Пусть разорвут тебя собаки!

В деревне, которая и сама находилась в отдалении от ближайшего крупного населенного пункта, постепенно узнали о ней. Им казалось странным, что молодая девушка приехала жить в доме в полном уединении. Но со временем, пообщавшись с ней, каждый приходил ко мнению, что пусть в ее поступке и кроется неясное им объяснение Дианы своих действий, в самой девушке нет ничего неясного – она дружелюбна, открыта и любознательна. Она зашла в сарай, готовый рухнуть в любую минуту, настолько он был старым, чтобы проверить, что полезного могла бы в нем найти для себя, и нашла скутер с багажником сзади и корзиной впереди. Он оказался на ходу. Помимо дома она обзавелась транспортным средством, приспособленным для того, чтобы ездить на нем по делам в деревню или даже выезжать за пределы округа. Один из жителей деревни, узнав, что Диана косит траву косой, приехал к ней с триммером и помог ей избавиться от травы, предложив, приезжать раз в неделю за символическую плату. Диану это устроило с той лишь оговоркой, что приезжать он будет раз в две недели – она не хотела утруждать себя даже никчемным общением с кем-либо у себя дома, да и к тому же звуки, которые производил триммер, кого угодно могли свести с ума. Так она постепенно создала нужную для себя рутина и стала жить в ожидании.

В деревне она познакомилась с Митей, высоким, тяжеловесным мужчиной за сорок, который проживал в самом большом доме на отшибе деревни и занимался земледелием. На своем участке он выращивал картофель, бобовые и голубику. Также у него на участке была теплица, в которой он выращивал шампиньоны, небольшой курятник и сарай для коровы с теленком, которых он не так давно приобрел. Несмотря на свою занятость, он чаще других ездил в город по делам, и согласился привозить Диане бензин для ее скутера. Диана была довольна этой неожиданным знакомством – теперь ей не нужно было выезжать за пределы деревни, если бы ей что-то понадобилось. Митя, немного замкнутый, но хозяйственный и заботливый парень, дал Диане понять, что она может рассчитывать на его дружбу в случае сложностей, которые могут возникнуть с домом или ее проживанием в нем. Однако Диана решила, что не будет злоупотреблять его вниманием, поскольку не хотела, чтобы он рассчитывал на что-то кроме дружеского общения соседей. В деревне было не так много молодых мужчин, в основном в ней проживали старики и дети, которых привозили им из города на лето родители. Из молодежи, если к ним относить в том числе и Митю, там осталось трое мужчин и четверо женщин. Одной из них была Лиза. Она была первой из числа оставшихся в деревне молодых женщин, с кем познакомилась Диана. Они столкнулись недалеко от дома Мити, когда Диана приехала забрать у него свой пакет с хозтоварами, которые он купил по ее списку в городе. Лиза же пришла купить у него курицу и два десятка яиц.

Лиза сразу же улыбнулась Диане, стоило им поравняться.

– Значит вот как выглядит девушка, которая живет в лесу, – произнесла Лиза, прикрывая рукой глаза, чтобы солнце не слепило так сильно и можно было лучше разглядеть черты Дианы.

– Да, – решила подыграть Диана, улыбаясь дружелюбно, – вот так она выглядит. В лесу жить не так уж и плохо, как оказалось.

– Да? А мне всегда было немного не по себе подходить к вашему дому. Он выглядит… м-м… зловеще.

Диана дала своей собеседниц продолжить, пока та тщательно подбирала слова.

– Он только кажется зловещем, на самом деле он просто пыльный и нуждается в ремонте.

Лиза стояла все так же с ладонью у лба, которая образовывала козырек.

– Может, я как-нибудь доберусь до вас. Навещу, так сказать, – сказала Лиза и сразу же смутилась.

– О, да, конечно! – поспешила ответить Диана. – Я буду рада, попытаюсь развеять все неверные представления о доме. Только нужно будет немного привести его в порядок, пока что его состояние действительно наводит на мысли, что от него лучше держаться подальше.

Лиза впервые убрала руку от лица, и Диана увидела ее зажмуренные улыбающиеся глаза и приятные черты немного вытянутого, но все еще по-детски округлого лица.

– Кстати, я Диана.

– Я Лиза.

Так произошло их знакомство, и Диана сразу почувствовала, что Лиза ей нравится своей открытостью и непосредственностью, а также мягкостью речи. Голос ее при этом был довольно низким – приятным на слух. Диана вспомнила о доме, о том, в каком он был состоянии, и решила, что ни в коем случае нельзя будет показывать Лизе что в нем творится, пока она не наведет порядок. Пока что они могут проводить время в так называемом саду – на лужайке возле дома с остриженной Дианой травой, с плотно подобравшимися к дому зарослями леса.

Когда Диана забирала у Мити свой пакет, он предложил свою помощь в починке крыши, ссылаясь на свой предыдущий опыт в аналогичных работах в своем доме. Диана ответила, что подумает.

– Говорят, что здесь все еще водятся медведи, – бросил напоследок Митя.

«Быть такого не может» – подумала Диана. Митя разглядел недоверие в глазах Дианы.

– Да-да, – поспешил он ее заверить, – сосед сказал, что видел одного не так давно. По размерам и поведению похоже, что то была все же медведица.

Диана все же с недоверием отнеслась к его рассказу. Но вспомнила, что слышала как-то поздно вечером вой, доносящийся из леса, а затем рано утром наткнулась на свору полудиких собак. Они же нанесли ей визит спустя несколько дней. Дом Дианы окружал лес, только звуки леса она и могла слышать.

Прошла неделя, и Лиза приехала к Диане с пакетом гостинцев из кафе, в котором работала. В так называемом саду они провели вечер, пока не стало темнеть. Лиза доверилась Диане и рассказала ей о всех тяготах своей жизни с мужем. Коля много пил, не работал и, несмотря на свои частые признания в любви своей жене, не упускал момента напомнить ей, что кроме него она никому больше не нужна, что это она виновата в его алкоголизме и что он-то быстро найдет женщину в случае их развода, а она, разведенка, сможет рассчитывать только на одинокую старость. Он манипулировал ею, говорил, что любит и тут же напоминал, что она всю оставшуюся жизнь будет одна, если она его бросит. Это было главным страхом Лизы. Она также призналась Диане, что одновременно и страшилась, и хотела детей. Диана, которая обычно не вмешивалась в личную жизнь ни малознакомых людей, ни подруг, вдруг почувствовала необъяснимую близость с женщиной, с которой у нее, казалось, в восприятии мира не было ничего общего. И только из-за этого позволила себе все же дать ей совет.

– Хотя бы не заводи с ним детей, не надо.

Лиза и сама знала, что это было бы не лучшей идеей.

– Я бы могла надавать тебе других советов, но я и так уже слишком вмешиваюсь в твою жизнь.

Из леса послышался вой. Лиза обеспокоенно посмотрела на Диану.

– Это свора собак, похоже не полудиких. Я видела их в лесу, а затем на заднем дворе возле фонтана. До нас им нет никакого дела.

– Он все еще работает?

– Кто?

– Фонтан.

– А, нет, не похоже. Он замусорен, если расчистить, может, и будет работать.

– Твой крестный не был таким общительным как ты. Был настоящим затворником. Иногда к нему приезжал кто-то из деревни, чтобы помочь с трубой, которая заледенела или помочь очистить фонтан. В основном он справлялся со всем сам.

Снова вой. На этот раз выла только одна собака.

– Он любит меня, – сказала Лиза, словно ее личная мантра вырвалась наружу.

Диана впилась взглядом в ствол ольхи, что росла неподалеку.

– Тебе нужен стол во дворе и пару скамеек к нему не помешает. Я скажу Коле, чтобы он приехал и сделал тебе стол и скамейки.

Диана не хотела после этих разговоров знакомиться с мужем Лизы, но такова природа дружбы: нравятся люди – придется знакомиться с их мужьями или женами. К тому же иметь стол и скамейки к нему было неплохой идей.

5

«Мне показалось, что я сегодня видела его силуэт, когда подошла к окну. Смеркалось, лес погружался во мрак, и что-то более мрачное, чем лес вырисовывалось на границе сада и леса. Еще секунда и он исчез. Я теперь точно знаю, что это он».

Диана снова проснулась поздно. Всю ночь она просыпалась от резких звуков, которые порождала всеохватывающая тишина, тишина, которая исключает здравый смысл, все живое вокруг и все предметы, тишина, в которой не может быть не жизни, ни смерти, лишь бездна неизвестности с безграничной пустотой. Кто бы мог подумать, что тишина может быть такой утомляющей. Находясь в этой тишине, разрываемой неизвестно откуда взявшимися каплями воды, бьющимися о металлический выступ, порывом ветра, стремящегося сорвать черепицу, воем неизвестного зверя, доносящимся из леса, треском стволов деревьев за окном и всеми возможными и невозможными звуками, которые могут притаиться где-то в тишине старого дома в ожидании, когда его новая хозяйка снова погрузится в сон, чтобы вырвать ее из лап Морфея своей ошеломляющей способностью заставать всех врасплох, Диана ощутила на себе эффект внезапного пробуждения среди ночи более десяти раз. Она провела в постели шесть часов. Шесть мучительных часов паники и отчаяния. Отними у человека сон, и у него ничего не останется, он перестанет быть человеком, лишь тенью, привидением, пустым местом без воли и желаний, без мыслей и стремлений. Да одной воли достаточно: нет воли – нет человека.

Диана бродила по дому словно во сне. Она больше не способна была понять, где сны, а где реальность. После обеда она понемногу стала приходить в себя, заварила себе кофе, открыла пачку печенья и подошла к входной двери. Ручка поддалась. Кресло все так же стояло в траве, но было довольно сыро, поэтому оно казалось влажным. Диана вернулась в дом и через несколько минут показалось на пороге с покрывалом в руках, чтобы застелить скамейку, которая стояла у деревянного стола. Она просидела за столом около полутора часов – спешить было некуда, – затем свернула своей временный лагерь, пошла на кухню и приготовила себе обед. Сегодня ее никто не мучал.

«Как странно, сегодня день спокойствия после ночи безумия. Он устроил себе выходной или ему просто надоело?» Диана представила, что теперь заживет без него, и ее сердце сжалось. Как так, как он мог покинуть ее после всего, что устроил! Она не хотела быть одна.

Обедать она снова решила во дворе. Ей хотелось, как можно больше времени провести на свежем воздухе, после столь длительного заточения в доме. Но покидать дом она все же не хотела. Спокойствие заполонило ее легкие, кто бы мог подумать: тело так быстро забывает страдания, когда находится на свежем воздухе с тарелками, наполненными едой перед ним.

Весь день Диана провела на свежем улице, лишь изредка заходила она в дом, чтобы отнести грязную посуду, налить себе воды, сходить в туалет. Интернет в доме не был установлен, да и не ясно было, возможно ли это было осуществить. Мобильного интернета хватало только на то, чтобы отправлять сообщения. Единственным доступным развлечением было чтение книг. В будущем она планировала создать мастерскую прямо у себя в доме, но пока до этого было далеко – даже не все самые необходимые вещи были перевезены Дианой в дом, что уж говорить о вещах, которые ей были нужны для работы. К тому же она решила сделать перерыв – не работать, не творить, не создавать, – ведь незадолго до своего переезда в дом, она выгорела почти дотла. Ничего не осталось от творческих сил. Она еще не знала, как долго должен был продлиться ее импровизированный отпуск – полгода, года, может, меньше, но понимала, что думать о работе она больше не может.

Целый день она не чувствовала его присутствия. С самого утра, с того момента, как он выпустил ее на улицу, она словно забыла о разрушительной силе, которая омрачала ее существование. Казалось, буря отступила. Но отступила ли она или только лишь на время затихла, что подготовить специально отведенное место новым силам? Обстановка говорила о всеобщей готовности. Свет софитов был направлен в одну точку, попросили тишины, осталось лишь дождаться появления новых действующих лиц. И действующие лица не заставили себя долго ждать.

Словно осознавая неминуемую, грозящую ей опасность, которую таил дом, Диана просиживала часы в саду – сначала за деревянным столом, потом все же пересев на кресло, которое во второй половине дня просохло от сырости ночи. Когда сумерки обрушились на лес и читать стало совсем тяжело, Диана закрыла книгу и пошла в дом. Она проходила по длинному темному коридору, ведущему на кухню, в которой горел свет, когда почувствовала, что она не одна, в доме кто-то был. Она почти дошла до кухни, когда порывом ветра как из турбины самолета ее снесло к противоположной стене коридора. Она хотела было встать, но силы подхватили ее и поставили на пол. Она сделала шаг – сама, без чьей-либо помощи, – проверила еще раз – она могла передвигаться самостоятельно. И тут она увидела его. Он появился словно ниоткуда, выйдя из тени комнаты, и пересек комнату, чтобы пройти через нее в другую комнату. Не говоря ни слова, Диана пошла за ним. Она не успела рассмотреть его лица, только лишь затылок и спину. Темноволосый, широкоплечий, но не похож на атлета. Он молча вел ее, а она не смела остановиться. Они дошли до главного зала – того, что был с лестницей – и он впервые обернулся. Карие глаза, не источающие ничего, острые скулы, прямой нос. Она остановилась перед ним, ведомая им же, и они молча стояли и смотрели друг на друга, пока он, с обреченным взглядом, еле заметным движением руки не указал на стену. Не успел он вернуть руку в исходное положение, как в то же мгновение, Диана была пригвождена к стене. Он даже не смотрел на то, что сам же творил – нарочно отвернулся, словно происходящее его мало интересовало. Ему словно наскучила банальность сложившейся ситуации, словно он проходил через это снова и снова и был не в силах больше это терпеть, но и не в силах остановиться. Диана все еще была пригвождена к стене, когда он стал подниматься по лестнице. Ветер шумел за окном, листья шелестели так неистово, словно впали в безумие. Диана лишь успела заметить, что не было слышно того жуткого стука, производимого тяжелыми ботинками ее мучителя, когда они приземлялась на деревянные ступеньки, выкрашенные в черный цвет. В действительности ковер, натянутый на них, поглощал все звуки, но от этого легче не становилось. Ожидание хуже наказания. Диана так и не узнала, за что он ее наказывал. Она хотела его спросить, но он не позволял ей говорить. В голове ее пронзительным криком, отскакивающим эхом от стен лабиринтов сознания, проносилось слово: «Несправедливо!» Бурлили мысли, а мышцы сжимались, но не под усилием воли, а под влиянием силы извне. Вдруг рывком ее оторвало от пожелтевших обоев – она упала на пол, но не брошена с силой, как это обычно бывало до этого, а так, словно ее устали держать невидимые руки. Она встала сама и сама последовала за ним. Она шла так же неторопливо, как и он, шаг за шагом повторяя его движения, двигаясь с той же скоростью, ступая той же поступью, словно была его тенью. Хотя после всех этих недель, проведенных в доме в его присутствии, казалось, что это он был ее тенью, осмелевшей и восставшей против своей хозяйки. Но теперь все выглядело так, как будто она была его тенью. Она шла за ним с полным пониманием, что за этим последует, но не в силах не следовать за ним. Она была в его царстве. Это был ее дом, но его царство. Медленно поднимаясь по лестнице, Диана была не в силах противостоять силе, которая заставляла ее идти на поводу у своего мучителя – наперекор собственным желаниям и инстинктам. Он требовал того, и она не могла ослушаться его.

На последней ступеньке Диана оступилась, но он удержал ее и заставил ступить на площадку, на которой стоял сам и ждал ее. Концентрация собственных сил и воли ни к чему не привела. Диана почувствовала, что невидимые когтистые лапы вцепились в нее сильнее, зажав ее в мертвой хватке. Усилием воли он подвел ее к перилам, и, не обладая больше волей, лишь сознанием, Диана не в силах была сопротивляться. В ее глазах были слезы, которые долго держались, словно приклеенные к уголкам – сверкающие звезды. Она проделала весь этот путь, в течение которого они не смели сорваться с места своего сотворения, но как только Диана ступила на площадку, они полились двумя полноводными ручьями. Она знала, что ее ожидало, не знала только зачем и за что. Он не произнес ни слова – стоял и смотрел на нее взглядом, в котором считывалась усталость. Ей хотелось крикнуть ему: «Эй! Если ты не хочешь этого делать, зачем тогда продолжать? Остановись, пока не поздно!» Но ее голосовые связки не смогли породить ни единого звука. А дальше все как во сне. Он поднял ее над перилами, и Диана уже не слышала, как стучит открытое окно в другой комнате от порывов ветра. Она уже не могла ничего слышать, только лишь белый шум. На мгновение она забыла обо всем на свете: свое имя, место рождения, то, чем она занималась, кого знала всю жизнь. Она рухнула на пол с таким грохотом, которого не было во сне. Череп ее раскололся мгновенно. Глаза были открыты – в них все еще читался ужас. Аттик перегнулся через перила и посмотрел на нее с видом человека, которого не радовала подобная картина. Он спустился с лестницы, на долю секунды задержался возле ее бездыханного тела и пошел к выходу.

Он долго шел вдоль леса, затем ненадолго нырнул в него, чтобы сократить путь, затем вышел из него на дорогу, разбитую не часто попадающими в эти края машинами. Аттик сел за руль, и машина погнала его прочь от места, которое снилось ему четыре раза, в котором ему суждено было совершить преступление, которое ему не хотелось совершать, но на которое его подталкивала необходимость действовать. Это то, что он обязан был сделать, как когда-то уже делал много раз. Каждый раз в новом веке – в очередной жизни.

Домой он приехал за полночь. Там его никто не ждал. Он отворил дверь и сразу же направился в спальню, повалился на кровать – не стал чистить зубы и принимать душ. Кровать приняла его радушно: пару секунд и вот он уже спит сном, в котором не будет Ее. Не будет жестокости, насилия, мщения, умело расставленных капканов и ее коварства.

6

Зачем ему были даны силы он знал с самого раннего возраста. Он никогда не демонстрировал их, а наоборот, умело прятал, ведь знал, что применение им может быть только одно – мщение. Со временем силы крепчали, крепчала и уверенность в том, что без этого мщения он долго не проживет – она найдет его и уничтожит, как уже делала множество раз. Он, в отличие от нее, на этот раз помнил все их предыдущие встречи – все смерти, все виды противостояний. Он помнил, что всегда все заканчивалось одним и тем же: либо он ее, либо она его. На этот раз он не хотел ее убивать, хоть и ненавидел лютой ненавистью. Аттик старался бороться с этим губительным чувством, но иногда оно брало верх над всеми остальными чувствами и даже здравым смыслом, словно нечто невероятно мощное по своей природе поднималось из глубин его памяти и заставляло его действовать. Он не мог не подчиниться, иначе она снова все испортит – придет за ним. У него не было другого выбора, кроме как следовать сложившейся в другом времени, в другом месте традиции, согласно которой им было суждено убивать друг друга до скончания веков. Так ему казалось.

Когда Аттик наконец нашел ее (но об этом позже), то хотел было разобраться с ней как можно скорее и удалиться. Но, увидев ее, он не смог совладать с собой, в нем вскипела ярость, питаемая ненавистью их каждой предыдущей встречи, ненавистью, которая вдруг вырвалась наружу. Теперь, когда он помнил все, что с ним происходило, за исключением их самой первой встречи, Аттик уже с трудом мог контролировать себя, – оттуда и жестокость, которая обрушилась на Диану потоком многовековых обид.

Его силы стали проявляться в детстве. Он точно не знал, был ли он с ними рожден или они появились позднее, но точно знал, что нужно было их скрывать и что они еще дадут о себе знать, когда он станет старше. Так же, как и Диана, Аттик впервые увидел сон, в котором убил ее, одиннадцать лет назад. Тогда же он почувствовал, как силы его растут, словно сон раздвинул границы его возможностей. Тогда он еще не знал, почему она ему приснилась и почему ему обязательно нужно ее убить, но сразу же понял, что это не плод его фантазии: где-то существовала девочка, которую ему предстояло найти. Сон заставил его поверить, что она была где-то совсем близко. Если бы он знал, насколько был близко от нее, то, возможно, все могло закончиться еще в детстве. Сон приснился ему в последнюю ночь, предшествующую его переезду с родителями в другой город и в первую ночь, проведенную Дианой в их новом доме. Так они разминулись. Все для того, чтобы силы Аттика окрепли, он потерял всякое сомнение в безусловности своих действий и смог совершить предназначенное ему судьбой.

С каждым новым сном Аттик чувствовал, что упускает возможность исполнить зловещий приговор, но при этом его никогда не покидало чувство, что рано или поздно он это сделает, хочет он того или нет. А хотел ли он – было тем вопросом, который мучил его на протяжении длительного времени, когда он был еще подростком. Часть его не хотела никому навредить, другая часть – ненавидела Ее лютой ненавистью. И Аттик не мог понять, почему. Он знал, что она его злейший враг, и что она опасна, и, если он не убьет ее, она убьет его – как ей уже много раз удавалось. Он не должен был ее щадить – идти на поводу моральных принципов обычного человека, ведь он не был обычным человеком. При этом Аттик чувствовал, что он не был злом – она была. Повзрослев, он принял свою судьбу, больше не обращаясь к недрам своего существа в поисках истины: хочет ли он мщения? Хочет или нет – это уже не важно. Он сделает это, даже если весь мир будет его отговаривать. Он это уже много раз делал. Либо он ее, либо она его.

Второй сон приснился ему восемь лет назад, тогда же его увидела и Диана. Но его сон длился дольше и сопровождался деталями, которые помогли ему распознать город, близ которого мог находиться тот дом, который ему предстояло отыскать. Ему только исполнилось семнадцать, он был несовершеннолетним и поехать разыскивать дом в окрестностях другого города казалось ему не самой удачной идей. К тому же он был еще не готов. В течение последующих восьми лет его поочередно мучило два состояния: терзанья – тщетные попытки забыть ее и в то же время тщательная подготовка к неминуемому. Но обе эти противоположные по своему замыслу составляющие его личности сходились во мнение о том, что день, когда он ее встретит все расставит на свои места. Пусть все решится само собой, он не будет ничего придумывать. Когда-нибудь ему удастся найти этот дом, и тогда он поедет туда, чтобы понять, сможет ли он жить дальше без мести и без того, чтобы подвергать свою жизнь опасности.

Когда ему приснился третий сон, Аттик был уже настолько силен, что ему не составило бы труда управлять другим человеком в течение длительного времени. Он был готов телесно – физически, но не морально. Он все еще не мог заставить себя поверить в то, что он способен это сделать, но все же занялся поисками дома. Сначала Аттик искал в интернете, затем объезжал на машине все ближайшие населенные пункты, постепенно отдаляясь от города. Но тщетно. Пока ему не приснился четвертый сон. Наконец-то он видел дом не только внутри и снаружи только с одного ракурса – спереди, там, где был сад, обрамленный лесом. Сон словно превратился в компьютерную игру, позволившую ему бродить по дому, заходить в самые дальние комнаты, видеть, что творится за окном, куда ведет та или иная дверь, чем заканчивается лестница. Он видел покрытые пылью предметы декора: пожелтевшие молдинги в одной из комнат, подсвечники из яшмы и бронзы, расставленные на полках, многочисленные статуэтки собак из агата и нефрита, старый камин из оникса, над которым грозно нависали развесистые оленьи рога на деревянной доске, прикрепленной к стене. Аттик вышел из комнаты и отправился к выходу. Он еще раз прошел через зал, где осуществил задуманное – хоть только пока во сне, – чтобы еще раз убедиться, что она мертва. Ее бездыханное тело лежало на спине, взгляд был направлен на потолок. Аттик посмотрел по направлению ее взгляда и заметил в потолке несколько довольно очевидных щелей, через которых пробивался свет. «Интересно, насколько точно дом соответствует тому, что я вижу во сне». Во дворе стояло кресло, на котором лежало два пледа, чуть поодаль располагался деревянный стол и две скамьи, приставленные к нему по бокам. Аттик обернулся в попытке отыскать на доме хоть какое-то обозначение: название, семейный герб, буквы, цифры – ничего, все тщетно. Он решил обойти дом. И тут его ждала награда за его упорство. На заднем дворе дома располагался больших – для такого пространства – размеров фонтан. Фонтан представлял себе бассейн белого цвета, в котором стояли четыре собаки – каждая на своем каменном постаменте – и смотрели друг на друга. Он казался незавершенным и уже давно, судя по скопившейся грязи и гниющим листьям, не работал. «Странный фонтан, – подумал Аттик, – в таком месте, да еще за домом. Странно, что за домом, обычно фонтаны такого размера, да и любого размера ставят перед домом». Но этого было достаточно. В ту же минуту он проснулся.