Прохожий

Звонок повторился. Александра сделала Стасу знак оставаться на месте и пошла открывать.

– Извините, это снова я, – виновато прошептал Леонид, переминаясь с ноги на ногу. Он был один.

– Вы забыли что-то? – Художница оглянулась, окидывая взглядом стол.

– Нет, то есть я должен… Впустите меня, пожалуйста, это одна минута!

Александра недоуменно посторонилась, и червячок вполз в кухню. Не останавливаясь у стола, он проследовал в коридор. Обеспокоенная хозяйка поспешила за ним:

– Простите, я сейчас собиралась уходить по делам, и…

Она остановилась. Леонид, даже не взглянув на дверь в комнату, подошел к перегородке и медленно, осторожно приложил к ней раскрытые ладони. Низко склонил голову, словно разглядывал бурый затоптанный паркет. Подойдя ближе, Александра убедилась, что его глаза закрыты. Из комнаты выглянул Стас. Она сделала отрицательный жест, и скульптор бесшумно исчез.

Установилась тишина, нарушаемая лишь рокотом капели, падающей с крыши на жестяные отливы под окнами. Это был чрезвычайно тихий переулок, где нечасто проезжали машины, и почти безмолвный дом. На первом этаже старинного двухэтажного особняка располагались офисы двух загадочных фирм, занимавшихся неизвестно чем. Золотые таблички на дверях ничего не сообщали о роде их деятельности, и эти высокие солидные двери никогда не открывались. На площадке второго этажа, напротив двери Юлии Петровны, находилась дверь в другую жилую квартиру, но и та никогда не открывалась. Владелец, кем бы он ни был, предпочитал, вероятно, попадать домой с черного входа. Юлия Петровна обмолвилась как-то, что ни разу не повстречала его в подъезде.

– Да, – внезапно выдохнул Леонид. Открыв глаза, он со свистом втянул воздух. Александра поняла, что примерно с минуту он не дышал совсем. – Я это сразу почувствовал, когда вошел, только не мог уловить где. Это не у вас, это идет отсюда. Какая странная стена.

– Это не стена. – Александра прислушалась. За перегородкой было тихо. – Гипсокартон. Там другая часть квартиры.

– Вот оно что. – У Леонида был вид внезапно разбуженного человека, который в первый миг не понимает, как он оказался в своей спальне, если только что убегал от ягуара в джунглях. – Поэтому я ощутил, что это случится у вас, и хотел предупредить. Я ошибся.

– Что случится? – Глядя в часто моргающие, неуловимые глаза медиума, Александра почувствовала тревогу. Вялый человечек внушал беспокойство.

– Там, за перегородкой, скоро случится что-то очень плохое, – уверенно ответил Леонид. – Но не сейчас. Сейчас там никого нет.

И, не добавив больше ничего, стремительно пошел на кухню. Александра опомниться не успела, как за ним закрылась входная дверь. Выскочив на лестничную площадку, художница услышала только, как хлопнула дверь подъезда. Леонид исчез с молниеносной быстротой, словно пылающая на мартовском солнце радужная капель растворила его в своем спектре.

Вернувшись на кухню, она застала там уже совершенно одетого Стаса. Тот застегивал роскошную замшевую куртку, продранную на одном локте, – также подарок Юлии Петровны. На плече у него висела сумка.

– Что этот клоун забыл у тебя? – прогудел скульптор. – Как хочешь, а он очень подозрителен, и баба его тоже. Они кто такие? Из какого шапито сбежали?

– В них и правда есть что-то цирковое. – Александра прикрыла дверь. – Работают на публику. И возможно, правда жулье.

– Гони в шею! – решительно предложил Стас.

– Как ни странно, их направил ко мне человек, которого я очень уважаю, – задумчиво проговорила Александра. – И это потенциальные клиенты, а в наше время разбрасываться заработками неразумно. Так ты идешь к Юлии Петровне?

– А что делать? – Стас поправил ремень сумки на плече. – Ты же меня на улицу выставляешь.

Александра помедлила, глядя на сверкающее мелькание капели в окне. Вынула из кармана спортивных штанов мобильник, пролистала список контактов до номера Клавдии. Стоило удалить этот номер – и больше ничто бы не связывало ее с фантастической парой, побывавшей здесь с визитом. Но… Леониду удалось произвести впечатление. Художница, никогда не доверявшая экстрасенсам и медиумам, должна была это признать. «Хотя тут явно была игра на внешний эффект, – повторяла она про себя. – Запугать, удивить, не сказав ничего конкретного… Я тоже могу ворваться к незнакомому человеку и заявить, что скоро у него за стеной случится что-то ужасное! Только… Что им нужно от меня? Обобрать? Так брать-то нечего».

– Саша, я второй раз спрашиваю, а ты где-то витаешь! – повысил голос скульптор, встревоженный ее отрешенным видом и молчанием. – Мне идти сейчас или погодить чуток? Глядишь вдаль, будто этот дохляк тебя загипнотизировал!

– Не может быть, – встряхнувшись, ответила Александра. – Когда бы он успел?!

– У, милая моя, есть умельцы! – помотал головой Стас. – Меня один раз цыганка на Ярославском вокзале так обработала за минуту, что я очнулся в пустой электричке, в Софрино, без денег, без документов. Патруль обходил состав перед тем, как в депо отправить, они меня и нашли в тамбуре, на полу. Решили, что пьяный, а я был чист, как хрусталь. За гранитом на памятник собирался ехать, при деньгах был, естественно. А всего-то она мне сказала, помню: «Очень ты доверчив, дорогой мой, сердце у тебя золотое, вот и веришь нехорошим людям. Надя-сербиянка все тебе скажет…» И я, дурак, ей в глаза посмотрел и руку дал. Больше ничего не помню, все стерлось.

– Перестань, это не цыгане с Ярославского вокзала, – сердито ответила художница, заглядывая в пустой холодильник. – Эти двое работают «по науке». Нормализуют какие-то вибрации, как я поняла. В любом случае, платить будут они мне, а не наоборот.

Стас скептически хмыкнул.

– И знаешь, – добавила художница, закрывая холодильник, – поставь-ка пока сумку. Давай сходим в магазин и пообедаем вместе. Юлии Петровны все равно дома нет.

– Откуда ты знаешь? – обеспокоился Стас.

– Ну, я хоть и не Надя-сербиянка, но кое-что угадывать умею, – усмехнулась Александра. – Погоди, найду резиновые сапоги. Смотри, что на улице творится!

* * *

Во время оттепели или сильных дождей переулок превращался в ручей. Он шел под уклон, от Солянки к Покровскому бульвару, и бурая вода бежала по нему, затопляя водостоки. В подворотне стояла лужа по щиколотку. Стас чертыхнулся, моментально зачерпнув полные ботинки. Выйдя в переулок, Александра сощурилась на солнце, игравшее в безоблачном небе:

– Глядишь, за неделю все растает. Слушай, проверь для меня кое-что. Сбегай в парадное, постучись к Юлии Петровне.

– Ты же говорила, ее нет?

– Я хочу убедиться.

– А если она дома?

– Падай моментально в ноги и кайся. Вещи у меня потом заберешь.

Обескураженный Стас с великой неохотой отправился в подъезд. Александра ждала долго. Через десять минут скульптор явился с отчетом:

– Звонил, долбился в дверь, не отвечает.

«Это абсолютно ничего не доказывает, – говорила себе Александра, направляясь в сторону ближайшего продуктового магазина. – Дневное время, рабочие будни, за стеной тихо. И Леонид долго прислушивался, прежде чем сказать, что там никого нет».

…В магазине Стаса приветствовали как старого знакомого. Так как этот маленький, существовавший еще в советские времена магазинчик располагался неподалеку от дома с прежними мастерскими Стаса и Александры, скульптор часто туда заглядывал. Иногда он даже прятался в подсобке от Марьи Семеновны, преследовавшей его по пятам, и умудрялся за пять минут уничтожить только что купленную бутылку. Вот и сейчас пожилая продавщица из винно-водочного отдела расцвела, увидев бывшего постоянного клиента:

– Какими судьбами!

– Ириночка, – галантно облокотился на прилавок скульптор. – Когда я вижу вас, то чувствую себя Одиссеем, вернувшимся на Итаку. Не забыли меня?

– Вас забудешь, – с чувством ответила Ириночка, не без кокетства поправляя рыжие локоны, удачно оттенявшие багровые тона ее лица. – Как обычно, литровую? Нашу или финскую?

– Стас, – тихо, без интонаций, произнесла у него за спиной Александра, направляясь к другому прилавку. По опыту она знала – отговаривать бесполезно, и уже предполагала, что придется устраивать лежанку на кухне. Впрочем, скульптор явно согласился бы спать даже на голом полу, лишь бы не встречаться с Юлией Петровной и Марьей Семеновной.

– Саша, все будет очень умеренно! – жарко пообещал Стас, обернувшись к ней. И продолжал, интимным полушепотом, облокотившись на потрескавшийся мраморный прилавок еще советских времен: – Давайте, Ириночка, чтобы никого не обидеть, и нашу, и финскую! Еще шампанского для дамы, подороже. Да, «Асти» сойдет. У меня сегодня сложный день.

Александра запаслась своим обычным набором продуктов – полуфабрикаты, хлеб, овощи и фрукты. Готовить она не умела и не любила, полки с соусами и приправами приводили ее в замешательство. По роду деятельности как посреднику при продажах Александре часто случалось бывать в ресторанах, порой очень дорогих, и меню всегда было ей безразлично. Стас, гурман и сибарит, не понимал ее, но и не осуждал. «Ты, Саша, должна была родиться во времена гонений на первых христиан, – говаривал он. – Жила бы в пустыне, в пещере, питалась колючками и духовно росла над собой. И все бы тебя уважали, кроме римского императора!»

Обернувшись, Александра увидела за спиной довольного Стаса. Пакет он бережно держал у груди, словно младенца. «Младенец» многозначительно позвякивал. Александра молча вышла из магазина. Скульптор следовал за ней, уверяя на ходу:

– Саша, абсолютно ничего не будет, это для Юлии, должен же я как-то разрядить обстановку! Шампанское, конфеты… Хорошо бы цветы!

– Цветы у метро. – Она остановилась прямо в луже, Стас топтался у кромки воды. – Вот что. У меня ты больше пить не будешь, знаю, чем это кончится. Юлия Петровна давала тебе ключи от квартиры?

– Да, конечно… – Скульптор похлопал по карманам роскошной замызганной куртки, расстегнул молнию нагрудного кармана. – Здесь!

– Ну, хоть не потерял, – вздохнула Александра. – Значит, беги сейчас на Солянку за цветами, купи букет пороскошнее. Потом забирай у меня вещи и дуй сразу к ней. Там и сиди, с шампанским и букетом, жди ее. Человека труднее выгнать, чем не впустить, по опыту знаю.

Стас переменился в лице:

– Я еще не в форме. Ты обещала, что пообедаем…

– Хорошо, сделаю тебе бутерброд, – в сердцах ответила Александра. – Водку пить не разрешу, у меня не рюмочная.

– У тебя сердца нет. – Стас уныло посмотрел на свои мокрые ботинки, словно ища у них поддержки. – Ты представить себе не можешь, как я сейчас уязвим. А если Юлия начнет плакать, мне вообще конец. Плачущая женщина может дотащить меня до ЗАГСа.

– Вот повезет этой плачущей женщине, – бросила художница. – Все, я к себе, а ты за цветами. И если встретишь кого-нибудь из приятелей, ради всего святого, не исчезай снова на три месяца!

И зашагала в сторону бульваров.

Стол был накрыт уже минут через пятнадцать, и Александра занялась варкой кофе. Это был единственный процесс из разряда готовки, к которому она подходила с душой. Слегка придавливая ложкой медленно вздымавшуюся над кромкой джезвы пену, она невольно прислушивалась. В той части квартиры, которая была отделена перегородкой, стояла глухая тишина. Хотя Юлия Петровна передвигалась в мягких домашних туфлях совершенно бесшумно, какие-то звуки она все же производила – звякала посудой, включала телевизор, говорила по телефону. Все это было отлично слышно через гипсокартон, хоть в мастерской, хоть на кухне, и первое время Александра с непривычки вздрагивала. Но сейчас на хозяйской половине невозможно было различить ни единого звука. Поразмыслив, Александра поняла, что такая тишина стоит не первый день. Но как давно, вычислить было сложно. В отличие от Юлии Петровны Александра подслушивать не любила и была слишком поглощена собственными делами, чтобы интересоваться тем, что происходит за перегородкой.

«Может быть, в гости уехала? – предположила художница. – Почему она должна меня предупреждать, в конце концов?» Но эта версия тут же показалась ей сомнительной. Юлия Петровна вела крайне замкнутый образ жизни. Она не принимала гостей и сама выходила из дома лишь в магазин. Ее постигла участь многих вдов художников: физическая смерть мужа стала духовной смертью для нее самой. «Жена художника Снегирева», став «вдовой художника Снегирева», превратилась в медленно выцветающую, никому не интересную тень. Известность супруга скончалась одновременно с ним самим, его быстро забыли. Вдова жила безбедно и бессмысленно, и Александра подозревала, что сдавать бывшую мастерскую мужа Юлия Петровна надумала не ради денег, а чтобы хоть как-то разбавить свое одиночество.

Сняв джезву с огня и выключив газ, Александра вышла в коридор. Остановившись точно на том месте, где стоял Леонид, она осторожно приложила ладони к оклеенной малиновыми обоями перегородке. Такими же обоями с золотистыми букетами в стиле «помпадур» были оклеены и ее комната-мастерская, и та половина квартиры, где обитала Юлия Петровна.

«Стена как стена, – сказала себе художница, невольно наклоняя голову так же, как делал это медиум. – Ни с виду, ни на ощупь невозможно определить ее, как „странную“. А ведь это в самом деле не стена, ее нет на планах БТИ. Ее можно молотком проломить. Как он мог это узнать? От Игоря? А разве Игорь это знает?»

Ей впервые пришел в голову вопрос: почему аукционист снабдил своих друзей ее адресом, но, по всей видимости, не дал телефона. «Или дал, но они решили нагрянуть внезапно, ведь этот Леонид чувствует, есть ли кто дома?» – саркастически предположила художница. Вернувшись в кухню, она взяла мобильный.

Игорь Горбылев ответил, когда Александра уже решила сбросить вызов.

– Извини, не слышал, очень шумно, – раздался знакомый голос. Аукционист говорил с манерным прононсом, чуть нараспев, растягивая последние гласные в словах, так что его речь производила несколько карикатурное впечатление. Но на сцене, за кафедрой, с молоточком в руке он не имел себе равных. Никто не умел так растормошить публику, как Горбылев, манерный и остроумный, неизменно улыбающийся и предельно хладнокровный, вопиюще несовременный и элегантный в сшитом на заказ сером сюртуке, бархатном жилете и шелковом шейном платке от «Эрмес» вместо галстука. Он был звездой аукционного дома «Империя».

– Я отвлекаю тебя? – спросила Александра.

– Нет, какое, торги закончились. Мы тут неустойку оформляли, отказ от выкупа, пришлось подойти к секретарю, – продолжал Горбылев. – Сейчас выйду из зала. Слушаю тебя. Нашла что-то интересное?

Александра не раз сотрудничала с аукционистом, сводя его за комиссию с коллекционерами, когда сама не могла или не хотела выступать посредником при продажах.

– На этот раз что-то интересное нашло меня само, – не слишком весело ответила она. – Ко мне на квартиру пожаловали твои друзья, по рекомендации. Некие Клавдия и Леонид. Он представился как медиум, а она как его ассистентка. Насколько я поняла, они хотят, чтобы я занялась их собранием магических шаров и еще каких-то штук. Игорь, они кто такие, вообще? И почему ты им дал мой адрес, а не телефон?

Когда после недолгой паузы Горбылев заговорил снова, его голос заметно изменился. Аукционист перестал растягивать слова.

– Я дал им только телефон, естественно. Об адресе речи не было, они и не просили. Как-то сами раздобыли, ничему не удивлюсь. Но только они не мои друзья.

– Так и подумала, – пробормотала Александра.

– Они не друзья, – голос в трубке завибрировал, – но они спасли мне жизнь. Представь… Год назад у меня стали случаться приступы головокружения. Я все списывал на усталость, на нервы. Отец умер, ты помнишь. Шла большая волна торгов, работал без перерыва. Потом на одном аукционе я вдруг потерял сознание. К счастью, после торгов, в служебном помещении. Когда потом вышел в зал, там было почти пусто, и эти двое сразу бросились в глаза. Я никогда прежде их не видел, они в торгах не участвовали. Леонид подошел и внезапно, без всяких «здрасьте», положил ладони мне на голову. Я обалдел. А он очень серьезно сказал, чтобы я немедленно ложился на обследование, он видит опухоль, пока еще очень маленькую.

– Господи, – тихо откликнулась Александра.

– И я ему почему-то поверил, – продолжал Горбылев. – Жена отвезла меня в больницу, я сам за руль не решался сесть. И он оказался прав! Тут же положили, прошел два курса химиотерапии. И все, понимаешь, проскочил! Профессор, который меня вел, сказал, что задержись я с госпитализацией на две-три недели, и картина была бы совершенно другая. Надеюсь, ты мне веришь? Все документы на руках.

– Конечно, верю. – Прижимая телефон к уху, Александра вновь вышла в коридор и посмотрела на перегородку. – Значит, Леонид – настоящий…

– Более того! – воодушевился Горбылев. – Когда я после излечения сказал Леониду, что хочу как-то отблагодарить его, он заявил, что денег не возьмет. Он работает только бесплатно.

– Час от часу не легче. – Художница не сводила взгляда с золотистых букетиков на обоях. – Они еще и альтруисты.

– Я твою иронию понимаю, – без обиды произнес старый приятель. – Сам никогда в такие вещи не верил. Но как он мог угадать, что со мной творилось в то время? Я от всех, кроме жены, скрывал. Мне же семью кормить, у нас трое детей! А если руководство узнает, что болен, – выкинут на улицу моментально. И обморока за сценой Леонид никаким образом видеть не мог! Разве что я выглядел не блестяще, но это еще не повод ставить такие диагнозы. Даже не знаю, что меня больше ошеломило: результат обследования или то, что он все это разглядел без всякой аппаратуры.

В телефоне послышался отрывистый, несколько деланный смех.

– Знаешь, что Леонид сказал там, в зале, когда держал руки у меня на голове? – Горбылев заговорил почти шепотом. – Напугал страшно. Он сказал: «Я вижу смерть, я всегда вижу смерть».

Глава 2

Букет был огромен и ярок, под стать раскаянию скульптора. После безуспешной попытки засунуть цветы в кувшин, который тут же опрокидывался, Александра поставила их в ведро. Кухню мгновенно наполнил горький аромат белых лилий, свежайших, жестких, словно вырезанных из оцинкованного железа, осыпанного ржавчиной тычинок. Между лилиями, среди папоротника, полыхали алые розы, но их карамельный аромат можно было уловить, лишь приблизившись к цветам вплотную. Лилии побеждали все.

Стас приободрился. Сидя за столом, он уминал бутерброды, пил кофе кружка за кружкой и рассуждал:

– Действительно, как она может меня выгнать, если я уже буду сидеть в комнате? Ни за что не выгонит. Это ты, Саша, хорошо придумала. А цветы она любит, я ей пару раз покупал. Но не помню какие. Один мой друг говорит, что женщины делятся всего на две категории: одним нравятся розы, другим лилии. Я на всякий случай купил и то, и другое.

– Какой у тебя мудрый друг. – Александра поднесла к губам кружку.

– Он кладбищенский сторож, – пояснил Стас. – Так что в цветах разбирается. Знаешь, работа непростая и устроиться туда нелегко! Мы на монтаже памятника познакомились, год назад. Я за установкой следил, а он надзирал, как бы чего не вышло.

– А что могло выйти? – заинтересовалась Александра.

– Там несколько свежих могил было в ряд, могли бюст влепить не туда, – пояснил Стас. – Это что! Валера мне рассказал, что если свежевырытые ямы расположены рядом, могут и гроб не туда сунуть. За покойниками глаз да глаз нужен.

Он стрельнул взглядом в сторону пакета с бутылками. Александра нахмурилась.

– Одну! – умоляюще прошептал Стас. – Мне ведь к Юлии идти.

Не встретив сопротивления, скульптор стыдливо извлек бутылку из пакета, вскрыл и налил половину стакана.

– За твою ангельскую доброту, – провозгласил он и залпом проглотил содержимое. – Так вот, Валера оказался интересным мужиком. Филфак МГУ бросил. Проводником в поезде «Москва – Владивосток» два года ездил – бросил. Успел жениться где-то в тайге, по пути. Жену…

– Бросил, – закончила художница.

– Ничего подобного, – возразил Стас, – привез ее в Москву, поселил у родителей. Его отца как раз парализовало, мать болеет, жена за ними ухаживает. Пора, значит, было осесть и за ум взяться. Знакомые устроили его на кладбище, по большому блату. Не смотрителем, конечно. Главный смотритель кладбища – большой человек, он деньги гребет в прямом смысле лопатой. А так взяли в команду. За порядком следить, вандалов гонять, сатанистов всяких. Не поверишь, чем занимаются прямо на могилах!

Стас снова потянулся к бутылке. На этот раз Александра перехватила ее и поставила на пол, у своей ноги.

– Ты мне зубы не заговаривай, – предупредила она сникшего скульптора. – Прямо сейчас умываешься и со всем имуществом идешь к Юлии Петровне. Даришь цветы, вымаливаешь прощение. Только про кладбище ей в связи с букетом не рассказывай, она женщина впечатлительная. Говори о чем-нибудь трогательном.

– Да понял, понял. – Стас растер ладонями покрасневшее лицо. – Я про кладбище могу и трогательное рассказать. Валера засек как-то одну старушку: возится около могилки, детской лопаткой сбоку ковыряет. Он к ней. Старушка в слезы. Оказывается, умер котейка, любимый мужнин. И вот она принесла этого кота, зашив в наволочку, и пытается к мужу подхоронить. Что строжайше запрещено, само собой. У многих людей остались понятия бронзового века: чтобы с покойником скот хоронили и личные вещи. Кот, конечно, не конь, много места не займет, но по санитарным и этическим нормам – нельзя. Валера старушку утешил, кота у нее забрал, сказал, что сам закопает, ближе к темноте. И бабуля ушла счастливая до невозможности, на бутылку ему дала. Так что работа тонкая… Человеческий фактор надо учитывать.

– Подхоронил? – сочувственно спросила художница.

– Да ты что, Саша? – изумленно взглянул Стас. – Сказано – запрещено! У них там мусоросжигатель есть, вот он котейку туда и сунул. Но с точки зрения старушки-то все в порядке. Наш мир – сплошная воля и представление, как доказал Шопенгауэр.

Упоминание имени Шопенгауэра служило верным признаком того, что скульптор переступил роковую черту, за которой может начаться очередной запой. Александра встала и собрала со стола посуду. Красноречиво обмахнула столешницу полотенцем. Стас тоже поднялся.

– Знаешь, мне мысль в голову пришла, – сообщил он, накидывая куртку. – Заверну-ка сперва к Валере. Может, он мне за зиму клиентов нашел. Я ведь вернулся гол как сокол, имею только на текущие расходы. Не могу же я сесть Юлии на шею после всего… А Валера мне уже кое-какие заказы подкидывал. Он же всегда в курсе, кого хоронят, какие планы у родни насчет памятника. Само собой, у главного смотрителя все схвачено и везде свои кадры. Приходится действовать в обход, потихоньку… И мне хорошо, и Валере приработок.

Художница послала старому приятелю самый гневный взгляд, на какой была способна.

– Мне твоя мысль не нравится вообще, – заявила она. – И Валера твой тоже. Я знаю, что будет. Опять исчезнешь. Все эти разговоры про заработки – только предлог. Не хочешь возвращаться к Юлии Петровне – иди и прямо скажи ей, что все кончено! Освободи ее! Жила она без тебя, проживет и дальше!

Стас извлек из кармана куртки телефон, несколько раз провел по экрану пальцем.

– Вот мой новый номер, кидаю тебе, – сказал он, не поднимая глаз от экрана. – А вот еще номер Валеры, на всякий случай. Ты права, Саша, до отвращения права. Я трус. Начать новую жизнь – это вовсе не значит уехать в Питер на всю зиму, потом вернуться и дрожать перед Марьей, унижаться перед Юлией. Кем я стал? Утешителем вдов. Кладбищенским Роденом. А кем я был?

Пряча телефон в карман, скульптор горько усмехнулся:

– Дело в том, что никем я и не был. Просто ползал в грязи в поисках пропитания. Как и ты, Саша, будь честна. Звони. Если не отвечу, то Валера на связи всегда. Я ему про тебя много рассказывал.

Забросив на плечо ремень дорожной сумки, подхватив звякнувший пакет с покупками, Стас обернулся на пороге:

– Знаешь, Шопенгауэр утверждал, что каждый человек в чем-то гениален. Просто люди боятся обнаружить в себе эту гениальность.

– Иди ты к черту, – с чувством произнесла Александра.

…И только спустя полчаса после ухода Стаса она вспомнила о забытом в ведре роскошном букете, ярком и бесполезном.

* * *

Александра села за работу: очередной натюрморт, скучная косметическая реставрация. То, что годами давало ежедневный хлеб, но не позволяло строить планов на завтрашний день. «Наверное, это похоже на несчастливый, но крепкий брак, – горько острила она, в разговорах со своей подругой Мариной Алешиной. – И счастья нет, и бросить сложно».

Художница несколько раз брала телефон, находила новый номер Стаса, но не решалась позвонить. «Он наверняка уже не в состоянии говорить, – предполагала Александра. Она злилась. – По его милости я теперь должна врать, что ничего о нем не знаю… Врагов наживать». Но мысль выдать Стаса Марье Семеновне ее не посещала. В прежние времена Александре случалось сдавать запутавшегося в житейских передрягах скульптора в железные руки его няньки, но лишь в самых крайних случаях, когда Стас сам признавал, что нуждается в помощи. Теперь же в дело оказалась замешана покинутая страдающая женщина, да к тому же квартирная хозяйка Александры… Более нелепого положения художница и представить себе не могла.