Клетка для бабочки

– Я не делаю окончательных выводов на основе того, как это выглядит.

– Может быть, вы сами ему все скажете? – вдруг попросил отец.

Михаил удивленно посмотрел на него и увидел, как тот устал.

– Хорошо.

«Привет, Алеша! Я тут была в гостях у человека с аккаунтом в Одноклассниках и глянула свой класс. Господи, четверых уже нет! Трех парней и одной девочки – умерла от онкологии два года назад. Поняла, что не буду больше смотреть, не надо этого. Зато поискала фотки по Олиному классу. И еще скопировала себе на облако несколько километров беседы участников, потом пробегу глазами, сейчас прям нет времени. Ты туда не заходил? Мне кажется, что тебе в голову такое не могло прийти даже – полезть на Одноклассники. В общем, высылаю несколько фоток. В основном с выпускного, думаю, у тебя они все есть, но мало ли. И еще две с поездки, Оля на них такая деловая! Вот как в ней уживались красота и понимание этой красоты в мире с житейской практичностью и деловитостью? Ведь глянешь – такая вся из себя искус – ствоведка, а как до дела доходит, то спокойно берет на себя ответственность за всех, как будто так и надо. Откуда это у нее? Может быть, от родителей? Они-то у вас практичные вроде бы. Где-то читала, что есть две категории людей: одни на привале сразу же расслабляются и отдыхают, а другие начинают организовывать отдых, хотя устали не меньше. Вот Оля всегда была из второй категории. В поход я с ней не ходила, но зато мы делали много вылазок, которые тоже называли походами. И всю ответственность она брала на себя, даже когда идея поездки была моей. Переживала, если погода оказывалась неподходящей или где-то мы „целовали замок“ (ей очень нравилось это мое выражение, оно у меня от папы). Приходилось ее утешать, что всякое бывает. А она покупала за свои деньги что-нибудь вкусное, как будто чтобы утешить меня. Да, и правда я при ней была как при взрослом, что ли. И когда мы попадали в стремные ситуации, она инстинктивно знала, как надо действовать, чтобы не вляпаться в неприятности. Кстати, дома я врала, что мы не вдвоем, а еще и с ее старшим братом, с тобой то есть.

Мама ругалась, но папа разрешал. Мама не то что сильно переживала, просто она бы предпочла видеть дочку в церкви в ее свободное время. Все-таки жаль, что я потом отдалилась от Оли. Мне не хватало наших детских вылазок во взрослый мир. Вот сейчас представила, как мы бы подключили к ним Игоря. Нет, не надо. Я все правильно сделала. Иначе не видать мне Игоря точно. А он мой, даже несмотря на его поступок и на четыре года разлуки, как выяснилось».

Алексей Степанович настолько ярко представил, что эта история пошла бы по другому пути, что не стал читать свое ответное письмо и задумался. Так, Настя знакомит Игоря с Олей, они, конечно же, влюбляются друг в друга. Ладно, представим, что все разворачивалось бы как у Игоря с Настей. И вот сейчас у него есть племянник Антон, а Оля пишет ему о планируемой дочке. Нет, так можно себя до инфаркта довести, как папа. Ни к чему это. Надо еще пожить, осуществить свои планы. И вообще, зря, что ли, он грант выиграл на такой большой проект к годовщине Победы 1945 года? Это кажется, что до его сдачи почти три года. Так и идея масштабная, а сделана лишь шестая часть. Ничего, он еще подождет встречи с Олей. «Это мне ее не хватает, а ей совсем не скучно: уже и бабушка там, и родители».

Алексей понял, что если сейчас не заснет, то завтра рабочий день будет скомкан, а у него и дистанционное преподавание, и запись мастер-класса, перенесенная из-за его внезапной поездки в Орел, на похороны родственника. Кстати, он чуть не забыл про орловскую сметану! Стоит белое пластиковое ведро в холодильнике, килограмма на три. И даже прозрачных контейнеров купил у продавца, чтобы ее раздавать всем! Значит, в ближайшие пару дней надо устроить сметанный аттракцион. Он прошел на кухню, отрезал большой кусок черного хлеба, положил в расписную пиалушку несколько ложек густой кремовой сметаны и так наелся, что заснул с довольной улыбкой сытого кота.

Понедельник был днем генеральной уборки: профессор не любил, когда в выходные «разводили суету» в квартире. Полина вылила последнее ведро после мытья пола в унитаз, сполоснула и повесила сушиться тряпку, потом прошла на кухню и устало опустилась на табуретку. Ей вспомнилось, как дядя Миша ее останавливал, когда она увлекалась уборкой: «И так уже все блестит, как у кота яйца!» Несмотря на то что в некоторых комнатах шерсть клубилась по углам и на подоконниках были серые отпечатки кошачьих лап… Полина даже не хотела представлять, как на нее посмотрел бы Виктор Аркадьевич, позволь она себе такое вульгарное выражение. Хотя нет, представила: как на неразумное, испорченное существо, которое проще выгнать, чем исправить. «Ну да, с этим и правда проблемы. Ну а как иначе? Маме было все равно, бабушка сама была такая, да и дядя Миша тоже любитель образной речи, это у него от бабы Раи.

А Виктор Аркадьевич за меня беспокоится и желает мне добра. Тем более что я стану его женой. Он ведь из такой семьи…» – размышляла девушка, пытаясь сесть так, чтобы разгрузить спину. Табуретка была твердая и неудобная: хозяин дома считал неправильным засиживаться за пустыми разговорами. «Надо есть, чтобы жить, а не наоборот», – любил повторять он. По этой же причине он не покупал специй и соусов. Полине долго не хватало любимого карри, но потом она отвыкла и с гордостью записала это в «Дневник самосовершенствования». Ей было приятно выслушать похвалу профессора. Сдержанную, снисходительную, но все же похвалу.

Обведя взглядом чистейшую плиту, мойку и столешницу, она прошла в свою комнату. Это была небольшая комнатка с зеленоватыми обоями, и Полине нравилось, что она дверь в дверь с профессорской, но все-таки не смежная. «Я как Стася, рядышком», – с улыбкой думала она, вспоминая уютную Стасину спальню, с такой удобной кроватью… Здесь она спала на разложенном диване, на котором до нее иногда ночевала Виктория Аркадьевна, сестра профессора, «гениальный врач-гинеколог», как сказал ее брат. Полина прилегла на собранный диван, чтобы разгрузить спину. Когда профессор был дома, она не ложилась днем: он считал это поощрением праздности. В его отсутствие она тоже старалась не нарушать этого правила, но ведь сегодня, после напряженной работы, можно, наверное, сделать исключение?

Но поваляться ей все равно не удалось. Звук закрываемой двери заставил ее вынырнуть из мечтательной дремоты, вскочить и начать торопливо поправлять темно-зеленое покрывало. «На таком любая ворсинка видна, сразу выдаст нерадивую хозяйку», – говорил о нем Виктор Аркадьевич. За этим занятием ее и застала Виктория Аркадьевна, которая сразу прошла в комнату девушки. Поджав губы, она насмешливо взглянула на ее торопливые попытки натянуть на спинку легкую ткань, потом медленно проговорила:

– Здравствуй, Полина.

– Добрый день, Виктория Аркадьевна.

В первую их встречу, буквально через два дня после переезда, Полина имела глупость назвать ее «тетя Вика», за что получила сдержанную, но обидную отповедь: «Я тебе не тетя, Полина. Имей в виду, что Виктор Аркадьевич не выносит панибратства. Пожалуйста, оставь эту деревенскую привычку называть не родственных по крови людей тетями и дядями. Ты должна пристально следить за своей речью».

– Иди пакет разбери, я купила овощи. Будем с тобой варить настоящий борщ, а то Виктор Аркадьевич мне по телефону сказал, что давно его не ел.

– Да? Я недавно готовила, – вырвалось у Полины.

– Я же сказала – настоящий борщ, – отчеканила Виктория Аркадьевна, провожая взглядом девушку, которая сразу же отправилась на кухню. Зашла вымыть руки, потом остановилась в кухонном проеме, молча следя за каждым ее движением. Пакет с морковкой разорвался, и Полина стала быстро собирать ее с пола.

– Полина. Тряпка!

Девушка, вздрогнув, подняла глаза. Одна морковка вывалилась у нее из рук и покатилась под стол.

Виктория Аркадьевна дождалась, пока та все соберет и подметет, потом внушительно сказала:

– Полина, подойди сюда.

Проведя девушку в ванную, она медленно вытянула руку в сторону развешенной на бортике ванны половой тряпки, сделала паузу и только потом сказала, глядя в лицо Полине:

– Никогда так не делай. Тряпка на виду – не эстетично и унижает достоинство человека, живущего в этой квартире.

Полина быстро схватила тряпку и, не зная, куда ее девать, забегала глазами по маленькому помещению, потом повесила ее под раковину, на сгиб сифона.

– Не лучшее место, она там не высохнет. Но хоть так. – И Виктория Аркадьевна, резко развернувшись, вышла из ванной и погасила свет еще до того, как Полина перешагнула порог. – Если ты меня все время будешь отвлекать, то борщ не успеет настояться к приезду Виктора Аркадьевича. Пора браться за дело.

Она вернулась в кухню, прошлась по ней внимательным взглядом и ничего не сказала. Полина порадовалась, что как раз сегодня затеяла уборку. Виктория Аркадьевна уселась на свое место и, указав Полине на кухонный стол, распорядилась:

– Достань кастрюлю с толстым дном. Не эту! Нужна не такая большая. Вон, в глубине, разве ты не видишь? Еда должна быть всегда свежая. Борщ допускается оставлять на второй день, но ни в коем случае не больше! Никогда не готовь в больших кастрюлях. Виктору Аркадьевичу нужно есть свежую пищу, приготовленную с любовью и заботой. Так, смотри. Сначала мы делаем зажарку. Поставь чайник. Ну, зачем так сильно открывать воду! Ты разве не видишь, что брызги летят во все стороны? Так, а теперь почисть одну свеклу, две морковки и две луковицы.

Под взглядом этой высокой, полноватой женщины с тонкими губами Полина мыла, чистила, резала, терла на терке… Виктория Аркадьевна сидела на табуретке на своем любимом месте около окна и внимательно наблюдала за девушкой. С этим местом в начале жизни здесь у Полины произошла неприятность. Она сразу же уселась на него, воскликнув: «А это мое будет!» Виктор Аркадьевич тогда поморщился и велел ей немедленно встать и никогда туда не садиться, потому что это место его сестры. «Вот твое место, Полина. И отсюда тебе будет ближе вставать, чтобы подать еду», – серьезно разъяснил он покрасневшей от своей невольной оплошности девушке.

– Полина, теперь помешивай зажарку, не отвлекайся. Виктор Аркадьевич не выносит горелого лука. Если подгорит, то придется все переделывать. Так, достаточно. Чайник закипятила? Как, еще нет? И запомни: суп надо делать не на бульоне, а вегетарианский, это полезнее. А мясо подавать отдельно, лучше всего запеченное в духовке. Так. Теперь осторожно лей кипяток в кастрюлю, не обварись только. Ему некогда с тобой возиться, поедешь сама в больницу. Хотя нет, он добрый человек, поедет вместе с тобой. Ну, что ты делаешь? Зачем кладешь лавровый лист? Вылови его немедленно! Запомни: лавровый лист закладывают в блюдо за десять минут до конца варки, иначе он придаст горький привкус… Нельзя грязную ложку класть на столешницу, так делают только нерадивые хозяйки. Где ложечница, которую я подарила, такая, под гжель? Что значит – не знаешь? Наверное, ты сама ее спрятала, чтобы не мыть лишнюю посуду! Я потом поищу, возьми пока тарелку. Ну вот, теперь ты его уронила! Вымой лавровый лист и положи его на тарелку. Теперь пришла очередь капусты. Шинкуй. Я пойду пока проверю, как ты поддерживаешь порядок в туалете.

Полина старательно шинковала капусту, высунув от усердия кончик языка. Вернувшаяся Виктория Аркадьевна, сокрушенно качая головой, некоторое время смотрела на это зрелище, потом решительно отобрала у девушки нож, схватила доску с капустой и высыпала ее в мусорное ведро.

– Ты не умеешь шинковать капусту! Капуста для борща должна быть нашинкована длинно и тонко, а у тебя она короткая и толстая! Вот, смотри. Все самой приходится делать, а ведь я устала с дороги, да еще после дежурства!

Виктория Аркадьевна сама нашинковала капусту и отправила ее в кастрюлю. Полина стояла рядом, ее руки устало свисали.

– Вот теперь можно добавлять лавровый лист. И чеснок. Ты еще не почистила? Давай быстрее. Два средних зубчика. И запомни: капуста должна немножко хрустеть. Никогда не ее переваривай! Ты повариха неопытная, как я вижу. Поэтому следи. Примерно пять – семь минут от закипания, и выключай газ.

Они молча доварили борщ и, оставив его под крышкой, прошли в комнату Виктора Аркадьевича.

– Мой брат – очень талантливый художник и педагог, – начала Виктория Аркадьевна, садясь в низкое кресло.

Полина не посмела сесть на широкий компьютерный стул хозяина дома, помня ситуацию с табуретками, поэтому она просто стояла посреди комнаты. Больше всего ей сейчас хотелось лечь на пол. От усталости и голода, подстегнутого аппетитным запахом борща, немного кружилась голова. Но даже если бы в квартире были ковры, она предпочла бы упасть, чем сделать это под взглядом светло-карих выпуклых глаз гостьи, которая, впрочем, чувствовала себя здесь хозяйкой, в отличие от девушки.

– Тебе очень повезло, что он взял тебя под свое покровительство. Цени это каждый день и старайся соответствовать. Тянись. Ты меня понимаешь?

– Да, – кивнула Полина. Она понимала и сама чувствовала правоту этих слов Виктории Аркадьевны.

Но тут Полина с облегчением услышала звук открываемой двери и стук ботинок хозяина о коврик – он всегда аккуратно обстукивал остатки снега с подошв, прежде чем разуться и поставить обувь подсыхать в специальный поддон. Девушка быстро вышла поприветствовать профессора, который милостиво отдал ей свой любимый кожаный портфель и даже слегка обнял холодными руками. Заметив выходящую в коридор сестру, он быстро пошел ей навстречу, широко улыбаясь.

– Вика, сестренка, какой сюрприз! А я еще в подъезде думаю: где же это так вкусно пахнет?..

Полина уже доедала последние ложки борща, когда поймала насмешливый взгляд Виктории Аркадьевны, которая ела не торопясь, отламывая маленькие кусочки от лежащего на блюдце куска черного хлеба и прерываясь на вопросы брату, как прошел его день. Виктор Аркадьевич тоже ел степенно, подробно рассказывая сестре о болванах студентах и о кураторе, который не хочет оценивать его по достоинству. Полина с восхищением наблюдала, как они управляются с длинной твердой капустой. У нее эта капуста никак не хотела залезать в рот и все время с брызгами падала с ложки обратно в тарелку. «Это потому, что я тороплюсь», – с досадой на себя подумала девушка. А она ведь хотела положить себе добавки! Будет ли это правильным? Ведь девушки должны есть немного, а не как она у дяди Миши мела по две, а то и три тарелки…

– Спасибо, было очень вкусно, – сказала она, стараясь выбрать самый благовоспитанный тон.

Брат и сестра молча, с одинаковым укоризненным выражением, уставились на нее. В глазах сестры промелькнула усмешка, брат же смотрел на девушку как на какую-то зверюшку в зоопарке. Выдержав паузу, он медленно, с ровной интонацией сделал внушение:

– Полина. Ты была так увлечена едой, что не заметила, что перебила двух взрослых людей? Двух родных друг другу людей, которые не виделись целую неделю и хотят пообщаться?

– Простите. Я пойду к себе. Спасибо. – И она, быстро вымыв тарелку под взглядами двух одинаковых светло-карих глаз, которые она чувствовала даже спиной – один насмешливый, другой укоризненный, прошла в свою комнату.

«Ничего. Это взросление. У дяди Миши я была девчонкой-разгильдяйкой, которую он сильно разбаловал. Пора взрослеть. Любой рост идет через сопротивление той части, которая не хочет напрягаться. Ленивой, невоспитанной девчонки, которая во мне сидит», – думала Полина. Но у нее был и гораздо более важный повод для раздумий: закрывать ли дверь своей комнаты? Ей это было запрещено. «Мы должны стать одним целым, – наставлял ее профессор. – А если ты будешь закрываться, то так же будет закрываться от меня и твоя душа». С другой стороны, они сейчас доедят и перейдут общаться в большую комнату. Если оставить дверь открытой, не будет ли это выглядеть как стремление подслушивать чужие разговоры? «Закрою», – после некоторого раздумья решила она. Тем более так можно будет немножко прилечь. Она с наслаждением вытянулась на диване, невольно прислушиваясь. Через какое-то время раздался негромкий смех, потом брат сказал сестре:

– Дверь закрыла. А ведь я ей запретил. Ну ладно, зато мы можем спокойно пообщаться, без посторонних ушей.

Полина даже не предполагала, что ей так больно отзовется это «посторонних», и она поспешила поверх этой боли положить слой оправданий, как пластырь. «Ну да, они ведь с детства очень близки. К тому же близнецы, а не только родная кровь. А меня он знает три месяца всего. А я его? Сразу после одиннадцатого сентября, помню, еще в новостях обсуждали годовщину теракта в Америке. И у меня тоже башню сорвало, как и там». Она вспомнила, какое впечатление произвел этот загадочный немолодой уже профессор в стильном сером костюме, преподаватель истории зарубежного искусства. Ее художник Алексей Степанович, который должен был читать этот курс, временно перешел на другие проекты, и к первокурсникам пришел он – профессор. «Как будто судьба привела его и сказала: „Вот, смотри“ – а я смотрела и думала: заметь меня, пожалуйста!» А на следующий раз Полина опоздала. «Интересно, он бы обратил на меня внимание, если бы я не вошла тогда в аудиторию, где он уже рассказывал об открытии первых наскальных рисунков?» На ней были дурацкие джинсы с прорезями на коленках, а ведь тогда ей такие нравились… И грубый свитер, почти как у Данилы в фильме «Брат», а на ногах светло-серые кроссовки с фиолетовыми шнурками. «А ведь он меня разглядел и в такой не женственной одежде. Это судьба потому что», – с улыбкой думала она, перестав прислушиваться к голосам брата и сестры.

Замечтавшись, она сама не заметила, как задремала, и проснулась от негромких слов прямо над своей головой: «Перетрудилась девушка. Целых две морковки потерла». Она притворилась, что спит, что ей оставалось делать?

– Ну и хорошо, меньше слышишь – крепче спишь. Давай вернемся в мою комнату.

Полина услышала, как опять прикрыли ее дверь, как чуть скрипнуло кресло.

– Под статьей ходишь, братец. Ты уж сильно ее не воспитывай до восемнадцати лет, а то еще обидится и заявление на тебя подаст. На работе знают?

– Мы осторожно. И я провел беседу. Она даже родственникам не сообщает подробности, – ответил Виктор Аркадьевич, и в его голосе Полина с удивлением услышала самодовольство и даже хвастовство.

– Это правильно. Главное, чтобы никто не вмешивался. Ей когда восемнадцать?

– В июле. Я опасаюсь реакции родственников, конечно. А вообще планирую в отпуске отвезти ее на море и там сделать предложение. Девушки же любят море, да? Закаты, романтика и так далее.

– Думаешь, она согласится выйти замуж за мужчину под сорок, небогатого, но с высокими запросами к будущей супруге? – спросила сестра.

– Очень на это надеюсь. Она моя судьба. И мой шанс на счастье, – серьезно ответил Виктор Аркадьевич.

– Ну, я тебе уже подсказала, как ты можешь увеличить свои шансы. Специально попросила себя проводить, чтобы поговорить наедине, а ты еще не хотел выходить под снегопад, – с непонятной интонацией сказала сестра, вставая с кресла.

– Помню, конечно, и каждый раз пользуюсь твоим советом.

– Вот и молодец. Потом спасибо скажешь.

Антон пришел из школы, разогрел борщ, наскоро пообедал и улегся на диван под плед немножко согреться, собраться с мыслями и помечтать. «Так, сегодня домашки мало, подготовиться к контрольной по физике главное. И вообще скорей бы нас отпустили на каникулы». Он с удовольствием вспомнил, что скоро поедет на дачу, а там Вера обещала выслушать его идею про труппу. «Нужно подготовиться как-то, чтобы она поняла концепцию», – решил он. Увидел сообщение от Матвея, улыбнулся.

– Тоха, привет! Контрольную завтра отменили, в чат только что прислали. Заболела физичка, так что уже после каникул, представляешь? Хоть подтяну немного, а то ну, сам понимаешь.

– Пон, у самого такая же фигня, – улыбаясь, быстро набил сообщение Антон. – А я уже дни считаю до дачи. Достала эта школа.

– Жалко, что ты уезжаешь. Но мы ведь будем на связи, да?

– Ага! А у тебя какие планы?

– Родители сказали, что буду заниматься с папой физикой, с мамой английским, с бабушкой литературой. Вот такой вот хеппи кристмас меня ждет. А у меня-то были совсем другие планы, вот от слова совсем!

– Сочувствую. А давай физику вместе фигарить? Ты занимайся, потом пересылай задания, и будешь у меня проверять. Как тебе идея?

– Идея огонь! Хоть повеселее будет. Слушай, ты говорил, что с женой дяди хочешь проконсультироваться? А вдруг она скажет: много вас таких было, мелких наивных идиотов, которые мечтали о своей группе. Ну, обломает весь кайф, вот.

– Очень может быть, кстати. Уж она-то в теме. И чего теперь? Застрять на фазе обсуждения, потому что так безопаснее?

– Ты прав, конечно, но все равно стремно как-то. Не будет как с грибами, которые перестают расти от взгляда человека?

– Тоже мне, гриб! А это легенда, кстати, про взгляд человека.

– А ты проверял?

– Нет, просто помню такой диктант. – Антон поставил смеющийся смайлик. – Знаешь, какие мы с тобой грибы? Галлюциногенные, вот. И от нашей группы все будут под кайфом!

– Ага, и привыкание с первой песни!

– От грибов нет привыкания вроде бы, – счел своим долгом уточнить Антон.

– А от нас будет!

Михаил не торопясь пил чай. Они сидели молча, каждый погруженный в свои мысли. Идея казалась ему все более авантюрной. «Ладно, гляну на парня. Отказаться всегда успею». Но Михаил уже знал, что не откажется: что он почувствует, когда Петр Алексеевич сообщит ему о гибели сына?

Оба так задумались, что вздрогнули, услышав звук ключа в замке. Михаил поднял голову и стал с любопытством разглядывать высокого, очень худого и бледного парня с красным от холода носом, который, ссутулившись и спрятав озябшие руки под мышки, стоял в одних носках на пороге кухни. Так они и смотрели друг на друга. Наконец Михаил сказал, показывая на его серые носки с темными мокрыми пятнами:

– Ноги промочил по слякоти? В душ живо. И воду погорячее. Прогрейся. Кроссовки сразу на батарею. Потом приходи пить чай. Гренки будешь?

Парень открыл рот, потом закрыл его, кивнул и отправился в коридор за кроссовками. Отец кинулся доставать сковородку, нарезать батон. Его руки немного тряслись. Когда переодевшийся в спортивный костюм парень пришел на кухню, Петр Алексеевич уже раскладывал гренки на три тонкие бело-синие узорные тарелки, доставал баночку клубничного варенья. «Соседка угостила». Они молча перекусили, и Никита пошел мыть тарелки, убирать со стола. Михаил наблюдал. «Действует быстро и четко, – раздумывал он. – Меня вроде слушается. Но какой же худющий! А с гранатой эта обезьяна или нет, сразу не поймешь. Наверное, парочка гранат должна быть, судя по анамнезу. Ладно, рискну».

– Никита, теперь послушай меня. Ты ведь знаешь, что у твоего папы серьезные проблемы и долги. Ты хочешь ему помочь?

Парень поднял удивленные глаза, потом, покраснев, тихо сказал:

– Помочь – это моя самая большая мечта. Но я не знаю как.

– Пойдешь ко мне в заложники? – медленно и четко спросил Михаил.

– Пойду, – сразу ответил парень.

– Только тебе нужно будет работать.

– Я умею работать.

– Ну, тогда иди собери свои вещи. Папа тебе поможет. Бери все, квартира пойдет под продажу.

Никита обрадованно уточнил:

– А можно будет продавать? Мне ведь нет восемнадцати. Я смотрел законы…

– Я тебя пропишу к себе. Собирайся. Остальные вопросы задашь папе по ходу дела. Мебель в машину не влезет, только вещи. Есть во что упаковывать-то?

Петр Алексеевич быстро полез в ящик стола и нашарил рулон мешков для мусора.

– Двойные и тройные делайте, а то порвутся. У вас час времени: у меня сегодня еще консультации по зуму, нужно успеть вернуться.

Собрались даже меньше чем за час. Михаил с удивлением заметил, что оба, и отец и сын, оживились и повеселели.

– Ну что, присядь на дорожку, да будем грузиться, – бодро, чтобы не сбить их настрой, проговорил он.

Все сели. Никита негромко сказал:

– Пап, помнишь, мы с тобой обсуждали, будет ли свет в конце туннеля?

Петр Алексеевич кивнул. Михаил, улыбнувшись, добавил:

– А это прет локомотив.

Все засмеялись – немного нервно, но с облегчением.

– Пора! – первым встал Михаил. – Пройдись по квартире, скажи ей спасибо, пожелай хороших хозяев. Жить здесь ты уже не будешь. Хотя Новый год встречать приедешь, тогда и попрощаешься. Некогда сейчас. Я вам переслал сейчас на почту образцы заявлений, как оформите, высылайте, гляну. И раскладку, что куда относить, расписал. Начинайте работать с документами прямо сегодня. Все, выдвигаемся!

Они быстро перенесли и уложили вещи. Петр Алексеевич обнял сына, похлопал по спине:

– Спасибо тебе, Никит! Огромное спасибо! Ты мне здорово поможешь, если будешь жив-здоров и на хорошем счету как работник! Береги себя! – Несмотря на вновь появившуюся хрипоту, отец выглядел бодро и по-боевому.