скачать книгу бесплатно
Я подняла левую ладонь и повернула тыльной стороной, чтобы хорошо было видно клеймо – буква М в перевернутом треугольнике.
– Имя?
– Лиутгарда Гирсу, – отчеканила, глядя в потолок.
Проверка сама по себе вещь паршивая, еще и фамилию свою называть приходится. Да-да, Гирсу – по названию сиротского приюта. Люди, когда ее слышат, понимающе хмыкают: почти все Мраки из приютов – родители всегда торопятся избавиться от такого ребенка.
Офицер обернулся и кивнул старушке-работнице архива, что тихо сидела в углу. Она засеменила в соседний кабинет и вернулась с моей папкой. Мужчина раскрыл ее на последнем отчете и положил рядом чистый лист.
– Хм… Гирсу… Гирсу… возраст?
– Двадцать.
– Здесь написано девятнадцать, – офицер вскинул голову.
– Так, три месяца прошло…
– И?
– У меня день рождения был.
– И? Мне тебя поздравлять что ли?! – бросил мужчина.
– Нет, я не говорила.
– Рот свой закрыла!
Я тут же умолкла и на этот раз уставилась в пол. Теперь отмечаться станет сложнее. Может, толстяк уехал на время и еще вернется…
– Рост?
Я покорно назвала цифру.
– А тут-то чего не подросла, – и офицер засмеялся собственной шутке.
Я смолчала.
– Цвет волос?
– Серьез… – я против воли ткнула пальцем в голову, но прежде, чем офицер отреагировал, взяла себя в руки. – Русый.
– Глаза?
– Зеленые.
– Хмм…
Мужчина сощурился, вытянул шею и даже немного привстал, вглядываясь в мое лицо.
– Хммм, – он склонился над бумагой и нарочито громко проговорил по слогам, записывая. – Гряз-но-зе-ле-ные.
Вот гад! Я сжала кулаки, но промолчала.
– Место жительства.
– Борсиппа, ул… – я запнулась, – улица Ткачей, дом четыре.
Офицер поднял глаза. Я свои вновь опустила. Вечно я так. Каждый раз боюсь. В Борсиппе нет такого дома, и улицы такой нет. Но для отметки нам нужен был адрес. Только Падающие дома строили до того, как появилась деревня. Поэтому мы с Куртом просто выдумали адрес и самовольно приписали его к Борсиппе. Потом для надежности – я настояла – написали номер дома краской на входной двери. За два года никто так и не проверил.
– Способность?
– Меняю цвет вещей.
– Покажи.
Старый добрый цирк. Ведь всем нравится смотреть на уродов. Хотя я слишком скучная, чтобы меня возили в фургоне и выставляли на потеху публике. Но иногда и мне перепадает людское внимание: с примесью брезгливости и страха. Я огляделась. На столе офицера валялось несколько скомканных листов бумаги. Я потянулась к ближайшему.
Пальцы коснулись края листа, я взглянула на комок и собственную руку с меткой. Если бы ее не было, я бы не стояла здесь и не позорилась. Почему-то вспомнился день, когда клеймо поставили. Железный прут, который прижали к тыльной стороне ладони, был раскален до красна, но пузыри, появившиеся потом на коже, были еще ярче.
Сгиб бумаги окрасился в красный. Цветной поток можно было принять за кровь. Я поморщилась, когда закончила. Скомканный листок теперь походил на кусок сырого мяса.
– Мерзость, – фыркнул офицер и сверился с прошлой анкетой.
Раньше после этого вопроса меня отпускали. Усач же ещё раз глянул на красную бумагу. Протянул руку, взял комок и развернул его. Внимательно оглядел с двух сторон и даже посмотрел на просвет.
– И они навсегда такими остаются?
– Нет, скоро обычный цвет возвращается.
– Через сколько?
– День или два.
– Конкретнее!
– Я не знаю, не засекала.
Офицер скривился. Ему явно надоело возиться со мной, он скомкал бумагу и метко бросил в урну. Затем размашисто подписал бланк допроса, стукнул штампом и захлопнул папку. Я так опешила, что не сразу сообразила вытащить паспорт и положить на стол для свежей печати. Мужчина с громким стуком пометил страницу в книжице и, перегнувшись через стол, подал мне. Едва я потянулась к документу, как офицер разжал пальцы, и паспорт упал на пол.
– Явишься через три месяца, – услышала я, опускаясь на колени.
Глава 3. Незапланированные траты
Солнце било в глаза, я закрыла лицо рукой и постаралась отдышаться. Из кабинета Надзора к выходу я бежала. Вот засада! И так каждые три месяца будет? Курт перед каждой отметкой рвет и мечет, заявляет, что это беззаконие – контролировать Мраков только за то, что они такими родились. Смешной. Ведь это-то как раз и есть закон. Без отметок Мраки бы без конца бродяжничали, побирались и грабили. Но сейчас я разделяла гнев брата.
Я выдохнула. С этим я ничего поделать не могу, зато могу опоздать на работу. Спускаясь по лестнице, сунула руки в карманы юбки, чтобы никто не заметил клейма. Но опоздала.
– Мрак, эй, Мрак. Мама, это Мрак, – мелкий, пухлощекий пацан, от уха до уха измазанный шоколадом, показывал на меня пальцем и верещал на всю улицу. – Мама, погляди на нее!
Детский визг разлетался по площади и эхом отдавался от стен главных зданий Лагаша. Чиновники, священники и няньки, что вели отпрысков благородных семей в школу, повернули головы. Провалиться! Я заспешила прочь с площади. К пацану подбежала мать, схватила за руку и потащила к карете, что стояла у здания мэрии.
– Милый, не надо. Не подходи к ней.
Я хмыкнула. Лицо у меня чистое, и я никогда не буду так бестактно тыкать в человека пальцем. И все равно главное отребье здесь – я. Уже свернув в проулок, я оглянулась. Статуя Бога-Покровителя – та, что одной рукой лила святую воду из кувшина, – второй грозным перстом указывала на меня. Да поняла я, уже ухожу.
***
Трактир «Олень и тетерев» было лучшим заведением в городе – по твердому мнению его владельца. Месье Гийом был один из немногих, кто хорошо ко мне относился. При встрече он не отводил глаз, кивал мне, пару раз в день мог обратиться по имени, но главное – дал мне работу.
При первой встрече в ответ на просьбу о месте месье Гийом, как и многие, рассмеялся мне в лицо. Но я заставила его выслушать меня и заявила: если он действительно претендует на звание приличного трактирщика, а с ним и на кошельки богатых путешественников, обслуживание должно быть на уровне. После этого я рассказала, для чего используют каждый из пятнадцати столовых приборов легендарного королевского набора, показала семь способов складывать салфетку на тарелке и отчеканила составы всех блюд из его меню. Я знала – у меня лучшие манеры во всем Лагаше, и другого такого официанта в городе ему не найти. Трактирщик долго мялся, кусал губу, тяжело вздыхал и все время возвращался взглядом к метке на моей руке. Приличный трактирщик не мог позволить, чтобы гостей обслуживал Мрак. И как удачно и совершенно случайно в тот момент я вспомнила, что в лучших заведениях столицы официанты ходят в белых перчатках. Глаза Гийома загорелись.
Так я начала работать в «Олене и тетереве», гостям я нравилась, и они оставляли неплохие чаевые. Я же не знала, что их нужно отдавать в общую кассу. Но быстро усвоила, когда меня в первый раз побили другие официанты. Они быстро поняли, что я Мрак, поэтому завести друзей на работе мне не светило.
– Убери столы у дальней стены и отнеси завтрак в третью комнату, – с порога бросил месье Гийом. – Потом на кухне помоги.
Высокий, дородный, с черной бородой и потным лицом он больше походил на сапожника или обрюзгшего кузнеца, но двигался удивительно грациозно. Особенно, если нужно было успеть перекинуться парой слов с дюжиной постояльцев. Пока я собирала посуду, его грузное тело, закованное в шелковый камзол, металось от одного стола к другому. Трактирщик с одинаковой легкостью мог поддержать разговор и о росте цен на древесину, и о разбойничьих шайках на подходах к столице.
– Мраки страх потеряли! У брата – ювелира – лавку вынесли подчистую! Он утром пришел – дверь закрытая, а золота нет. Они, паразиты, через окна залезли. А в окнах, этих, представляете – стекол нету. Нет, брат, их не разбили. Они их расплавили – стекло как вода по стенке стекло, потом лужа на полу была. Только стеклянная и твердая. Тьфу, – один из приезжих ударил кулаком о стол. Его чай выплеснулся из кружки. – И Директория хочет, чтобы они с нашими детьми в школах вместе учились! Да их вязать их всех надо!
Я хмыкнула, да уж, новый закон о совместных школах много шуму наделал. На деле вряд ли люди это допустят. Но все равно приятно, что Директория считает, что мы можем учиться. Я вот могу.
– Конечно-конечно! Так и надо! Разве их не держат на контроле? – трактирщик бросил на меня быстрый взгляд.
– А толку-то? В книжечки записали, – ненавистник Мраков сделал вид, что водит карандашом по руке, – а они пошли людей грабить и творить все свое безобразие. Я вот, что скажу. Только вычислили, что парень с гнильцой, сразу за решетку его. Таких не исправить…
– Или девчонка, – влез в разговор официант Тибальд и поставил перед гостем тарелку с яичницей и беконом. – Ваш завтрак.
– Чего?
– Завтрак, говорю, месье. А еще – с гнильцой может быть не только парень, но и девчонка, – Тибальд скосился на меня и подмигнул.
Он меня на дух не переносит. Особенно после того, как Гийом попросил меня обучить остальных официантов столовому этикету. Тогда меня тоже побили. Тибальд в первую очередь. Конечно, можно было обратиться в Надзор с жалобой и ему бы выписали штраф, но тогда мне бы досталось в двойном объеме. Ещё я могла в отметку расцарапать Тибальду лицо, но побоялась, что трактирщик выгонит меня за драку. От идеи поделиться знаниями пришлось отказаться.
Несколько часов я бездумно разносила тарелки, собирала тарелки, мыла тарелки и снова наполняла их. Работы я не боялась, да и не такой уж и сложной она была. С какой стороны класть вилку, а с какой нож, какое вино посоветовать к рыбе, а какое – к мясу, перед кем присесть в реверансе, а перед кем молча поставить обед и удалиться – все это я знала слишком хорошо. Когда этикет все детство вдалбливают в тебя палкой, вытравить его потом невозможно. Обычно я работала как шарманка у уличного музыканта – одного завода хватало до вечера. Только и нужно было, что уворачиваться от гостей, которые норовили ущипнуть ниже спины, и Тибальда, который пытался невзначай опрокинуть на меня тарелку с остатками супа. Но это не первый задира в моей жизни – уворачиваться я умею.
В обед, который у официантов наступает гораздо позже обычного обеда, я взяла на кухне положенный мне сэндвич, вышла на улицу и сбежала к набережной. Там я спряталась в любимый закуток между овощной лавкой и пекарней. Весной и летом я всегда ела снаружи – презрительные взгляды за общим столом портят аппетит. А на улице тепло свежий воздух. Насколько он может быть свежим в подворотне, куда повар выбрасывал протухшие потроха и где кошки метили каждый угол. Да и тепло сегодня уже не было – небо заволокли тучи. Обещанный Куртом из будущего дождь должен был вот-вот начаться.
Я села на перевернутый плетеный ящик, закинула ноги на второй, поменьше, после чего достала сэндвич, откусила и закрыла глаза от удовольствия.
–Хэй, красавица, чего скучаешь в одиночестве? – протянул кто-то.
Я открыла глаза исключительно, чтобы закатить их. О, Покровитель, что за избитые фразы. Да и неужели кто-то реально заводит знакомства в подворотне среди одичавших от голода кошек и разжиревших крыс? Нет, определенный тип людей, наверняка. Я повернула голову. Да, вроде такого типа.
В дальнем конце прохода между зданиями, облокотившись плечом на покрытую мхом и плесенью стену, стоял молодой парень. Он вряд ли был старше меня. Но вот его сюртук и цилиндр – видели еще моих предков. Даже издали я видела обтрепанные рукава и лоснящиеся пятна на темной одежде. Зато лицо у парня было светлое – над глазами поднимались дуги белесых бровей, а ресницы или отсутствовали напрочь, или были абсолютно прозрачными. И только на удивление красные губы выделялись на белом лице.
Я проигнорировала вопрос и снова впилась зубами в бутерброд. Парень подошел ближе, потом еще ближе и до неприличного близко. Сел на ящик, куда я положила ноги и заглянул мне в лицо.
– Хэй, красавица, а еще одного не найдется? – он ткнул пальцем в мой сэндвич.
– Заработай, – я опустила ноги и отвернулась.
Парень был настырный. Он поднялся и обошел меня, чтобы снова заглянуть в глаза.
– Не всем с работой везет, – он вздохнул, как будто и вправду сожалел. – Другие вертятся, как могут.
Я промолчала, только глянула на сэндвич – много ли еще осталось, – а потом на небо – скоро ли польет.
– Слушай, – не унимался белобровый. – А давай я тебе что-нибудь продам. У меня разного добра навалом. Вот и заработаю.
– Я меня все есть, – хмыкнула я, – только денег нет.
– Да ты не переживай, я сестре скидку сделаю.
Он коснулся тыльной стороны правой ладони. На руке красовалась перчатка без пальцев. Я поняла, что он намекает на клеймо под ней. Такое же как у меня – я-то сэндвич держала голыми руками и метку выставила на обозрение всей подворотне. Я снова хмыкнула. Мрак, торгующей ширпотребом, наверняка, еще и ворованным, – ходячий стереотип.
– Спорим, у меня найдется что-нибудь для тебя. У меня талант – понимать, что человек хочет.
Он уставился на меня, прищурился и, не отрывая глаз, стал лазить по карманам.
– Не то, не то, – приговаривал он, не вынимая содержимое. – Такой красавице нужна красивая вещь. Вот!
Он выставил сжатый кулак, пошевелил пальцами. Из его ладони выпал желтый жук и запрыгал на веревочке. Через несколько секунд, я поняла, что это золотой кулон на тончайшей цепочке. Нежные золотые лепестки, которые я сначала приняла за лапы жука, обрамляли камень размером с ноготь. Кулон чуть повернулся, и на камень упал заблудившийся луч солнца.
– Под цвет твоих глаз, – расплылся в наглой улыбке парень.
Сегодня я смотрелась в зеркало, но и без этого прекрасно знала, как выгляжу. Русые волосы – того скучного цвета, что в хмурый день становятся особенно блеклыми. Тугая коса – чтобы спрятать оттопыренные уши. Бледная кожа. Но стоит меня разозлить – и она станет пунцово красной. Большой рот. Не чувственный, как любят писать в книгах, а гигантский. Прозвище «жаба» кому ни попало не дают. А я носила его все годы, что жила в приюте. И только глаза…
Глаза были моей гордостью, это было единственное, что мне в себе нравилось. И они были какие угодно, но только не грязно-зеленые. То есть, в первую очередь, они были зеленые. Светло-зеленые, ярко-зеленые, нежно-зеленые с каплей желтого. Как зеленая дымка, что появляется на деревьях ранней весной, когда листья едва-едва показываются из почек.
И именно такого цвета камень сверкнул в руках незнакомого Мрака в темной, грязной и вонючей подворотне.
Я застонала. Парень был прав – у него талант. Может, в этом его способность, а может, просто чутье торгаша. Я хотела этот кулон. Хотела больше всего в мире. У меня никогда не было такой красивой вещи. Я тихо застонала.
– У меня нет денег.
– Совсем нет?
Я опустила глаза к недоеденному бутерброду.
– Слушай, мы, конечно, оба понимаем, что вещь дорогая, – белобровый зажал украшение в кулаке. – Но мы также понимаем, что в лавку я его не понесу. Тебе готов отдать за пол цены.
– Сколько? – я так и не подняла глаз.
– Пусть будет… так и быть… пятьсот мин.
Я горько рассмеялась. В кармане у меня были две последние мины. Хотя сегодня месье Гийом должен был выплатить недельное жалованье – тридцать мин. Даже начни я торговаться с парнем, кулон никогда не будет мне по карману.
Я вздохнула и посмотрела на улицу, которая виднелась в проеме между двумя домами. Там шли покупатели с пакетами плюшек и рогаликов из пекарни, до меня долетал приторный запах выпечки. Там останавливались кареты и почтовые дилижансы, из которых выходили солидные путешественники и их жены в вышитых бисером и покрытых кружевами платьях. А мне хотелось всего лишь один маленький кулон.
