скачать книгу бесплатно
Судьба монаха
Анна Южакова
Эта история про одиночество, веру и силу воли. Про Анну и ее удивительный путь, в узор которого постепенно вплетаются судьбы необычных людей.Анна страдает дислексией, но ничего не знает о своей особенности, поэтому ее пугает то, что происходит во время и после чтения. Но на какой она стороне, выбирать лишь ей: бояться открывающихся возможностей и пространств или довериться и пойти на их зов.Однажды она встретила человека, который был способен многое увидеть и познать его тайну…
Судьба монаха
Анна Южакова
Редактор Ольга Фатеева
Дизайнер обложки Владислав Мухаметгареев
© Анна Южакова, 2024
© Владислав Мухаметгареев, дизайн обложки, 2024
ISBN 978-5-0064-5313-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Введение
Много лет я задавалась вопросом, где грань между безумием и гениальностью. Как понять на какой ты стороне, если всякий раз при чтении происходит невероятное. Когда в детстве я пыталась читать книги, буквы расплывались, собираясь в чернильные ручейки. Это пугало меня. Казалось, что я схожу сума. Позже я узнала, что такая особенность восприятия называется дислексия…
Дислексия – расстройство, связанное с нарушением навыков чтения. Но всякое расстройство имеет обратную сторону и может оказаться даром.
Сознание человека и его способности безграничны. Восприятие пространства и мира у людей с дислексией совершенно иное, чем у обычного человека. Дислексики видят и думают иначе. И основные отличия их в том, что обычные люди мыслят словами, а дислексик – визуальными образами. Это связанно с особым строением их мозга.
Научные исследования в области дислексии, свидетельствуют о том, что у дислексиков отмечается эволюционный процесс изменения в работе головного мозга.
Мозолистое тело между левым и правым полушариями имеет высокую плотность, что и создает более быструю связь. Поэтому они анализируют общую картину происходящего одновременно как с логической, так и с эмоциональной точек зрения. У каждого дислексика выстраивается свой особенный узор нейронной сети. Это и дает возможность видеть мир в совершенно новом, отличном от привычного нам проявлении.
Однажды, я встретила монаха, который своим примером показал эту тонкую, незримую грань…
Больница
В пространстве царил хаос. Блуждающие в воздухе голоса волнами доносились до меня. Глаза открыть было больно, немного подташнивало, а сквозь веки видно, что свет льется прямо на меня. Запах спирта, скрип кроватей и постоянный гул.
«Соберись!» – мысленно приказала я себе.
«Где я? И почему все так кружится?»
Я попробовала подвигать ногами, затем руками. Все тело подвижно, лишь в голове, странный гомон, как после сильного удара.
Я приоткрыла глаза. Зеленые стены, огромное окно, четыре кровати, на которых лежали женщины. Я приподнялась. Гул слегка стих. Все вдруг внимательно посмотрели на меня, и спустя секунду радостно загалдели: «Очнулась!».
В палату вошел врач.
– А, пришла в себя! Как тебя зовут? – спросил он у меня.
Я задумалась. Мысли в виде засвеченных картинок побежали сами собой. Словно перематывая пленку с записью моей жизни, я искала в ней звучание собственного имени.
– Анна, – так же туманно сказала я, найдя нужную картинку.
– Хорошо. Сколько тебе лет?
– Восемнадцать.
– Анна, а фамилию свою помнишь? Что с тобой произошло? Где ты находишься? – продолжал спрашивать меня врач.
Голова по-прежнему гудела, а сознание расплывалось, точно туман. Из него я вылавливала обрывки информации. Я помнила, как зашла в институт, подошла к крутой деревянной лестнице, а затем темнота.
И вот, я очнулась в больнице.
– Может, я потеряла сознание? – предположила я.
– Верно, только нам интересно почему, – загадочно сказал врач и представился. – Меня зовут Артюгин Дмитрий Сергеевич. Я твой лечащий врач, невролог. А это, – и он повернулся к рядом стоящему доктору, – мой коллега, Гуреев Александр Владимирович – психиатр. Он работает с посттравматическими синдромами.
– Добрый день! – Поздоровался Гуреев.
– Здравствуйте. – Кивнула я, и в голове тут же все зашумело.
– Мы пытаемся найти причину потери сознания. Так как редко бывает, когда восемнадцатилетние девушки на ровном месте падают в обморок. Мы провели ряд обследований, исключили опухоли, эпилепсию, наркотическое опьянение. Сделали снимки, взяли пункцию, кровь на анализ, – рассказал Артюгин.
– Вставать пока нельзя. Предварительный диагноз – сотрясение головного мозга. Надо сказать, тебе очень повезло! После таких ударов обычно приезжают уже не к нам.
– Наша задача, найти причину падения, чтоб исключить возможные повторы. Память будет постепенно возвращаться. Я постараюсь помочь вспомнить, что все-таки произошло, – спокойно сказал Гуреев.
Я кивнула. Больше не было сил ни слушать, ни смотреть. Голова гудела, и шум становился невыносим.
– Отдыхай! – сказал врач, а я уже проваливалась в шумный густой туман.
Сколько дней прошло, я сказать не могу. Помню, как иногда открывала глаза. Голова гудела, и сквозь туман прояснялся образ бабушки. Она часто сидела около моей кровати и ждала. Когда я приходила в себя, она не сразу замечала, что я смотрю на нее. От боли я не могла произносить ни звука, поэтому молча, неподвижно разглядывала ее грустные, и от слез мокрые глаза, морщинистое доброе лицо, собранные в пучок волосы, сутулую от усталости фигуру. Но туман появлялся вновь и забирал меня обратно. Глаза наливались свинцовой тяжестью, и я снова проваливалась в дрем.
Иногда приходил отец. И я смотрела на него, не в силах ничего сказать. Он что-то рассказывал и улыбался, а я видела, как тяжело ему это дается.
Сновидения. В больнице
Память, как и обещал Гуреев, постепенно восстанавливалась. Казалось, я шла на поправку, могла говорить, сама пить и приподниматься. Я слушала, что говорят соседки, бабушка и папа. Туман почти не появлялся, и постепенно приходила в себя.
За несколько дней я вспомнила очень многое, почти все. Это радовало, но я понимала, что все же осталась какая-то брешь, темная дыра, от которой медленно появлялось чувство опустошенности. Становилось грустно, и я все больше впадала в меланхоличное, подавленное состояние. Но вот только отчего? Словно я утратила какую-то маленькую, но очень важную часть себя. Подолгу глядя в окно, я ни о чем не думала, просто наблюдала, как качаются ветви деревьев, плывут по небу облака, льет теплый майский дождь. Я смотрела в окно и видела, как за стеклом размеренно, в своем темпе течет жизнь. Закрывала глаза и погружалась в дремоту. И там, в туманном пространстве я вдруг слышала голос матери:
– Аня! Ты прочитала хоть один абзац?
Каждую ночь мне снился один и тот же сон. Я сидела за столом в своей комнате, вокруг никого, а на столе открытая книга.
– Аня! Снова спишь над книгой? – Слышала я, как насмехается надо мною мама. Но ее голос тут же исчезал, потому что я научилась не слушать, и не обращать внимания на ее неприятные комментарии.
Читать мне было сложно. Я сидела, склонившись над книгой, и как бы ни было мне трудно, все же пыталась прочесть слова. Но всякий раз буквы менялись местами, и я тут же теряла смысл. Затем, написанные слова таяли и расползались по странице превращаясь в жидкие кляксы. А потом и вовсе струйками стекались к сгибу книги и ручьем ползли вниз.
Жидкие чернила текли по моим ногам, по полу. Они заполняли собой комнату. И эта черная вода поднималась все выше и выше. Я медленно погружалась в холодную густую жижу. От ужаса не могла даже шевельнуться. Иногда слышала объемный, шелестящий шепот. Такой будто шепчут деревья в лесу:
– Идем!
Вокруг было темно, но в этой темноте, все же кто-то стоял и звал меня.
– Кто здесь? – шептала я, дрожа от страха.
– Идем! – снова шелестело пространство. И казалось, еще немного и тьма поглотит меня. От ужаса я широко открывала глаза, тяжело дышала и не справившись со страхом, резко просыпалась.
На следующую ночь все повторилось.
– Аня! Эх, ты! – посмеивалась надо мной мама, махнув рукой, уходила на кухню.
В комнате больше не было никого. Из окна светило солнце. Я сидела за письменным столом, передо мной на столе снова лежала открытая книга.
Я покрутилась на стуле, туда-сюда и снова попыталась читать. Вернее, перебирать взглядом буквы, складывать их в слоги, а затем в слова. Но буквы не слушались, они менялись местами. Слова обретали новый смысл или вовсе его теряли. Приходилось снова перечитывать, догадываться и стараться не замечать, как пляшут в книге буквы.
Слова, точно волны, поднимались вверх, затем опускались и плавно менялись местами. Снова взлет, падение. Это монотонное движение перекатывающихся букв гипнотизировало меня. Они растекались по листу, соединялись между собой, превращаясь в тонкие чернильные ручейки, медленно собирались в центре листа. От увиденного у меня перехватило дыхание.
– Что это? – захлопнула я книгу и отскочила от ужаса в сторону. Но попала в густой обволакивающий туман и проснулась.
Я по-прежнему лежала в больнице. По темной стене палаты от проезжающих мимо машин плясали извилистые тени деревьев. Сон не выходил у меня из головы. Он настолько осязаемый, что казалось это и не сон вовсе.
Все спали. Женщина в углу тихо посапывала. Я укрылась одеялом, повернулась к окну.
– Какой странный сон, – подумала я и попыталась заснуть снова.
Днем приходил врач. Он поговорил с каждым и подошел ко мне.
– Как твоя спина, головокружение, боль уменьшились?
– Вроде, лучше.
– Если больше не болит, ты можешь начать садиться. Прошло уже четыре дня, с момента пункции. Анализ придет завтра, тогда мы посмотрим, как нам быть дальше.
День, как все предыдущие, был похож один на другой. Обход врачей сменялся завтраком, тихими разговорами. Посетителей было немного, ко мне приезжали друзья, папа и бабушка.
В палату заглянула кудрявая голова. Это был мой приятель Димка, смешливый высокий худой. Мы познакомились с ним на подготовительных курсах в Архитектурном Университете, где вместе готовились к поступлению. Его большие очки медленно сползли с носа, и он ловко поправил их пальцем. Димка жизнерадостно улыбался и, как всегда, спросил:
– Ты тут как? – хихикнул он.
– Заходи! – радостно махнула ему рукой. Он поздоровался со всеми в палате и прошмыгнул к моей кровати. Точно маленькую потрепал меня по голове и уселся на стул.
– Я принес тебе яблок, – снова хихикнул он.
– Спасибо!
– Ну ты че, как тут? Ну и угораздило же тебя!
– Да уж, и не говори. Первые дни я вообще ничего не могла ни понять, ни вспомнить. Теперь, вроде, лучше.
– А меня-то хоть помнишь? – Улыбнулся он и ткнул мне в плечо своим тонким длинным пальцем.
Я улыбнулась в ответ и поежилась.
– Помню!
– Когда тебя выпишут? Все тебя ждут! Катька переживает. Говорит, ты с таким ужасом на нее посмотрела, когда поднималась по лестнице, а потом отпустила перила и упала. Она передает тебе привет, сожалеет, что не смогла прийти.
– Спасибо!
– Что говорят врачи? Скоро же экзамены… выпустят тебя? – с беспокойством в голосе спросил Димка.
– Говорят, сотрясение, но жить буду, а про экзамены пока не знаю. Выпустят поди, еще же есть время! – задумалась я.
– Значит, Катя видела, как я падаю?
Катя – моя подруга. С ней, как и с Димой, мы познакомились на курсах, и все втроем теперь дружили.
– Да, а ты не помнишь?
– Нет, говорю же, все как в тумане.
– Нууу… – протянул Дима и задумчиво почесал подбородок, – она стояла наверху, ждала, когда ты поднимешься. Ты вроде поднималась, но потом остановилась, и говорит, так испуганно на нее посмотрела, а затем полетела вниз, – Дима замолчал.
– Испугано? Но чего я испугалась? – а я задумалась.
– Знаешь, хороший способ заварить чай, чтоб он был лечебный? – с иронией в голосе спросил Дима после недолгой паузы. Затем хохотнул, точно Санта.
– Нет, давай, завари! – и я протянула ему кружку с крышечкой и заварку.
– Ща! Вот смотри: наливаешь кипяток, кладешь заварку, закрываешь крышку. Ждешь три секунды, резко открываешь и быстро туда, в самый чай шепчешь: шип-шип-шип! – и тут мы задрожали от смеха. Из глаз полились слезы, мы схватились за животы так, что еле потом отдышались. Поглядывая, друг на друга снова хохотали, но старались успокоиться, чтоб не тревожить моих соседок по палате.
Мы проболтали около часа о всяких университетских делах, поговорили про друзей и преподавателей.
– Ладно, засиделся я у тебя. Уже поди и больницу закрыли, – глянул он на часы, – потом еще приду.
– Твой парень? – спросила соседка, когда Димка вышел.
– Нет, просто приятель. С ним весело, но он не в моем вкусе, – улыбнулась я.
Димка ворвался в этот мой новый странный, наполненный туманами и снами мир, как что-то яркое и удивительно живое. С его появлением я будто пришла в себя и страшно захотела пойти с ним туда, к друзьям, где мы много смеялись и рисовали. Но голова тут же загудела, и я поморщилась. Идти с ним я была явно не готова, поэтому накрылась одеялом и легла. К горлу подкатила удушающая тоска, нахлынуло невероятное чувство одиночества, по щекам потекли слезы. Я тихо проплакала какое-то время и вскоре заснула. А во сне я вновь услышала:
– Аня! Ты снова спишь над книгой?
– Этого не может быть! Что происходит? – буквально вскочила я от ужаса. Вся в холодном поту. Тело дрожало, голова болела. Это был тот же самый реальный и невероятно осязаемый сон. Как заезженная пластинка, он повторялся снова и снова. Он останавливается на одном и том же месте, и я просыпаюсь.
Я лежала и дрожала всем телом, боясь, что сяду, опущу ноги с постели и прикоснусь к той черной разлитой по полу воде. Это пугало меня до чертиков, и долгое время я не могла шевельнуться, пока не исчезла эта очень тонкая грань, разделяющая сон и реальность.
