Смерть в изумрудных глазах

И сейчас Оксана Юрьевна почти радовалась: ей казалось, что возмездие для семейки беспредельщиков неизбежно. Слишком очевидная связь.

В понедельник – Маша избивает одноклассницу. Свидетелей, к счастью, искать не надо: как раз на выходных в школьной раздевалке наконец установили видеокамеру, она и запечатлела инцидент. А во вторник – Оля кончает с собой.

Про уголовное дело о доведении до самоубийства речи, понятно, не идет: слишком мала обидчица. Но исключить из школы – возмездие справедливое.

Однако в среду к ней в кабинет явился Машин отец. По-хозяйски запер изнутри дверь (ключ торчал в замке), вальяжно откинулся в кресле для посетителей и швырнул на стол пачку перетянутых резинкой тысячных купюр.

– Эт-то что? – опешила Оксана Юрьевна.

А мужчина спокойно произнес:

– Я с Марией поговорил. Она осознала. Впредь себя станет вести скромней. Так что давайте не будем портить девочке жизнь.

– Н-но…

– Свидетелей нет. Видеозапись – ну скажем… случайно испорчена. А повесить есть на кого. Вся школа знает: Тимофей в «Синем ките» состоял. И Ольга с ним дружила. Вот и раскручивайте – его тлетворное влияние.

– Уберите ваши деньги, – тихо произнесла Оксана Юрьевна.

Мужчина не шелохнулся. Спокойно сказал:

– Директор на моей стороне. Так что запись все равно уничтожим. А твое слово ничего не стоит. Хочешь проверить, повоевать? Ну попробуй. Мигом уволят с волчьим билетом. Город у нас небольшой. Больше никуда на работу не возьмут.

– Вы понимаете, что творите? – всплеснула руками она. – Дело-то не во мне, а в дочери вашей! Вы задумывались, в кого она превратится через год, через три? Если ей сейчас сойдет это с рук?!

Мужчина сдвинул брови:

– Машка моя никого не убивала. А что врезала девчонке пару раз – так мы все в школе дрались. И я бил, и меня били. Но как-то в голову не приходило из-за каждого синяка вешаться идти. Нормальный человек из-за такого самоубиваться не будет. С головой, наверно, у этой Ольги не все в порядке. Было.

– Как вы можете говорить в таком тоне! Ребенок погиб!

– Все, Оксанка, не гоношись, – добавил в голос металла. – Я за свою дочку горой. А тебя – в порошок сотру. Если упрямиться будешь.

* * *

В Мурманск Дима прилетел в четверг к вечеру.

Заселился в отель, первым делом выключил кондиционер и распахнул окно. Ледяной ветер ударил в лицо, вздыбил занавески, зато ощущение – будто на корабле. Окна на залив, шума городского не слышно – только отдаленный рокот порта да крики чаек.

В прежней жизни – до того, как стал отцом – Полуянов в командировках хватался за дело немедленно. Звонил, писал, назначал встречи. Но сегодня решил не торопиться.

Холодильник-бар забит напитками. Гостиничный ресторан манит «арктическим меню», но идти туда Дима поостерегся. Народ нынче продвинутый – снимут украдкой за столиком, а потом, когда статья выйдет, в интернет выложат и напишут: «Пил журналист без просыпу, потому и написал ерунду». Так что заказал с доставкой в номер морского ежа с соевым соусом, желтком перепелиного яйца и лаймом, на горячее – филе мурманской трески с соусом из копченых сливок и икрой палтуса. А для разминки открыл бутылочку пива местного производства под названием «Северный пилигрим».

Плюхнулся на кровать, взглянул на часы. В это время он обычно возвращался с работы и немедленно, прямо в коридоре, получал на руки вечно недовольного Игната.

Застыдился собственной радости, что нынешний вечер проходит совсем в ином ключе, позвонил Надюшке. Ждал наездов или как минимум ехидных вопросов, но голос на удивление умиротворенный. Доложила:

– Я в ванне. С глупым женским журнальчиком.

Люсина мама не подвела – пришла на помощь.

– А ты как? Уже, наверно, в работе? – спросила заботливо.

Дима виновато покосился на пиво и ответил полуправду:

– Не хочу прямо с ходу. Надо с силами собраться.

– Ой, это да, – подхватила Митрофанова. – Ты ведь и к родителям девочки пойдешь? Как справишься? Просто не представляю.

– Маму трогать не буду. А отцу еще из Москвы написал. Он ответил. Держится. Встретиться согласился. Во всем школу винит. И приятеля Олиного. Второгодника.

– У меня тоже в школе бывали проблемы. Один раз из-за «двойки» даже из дома уходила. Но не представляю, что меня бы заставило с собой покончить.

– Я хочу попробовать Олину медкарту достать. Или еще как разведать: может, все-таки болезнь?

– Тоже думала об этом. Но официальная медицина считает: психические заболевания или с раннего детства видны, или уже в подростковом возрасте проявляются. Но никак не в одиннадцать лет. А она никакой записки не оставила?

– Отец сказал, ничего.

– Уголовное дело завели?

– Пока нет. Проводят проверку.

– Ох, Дима. Хотела сказать: лучше писал бы ты про своих енотиков-котиков, но нет. Я тобой горжусь.

В этот момент в дверь номера постучали: прибыли треска и морской еж.

Дима распрощался с Надей, открыл вторую бутылку мурманского пива и набросился на еду. За окном продолжали скандалить чайки, ветер заворачивал занавески в прихотливые спирали. Но на душе, несмотря на свободу, вкусный ужин и любимый морской антураж, все равно было паршиво. Могла ведь девчонка сейчас дома сидеть, уроки делать или в компьютер играть. Зачем, ну зачем она сотворила такое?

* * *Четыре месяца назад

Прося

Не могу вспомнить, когда что-нибудь делала для себя. Я всегда живу для других: дома, на работе, в свободное время. Не читаю модных журналов, не имею понятия о тенденциях сезона. Джинсы-худи-кроссовки для передвижений по городу, а на работе униформа. Маленькие женские радости – все эти девичники, косметологи, фитнесы – тоже где-то в другом мире.

Получаю я больше, чем прожиточный минимум, но излишества вроде такси или доставки еды из ресторана случаются, только когда мы проводим время с супругом. А для себя лично я давно привыкла по минимуму. С детства так повелось, и решила не менять привычки. Муж даже называет меня «санитаром леса» – вечно подъедаю, что залежалось в холодильнике.

В Сочи на конференцию я тоже собиралась по эконом-варианту. Коллеги летели самолетом из Москвы. А мне две последние недели (свой законный отпуск) пришлось провести в Сухуме. Ухаживала за прихворнувшей тетей. Ее дочка не сочла нужным отрываться от собственных дел из-за «какого-то гипертонического криза». А я поехала. Муж не возражал: «Хоть в море покупаешься!»

Я действительно ходила на городской пляж – целых три раза по часу, хотя тетя меня уговаривала взять такси, махнуть за город, где чистая водичка и мелкая галька. Но не хотелось оставлять ее надолго. Да и столько всего нужно успеть! УЗИ сердца моя родственница – гипертоник со стажем! – последний раз делала год назад. Расширенный анализ крови – и того раньше. Да и окна в квартире не мыты лет пять как минимум.

– Просенька, ну хватит уже суетиться! – то и дело принималась причитать тетушка.

Но я настаивала: чем полнее обследование – тем эффективнее будет лечение. Домашними пирогами хотелось ее побаловать, на набережную сводить – там красота, виды, лавочки, воздух морской, из динамиков музыка классическая. Тетя одна никогда не выбиралась. Хотя вздыхала:

– Вот жив был муж – каждый вечер гулять ходили. Очень он теплоходы провожать любил.

Мне тоже нравилось наблюдать, как по трапу спешат нарядные пассажиры, подле махины суетится буксирчик, а потом судно величаво и неспешно отваливает от причала и все, кто остается, машут тем, кто уезжает, и лица тех, кто на берегу, задумчивы и печальны.

– Всегда кажется: счастье – оно там, за морем, – вздыхала тетя.

А я возражала:

– От себя не уплывешь. Даже на самом красивом корабле.

…Конференция у нас начиналась с понедельника, коллеги вылетали из Москвы ранним рейсом, чтобы к десяти попасть на открытие. Но в Сухуме аэропорт на реконструкции, поэтому я взяла себе билет на поезд, в плацкартный вагон.

– И во сколько ты в Сочи будешь? – спросила тетя.

– По расписанию в 6:02.

– Ну хорошо. Успеешь хоть в гостинице с дороги отдохнуть.

– Не, там заселение с двух. Так что на море пойду.

Родственница осуждающе покачала головой:

– С чемоданом?

– В камеру хранения его кину.

– А на конференцию в сарафанчике явишься?

– Ну переоденусь где-нибудь в туалете. У меня платье немнущееся.

– Ох, Проська, почему ты себя так не любишь?

– Да при чем здесь – люблю, не люблю? Не я ведь придумала, что в гостиницах расчетный час днем. Коллеги тоже с чемоданами на конференцию поедут, там в гардеробе, сказали, можно вещи оставить.

Тетя поджала губы. А вечером, когда я вернулась из очередной отдаленной аптеки (единственной, где продавалось нужное ей лекарство), хитро сказала:

– Не разувайся. Тебе еще в железнодорожную кассу надо сбегать.

– Зачем?

– Билет свой сдашь. Я тебе другой вариант нашла, как до Сочи добраться.

Тетя несколько раз говорила, что у нее вполне приличная пенсия, и пыталась подкидывать мне деньжат (разумеется, я гневно ее поползновения отвергала). Сейчас тоже сказала твердо:

– Не поеду я в Сочи на такси. Тем более за ваши деньги.

– Дурында! – усмехнулась она. – Таксисты у нас – одни горцы безбашенные, будто я тебя сама отпущу с ними по перевалам! На корабле поплывешь.

– На корабле?!

– Да. «Князь Владимир». Отправление в одиннадцать вечера, посадка до девяти. Шведский ужин, танцульки. Утром завтрак. С шампанским, прошу заметить. В Сочи будешь в девять. Сразу и пойдешь на свою конференцию.

– Вы с ума сошли, – пробормотала я.

– Так врач и сказал, что у меня деменция в начальной стадии. Разве не помнишь? – хитро ухмыльнулась. – Ничего не поделаешь. Билет невозвратный. На «люкс», правда, мне не хватило. Но внутреннюю каюту для любимой племянницы позволить смогла. Хватит, Просенька, все для других и для других. Проживи хотя бы одну ночь – для себя лично.

* * *

Младшая сестра всегда умела наколбасить.

И без нее тошно: вся школа на ушах, в вестибюле Олин портрет, рядом завал цветов и мягких игрушек. А тут малявка ей кается: она, оказывается, известному журналисту Полуянову написала. В Москву. И тот не только ответил, но почти немедленно в командировку сорвался. Сейчас в Мурманске.

Старшая потребовала предъявить переписку, прочитала, схватилась за голову:

– Овца безмозглая! Ты что творишь?

– А чего? Я всю правду написала.

Сестра вздохнула.

Олю она знала: та иногда заходила к ним в гости. И про ее конфликт с Машей Глушенко тоже была в курсе. Даже предлагала – на правах старшей – урегулировать. Мелкота – она ведь только с себе подобными наглеет. А подойди к обидчице пара одиннадцатиклассников – мигом притухнет.

Однако Можаева помощь не приняла:

– Чего какашку трогать? Только завоняет еще больше. Так мой папа говорит.

– Но сколько можно терпеть? – вмешалась младшенькая. – Я сегодня слышала: Машка мальчишек подговаривала, чтобы они Оле в сменку пописали!

– А я их предупредила: пусть только попробуют, – хладнокровно отозвалась Можаева. – Будут тогда новую пару покупать. За евро. У меня сменка «Найк», такие кроссы в Россию больше не ввозят. И компенсацию отцу заплатят. За моральный ущерб. Так что они сразу скисли.

– Не, я считаю, все равно надо Машку на место поставить! – упорствовала сестрица.

Можаева усмехнулась:

– Вот сразу видно, что у тебя от физкультуры освобождение. А у нас на теннисе таких Машек миллион, потому что спорт сволочной. И что, с каждой воевать? Когда на них внимания не обращаешь, они только бесятся больше.

И вроде бы не рисовалась – действительно не трогала ее объявленная Машкой вендетта.

А что касается той самой драки… Можно бы ее считать поводом к самоубийству. Но только старшая сестра как раз в тот вторник с Олей столкнулась. Вместе из школы выходили (младшая осталась на кружок). Приметила: волосы у девчонки растрепаны, глаза на мокром месте. Спросила, конечно:

– Что случилось?

Та спокойно отозвалась:

– От Глушенки мне прилетело. В раздевалке подкараулила, тварь.

– Нет, Оль, это уже не шутки, – забеспокоилась. – Давай меры принимать.

– Не волнуйся. Теперь – точно примем, – значительно отозвалась Можаева. – Машка – дебилка. По сторонам вообще не смотрит. А в раздевалке-то видеокамеру поставили! Раньше не было: видно, на выходных прилепили. И она точно под ней на меня поперла. Я потому и не отбивалась. Сегодня папе все расскажу, он в школу пойдет, видео потребует показать – и конец тогда ей. Или, может, сама схожу к директору. Пока не решила.

– Ух ты какая! Прямо граф Монте-Кристо, – оценила старшеклассница.

– А то, – гордо отозвалась Можаева. – Что жвачку в волосы прилепили – папане жаловаться смешно, слабачкой обзовет. Но тут, я думаю, точно на мою сторону встанет. И Машке конец тогда. Против видеодоказательства не попрешь.

…В тот понедельник младшей сестре она про встречу с одноклассницей сестры не рассказала. Просто потому, что пришла домой поздно – мелкая к тому времени спать легла. А во вторник – когда про Олю узнали – осознанно решила: лучше молчать. У младшей язык без костей, раззвонит на всю школу. И кого будут таскать на разговоры с соцпедагогом, директором, а то и с полицией? Ее. Зачем оно надо? Тем более Оле теперь не помочь никак.

Сейчас строго спросила младшую:

– Вы с этим журналистом когда встречаетесь?

– Сегодня. После четвертого урока будет у школы ждать.

– Нафиг. Переноси на после седьмого, когда я освобожусь. Вместе пойдем. И не у школы, а… пусть лучше в четыре к «Алеше» приходит.

– Ты будешь, что ли, Машку защищать? – возмутилась.

– Защищать не буду. Но это ведь сам Полуянов! Он всегда правду пишет! Вот пусть и выясняет. А ты его своим письмом идиотским в заблуждение ввела!

* * *

Директор школы после трагедии с Олей спешно ушла на больничный. Классная руководительница – вместо того, чтобы детей поддержать – взяла неделю по семейным обстоятельствам. Полуянов обеих потревожил – но на звонки дамы не отвечали, сообщения игнорировали. Вероятно, таков был план: отдуваться за всех станет социальный педагог по имени Оксана Юрьевна.

Встретила его в вестибюле – с исключительно постным лицом. Едва Дима притормозил у мемориала в память Оли, закатила глаза: «Давайте, пожалуйста, побыстрее. У меня время строго ограничено».

Увела в свой кабинетик. Против диктофона не возражала, но включила и свой:

– Для страховки. А то мало ли что вы потом понапишете.

Про письмо Олиной одноклассницы Дима решил пока что не говорить. Однако Оксана Юрьевна интригу раскрыла сама:

– У девочек действительно был конфликт. С Машей Глушенко они враждовали. Та в классе – безусловный лидер, со своей группой поддержки. А Оля всегда держалась сама по себе. Она спортсменка, занималась теннисом, ездила на турниры. По всей стране с отцом колесили. То в Рязань, то в Калининград. Одним днем не обернешься, так что часто занятия пропускала. Подруга у нее в школе единственная была («Видать, та самая, убитая морковкой», – предположил Дима). Но речь о травле точно не идет. За это я вам как социальный педагог отвечаю.

И начала разливаться: девочки даже не враждовали, а скорее соревновались. Маша себя считала безусловной принцессой – причем во всех сферах. И некоторые учителя ее пытались с небес на землю спустить. Особенно физрук старался. Устраивал для них с Олей челленджи. И Можаева всегда оказывалась быстрее, выше, сильнее. Ну а Глушенко, понятное дело, злилась. Отомстить пыталась.

– Но Маша, насколько я знаю, занималась дзюдо? – вкрадчиво произнес Дима. – Значит, и в драках, скорее всего, побеждала?

– Драк у девочек не было, – твердо ответила Оксана Юрьевна.

– Не было – или вы не видели?

– Наш физрук Марии жестко сказал: соревноваться можно лишь в том, в чем обе сильны. А Оля единоборствами не занималась. Поэтому устраивать с ней спарринг нечестно.

– Мы в школе редко дрались на глазах у учителей, – усмехнулся Полуянов.

Однако Оксана Юрьевна на провокацию не поддалась и твердо ответила: комментариев по поводу конфликта Можаевой и Глушенко больше не будет. Да, девочки не любили друг друга. Но войны между ними не было. И переключилась на новую тему. Поведала о дружбе Оли и Тимофея Квасова из шестого «Б». История ее звучала складно и, как показалось Диме, была предварительно отрепетирована перед зеркалом.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Убитый (—ая) морковкой (англ.).

2

См. об этом: А. и С. Литвиновы, «Красивая женщина умирает дважды».