя очаровали, а не он, – пригвоздила Пирина.

А Марио примирительно молвил:

– Ладно. Дело прошлое. Давайте выпьем.

«Неужели простят?» – возликовала Богдана.

И, вся на нервах от своей программной речи и эпохального дня, залпом осушила бокал.

Немедленно поймала осуждающий взгляд Пирины, пробормотала:

– Извините. Я просто очень волновалась.

– Ничего страшного. Вина у нас много. – Марио немедленно налил ей снова.

А Сильва вдруг целой речью разразилась – к сожалению, на итальянском:

– Мама вино! Папа пиво! Каждый вечер!

Пирина гнусно улыбнулась. Марио похвалил:

– Какой прелестный ребенок!

Сильва с презрением отодвинула тарелочку с яблочным пюре. Ткнула в дедушку пальцем:

– Кафеты! Ты обещал!

– Милая, что?

– Кафеты!!!

Богдана пришла на помощь:

– Конфетку просит. Но ей шоколад нельзя. Только карамельки. Если у вас есть.

Он щелкнул пальцами:

– Грася, организуй. – И снисходительно обратился к Богдане: – А ты неплохая мать. – Переглянулся с женой, та кивнула. И он продолжил:

– У нас к вам есть предложение. Возвращайтесь сюда. Домой.

Богдана просияла. Игнацио настороженно спросил:

– И на каких условиях?

– Будем жить одной семьей. Твоя жена станет заниматься ребенком и помогать по дому. Ты вернешься в университет.

Лицо Игнацио некрасиво скривилось.

– Университет в Милане. Где мне там жить? Опять в общаге?

– Ну… ты теперь отец семейства, – слегка смутился Марио, – поэтому я готов снять квартиру. И купить машину, чтобы ты как можно чаще нас навещал.

Игнацио насупился:

– Нет. Учиться я не пойду.

– Но нельзя же всю жизнь водить грузовики, – заломила руки Пирина, – и в тридцать, и в сорок, и в пятьдесят лет!

– Мне это нравится. – Он взглянул с вызовом.

Богдана кинулась на выручку:

– Можно найти компромисс. Игнацио никогда не нравилось программирование. И отучился он только один курс. Милый, выбери другую профессию! Помнишь, ты про медицинский факультет говорил?

Но Игнацио закусил губу:

– Нет, баста! Никакой учебы. И жить с вами тошно. Лучше водить грузовик, пить дешевое пиво и ни от кого не зависеть.

– Мы могли бы вам помогать. Реально помогать, – с нажимом произнес Марио. – Дать возможность отдыхать, путешествовать.

– Я давно изъездил всю страну. И выходных у меня достаточно – четыре в неделю, – парировал сын.