скачать книгу бесплатно
Наверное, она кричала, возможно, громко – все вылетело из памяти. Остался только ужас пережитого заново кошмара. Там, в предательски правдивом стекле была не Олга, не человек, а какое-то чудовищное подобие ее, созданное в воспаленном воображении одержимого тьмою.
Олга давно не видела своего четкого отражения. Она помнила, что после болезни все волосы на ее теле вылезли, не осталось даже ресниц, а кожа в области спины, плеч, шеи и затылка покрылась розоватыми пятнами, сошедшими после трех недель тренировок, но не до конца. Волосы же росли медленно. В остальном ничего не изменилось.
А теперь ее некогда милое круглое лицо превратилось в жуткую маску. Скулы и подбородок заострились, нос вдавило внутрь черепа. Рельефными на худом лице остались лишь верхушка тонкокрылого носа да полные губы. Отросшая неровными прядями щетка волос на голове приобрела странный зеленоватый оттенок, что было заметно даже при мутном свете зимнего солнца, проникавшего сквозь оплывшие слюдяные стекла маленького окошка. Пятна на коже ороговели, побурели и лоснились, как рыбья чешуя. Радужка глаза пожелтела, увеличившись в размере, зрачок уподобился змеиному, уши приобрели почти правильную округлую форму, череп сузился и вытянулся. Поверх бурого рубца на левом глазу, склеив веки, наросла тонкая пленка, которая теперь и сходила с кожи. Олга стала похожа на гадюку со скальпом стриженой кикиморы на лысой макушке.
Змея закрыла лицо руками. Ее била крупная частая дрожь. Бессилие что-либо сделать, противостоять вторжению, мучило ее в этот момент больше, чем собственное уродство. Кровь закипала от жгучей, не находящей выхода ярости. Она осознавала беспричинность и странность такой внезапной и сильной вспышки ненависти ко всему живому, но не могла совладать с этой стихийной лавиной чувств.
“Я схожу с ума?! Что со мной?! – испуганными зверьками метались мысли. – Человек борется со зверем! Неужели я настолько слаба, что не смогу побороть в себе это бушующее чудовище?!”
Страх победил. По какому-то странному извращенному закону, установленному Всеблагим Творцом в назидание детям его, именно это низкое подлое первобытное чувство в большинстве случаев оказывается сильнее. Сильнее любви, добра, рассудительности, преданности. Сильнее смерти. Воистину, сей закон универсален, он не имеет ни положительного, ни отрицательного знака. Чтобы выжить, необходимо бояться. Олга усвоила этот закон. Иной способ поведения в ее жестоком мире – безрассудство, несущее смерть.
Она тряхнула головой, глубоко вздохнув, подавила дрожь и снова взглянула в зеркало. Лис стоял за ее спиной. Острый холод металла прошелся вдоль позвоночника Ученицы и уперся под ребро. Глаза Учителя светились в полумраке, отражаясь в зеркале, как два мерцающих огонька. Змея застыла в напряжении, ожидая удара. Она, погруженная в свои мысли, даже не почувствовала, как он подкрался сзади. Теперь же, всем своим сжавшимся в комок страха существом, она ощущала мертвый холод его кожи, глубокое мерное дыхание, тяжелый поток его мыслей – подавляющих, сминающих, его власть.
Лис несколько секунд разглядывал ее отражение. Кинжал перекочевал к Змеиной шее.
– Первое правило духа, – тихо произнес он, касаясь ледяными губами нежной кожи уха, – всегда быть начеку, иначе – смерть.
Олга задрожала.
– Второе правило духа – иметь глаза на затылке и всегда держать их открытыми, иначе – смерть.
Рыжий с шумом втянул ее запах, проведя носом вдоль шеи. Змея брезгливо дернулась, наткнувшись на острие.
– Третье правило духа – всегда носить при себе оружие, иначе – смерть. Это – основа нашей с тобой жизни, милая, – он снова поднял взгляд. Его губы растянулись в ухмылке. – Это – твоя молитва. Твой бог – меч. Твой храм – ты. Твой священник – я.
Лис коротко резанул кинжалом по горлу. Тягучая струйка крови поползла вниз, собираясь в яремной впадине густой, влажной, живой каплей. Рана моментально затянулась, но боль, обостренная ожиданием, осталась. Рыжий собрал дрожащий сгусток пальцем и, отправив его в рот, бесшумно отступил, растворившись, будто и не было.
Олга боялась шевельнуться, пока за чернявым психом с легким хлопком не закрылась дверь. Она тяжело оперлась на край раковины, глядя на свое отражение. Свободной рукой Змея медленно потянула за тонкую пленку, стягивающую веко, и открыла левый глаз.
– Ничего не изменилось, – тихо прошептала она, – он убьет меня. Рано или поздно, но он убьет меня. Зачем ему это все!
Ее лицо исказила жуткая злая гримаса, и осколки разбитого зеркала мелодичным перезвоном посыпались на пол. Олга упала поверх вороха одежды на лавку, захлебываясь слезами.
В соседней комнате Лис сморщился от резкой головной боли, вгрызающейся в мозг, как сотня острых кинжалов. Он поправил повязку, но это не возымело должного эффекта.
– Вот стерва! – зашипел он и схватил плеть. Боль успокоилась, как только истерзанная наказанием за нанесенную ему тогда, в старом убежище, рану Олга прекратила реветь и вообще подавать какие бы то ни было признаки жизни.
Они ели молча, как всегда. Олга уставилась в тарелку, лишь бы не смотреть на ненавистное лицо напротив. Спина после вчерашней порки уже не болела, но обида мучительно давила на грудь, не давая покоя. Мысли все время крутились вокруг одного и того же вопроса: за что он так меня, за старое треснувшее зеркало?! Но Лис никогда не проявлял особой любви к различного рода дорогим побрякушкам. Вещи мало что для него значили, а на собственную внешность ему вообще было наплевать. Нет, еще как-то можно было понять вспышки лисьей ярости, когда она ошибалась во время уроков, грубила или перечила ему, пыталась сбежать или отлынивать от работы по дому. Но теперь-то, за что он так нещадно избил ее? За паршивую стекляшку?! Может быть, с этой вещицей связаны какие-то важные для Лиса воспоминания? Вряд ли. Тем более, что зеркало было навешено специально для нее, в этом Змея была уверена. Тогда за что? Олга, конечно, допускала, что Лис – просто помешанный на жестокости изверг, но, если как следует поразмыслить над его поступками, то зверства Рыжего всегда имели под собой основу, и объяснить его злобность можно было чрезмерной неуравновешенностью и вспыльчивостью характера. До последнего случая. Это было всего лишь зеркало! Так он ее не избивал даже в конце лета, когда покушение на лисью жизнь кончилось неудачей. Для нее.
Олга задумчиво мяла вываренный кус мяса, размазывая ложкой волокна по стенкам миски, и изредка исподлобья поглядывала на Рыжего. Он же рассеяно отправлял в рот дымящееся варево, не обращая внимания на отвратительный вкус. Готовить Лис не умел.
О чем бы он ни думал, но Олга была крайне удивлена, заметив тень страдания на его лице в тот момент, когда он положил ложку и уставился на нее своими глазищами. Или ей это только показалось? Так или иначе, но Олга поспешила опустить взгляд, ибо кто знает, как Учитель расценит такое наглое изучение своей особы. Да и, что греха таить, она боялась этих бездонных глаз, которые в данный момент внимательно разглядывали – она чувствовала – шрам на левой щеке.
– Ну? Долго ты там будешь ковыряться?
Олга застыла, крепко сжав под столом собранный в кулак подол рубахи. В его голосе не было враждебности.
– Знаю, что гадость…
Олга бросила на него быстрый взгляд. Холодные пустые глаза. Как у дорогой фарфоровой куклы!
– С сегодняшнего дня будешь сама готовить.
Она не верила своим ушам.
– А теперь сядь прямо, как подобает духу, и слушай, что я буду тебе говорить.
Значит, бить не будет. Аккуратно положив ложку и опустив обе руки на колени, Змея расправила плечи и уперлась взглядом в кадык на лисьей шее. Он несколько мгновений молчал, видимо ожидая, что ученица сподобится-таки посмотреть ему в лицо, но, не дождавшись, усмехнулся и, перебирая пальцами по столу, начал неимоверно длинную, пристойную для Лиса речь.
– Я намерен наконец-то поздравить тебя с пробуждением духа и преодолением первой ступени ученической лестницы. Мой … Учитель называл ее “грань ярости”.
Олге показалось, или Лис действительно споткнулся, упоминая своего наставника?
– Ты по тупости своей, конечно, не поняла сути первой части обучения. Смысл достаточно прост. Объясняю: твоей прямой задачей являлось преодоление всех – хороших и плохих – чувств. Достижение полного спокойствия и холодности разума в присутствии сильнейшего… – нелюдь сосредоточенно подбирал нужное слово, – в присутствии сильнейшего раздражителя. А теперь слушай и вникай, я постараюсь доступно объяснить, зачем это нужно.
– Духи – то бишь мы – существа, наделенные огромной силой и способностями. Когда мы … рождаемся, к каждому новоиспеченному “сыну смерти” приходит оракул и ставит Печать. Делается это с одной целью – запереть излишнюю … горячность нрава. Идеальный воин не чувствует ни страха, ни любви, ни ненависти, вообще ничего. Убийца хладнокровен.
Лис задумчиво помолчал, глядя куда-то в сторону и перебирая длинными пальцами волосы на затылке. Олга не могла понять причины, но говорить ему было трудно, даже если учесть, что Лис вообще не любил разглагольствовать. Он предпочитал ругаться, язвить и сквернословить в адрес своей подопечной. Учитель усмехнулся и произнес:
– У духа отбирают душу… Чтобы у него не возникало лишних желаний. Как то: поработить мир, захватить власть или еще что-нибудь в этом роде. Но духи способны на ярость, когда их пытаются убить, обокрасть, в общем, влезть на … частную территорию. Способны на холодную “белую” ярость…
– Так как все люди разные – одни менее, другие более сильны характером – то и “сыны смерти” из них получаются различные. Печать всегда можно сломать или повредить, надо только приложить усилия. Поэтому наставники – Учителя, Мастера или Старшие, в различных кланах их называют по-разному – закрепляют действие Печати: обучают Младших испытывать “белую”, или холодную ярость к врагам. К тем, кто посягает на их территорию. Постепенно подобное чувство выжигает ослабшую под Печатью душу. На место прежних … эмоций приходит полное спокойствие и бесчувственность. Чистый разум никогда не сделает глупой ошибки в бою или в жизни. В отличие от ослепленных чувствами идиотов…
Лис снова замолчал, погрузившись в свои мысли, предоставив Змее время как следует обдумать услышанное. Так вот чего этот изверг добивался! Чтобы я стала бездушным истуканом. Не дождешься, гад!
– Так оракулы рассказывают людям, но я не верю. Особенно в ту часть про душу. Все это расплывчато и неопределенно, хотя звучит жутко. Они великие словоблуды – эти белоглазые демоны. Оракулы… Только оракул может снять Печать, как и поставить ее. И Печати бывают разные. Их сотни сотен видов. Они могут как усилить духа, так и ослабить. Многое могут… даже убить. Я думаю, что, возможно, это какая-то древняя магия времен Святого Змея.… Эти белоглазые слепцы утверждают, что если йока не закрыть печатью, то его постигнет скорое безумие.
Лис с силой сжал в кулак пальцы, до этого выбивавшие о столешницу глухую дробь. Змея озадаченно поглядывала на Учителя, пытающегося сдержать в себе бешенство. Она никогда не видела оракулов и только по смыслу разговора смогла догадаться, что белоглазыми слепцами Лис назвал именно их. Люди же величали оракулов божественными старцами и считали хорошей приметой встретить их, ибо в помощи те никому не отказывали. Более того, их считали чудотворцами, и они действительно владели какой-то древней магией.
– Не верь оракулам. Не верь никому, кто имеет над тобой власть, потому что все их действия направлены к одной цели – еще более эту власть усилить!
Он нахмурился, поняв, что позволил себе излишнюю горячность. Олга чуть не спряталась под стол, пытаясь сделать вид, что не заметила слабину в железном Лисьем спокойствии. Этот йок чересчур мстителен. А Змее лишних пинков получать отнюдь не хотелось. Нелюдь тем временем продолжил.
– Все духи почитают оракулов, как богов. Их очень мало, я имею в виду белоглазых. Они бессмертны и могут переселяться в чужие тела. Таким образом оракулы проносят накопленный опыт и силы через века. Без их Печатей “сыны смерти” просто вымрут, и никакой кодекс не удержит их от безрассудных поступков, продиктованных горячими сердцами. Например, захотят… отомстить… тем, кто не дал им спокойно умереть, будучи людьми. Так и перебьют друг друга.
Лис задумчиво потер висок указательным пальцем.
– Печать Жизни, то есть первая печать, имеет свойство стирать из памяти все, что было с человеком до обращения. Дух помогает ей в этом. Ему это выгодно. Легче ужиться с разумом без прошлого. Легче управлять.
Змея насторожилась. Она помнила зов, и до сих пор ей было страшно от единственной мысли, что, танцуя на грани, она могла не справиться со странными силами, пытавшимися столкнуть ее в омут беспамятства.
– Но вернемся к тебе. Я давал тебе основы ближнего боя на коротких мечах – то, чему обучают армейских новобранцев, да желторотых барчат, – неожиданно сменил тему нелюдь. – Я ждал, когда же ты сможешь осилить свою глупую злобу и включить, наконец, голову. Когда ты перешагнешь грань ненависти, затмевающей разум, и твоя ярость станет холодной, не мешающей мыслить.
– Смешно было смотреть, как ты тупо бесишься, не желая даже подумать о чем-то, кроме своей ненависти. А твои попытки досадить мне… да уж… здесь и говорить не о чем… потешно! В бой надо идти хладнокровно. Сильного противника можно победить только хитростью, а нахрапом лезть – себе дороже. И, слава Небу, ты это, наконец, уразумела.
И он на мгновение поймал ее взгляд, ища подтверждение своему последнему умозаключению. Олга беспокойно заерзала на табурете, отводя глаза. Конечно, ни о чем таком она даже не задумывалась. Все во время того последнего урока получилось внезапно и как-то само собой. Но не это было главной проблемой на данный момент. Печать! Вот о чем стоило волноваться не на шутку. По логике Лисьего рассказа – хотя Змея, что странно, не потеряла память о бытности своей в “прошлой” жизни – в ближайшее время ее душа должна быть “выжжена”, чего Олге не слишком-то хотелось. Более того, она была в ужасе от подобной перспективы. Как бы призрачно ни было такое понятие, как душа, потерять ее – значило утратить человечность, а это страшнее любого греха, ибо нарушить столь сложное естество, созданное Творцом, чревато неприятностями. Так наставляли в храме, и Олга не считала это учение богословской чушью. “Все едино и совершенно в своем единстве. И единство свято, как свят Творец. И человек не вправе нарушать то, что создано не им, ибо все создано для него, и он создан для всех”. Как же можно без души остаться человеком?! Вот если вырвать сердце, во что превратится живой, кроме как в труп?
Не надо обладать большой проницательностью, чтобы понять причину Олгиных тревог. Лис, буравящий ее своим взглядом, догадался и произнес со странной… злобой ли?.. в голосе:
– На тебе нет Печати.
Змея в изумлении не нашла ничего лучше, как задать глупый вопрос:
– Почему?
– Когда оракул пришел к тебе, я убил его.
Олга, открыв рот, не страшась, разглядывала сумасшедшего йока, посмевшего совершить такое… такое преступление. Лис внимательно следил за ее реакцией, презрительно скривив тонкие губы в усмешке. Выждав пару мгновений, он наклонился к ней через стол.
– Назови-ка мне свое имя.
Олга насторожилась.
– Какое именно?
Лис удивленно приподнял одну бровь.
– А у тебя их много? Ну что ж, давай по-порядку, все, что помнишь, начиная с мамок-нянек и кончая храмом. Говори!
– Мое первое имя – Олга, дочь Тихомира-оружейника и Луты-кружевницы. Мое второе имя – никто. Мое третье имя – Змея, “дочь смерти”, дух зверя…
И лишь когда Олга закончила свое краткое жизнеописание, она осознала, что совершила самую большую ошибку в своей жизни. Причем, совершенно не понимая, как она умудрилась все выболтать. Это было похоже на колдовство. Холодный пот выступил на лбу, рубаха моментально прилипла к телу, пальцы предательски задрожали. Как же он сподобился сотворить с ней такое? Она метнула в его сторону настороженно-злобный взгляд. Лицо Лиса по выразительности напоминало камень и было такое же серое от усталости. Он, как изваяние, сидел, не мигая, несколько долгих мгновений, а потом как-то потек всем телом, подобно воску, тяжело опираясь на столешницу.
– А теперь ты можешь задать мне один вопрос, а я попробую на него ответить.
Змея посмотрела в черные глаза Рыжего, в пустое пыльное зеркало души, в котором нечему было отражаться. А ведь он был совсем мальчишкой, когда стал “сыном смерти”, не больше десяти лет от роду. Глупо обращать в таком возрасте, организм не выдержит. Странно, что он вообще выжил. Олге вдруг стало так по-волчьи тоскливо, что захотелось лечь и умереть. И в груди появилась давящая тяжесть неисполнимого желания попасть в родной дом, к братьям и сестре, к отцу и матушке. И она спросила Учителя, даже не надеясь на ответ:
– Ты отпустишь меня когда-нибудь?
Лис, качая головой, невесело усмехнулся.
– Это уже невозможно. Ты поймешь… когда-нибудь.
***
Прыжок. Еще прыжок. Сапоги заскользили по обледеневшим камням, припорошенным снегом. Олга, не удержав равновесие, по колено провалилась сквозь тонкую ледяную корку в холодную воду. Дыхание перехватило, ноги моментально занемели и отказались слушаться. Сильное течение неумолимо затягивало под лед. Змея выпустила когти и, вгрызаясь твердыми, как сталь, костяными отростками в горную породу, взобралась обратно на камень. Несколько долгих мгновений она сидела неподвижно, подобрав под себя мокрые ноги, и разглядывала бурые, длинные, с мизинец, когти, мысленно приказывая им втянуться. Это очень неприятно – наблюдать, как острые лезвия уходят под покрасневшую от холодной воды кожу. И больно. Но терпимо. У Лиса эта процедура занимает миг, значит и у нее скоро разовьется та же скорость. Она способная ученица. Способная и очень злая.
Олга стянула сапоги, вылила набравшуюся в них воду и надела сухие шерстяные носки, бережно согретые во внутреннем кармане полушубка. Блаженство! Вслед за носками свое законное место заняла побуревшая от воды обувь.
Метка!
Змея подскочила на месте, как укушенная. Она потеряла метку – синюю ленточку! А это значит, что придется проходить трассу еще раз, ночью. Олга вытянула из кармана моток связанных между собой в радужном порядке разноцветных лоскутов. Красная, оранжевая, желтая в мелкую черную крапинку, зеленая, небесно-голубая с куском грязных кружев. Ей осталось последние две. Синяя была придавлена камнем ко дну быстрой горной речушки, на мелководье. Змея порядком намучилась, спускаясь в ущелье по крутому склону. И нет, чтобы сразу привязать тряпицу к общей цепочке… так она решила сначала перебраться по камням через заводь на противоположный берег, чтобы не торчать на промозглом ветру среди ледяных скал. И вот! Метка, наверное, выскользнула из руки, когда она цеплялась за валун, и лоскуток затянуло под лед. Теперь искать бесполезно, течение давно унесло тряпку к порогам. Бесполезно, но стоит.
Змея, убирая моток обратно в карман, поднялась и, хлюпая размокшими сапогами, запрыгала с камня на камень к берегу. Лучше понадеяться на доброе расположение хозяйки-судьбы, потерять время на поиски, и отделаться легким наказанием (поркой) за промедление, чем потерять часть цепочки и преодолевать трассу повторно. На этот раз Олге повезло. Буквально в полуверсте[5 - 1 верста = 1.0668 км.] от заводи через поток перекинулась поваленная снежной лавиной ель. В ее зеленой, обледеневшей от водяных брызг кроне и запуталась метка. Змея, крепко привязав лоскут к общей цепи, вернулась к тропе и, сосредоточившись на следе Учителя, отправилась на поиски седьмого звена. Сегодня она обязана завершить цепь вовремя.
Это была странная и опасная игра – трасса. Ее правила отличались предельной простотой: пройти по следу Лиса через лес и скалы, собрать все метки, возвратиться в убежище к закату и принести завершенную цепь. Игра начиналась в полдень, после уроков и обеда, и оканчивалась с последним лучом солнца. Если Младшая приходила позже установленного срока и приносила цепь, Лис наказывал ее десятью ударами кнута. Если в цепи не хватало звена, наказанием служило прохождение заготовленной на следующий день трассы после пяти ударов кнутом. Если Змея приносила цепь вовремя, то она получала право задать Учителю один вопрос, на который он был обязан ответить.
Все просто, да вот только за последние два месяца Олга смогла получить лишь три ответа. Лис расставлял метки во время охоты во второй половине дня. За ночь следы заносило снегом, запах выветривался напрочь, и поначалу Олга блуждала по лесу до глубокой ночи в поисках проклятущих тряпок. В конце концов, вдоволь жестоко наигравшись со своей Ученицей, Лис научил ее замечать след не только на снегу, но и отпускать на поиски духа.
– Если рядом много людей, использовать этот способ нужно с большой осторожностью и внимательностью, – наставлял Лис. – Твое тело становится уязвимым для удара, поскольку ты отпускаешь свое сознание вместе с духом далеко от себя, пусть и на время. Ты видишь его глазами и слышишь его ушами. Для этого надо научиться подчинять силу и способности зверя внутри своего тела, чтобы так же легко управлять им на расстоянии.
Обучиться этому трюку было крайне сложно. Змей был силен, и как только Олга пыталась сосредоточить энергию на конкретном действии, ее начинало рвать на части от избытка силы. Все эти попытки были сродни заталкиванию медведя в мышиную нору. В конце концов, Змея догадалась, как разрезать медведя и расширить нору, чтобы одно уместилось в другое. Тогда она впервые, не оборачиваясь, увидела сосну за своей спиной. Это умение стало незаменимым на трассе, но отнимало много сил. Ближе к закату зрение Олги ограничивалось примерно двадцатью саженями[6 - 1 сажень=2,134 метра], а иногда навык совсем переставал работать.
Змея взобралась на скалу. По ущелью разливался мелодичный перезвон бегущего потока. Морозный воздух разносил звуки с необыкновенной четкостью и силой. Где-то далеко пронзительно закричала птица. Олга поглядела вниз. Вот она заводь, образованная резким расширением русла вправо. Там глубокое дно, течение медленнее, чем в основном потоке, и поэтому вода подернута тонкой ледяной коркой. А вон дыра, образовавшаяся из-за ее неосторожности. Надо будет запомнить это место. Весной заводь наверняка будет кишеть рыбой, идущей вверх по течению на нерест.
Змея огляделась. Древние сосны вздымались вверх, как гигантские колонны, врастая в голубой гранит небесного свода тяжелыми ветвистыми кронами. Свет с трудом пробивался сквозь драгоценно-серебристую хвою. Широкие, в два обхвата, серо-бурые стволы, густо укутанные одеялом синеватого мха, стояли стеной, и чаща казалась непроходимой. Здесь снега было меньше, но Лисьи следы, пересекавшие звериную тропу, отчетливо виднелись на нетронутом снегу тонкой цепочкой, уходящей вглубь седого бора. Олге несказанно везло, что скорее настораживало, чем радовало. Прошлая ночь выдалась не снежная и безветренная, и трасса, намеченная Учителем во время вчерашней охоты, была словно начертана углем по чистому листу бумаги. Змея расстегнула ремень, удерживающий плетеные снегоступы за спиной, и, привязав их к одеревеневшим на морозе сапогам, легко побежала по сугробам.
Ага, вот здесь Лис устроил засаду, прямо за валуном у спуска к водопою. Здесь снег примят сильнее. Вот кровь подстреленного барана. Интересно, зачем глупый зверь отошел так далеко от тропы? Подманил его нелюдь, что ли? Вот следы Лисьих снегоступов…
Олга шла быстро. Пар, вырывающийся изо рта, густым облачком охватывал лицо при каждом выдохе и оседал на кожу мельчайшими ледяными иглами. Холодный воздух звенел, как натянутая тетива. Еще мгновение, и невидимая лучница пустит стрелу, разбивая хрустальное изваяние замершей тишины. В темной кроне промелькнуло серое пушистое пятно – белка – одна, другая, третья. Змея засмотрелась на радостную игру зверьков, и, неожиданно для самой себя, очутилась на краю высокого обрыва. В глаза ударил яркий свет пламенеющего гигантского шара на горизонте, медленно утопающего в закипающей пене бордово-рыжих облаков. Олга замерла на миг, пораженная необъяснимым великолепием небесного вулкана. Солнце, как жидкая дымящаяся лава, растекалось по плоской поверхности туч, неровной полосой висящих над землей, и через кратер извергало себя на линию горизонта, изрезанную горным хребтом. И снег, лежащий на вершинах, занимался прощальным огнем умирающего светила. Олга никогда не видела настоящего извержения, разве что на полотнах и гобеленах, привозимых с далекого юга, но представшая перед ней картина вулкана из туч, повернутого жерлом к земле, была намного прекраснее всего того, что она представляла себе, глядя на работы мастеров.
Но восторг длился считанные мгновения. Солнце только коснулось горизонта, значит можно успеть прийти вовремя. Змея огляделась. Здесь, на опушке над обрывом, следы были глубже, значит, Лис в этом месте провел больше времени. Неужто решил полюбоваться видами? Ага, снежный покров нарушен вдоль самой кромки провала! Олга встала на колени, разведя пятки, чтобы снегоступы ненароком не сцепились задниками, и подползла к краю. Так и есть! Темно-сиреневая шелковая лента, привязанная к голой ветке кустарника, развевалась в потоках восходящего воздух. Змея аккуратно подтянула к себе лоскут, отползла от края и дернула. Шелк скользнул по гладкой коре. Последнее звено найдено. Цепь завершена. Змея знала, что убежище совсем близко. И какой вопрос она задаст сегодня.
***
– Учитель, расскажи, как становятся йоками?
Лис на мгновение задумался, пожевывая зажатую в зубах дратву[7 - Дратва – прочная крученая льняная нитка, служащая при ремонте обуви для крепления подошвы к заготовке. Для предохранения от действия влаги дратва пропитывают варом или воском.]. Олга исподлобья бросала на него быстрые взгляды, не забывая накладывать ровные мелкие стежки на заплату, притачивая ее к разодранному рукаву полушубка. Сегодня Змея впервые выиграла трассу, и Учитель обязан удовлетворить ее любопытство.
Лис убрал в сторону шило и сапог, к которому прилаживал новые подметки, вынул нитку изо рта и произнес:
– Рановато тебе об этом знать, милая.
Змея замерла. Неужто Учитель нарушит правила своей же игры? Умеет ли вообще этот нелюдь держать слово? Знакомы ли ему такие понятия, как обещание и честность? Или для него обязательства перед таким ничтожеством и рабой, как она, ничего не значат? Господин дал слово, господин волен забрать его назад?!
– Обычно ритуал открывают Младшему, когда он достигнет зрелости в мастерстве и встанет на одну ступень со Старшим в технике боя. Но правила есть правила. Не бойся, я знаю, что это такое. И слово свое держу. Ведь ты – Ученик, а не раб. А я – наставник, а не господин.
Лис усмехнулся. Он что, умеет читать мысли? Хм, наставник… а методы у него, ну чисто господские.
– Нас не даром называют “сынами смерти”. В прямом смысле таковы мы и есть – духи обретают жизнь через смерть тела.
Учитель поднялся и ушел в дальний конец комнаты, за занавеску. Воротившись, он принес свой походный пояс с пристегнутыми кинжальными ножнами разного размера. Сняв самые маленькие и простенькие на вид, Лис аккуратно развязал “мирную” тесьму, не позволяющую моментально вынуть кинжал, и извлек тончайшее серебряное лезвие. Олга, позабыв о шитье, вытянула шею, с восхищением разглядывая древний – она не сомневалась в его возрасте – искусно изукрашенный тончайшей резьбой клинок. Ониксовая рукоять, инкрустированная черненым серебром, оканчивалась шлифованным шаром навершия из горного хрусталя. Такое жало стоило целого состояния.
– Это не простое оружие. Это ритуальный клинок. Он есть у каждого йока. Чтобы дух “правильно” ожил в теле, нужно найти подходящую жертву. Во-первых, возраст! Не меньше тринадцати зим. Во-вторых, пол. Духами становятся исключительно мужчины, так как женщины после ритуала не выживают. И, в-третьих, человек должен находиться на грани смерти, уверенный в неизбежном исходе. Поэтому Старшие обычно ищут себе учеников среди смертельно больных, на полях сражений или по тюрьмам и каторгам, где преступники и рабы часто предпочитают смерть безнадежному и бессмысленно-жестокому существованию.
И опять, как во время их первого разговора об оракулах, в голосе Лиса зазвенели нотки гнева.
– Когда “сын смерти” погибает… тебя это удивляет? Не обольщайся. Мы настолько же смертны, насколько и обычные люди, вот только убить нас, уже принявших одну смерть, не в пример им, сложнее. Только одним способом можно качественно извести духа. Достаточно простейшего отсечения головы, и зверь покинет тело. К тому же, если дух перестает убивать, он чахнет и умирает… Но… вернемся. Когда “сын смерти” погибает, его напарник – Учитель или Младший, или, в крайнем случае, оракул, – “забирает” духа из тела. До поры до времени зверь живет в клинке. Найдя подходящую жертву для перерождения, йок добивает ее вот этим оружием в самое уязвимое место. Зверь внутри, зверю хорошо, зверь спит. Потом приходит оракул, и мрак его знает, как эта тварь находит перерожденного. По запаху, наверное.
Рыжий перешел на свой обычный язвительно-ядовитый тон. Его что-то разозлило. Сам ли вопрос или внезапно вклинившиеся в линию разговора оракулы. Когда Учитель был раздражен, он начинал изъясняться таким вот вкрадчивым, с издевкой голосом, будто разъясняя недоумку очевидное. Олга нервно теребила рукав полушубка. Нелюдь был, мягко говоря, не в ладах с божественными старцами. Когда и каким образом они успели так сильно испортить ему характер, Змея не представляла, но, так или иначе, свою злость Лис явно намерен сорвать на ней, ибо больше не на ком.
– Так вот, белоглазый приходит к новоиспеченному “сыночку”, и, пока тот валяется в бреду, исходя … послесмертными хрипами, прикладывает к нему свои нежные ручки – ставит Печать – после чего у несчастного юнца случается помрачение рассудка.
Лис выразительно постучал пальцем у виска.
– И вот в рядах бесчувственных идиотов пополнение. Новый убийца! Все радуются. Хотя вряд ли. У них же нет того самого, что требуется для радости…
Нелюдь вдруг замолчал и, подперев щеку кулаком, задумчиво уставился на моток дратвы, лежащий на столе. Олга расслабилась. На этот раз, слава Творцу, Лисий гнев прошел стороной.
