Ведро молока от измены

– Тихий, тихий, а вон че натворил. Изверг. Это же надо так – утопить в ведре с молоком. Какой ужас! – Мама покачала головой. – Его участковый наш, Петя, у себя в будке держит. Петя говорит, что Костя сначала кричал, что не убивал Свету, а теперь отмалчивается. Ой, в общем, дурдом.

Я не верила, что Костя может убить Свету и потому сразу сказала:

– Это не он. Зачем ему это надо?

– А мне откуда знать? – сказала мама. – Чужая душа потемки. Кто их знает, что у них там было… Следствие разберется.

После обеда я решила навестить Наталью Степановну, маму моей покойной подруги. Переодевшись в темную майку и темные джинсы, я вышла на широкую нашу улицу. В тени заборов лежали утомленные жарой собаки. Завидев меня, они лениво гавкали, но, видя, что я не обращаю на них внимания, клали свои лохматые головы обратно на землю и прикрывали глаза. С деревенскими собаками так и надо себя вести – спокойно и невозмутимо, тогда они будут принимать тебя за свою. Ну, то есть, за местную.

Окна в домах на нашей улице были распахнуты, в них колыхались белоснежные и голубенькие тюли. На подоконниках виднелись горшки с цветами. Тут и там за заборами слышалась беззлобная перебранка мужиков, снующих по хозяйству в своих дворах. Мимо меня пронеслись мальчишки на велосипедах и скрылись под кантимировским бугром – на речку поехали.

Наталья Степановна встретила меня со скорбно поджатыми губами и в траурном черном платье. Светка у нее была единственным ребенком. По двору ходили люди, с "задов" (задний двор) раздавались голоса. Сын Светки семилетний Васютка, худенький темноволосый мальчик с зелеными глазами, сидел у поленницы и ковырял палочкой землю. Всеми забытый. Я подошла к нему, дотронулась до плечика мальчика.

– Здравствуй, Вася, – тихо сказала я.

Вася поднял на меня свои изумрудные глаза:

– Здрасте, теть Глаша.

– Чего делаешь?

Васька покосился на бабушку, которая стояла чуть поодаль, прижимая сухонькие кулачки к груди.

– Бабушка меня не пускает поиграть, говорит что-то с мамой случилось, и мне нельзя никуда выходить из дома. – пожаловался он.

Сзади раздались сдержанные рыдания. Наталья Степановна. Я обернулась к ней и сказала:

– Может быть, Васю к моим родителям отправить? Чего он тут… – Обведя взглядом людей, я кивнула на Васю, давая понять женщине, что мальчику тут нечего делать.

– И верно, – согласилась Наталья. – Иди, сыночек, домой к тете Глаше. Иди, там дедушка Петро, иди родимый. – она легонько подтолкнула мальчика в калитку.

До нашего дома отсюда было недалеко, мы жили от Кантимировских за три дома вверх по улице.

После того как мальчик ушел, я отправилась на задний двор. Приезжий следователь и участковый Петя тихо переговаривались, стоя внутри коровника. Следователь распоряжался привести в дом потерпевшей всех свидетелей, Петя кивал. Увидев меня, Петя махнул мне, мол, привет. Я не стала подходить к нему, чтобы не мешать следственным мероприятиям.

Я подошла к калитке заднего двора, открыла ее и вышла на улицу. Дом Кантимировских стоял на бугре, сразу за двором начинался пологий спуск на поле, а дальше, вдалеке виднелась березовая роща, затем река, где мы со Светкой в детстве купались, и где сейчас купаются все деревенские жители. Под бугром, пощипывая траву, ходили стреноженные лошади. Скотине не давали пастись так близко. Издавна пастухи по утрам сгоняли скот за реку, а вечером гнали обратно в деревню. А поле под Кантимировским двором всегда предназначалось трудовым лошадям, которых никто не отпускал пастись за рекой, поскольку мало кому хочется каждый день ходить за конем в такую даль.

Вечерами мужики уводили своих коней под этот бугор и возвращались всегда этой дорогой – мимо кантимировского двора, потому что в деревню ведет одна дорога, – эта. По правую сторону бугра – молодой березняк, по левую – слишком крутой подъём.

Через пару часов, когда во дворе собрались свидетели, приезжий следователь устроился на кухне в доме Натальи Степановны. Из дома вышел Петя. Обмахивая себя листком бумаги, он подозвал меня к себе.

– Привет, Аглая, – обдавая меня жарким и несвежим дыханием, улыбнулся он. – Слушай, ты же только сегодня прилетела? Значит, вне круга подозреваемых…

Убийственная логика! Я открыла рот, чтоб сказать ему, если бы даже я была здесь, то вряд ли бы убила Светку, но Петя сделал жест рукой и продолжил: – Я следователю уже сказал, что ты можешь помочь. Мне надо сходить, проверить Костю, а ты… Вот тебе список свидетелей, вызывай по одному. Поняла?

Я кивнула.

– Ну и умочка! – похвалил меня участковый.

Я взглянула на список. Первой в нем значилась Наталья Степановна. Я позвала ее, завела в дом. Шмыгая носом, Наталья Степановна села напротив отрешенного следователя. Он поднял на нее холодные глаза и сказал:

– Расскажите, как все было, Наталья Степановна.

Тем злополучным вечером, когда произошло несчастье, Наталья Степановна смотрела телепередачу, как вдруг услышала густое и надрывное мычание своей коровы, словно та помощь своим мычанием звала.

«Светка, зараза такая, чего тянет? Корова уже к девяти должна быть подоена», – проворчала Наталья Степановна и, дождавшись рекламы, зацепила ногами тапочки и побежала к дочери в дом.

– Светка? Про корову-то забыла, что ли? Я сколько раз тебе говорила… – с порога завелась она. Однако в доме дочери не оказалось. Внук Вася смотрел мультики, а зять Костя похрапывал на диване.

Женщина вышла на улицу. На заднем дворе продолжала стенать скотина. Тогда Наталья Степановна, решив, что непутевая дочь ушла к соседям, накинула душегрейку, сменила домашние тапочки на галоши, взяла подойник и двинулась в коровник. На потолке деревянной постройки светилась лампочка – Костя установил для удобства. И потому женщина еще с калитки увидела свою дочь, почему-то присевшую на колени и уткнувшуюся головой в подойник. Рядом лежала деревянная табуретка. К стене коровника жалась бурёнка и косилась оттуда беспокойным глазом.

– Ты чего это делаешь? – озадаченно спросила Наталья. Первая мысль была, что дочь решила прямо с ведра молочка испить. Подойдя ближе и слегка потрепав дочь по плечу, женщина заворожённо уставилась на то, как тело Светки податливо повалилось набок, опрокидывая ведро. Женщина закричала, поняв, что дочь ее мертва…

Наталья Степановна сразу заявила, что Светку утопил муж, потому что в тот вечер она слышала, как молодые супруги ссорились. Даже пришлось участкового вызывать, потому что Костя так разъярился, так кричал, что убьет Витьку Шмелева, что пожилая женщина отправила внука Ваську за участковым. Правда, когда участковый пришел, нелюбимый зять уже успокоился.

Наталья предполагает, что Костя утопил ее дочь из чувства собственной неполноценности. Мол, ее дочери он никогда не был достоин.

Светка и вправду всегда была яркой, сексуальной блондинкой с пышными формами, легким характером, и мужики деревенские прям млели только от одного ее взгляда. А муж ее – Костик, – худощавый и малорослый. Молчаливый, тихий и беседу с трудом поддерживал, и шутки не умел ввернуть, как умели деревенские весельчаки. Что в нем Светка нашла? Никто не понимал. Никто, кроме меня. В Костике ее привлекла его душевная теплота, Светка говаривала мне, что с ним она чувствует себя так уютно, как у мамы в животике. И, насколько мне было известно, жили они душа в душу вот уж семь лет. Не все, значит, я знала.

– А этот Виктор Шмелев. Кем он приходился вашей дочери? – спросил следователь.

– Никем он не приходился. Костя со Светой, да Витя со своей Ниной. Дружили семьями. Вчера они у тут были в гостях. Я-то у себя сидела.

Следователь поблагодарил Наталью Степановну и попросил меня, чтоб я вызвала следующего свидетеля – Витю Шмелева.

Витя Шмелев – утонченный красавчик злобно зыркал на меня своими красивыми зелеными глазами, нервно кусал губы и дрыгал под столом ногой.

– Виктор, перед смертью Светланы вы поссорились с Константином? Это правда? – буднично спросил следователь.

– Ну? – буркнул Витя.

– Из-за чего была ссора?

Витя перестал кусать губы и, жестикулируя, стал рассказывать про обстоятельства того вечера:

– Мы в доме сидели, сначала все было хорошо. Потом Костя и Нинка на улицу ушли. Видимо подышать. Их не было минут пять. Я следом пошел, чтоб посмотреть, где они. Ну и увидел, как моя жена целуется с этим. Костей. Я подошел, говорю, – что за дела? Костя орать начал, что он не причем, что она сама к нему полезла. Короче, стал отпираться, нервничать. Ну я понял, что он набрался, и с ним бесполезно разговаривать. Сказал Нинке, – идем домой. Мы ушли. И все.

Витя развел руками, давая понять, что ему больше нечего добавить к сказанному. Следователь положил ручку на стол, сложил руки друг на друга и, бесстрастно глядя в лицо Шмелева, сказал:

– Наталья Степановна сказала, что Константин кричал, что убьет вас. Почему он так кричал?

По Витиному лицу пробежала нервная дрожь.

– Да бог его знает, что ему спьяну почудилось! Я же говорю, он перебрал вчера.

– То есть, вы не знаете, почему он так говорил?

– Понятия не имею, отчего он так разозлился. Может потом, когда мы ушли, он на Светке и выместил свою злость. Изверг.

– Угу. – следователь потерял интерес к Шмелеву, поблагодарил и отпустил его. И как только Витя вышел, он сказал:

– Все ясно. Напился и жену прибил. Кто там у нас еще по списку? Зовите. А то мне на самолет еще надо.

По всей видимости, этому приезжему полицейскому все было понятно, и допрос он вел исключительно из-за формальностей.

Со скучающим видом он допросил Нинку Шмелеву, которая сказала, что целовалась с Костей, потому что была пьяна, а потом, точь-в-точь, как и ее муж Витя, сказала, что Костя перебрал с алкоголем, и она с Витей ушла домой.

После того, как Нинка подписала бумажку с протоколом и ушла, следователь забрал у меня список, положил его в свою черную папку с другими бумагами и сказал мне, что больше в моей помощи не нуждается.

Потом пришел участковый и вместе со следователем они ушли в администрацию.

Глава 3. Дай пожить спокойно, падла!

Целый день по двору сновал народ. В деревне принято так: если умер человек, то сразу ко двору умершего тянутся люди выразить соболезнования, спросить – нужна ли помощь. Но так как тело Светки увезли на вскрытие, то делать, по сути, было нечего. Разве что список продуктов составить к поминкам, да и просто поддержать мать убитой. Потому люди просто ходили, разговаривали, рассуждали, сколько столов поставить в доме да какого размера гроб делать – в общем, разговоры шли деловые, похоронные. Никто не говорил о том, за что и почему Костя убил свою горячо любимую жену, все эти разговоры будут вестись в отдельных избах без лишних ушей.

К вечеру народ стал расходиться. Женщины пообещали прийти, когда тело привезут. Ненадолго пришла моя мама, сказала, чтоб я Наталью Степановну к нам домой позвала ночевать. Но потом и она ушла. А я осталась с несчастной матерью Светки.

Наталья ходила по пустому и гулкому дому и все время качала головой. Она уже не плакала, слез не было, лишь глаза – большие и блестящие растерянно шарили по углам, по кроватям, по огромному дисплею выключенного телевизора, словно Наталья не понимала, где находится.

– Вам нужно поспать, – сказала я. – У меня снотворное есть хорошее, таблеточку выпиваешь и уже через пятнадцать минут засыпаешь.

– Как же я здесь спать-то буду? Жутко… – пожаловалась Наталья.

– Пойдёмте к нам. У нас переночуете вместе с Васей.

Женщина вдруг встрепенулась, растерянно взглянула на меня и с тревогой в голосе спросила:

– Вася? И вправду, где Вася?

Очевидно, она забыла, что днем его отправили домой к моим родителям.

– Так у нас же, теть Наташ.

– Ну да, верно. У вас. – успокоенно проронила она. – Тогда да, я тоже у вас заночую. Постой, а корова? Корова ведь не доена.

Наталья Степановна засуетилась. Бормоча себе под нос, что корову нельзя оставлять недоеной, она заторопилась на улицу. Я двинулась следом за ней. В сенях женщина схватила пластиковое ведро, крынку с маслом для коровьего вымени и посеменила на задний двор.

На улице уже изрядно стемнело. Это было особенно видно по свету уличного фонаря, желтым пятном распластанному на земле.

На заднем дворе в коровнике одиноко светила лампочка. Недоеная корова повернула к нам рогатую морду и нетерпеливо замычала, мол, сколько можно ждать.

– Сейчас, моя хорошая! – Наталья Степановна подошла к ней, похлопала по коровьему крупу, поискала глазами табурет. А я тем временем подошла к калитке заднего двора, через которую выпускали скот, сняла кольцо из проволоки, служившее замком, и вышла за двор. Внизу под бугром кто-то насвистывал песенку. Очевидно, кто-то из мужчин, вечером отпускавших на пастбище своих коней.

Ласковыми руками темнота обняла деревню. Где-то отчаянно лаяла собака, ей лениво вторили другие. Мычали коровы, взывая к своим хозяйкам – кто-то, как и Наталья Степановна, еще не спешил на вечернюю дойку. Где-то в коровниках изредка раздавались крики: «Стой, я тебе сказала!». Чья-та неспокойная буренка, видимо, никак не хотела стоять смирно.

Хлопали калитки, сдержанно ржали кони, позвякивала сбруя. Деревня неторопливо и, как всегда, небрежно готовилась ко сну.

Свист стал слышен громче, и из-под бугра показался хромающий человек. Прошка Крохин – деревенский пастух, или "Прошка – хромая ножка", – как его некоторые жители деревни называли за глаза.

Он шел, насвистывая какую-то песенку себе под нос, в руке он крутил лошадиный недоуздок. В детстве Прошка попал под трактор натуральным образом. Чудом уцелел, однако ногу все равно зацепило передним колесом, с тех пор Прошка хромат. Ежедневно в семь утра он ехал на коне по поселку, собирал свой «детский сад», как он выражался, и гнал скот на пастбище. А вечером своих «воспитанников» он пригонял в поселок.

– Здравствуй, Прохор, – негромко поздоровалась я.

Прошка остановился. Некоторое время постоял, видимо, не узнавая меня.

– Это я, Аглая.

– Глашка! Ну привет, – по его голосу я поняла, что он улыбается. – Темно ведь, я и не узнал тебя.

Он протянул ко мне свои длинные руки и по-братски обнял.

– Надолго к нам?

– На пару недель. Пока отпускные не прогуляю.

– Ой, масквичка–а, – шутливо по-деревенски протянул он. – Поди миллионы привезла?

Я рассмеялась.

– Ага, держи карман шире.

Мы посмеялись.

– Ну как Наталья Степановна? – Прошка кивнул в сторону коровника. Я оглянулась, прислушалась к звукам бьющих струй молока по ведру.

– Да как… Держится.

Прохор вздохнул и сочувственно покивал головой.

– Ну да, ну да. Такое горе!.. Бедная. Ты вот что, – Прошка переступил с ноги на ногу, поиграл недоуздком. – Ты приходи к нам в гости. Чаю попьем, поболтаем. Детство вспомним. Давно ведь не виделись.

Прохор пока не женился и потому жил со своей старшей сестрой Ниной, бывшей замужем за Витей Шмелевым.