Крест на ладони

–А что стало с той девочкой, которая осталась с бабкой? Вам известна её судьба?

–Нет, не знаем, так и осталась, наверно, в той деревне.

–Почему ваши родители, взяв чужого ребенка, бросили свою родную дочь? Почему даже не интересовались, как она живет? Вам не кажется это странным? И потом, если они нашли чужого ребенка, не логичнее было бы вернуть девочку родителям?

–А мы с мамкой почем знаем? Взяли и взяли ребенка. Вот она и есть ваша потеря.

–Хорошо, если вы настаиваете, мы отправим вашу маму на экспертизу ДНК.

–Что это за экспертиза такая?

–Экспертиза позволяет установить точное родство между двумя людьми. Это сложный и дорогой анализ, но Сушковы настаивают на экспертизе.

–Дорогой? А кто платит?

–Если ваша мать окажется действительно Еленой Сушковой, то ваши родственники. В противном случае – платите вы.

–Мы?

–Да, восемнадцать тысяч рублей. Что вам бояться таких больших расходов? Вы на сто процентов уверены, что ваша мать и есть разыскиваемая Сушкова. Согласны?

–Мы подумаем, а вдруг бабушка ошиблась или придумала что-то, а мы плати, – девица решительно поднялась с кресла и направилась к двери.

–Применил опять свой излюбленный прием? – рассмеялся Аркадий, когда посетительницы скрылись.

–А что делать, если иначе не помогает. Как только выясняется, что будет экспертиза ДНК и надо платить большие деньги, то у претенденток тотчас возникают сомнения: а Сушковы ли они?

Евгений обратился к Марине.

–Утром позвонила Мария Ивановна Найденова. Можно поехать прямо сейчас.

Пашутино привольно раскинулось по берегам большого залива Обского моря, как все называли водохранилище. Марина стояла на высоком откосе. «Красота какая», – не удержалась она. Высоченные сосны на жарком солнце наполняли воздух сладким ароматом смолы. На откосе розовели маленькие цветочки, похожие на гвоздику, а внизу белел песком пологий берег. Дымка стояла над водой, а вдали зеленой шапкой выступал из синей воды остров. Крыши домов выделялись в зелени по всему берегу залива. «Популярное место», – заметил Евгений, – «десятка два садоводческих обществ по обе стороны Пашутина, дом отдыха, детский дом, санаторий».

Мария Ивановна маленькая, кругленькая (Марина вспомнила тети Катину репку) провела их в комнату и усадила на уютный диванчик, покрытый гобеленом. Круглый стол был застелен скатертью, сшитой из такого же гобелена, украшенной кистями. На столе лежал скомканный мокрый носовой платок. Мария Ивановна держала в руках кусок белой тряпки, и вытирала им покрасневшие глаза. «Как Клава сказала, что родственники Валюшку разыскивают, все утро плачу, вспоминаю»,– хозяйка шумно высморкалась и села за стол.

–Успокойтесь, пожалуйста, мы не думали, что вас так расстроит эта история. Может нам в другой раз подъехать? – сочувственно предложила Марина.

–Зачем же снова в такую даль ехать? Спрашивайте, что вас интересует, все расскажу, что знаю, и деньги ваши не нужны, возьмите назад.

–Расскажите, как вы нашли девочку в январе 1953 года, и все про нее, что знаете. Возможно, это её разыскивают родственники. Мы знаем, что она умерла, но у нее есть дочь и внуки. Родственники примут участие в их судьбе, если родство подтвердится. Поэтому нам важны все детали.

–Где ж они раньше были, эти родственники? Может, жизнь у Вали по-другому бы сложилась. Я сама детдомовская была. Родилась перед самой войной, потом, видно, повезли меня в эвакуацию. Эшелон разбомбили по дороге, а меня подобрали в поле рядом с горящим вагоном. Кочевала по детским домам, пока здесь не оказалась. Я сама не помню ничего. Куда я только ни обращалась после войны, так хотелось найти родных, но погибли, наверно, все в том эшелоне. Детский дом у нас большой был: несколько корпусов, свое подсобное хозяйство, участок приусадебный. Все старшие дети помогали кто где. А мне нравилось на кухне. До сих пор я поварихой работаю, люблю свое дело. Помню, сразу после Нового года я дежурила на кухне. Вечером, после ужина помогала прибираться, вышла на двор. Смотрю, девочка на крыльце сидит, сжалась от холода.

–Вы помните, как она была одета?

–Помню, как сейчас перед глазами стоит. Валенки были на ней разные: серый и черный, платок большой на голове крест накрест завязан, а пальтишко демисезонное, коричневое. Вещи все грязные, да и сама не чище.

–А под платком капора не было?

–Не помню капора. По самые глаза платок повязан был.

–А глаза и волосы, какого цвета были?

–Глаза у нее темно-серые были, а волосы – тихий ужас, а не волосы, скатанные, да еще и вши. Остригли её налысо, отмыли: шейка тонюсенькая, как головка держится? В изолятор поместили. Я бегала к ней, карамельки носила, нам к празднику выдали. Решила, не найдутся родители, будет мне сестрой. Валей девочку назвали. Волосы потом отросли, кудрявились, темно-русые были или чуть потемнее. У меня фотографии её есть, не маленькой, а когда подросла, смотрите, какая хорошенькая.

Девочка на выцветших любительских фотографиях кокетливо улыбалась в объектив. Марина достала фотографию Сушковых.

–Как вы думаете, похожа она на кого-нибудь из них?

–Не знаю, разве что на эту бабушку глазами.

Мария Ивановна снова всплакнула, выпила валерьянки и продолжила свой рассказ.

– Как я опекала эту девочку, привязалась к ней. Бегала к ней в группу, следила, не обижают ли. Но она из бойких была, сама за себя постоять могла. Читать и считать её научила, занималась с ней. Что вкусное дадут, я ей несу. Коски красиво заплетала каждый день, как волосы отросли, упросила, чтобы не стригли. Очень Валюшке хотелось, чтоб косы были. Прижмется она ко мне, так мне хорошо, так сладко. Души в ней не чаяла. После семилетки уехала учиться в кулинарное училище, но Валюшку не забывала, письма писала ей. Отвечала мне за нее баба Маша, наша повариха. Старенькая она была, ноги больные, но на пенсию не уходила: меня ждала. У меня и мысли не было, в городе остаться. Здесь дом мой был, Валечка, и комнату отдельную обещали.

Вернулась я в Пашутино после училища дипломированным поваром, тут мне и рассказали, что без меня моя Валечка вытворяла. Бегать начала, от рук отбилась. Стала её снова к себе привечать. Она хорошенькая собой была, реснички загнутые, черные, личико чистенькое, ямочки на щеках, глазки с поволокой. Рано развилась. Другие девочки её возраста еще доска доской, а у нее все уже на месте было, фигурка точеная прямо. Подросла, хвостом давай крутить перед парнями. Со шпаной связалась с Пашутинской. Школу пропускать стала. Деньги у заведующей пропали. Поняла я, чьих это рук дело. Вызвала Вальку к себе, созналась она во всем. Я не сказала никому, а её заставила вернуть деньги. Долго я тогда с ней говорила. Стала после этого она тише воды, ниже травы. Хитрая она была, но умная. Учиться стала хорошо. У нас, кто хорошо учился, в училища, техникумы направляли. Она хотела на парикмахера учиться, сколько за нее я просила, чтобы отправили. Но и в городе она с компанией плохой связалась, вот и покатилась жизнь под откос. Не зря говорят: «Яблоко от яблони не далеко падает».

–А причем здесь яблоня?

–Мать непутевая, вот и дочь такая же.

–Какая мать? Вы знали её мать?

–Была, объявилась, не запылилась. Вале лет шесть-семь было, когда та пришла к нам и стала дочь назад требовать. Пьянчужка, ни документов у нее на ребенка не было, ни справок никаких. Конечно, не отдали ей Валю, не потому, что документов не было, документы восстановить можно, помогла бы заведующая. Уж больно непутевая баба оказалась. Она из Вьюнов была, километров десять от Пашутино. На заработки решила она тогда поехать, девочку подбросила в детдом, лет через пять вернулась ни с чем. Гуляла с мужиками, работала спустя рукава, да еще и выпивала. Дочь ей нужна была, чтобы по электричкам попрошайничать. Но она была мать. Вам не понять, что для нас, детдомовских, мать значит. Любая, самая непутевая, но мама! Как любили дети матерей, всей своей душой любили. Но все готовы были ради мамы. Понимаю я Валюшку. Я тоже бы побежала к маме, даже к такой. Уехала эта горе-мамаша снова куда-то искать лучшей доли. О себе не напоминала больше, но девчонку испортила своими гулянками.

–А вы уверены, что это её мать была?

–А кто его знает, говорила, что мать, а может, и врала.

По дороге Евгений разочаровал Марину, которая надеялась завтра же поехать в эти Вьюны и поискать сведения о подброшенной девочке.

–Не помню я никаких Вьюнов возле Пашутино. Надо посмотреть по карте.

В конторе он нашел карту области, но там даже следа такой деревни не осталось.

–Вот видите, надо искать документы этого сельсовета в районном архиве. Хорошо, если их в компьютер ввели, а если нет, придется в папках рыться. Боюсь, что рано посылать Марианну на экспертизу. вы поезжайте завтра к Степановым, а я поеду в архив, пороюсь в бумагах.

* * *

Марина сидела у стола, как у разбитого корыта. Надо же, самая лучшая версия тоже не подтвердилась!

Загадочное отсутствие Александры Семеновны Степановой в базе адресного стола объяснилось курьезной ошибкой при получении ею нового паспорта. Ташкентская паспортистка почему-то перепутала отчество. Семеновна стала «Симоновной». Но сразу она этого не заметила. Зато в Новосибирске возникла целая череда проблем, к примеру, три месяца пенсию не могла получить. В итоге она поменяла паспорт, но в некоторых бумагах так и осталась Симоновной.

Жила Александра Семеновна не с сыном, а с дочерью. Марина, прождавшая полдня возле пустой квартиры, получила её адрес от тещи Артема, которая пришла на обед.

–Это пятый микрорайон, – сказала она, но в спешке не объяснила Марине, как туда ехать.

Пока Марина методом проб и ошибок добиралась с пересадками на противоположный край города, позвонил Евгений. Ему не удалось ни подтвердить, ни опровергнуть версию Найденовой. Не нашлось ни одной деревни с названием Вьюны, а в поиски в Малых и Больших Вьюнах пока ничего не дали. Тем больше надежд возлагала Марина на встречу со Степановой, в дверь которой она позвонила в четвертом часу. Степанова оказалась маленькой, сгорбленной старушкой, совершенно седой и с глубоко запавшими усталыми глазами. Она была дома одна, но сразу впустила Марину, как только услышала про Шабалиху. Человек, переживший войну, она сначала усадила Марину за чай с пирогом, а потом стала уточнять, что ей, собственно нужно.

Внимательно следя за реакцией собеседницы, Марина рассказала ей о родственниках Сушковых, о своих поисках, но Александра Семеновна и глазом не моргнула. Она с охотой стала вспоминать свою мать, Сушковых и других соседей из Шабалихи, но дальше разговор никак не шел, словно буксовал на месте. Как ни старалась Марина подвести её к дочери Лене, собеседница вдруг перескакивала на младших детей-близнецов, какие они были в детстве, да они теперь хорошо устроились. Руки её нервно теребили край фартука. Видя это, Марина все больше убеждалась, что Александре Семеновне есть, что скрывать. Но как заставить её сознаться? Марина снова попросила её вернуться к 5 октября, и снова та без запинки рассказала, как гостила у матери и стала свидетелем ареста, как все они горевали из-за погибшей девочки. Марина спросила в лоб:

–А где сейчас Ваша старшая девочка?

–Ира? Почему старшая? Я же говорила, что они с Артемом близнецы.

–Нет, не Ира, а Лена, – Марина уже решила раскрыть все карты и выложила тот самый список. – Вот здесь написано: «Степанова Лена, февраль 51-го».

Александра Семеновна взглянула на бумагу и замерла, руки её судорожно стиснули фартук. Она так долго не отрывала взгляда от коротенькой строчки, что Марина испугалась, не парализовало ли старушку. Наконец она что-то сказала, но так тихо, что Марина не расслышала.

–Что? – переспросила она.

–Умерла. Она умерла. У нее был менингит в пятьдесят четвертом году зимой.

И такое странное и страшное выражение приобрело её лицо, что Марина не знала, как спросить, была ли она родной дочерью Степановой или приемной. Повисло молчание.

–Простите, я не знала, – от души покаялась Марина, соображая, не лучше ли ей сейчас откланяться, а потом еще где-то навести справки.

–Вам-то какое дело до нее? Отцу – нет, мамочке его – нет, а вам – есть? – с горечь вымолвила старушка, а потом вдруг заговорила быстро, страстно, путаясь в словах. Голос её то доходил до крика, то понижался до шепота.

Старшая дочь Степановых переболела менингитом, но не поправилась. Она потеряла речь, отнялись ноги, из всего окружающего реагировала только на еду. Врачи констатировали её состояние, и дали инвалидность. Шура растерялась, что делать, как жить, ведь еще близнецы на руках? Сиделку нанять – слишком дорого, а сидеть самой – каждый день душу надрывать. Муж не воспринимал это существо, как дочь. Он помнил живого веселого ребенка, бойко говорившего и бегавшего с папой в догоняшки. А эта сидела неподвижно, в мутных глазах – никакого выражения, только мычит, да еду глотает. Он сам собрал все справки, и заявил, что девочку надо сдать в Дом инвалидов.

–Там за ней будет уход, чужим легче на такое смотреть. А ты все силы тратишь на нее, а двойняшки – сбоку припека. Им тоже мать нужна, семья нормальная.

Шура плакала, но все больше смирялась. А тут еще Володя списался с родителями и затеял переезд в Ташкент. Лену сдали перед самым отъездом. Ни единой живой душе Шура не созналась, а матери написала, что девочка умерла вскоре после переезда. Жизнь налаживалась, близняшки радовали материнское сердце, горе переходило в тихую тоску. Каждую осень Александра посылала на адрес Дома инвалидов для оставленной дочери яблоки из сада. На третий год ей ответили, что Степанова Елена умерла.

Обрушив на Марину свое признание, похожее на исповедь, Степанова обмякла, как спущенный шарик, и стала совершенно спокойной, даже руки замерли на коленях. Так же спокойно она отреагировала на слова Марины:

–А мы надеялись, что ваша девочка – потерянная Сушкова.

–Правильно надеялись, – у Марины сердце упало. – Мама бы не выдала ребенка, она любила её, дружила с Еленой Ивановной. Попросила и внучку в честь нее назвать. Да только не пришла малышка к нам, наверное, сбилась с дороги, заблудилась в лесу. Мама сама ходила её искать с фонарем. Да, мама у нас добрая была… Она жила по совести… Мама говорила: «С неправдой свет пройдешь, да назад не воротишься». Мама, прости меня!.. А почему вы её ищете, на что надеетесь?

Марина почему-то решила сказать ей:

–Елена Ивановна ей в тот день крест фамильный надела, а недавно его видели.

–В нашем городе? – Марина кивнула, – Вот что значит крест. Он её и сохранил. А я свою не покрестила, Володя не разрешил, такой идейный был, вот и не уберегла. А вы ищите, помоги вам Бог!

«Ищите! Знать бы – как. Значит так, остались все, кто был на четвертом месте, кроме Испаловой, Леонгард и Фишер. Тринадцать человек – и ни одной зацепки!» Марина в который раз рассматривала копию рукописного списка. В нем содержалась нечто большее, чем в печатном тексте. Марина припомнила «Время» Макаревича: «Помнит бумага перо, а перо помнит тепло руки». Ей захотелось попробовать написать что-нибудь таким же замысловатым почерком. Она взяла чистый лист и, копируя буквы, несколько раз написала:

Сушкова Елена Александровна

«А как можно было бы подправить фамилию в метрике? Исправить, допустим, «ш» на «м» или на «ли». Что получится?»

Сумкова, Суликова

«Не очень звучно, но вполне реально. А еще как? «С» очень легко преобразуется в «Ж» или «К». Она старательно вывела:

Жумкова, Жуликова. Кушкова, Кумкова, Куликова

«Ух, ты! Две фамилии уж точно не редкие», – Марина в школе училась с Геной Куликовым. – «Нет, это публиковать не надо, а то Жуликовы и Куликовы нас засыплют письмами и звонками. Но можно же по-другому проверить».

Марина поискала список всех жителей Шабалихи, но его не было, был только список ближайших соседей – всего десяток фамилий. Она вывела его на экран и присвистнула. «Ну и ну! Прямо как по заказу». После Иванниковых шли Куликовы: Александр Иннокентьевич и Фарида Ринатовна. Жили они, судя по адресу, рядом с клубом. «Это же ветеринар и его жена, завклубом. Что там Раиса Никитична говорила? «Красивая татарочка, хорошие люди, детей не было». Не было детей! А лет им сколько? Ему – 28, ей 26. Значит, бездетные, это – раз. Детей любили, это – два. Дружили с Сушковыми, это – три. А еще была родня в Новосибирске, это – четыре. К тому же, ветеринар, наверное, свободно мог взять лошадь и отвезти жену на станцию. Закутать её в этот, как его, тулуп, а под ним девочку двухлетнюю спрятать. А в городе её оставили у родни до своего переезда, который вскоре произошел, это – пять. Вот и дочка! Главное, отчество совпало, а фамилия легко исправляется. Стоп! А как же сведения о родителях? Их так просто не исправить. Все-таки он ветеринар, а не профессиональный жулик».

Марина оставила ноутбук и снова взялась за ручку. И очень легко исправила имена.

Александр Ильич – Александр Иннокентьевич

Галина Игнатовна – Фарида Ринатовна

Результат её поразил. Вот она – третья возможность. Осталось найти Куликовых. И если у них окажется дочь, Куликова Елена Александровна, 1951 года рождения, то это – она! Марина кинулась звонить Евгению. Он отозвался после восьмого звонка каким-то хрипловатым сердитым голосом:

–Слушаю.

–Добрый вечер! Это Марина.

–Марина? Какой вечер? Вы на часы посмотрите – скоро утро!

Марина взглянула на часы – полтретьего. Ничего себе, задумалась, называется. Ну да, у нас в Москве-то всего полдвенадцатого, еще метро открыто.

–Марина, вы же не зря позвонили? – уже другим, «проснувшимся» голосом спросил Евгений. – Есть новая версия?

–Есть, но не скажу. Хочу сначала в базе кое-кого поискать.

–Марина! Я бы хоть сейчас пошел, но до шести нас не пустят в здание. Так не скажете?

–Нет.

–Тогда ложитесь спать, а я Вас в шесть подниму, теперь моя очередь.

Марина не уснула сразу. А еще раз позвонила Андрею. Он удивился, ведь она уже успела пожаловаться на полный провал всех планов. И он уже успел её утешить. Услышав про новую идею, Андрей не стал допытываться, а попросил только разобраться с ней быстрее и не расстраиваться, если ничего не выйдет.

–Зато скоро дома будешь. Я ужасно соскучился. А Сушкову можно и здесь искать. Закинем информацию в Инет и подождем, может, кто клюнет.

Утром Евгений не разбудил Марину в шесть, она встала сама, правда, по московскому времени. Умылась, сделала зарядку в укороченном варианте, и помчалась в офис.

–Что это значит? – набросилась она на Евгения, едва успев поздороваться. – Вы меня не разбудили!

–Марина, хотите кофе? Вот шоколадка, садитесь, угощайтесь. Я подумал, зачем Вам чей-то адрес в шесть утра? Все равно до десяти врываться к кому-то, даже с новостью о богатых родственниках – неприлично.

–Это я и без Вас знаю, – огрызнулась Марина, прихлебывая довольно хороший кофе.

–Если новость хорошая, сразу поедем разговаривать, если плохая, то лучше перед ней выспаться.

–Согласна, но теперь-то можно мне в базу заглянуть?

–Пожалуйста, все готово.

Всего пять минут понадобилось Марине, чтобы найти Фариду Ринатовну Куликову. По тому же адресу проживала и Елена Александровна Иванова, 1951 года рождения.

«Действительно, – заулыбалась Марина, – Что бы я делала с этим адресом, кругами по конторе бегала?»

Она достала свой листочек и изложила Евгению новую версию, но он отнесся настороженно.

–Не факт, что прописанная Иванова – их дочь. Однако можно выяснить, меняла ли она фамилию. Он стал куда-то звонить, и пока Марина ходила завтракать, все узнал.

–Да, представьте, это Елена Александровна Куликова, 1951 года рождения, место рождения – город Новосибирск. Данные о родителях совпали. Поздравлять пока не буду, но восхищен. Но я все-таки продолжу работу в архиве.

* * *

Дом оказался хрущевской пятиэтажкой, длинной, как подводная лодка. Но во дворе, образованном между ним и соседней такой же «подлодкой» было много зелени, цветники у подъездов, детская площадка с качелями и горками, а для подростков – небольшое футбольное поле с двумя воротами. Целый ряд клумб из покрашенных в голубой цвет старых покрышек загораживал этот оазис зелени от вездесущих машин. Кустики скромных незабудок и ландышей выглядели ухоженными. От гомона детворы звенело в ушах. В прохладной тени на лавочках, сколоченных дворовой общественностью из подручных материалов, восседали старушки-пенсионерки. Они сразу обратили на Марину бдительные взоры, но её это даже умилило: молодцы, всех знают, все видят. Радостное предвкушение победы не покидало её с той минуты, как у Куликовых обнаружилась дочь, Елена Александровна, 1951 года рождения. Железная дверь подъезда оказалось открытой, и в этом Марина уловила некое предзнаменование, намек на раскрытую тайну. Она вихрем взлетела на третий этаж и нажала самую заурядную кнопку на самой обычной двери.

–Ой, а мне показалось, дочь вернулась, – сказала открывшая дверь маленькая сухонькая старушка с тощими наполовину седыми косами на голове. Голос у нее оказался неожиданно высоким, почти детским. – Что-то я Вас не узнаю, а вы к кому? – Она напряженно рассматривала Марину большими карими глазами за стеклами дальнозорких очков.

– Здравствуйте! Вы – Фарида Ринатовна Куликова? А я – Марина Белова, вот мое корреспондентское удостоверение. Можно с Вами побеседовать?

– А, так вы хотите написать про наш домком? Но мы не так уж много и сделали. Вот когда подъезды отремонтируем, приходите, снимайте, – Фарида Ринатовна, несмотря на почтенный возраст, явно была в гуще общественной жизни двора. – Вам бы лучше с Валентиной Ивановной поговорить, это она – у нас главная, а я только помогаю дворовые праздники проводить.

   -Нет, я веду журналистское расследование одной истории, которая произошла 50 лет назад. Это касается Вашей дочери Елены.

Старушка вдруг побледнела, покачнулась, но не упала, а быстро зашептала:

–Тише, тише! Зайдите в квартиру, поговорим.

Она увлекла Марину в крошечную кухню и усадила на табурет. А сама поскорей схватила с подоконника начатую пачку таблеток, вынула одну и положила в рот. «Валидол», – сообразила Марина, не решаясь продолжать разговор, пока собеседница в таком состоянии. Желтый цвет лица постепенно сменялся нормальным, но тут же щеки её пошли красными пятнами, и Фарида Ринатовна закричала:

–Как вы смеете ходить и пугать меня, да еще на лестнице, чтобы все соседи услышали! Я уже заплатила! У меня сейчас нет денег, а если бы были, то не дала бы! Так и скажите Дашке. Нечего ко мне подсылать! Что, у самой уже от водки ноги отнялись?

–Какая Дашка? Вы о чем говорите? Простите, но я ничего не понимаю, – Марина старалась говорить как можно спокойнее и не делать резких движений, как если бы перед ней вдруг оказалась сторожевая собака. – Если хотите, я уйду…

–Нет! – почти взвизгнула старушка и даже руку протянула, вроде бы порываясь схватить Марину, но та сидела неподвижно, и Фарида Ринатовна сбавила обороты. – Как это не от Дашки? Откуда же вы узнали?..

–Пятьдесят лет назад, – Марина принялась рассказывать обстоятельно и даже монотонно, как учительница отстающему ученику, – 5 октября 1952 года в деревне Шабалихе во время ареста семьи Сушковых потерялась маленькая девочка. Сейчас её хотят найти дальние родственники, они обратились за помощью в наш журнал. Вы же прочитали мое удостоверение? Мы ездили в Шабалиху в поисках Елены Сушковой и расспрашивали жителей. Оказалось, что до вашего отъезда в конце 1952 года у вас не было детей. А теперь есть – Елена Александровна, 1951 года рождения. Значит, она – ваша приемная дочь, и вовсе не Куликова, а Сушкова.

Старушка слушала Марину, – и лицо её снова приобретало нормальный цвет, но уж очень изумленный вид: глаза её округлились, брови поползли вверх, а рот приоткрылся.

–Как это Сушкова?! При чем здесь Сушковы?! Я, конечно, помню, как их арестовали, а девочка потерялась и погибла в лесу. Вот ведь ужас! Как будто мало людям одного горя! Но мы-то свою Леночку еще раньше выбрали и все документы оформили, только ждали, когда можно будет уехать, чтобы совсем никто не знал про удочерение. А как только Саше дали место на ипподроме и разрешение на переезд, сразу её забрали. Так что никто ничего не знал, кроме Сашиной тети. И все хорошо было, пока нас не разыскала Дашка…

Это была бывшая нянечка из Дома малютки. Она все больше спивалась, а денег не хватало. Случайно встретила Куликовых на улице и узнала. Проследила до квартиры, а потом явилась требовать денег, грозя все рассказать ребенку. Первый раз Фарида Ринатовна испугалась и отдала ей всю свою зарплату, а мужу сказала, что выкрали кошелек.

–Леночке было всего 7 лет, представляете, какой это был бы для нее удар?

Потом шантажистка пропала года на три, и Фарида Ринатовна думала, что насовсем.

–Вдруг она снова явилась, при Саше, и опять за свое. А он спокойно так спрашивает, какие у Вас, гражданка, есть доказательства. Тут она сдуру трудовую книжку достала, что в Доме малютки работала. Он посмотрел, усмехнулся и говорит: «Убирайтесь-ка, гражданка Титкова Дарья Борисовна, милиция Вас теперь сама найдет. Тайну удочерения раскрывать – такая статья есть, не слыхали?» А потом все же сорвался и крикнул: «Вон!» – а лицо стало такое страшное, черное. Дашку – как ветром сдуло, а Сашу «скорая» с первым инфарктом увезла. Уже и Саши 12 лет как нет, и Лена – взрослая, скоро бабушкой станет, а мне в кошмарах все эта Дашка является…