Не убежишь

Анна Белая

Не убежишь

Глава 1

Аэропорт всегда напоминает мне муравейник. Все куда-то мчатся, что-то тащат, кричат. А я сижу в кафе и смотрю на них, впитывая родную речь и глупо улыбаюсь. Уже больше часа не могу заставить себя выйти отсюда. Долгих пять лет я не была дома, не слышала языка. Но больше всего хочется увидеть семью: отца и двух братьев. Думаю, для них это станет шоком.

Поднимаюсь из-за столика, ловя своё отражение в стекле. На меня смотрит эффектная девушка с отличной фигурой, затянутой в облегающее тёмно-синее платье до колен и чёрную кожаную куртку. Золотистые волосы стянуты в небрежный узел, а голубые глаза скрывают зеркальные авиаторы. Мне часто делали комплименты, да и сама я знала, что привлекательна, но внутри оставалась чернота, которую планомерно выжигали все эти годы.

Тяжело вздохнув, сажусь в такси и называю адрес, который когда-то был домом. Боялась до коликов в животе, до чёрных точек перед глазами. Пять лет мои родные считали, что я погибла вместе с мамой. Но это не совсем так. Я умерла и возродилась другим человеком.

Выйдя из машины, окидываю дом взглядом. Изменения незначительные: роз больше нет. Фасад слегка выгорел и из цвета горького шоколада превратился в молочный. У дома стояло пять машин и несколько байков.

Подойдя ближе, я отчётливо услышала мужской и женский смех и музыку, режущую нервы. «Видимо, у них праздник. Я не вовремя. Что ж, отступать не в моих правилах».

Рука сама потянулась к кнопке вызова у ворот.

– Слушаю, – сухо ответили мне через полминуты. Голос я узнала сразу – дядя Гриша, который и пять лет назад отвечал за дом.

– Я к Михаилу Александровичу, – мой голос скрипел от долгого молчания.

– Вы приглашены? Назовитесь.

– Станислава Михайловна Вербер.

На том конце повисла тишина, камера над головой задвигалась. Я посмотрела в объектив и улыбнулась.

Ворота открылись. Я знала: отцу сейчас доложат, кто входит в дом. Подняв голову, я шла уверенным шагом. В уголках глаз скапливались слезы – то ли радости, то ли страха. Я уже была на парадном крыльце, когда двери распахнулись. На пороге стоял отец, явно пьяный, с пистолетом, нацеленным на меня.

– Призраков этим не убить, пап, – прошептала я, но он услышал и резко опустил оружие.

– Ты… – взревел он.

– Я, пап, я, – улыбнулась я.

Он постарел: каштановые волосы просели, яркие голубые глаза, как у меня, потухли, взгляд стал усталым. Он похудел; пять лет назад я помнила его с небольшим животиком, за что мама называла его «Мишуткой». Теперь же он был в хорошей форме, но во взгляде не осталось и тени мягкости.

Без слов он притянул меня к себе, и я разрыдалась. За пять лет я не проронила ни слезинки, а тут ревела как маленькая.

– Пап, что случилось? Степан сказал, ты с пушкой выскочил, – пробасил голос старшего брата Бориса. Раньше он был заядлым байкером, и все звали его Барс.

Отец развернул меня к брату. Тот, не сходя с места, рухнул на колени. Он тоже изменился: высокий стройный брат превратился в гору мышц, под глазами залегли тёмные круги.

– Стася… – прошептал он.

За ним я увидела второго брата-близнеца. Он был без рубашки, с расстёгнутой ширинкой узких джинс. Макс, блондин, как и я, красавчик, на которого вешались ещё в пятнадцать, – сейчас, я думаю, слюной давятся. Рядом с ним стоял его лучший друг Демьян. Друзья звали его Демоном. Чёрные волосы, холодные глаза цвета стали. Скрестив руки на груди, отчего чёрный джемпер обтянул бицепсы, он изучал меня взглядом.

Дома. Наконец-то я дома. Я громко выдохнула.

В сумке завибрировал телефон. Позвонить мог только один человек – Кир.

– Да, – ответила я, не глядя на экран.

– Стася, ты добралась? – это был Кир. Единственный и неповторимый. Немногословный и конкретный, терпеть не мог, когда льют воду. Чётко и по сути – его девиз.

– Да, стою в дверях, кажется, сорвала вечеринку.

– Молодец. Преследования нет, он поверил, что ты мертва. Не светись, – отдавал распоряжения Кир. – Надежда Андреевна в порядке, делаем вид, что у неё срыв. На твоё старое имя открыл счёт. Лишний раз не звони.

– Спасибо, Кир. Присмотри за ней. До связи.

– Значит, ты жива, – подал голос Макс.

– Угу, – я всегда была немногословна.

Отец прижал меня к себе, и моя рука коснулась оружия, которое он продолжал держать. На автомате я взяла его, разрядила и протянула ближайшему охраннику. Когда-то я боялась оружия, хотя отец всегда был заядлым охотником, и его в доме было много. Теперь оружие стало атрибутом моей повседневности.

– Папа, у тебя гости, но мне бы хотелось с тобой поговорить, – попросила я.

– Только с ним? А с нами? Нам ты ничего не скажешь? – взорвался Макс.

Я перевела на него взгляд. Он был зол. Я понимала: они пять лет считали нас с матерь погибшими. Есть за что. Разговор будет долгим и, видимо, непростым.

– Максик, зайка, я устала ждать, ты обещал недолго, – на лестнице появилось миниатюрное создание в чёрном платье, которое скорее напоминало кофту, обтягивающую грудь пятого размера. Её ярко-красные губы были надуты.

– Максик, у тебя, кажется, дела ждут наверху, – я улыбнулась, мне не хватало родни, но Макса – особенно, мы с детства были дружны. – И такие, скажу я тебе, немалые.

– Максим, немедленно оденься и проводи девушку домой, – поторопил парня отец.

Мне он, кажется, простил всё уже и хотел лишь выслушать мою историю. Я пошла за ним на кухню. Внутри дом превратился в полностью мужское пространство, видно, что ремонтом занимались недавно. За нами увязался Борис, быстро догнал и притянул к себе.

– Стаська, я так рад, что ты жива. Не поверишь, сколько раз мне казалось, что вижу тебя в толпе, – прошептал он на ухо.

Я ничего не ответила, лишь сжала брата в объятиях. Кажется, я размазала тушь по его футболке, но он лишь погладил меня по голове и усадил за кухонный остров.

– Гриша, гони всех из дома, чтобы через полчаса была тишина, – связался папа с охраной.

– Зачем? Пусть веселятся, —спросила я.

– Трудно назвать это весельем. Людей, которые думают, как бы подгадить конкуренту, друзьями не назовёшь, – усмехнулся вошедший Макс, уже полностью одетый. За ним шёл Демьян, не сводя с меня глаз.

– Ну и где пропадала пять лет? – спросил Демьян, садясь напротив.

Я отвела взгляд от его холодных серых глаз, обводя присутствующих. Каждый переживал калейдоскоп эмоций. Папа – радость и страх, Боря – облегчение и радость, Макс – обиду.

– Не дуйся, Макс, – сказала я, обняв его. – Мы не могли сообщить, где находимся. Первый год я и сама не знала, где я и кто, – обколотая транквилизаторами и наркотиками.

Макс вздрогнул и сжал мои плечи.

– Мама жива? – тихо спросил он.

– Если это можно назвать жизнью, то да, – так же тихо ответила я.

– Что произошло, Стася? – прошептал отец, схватившись за столешницу.

Я снова опустилась на стул, мои пальцы бессознательно сцепились в тугой замок. Глоток ледяной воды не смог протолкнуть ком в горле. Взгляд скользнул по лицам отца и братьев – их глаза были прикованы ко мне, в них читался ужасающий коктейль из надежды, страха и нетерпения.

«С чего бы начать?» – пронеслось в голове.

– Вы помните… – голос сорвался на хриплый шепот. Я с силой кашлянула, пытаясь вернуть ему твердость. – Вы помните, мы поехали с мамой в Париж.

Отец молча кивнул, его пальцы судорожно сжали край столешницы, костяшки побелели.

– Пробыли там… два дня. – Я закрыла глаза, пытаясь выудить из памяти те светлые, залитые солнцем образы, но на них тут же наползла густая, липкая тьма. – Я не знаю, где и когда он увидел маму. Но… уже ночью второго дня… нас похитили.

Со стороны Макса вырвался приглушенный стон. Борис, не в силах усидеть на месте, встал и отошел к окну, спиной к комнате, но по напряженным плечам было ясно – он весь во внимании.

– Я не помню, как это… произошло. – Я говорила медленно, подбирая слова, как будто шагала по битому стеклу. – Последнее, что помню… я засыпаю в своей кровати. В соседней комнате – мама. Слышу, как она напевает… ту песенку, свою, из детства. А потом…

Я замолчала, давая им, давая себе, перевести дух. Воздух на кухне стал густым и тяжелым, как сироп.

– А потом я просыпаюсь. Связанная. С кляпом во рту, от которого тошнило сладковатой вонью.

– Темнота. Не просто темно, а… густая, слепая. И этот запах. Сладковатый, приторный, как от гниющей дыни. Он въелся в стены, в пол, в меня. Тело было ватным, онемевшим, и я сначала даже не поняла, что меня скрутили. В голове – туман, сквозь который пробивался только примитивный, животный страх. Я попыталась встать… и просто кубарем свалилась с кровати. Головой о пол. Удар… и в ушах зазвенело еще громче. И тогда страх… он не просто накатил. Он заполнил всё. Каждую клеточку. Я поняла, что не могу пошевелиться, не могу крикнуть. Я была не человеком, а вещью.

– И тут… свет. Резкий, режущий, прямо в глаза. Я ничего не видела, только силуэты. И этот… голос. – Я непроизвольно передернула плечами, как будто скребя по стеклу. – Хриплый, сухой. Как воронье карканье. Он сказал… – я заставила себя повторить дословно, видя, как отец зажмуривается от каждой фразы: – «Вот твоя дочь. Ты же не хочешь, чтобы она страдала? Не забывай, у меня полно парней, которым она приглянется».

Михаил Александрович резко поднялся, отшвырнув стул. Он прошелся по кухне, сжав кулаки, его дыхание стало тяжелым и прерывистым.

– Я прикончу его. Я сам, своими руками…

– Пап… – тихо позвала я. – Дай мне договорить.

Он остановился, уперевшись руками в раковину, его спина напряглась. Я продолжила свой расказ.

– Хорошо, Аид, не трогай её, отпусти! – голос мамы был надрывным, будто она проплакала не один час.

– Нет, милая, она – гарантия твоего хорошего поведения. И условия её пребывания зависят от тебя. Ты ведь умная женщина, понимаешь, о чём я, – в его голосе звучали ликование и нотки превосходства.

– Я поняла. Хоть развяжи её и дай мне с ней поговорить.

– Позже. Сначала удели мне время.

Дверь захлопнулась.

В той комнате я провела пару дней. Ко мне приходили, делали укол, отводили в ванну, не давая закрыться, следили за каждым движением. В голове была пустота, стыда не было, я даже не помнила, кто я.

– Потом… меня перевели. Другая комната. – Мой взгляд стал отсутствующим, я снова была там.

– И знаешь, пап?.. Лучше бы я осталась в той, первой. Там была хоть тишина. А здесь… здесь было десять коек. И на каждой… девочка. Одни – совсем дети. Они плакали, кричали, молили… А ночью… – я сглотнула, горло пересохло.

– Ночью приходили они. И начиналось… это. Я лежала и слушала. Слушала, как ломают души. Меня… меня не трогали. Только уколы продолжались. И иногда… иногда я была благодарна этим уколам. Потому что они заглушали реальность. Позже я поняла, что это был… товар. Их готовили и продавали.

Борис обернулся от окна. Его лицо было искажено такой болью и яростью, что стало почти неузнаваемым.

– Боже… Стась… – его голос дрогнул. – И ты… всё это…

– Я выжила, Боря, – прошептала я в ответ. – Просто выжила.

Так прошёл месяц. Обкалывать продолжали, но дозу, видимо, снизили, что меня печалило – окружающую действительность не хотелось ни видеть, ни вспоминать, ни понимать. Лица мужчин, в которых читались похоть и любовь к извращениям, и лица жертв, в которых угасала жизнь. Они смирялись, становясь безвольными куклами.

Глядя на это, понимаешь, что ты – ничто. В мире решают сила и везение. Какой бы умной и красивой ты ни была, если приглянешься кому-то из этого мира силы – тебя сломают, переделают в угоду их играм.

Появление мамы было подобно вихрю. Её крик вывел меня из оцепенения.

– Аид, ты обещал! Я хочу, чтобы она жила со мной, умоляю! – мама стояла на коленях у моей кровати.

Я безвольно смотрела на них. Аид был невзрачным мужчиной: невысоким, полноватым, с чёрными глазками-бусинками.

– Надежда, пока она не сломается, она будет тут. Её не тронут, но я не намерен нянчиться с пигалицей. Хочешь, чтобы она жила с тобой, – пусть будет покорной.

– Да она и так покорна! Ты посмотри на неё, она уже овощ от твоих наркотиков! – зарыдала мама.

– Я вижу её взгляд. Она будет бороться, если представится шанс, – наши взгляды встретились. Мои губы сами сложились в усмешку. Бороться? С вами, чудовищами? Я неглупа, против вас у меня шансов нет.

– Аид, умоляю, под мою ответственность! Я поговорю с ней, она будет вести себя как положено.

– Не-бу-ду, – по слогам произнесла я. Вот же я дура. Но в тот момент мне казалось, что он хочет заставить меня делать то, что делали эти девочки.

Они ушли так же внезапно, как и появились, а для меня начался тяжёлый период. Избиения начались в ту же ночь. Что ж, хоть не насилие. Сначала слабые, потом сильнее. Но однажды садист, видимо, не сдержался. Болело всё тело, от его пинков я теряла сознание. Боль возвращала в чувство, пока тьма окончательно не поглотила меня.

Очнулась я на большой мягкой кровати, утыканная трубками, под писк датчиков. Окинув комнату взглядом, я увидела в кресле маму. Она сидела с закрытыми глазами. Выглядела она неплохо: красное платье, дорогой браслет, но лицо словно постарело на пять лет.

– Мам… – прошептала я хриплым голосом. Горло болело, говорить было трудно.

– Стася! – она вскочила. – Милая, слава Богу! Ты жива! Слушай, у нас мало времени, делай всё, что говорит Аид.

Именно в этот момент я поняла: сила решает всё, но и с ней можно бороться.

– Она пришла в себя? Я посмотрю, – в комнату вошёл Аид в синем костюме, за ним – два охранника. – Я же говорил, что с дочерью всё будет хорошо. А если она признает меня, то вообще…

– Папа, ты о чём? – перебила я его. «Признает»? Сыграю роль. Будем играть в амнезию. Ему нужно, чтобы я не сопротивлялась. Что ж, буду примерной дочкой.

Лицо Аида вытянулось и расплылось в улыбке. Мама снова заплакала.

– Я позову врача. Надежда, останься с дочерью. Андрей, ты со мной. Владлен, оставайся тут, – скомандовал этот коротышка и вышел.

Мы молчали, лишь мама рыдала, обхватив себя руками.

– Как вы себя чувствуете? – с порога начал врач, которого привёл Аид.

– Будто меня избили. Но этого не могло быть? Отец бы свернул шею любому, кто ко мне прикоснётся, – сказала я, глядя на Аида. Он молчал, пытаясь уловить ложь.

– Что последнее вы помните? – спросил доктор.

– Что мы с мамой отдыхали в Париже, а потом проснулась здесь.

– У неё амнезия. Такое бывает при сильном ударе головы и стрессе. МРТ сделать не помешает, привезёте её в клинику на неделе. Никаких стрессов – только отдых. Можете потихоньку рассказывать то, что она помнит, или поправлять, если воспоминания путаются. Обезболивающие и список препаратов я выпишу, Аид Остапович. С вами оставлю Амелю, она – первоклассный специалист. Девушка ещё в критическом состоянии, ей нужен присмотр, – выпалил врач на одном дыхании. Было видно, что он боится Аида.

Начались дни скуки. Я валялась в кровати, мне ставили капельницы, втыкали иголки и поили обезболивающим. Аид приходил каждый день, улыбался, целовал маму, которая не отходила от моей постели. Задавал провокационные вопросы, но я играла роль до конца. Когда я смогла вставать и передвигаться без боли, то начала ныть, что мне скучно. И «папочка» обещал развлечение. Развлечением оказалась учёба на бизнес-факультете в Италии, куда мы переехали, потом – экстремальное вождение, карате, и, наконец, я захотела научиться стрелять.

Так прошло три года. Я играла роль примерной дочери с провалами в памяти. Аид – роль мужа для мамы и отца для меня. Самое смешное, как он оберегал меня от своих грязных дел. Следил за нами обеими: по всему дому камеры, выходы – только с охраной, от которой не отвязаться.

Однажды мы вернулись в тот самый дом, где всё началось. Аид нервничал, не сводя с меня глаз. Я же строила из себя дурочку и спрашивала: – Почему мы сюда за три года ни разу не приезжали? В тот раз мне так и не удалось посмотреть Турцию.

На что Аид отвечал, что не может вспоминать ту аварию. Надо признать, этот дом меня пугал, особенно подвалы. Ведь я знала, кто там. Помочь? Хотела, но как? Камеры, охрана, да и Аид не спускал с меня глаз.

Впервые я убила как раз в Турции. Меня разбудил детский крик. Выйдя на улицу, я увидела девочку. Трудно было определить её возраст, вся в слезах, в разорванном платье и с одной туфлей. За ней крался мужик, чьё лицо я вряд ли забуду, – именно он когда-то методично избивал меня.

– Малышка, иди к папочке, сейчас он накажет свою принцессу, – говорил этот урод.

Девочка прижалась к дереву, не зная, куда деться. Когда он прижал её к себе и начал щупать, мои нервы сдали. У него за поясом торчал ствол. Подойдя бесшумно, как учил тренер, я выхватила оружие, сняла с предохранителя. Урод кинулся на меня, но не успел схватить. Падая на спину, я нажала на курок. Раздался выстрел, оглушивший тишину парка. Перекатившись, я смотрела, как он падает, а на его груди расплывается алое пятно. Времени на страх не было – надо спасать девочку.

– Домой хочешь? – спросила я.

Кивок.

– Придётся переночевать в багажнике. Не кричать и не пищать – сможешь?

Снова кивок. Я схватила её за руку и под прикрытием кустов повела к машине. К счастью, её не загнали в гараж, где были камеры. Машина стояла так, что в объектив не попадала. Быстро открыв багажник, я усадила туда девочку и прикрыла его, но не до конца.

Вернувшись в дом через чёрный ход и спрятав пистолет среди салфеток на кухне, я надеялась, что нигде не попала в поле зрения камер. В доме уже бегала охрана. Я прижалась к стене, понимая, что меня всё равно найдут.

– Где Стася? Найти немедленно! – разнёсся голос Аида.

Я быстро присела на корточки, надавила на глаза – они наполнились слезами.

Свет вспыхнул, на кухню ворвалась охрана, за ними – Аид. Я подняла на него заплаканный взгляд.

– Папа, там убили… – заикаясь, проговорила я, – он стрелял.

– Кто? Что случилось, детка? – Аид подошёл и обнял меня, а я разревелась, рассказывая, как пошла попить воды, потому что меня разбудил детский крик (если врёшь, вплетай правду), и в окно увидела, как один мужчина стрелял в другого.

Они поверили. Аид даже вздохнул с облегчением, что я ничего не вспомнила. Сказал, что это, наверное, охранники кого-то поймали, не убили, а просто припугнули.

Ночь я провела с мамой, сказав, что утром хочу на море. Аид, как ни странно, отпустил с одним охранником – Кириллом. Утром мы поехали на пляж. Я настояла на машине, хотя до него было пять минут ходьбы, – нужно было выпустить девочку и пристроить её.

Кирилла я отослала за коктейлем, состроив из себя капризную стерву. Тот, бросив на меня сердитый взгляд, ушёл. Я распахнула багажник. Ребёнок тут же открыл глаза, уставившись на меня испуганными зелёными глазами.

– Значит, это ты её спасла? – раздалось за спиной.

Я резко обернулась. Позади стоял Кирилл.

Он оказался агентом международной службы, вроде ФБР, которая давно охотилась на Аида: торговля людьми, оружием, наркотики. С этого дня я начала собирать на Аида всё, что могла найти. А чтобы вывести меня из игры, как сказал тогда Кир, инсценировали мою смерть. Потом должны были вывезти и мать, за которой Аид не спускал глаз все пять лет.

Глава 2

Я подняла взгляд и обвела семью глазами. Они молчали, глуша страх и сожаление бокалами с янтарной жидкостью. Конечно, я многого не рассказала: как меня чуть не застрелили, как просидела в камере с трупом, как Кир не раз спасал меня от насилия. Мой рассказ был сухим, без подробностей. Я не говорила о первых месяцах в плену, о той девочке. Поведала лишь факты. Пять лет моей жизни уместились в сорок минут. Да, их трудно было назвать сказкой, но скоро всё должно было закончиться. Мама вернётся, а я смогу начать жизнь с чистого листа.

Утро было ранним, выспаться толком не удалось. Я смотрела на свою старую комнату и не верила: она осталась нетронутой, чистой, ухоженной, словно застыла в ожидании. Всю ночь я перебирала вещи, вспоминая связанные с ними истории, полные радости и беззаботности. Обидно было, что с пятнадцати лет я изменилась, и почти ничего из старого гардероба на меня не налезло. Нужно было покупать одежду.

Выйдя из комнаты, я наткнулась на Макса. Он сидел на полу напротив моей двери и дремал, обнимая бутылку с чем-то крепким.

– Макс, вставай, – потрясла я его за плечо.

– Отстань, милашка, дай поспать, – пробормотал он.

Я рассмеялась. Он, как и я, ненавидел утро всеми фибрами души.

– Макс, иди досыпай в кровать, – снова принялась тормошить его.

– Бесполезно, – раздался за моей спиной голос Демьяна. Я вздрогнула. – Дай ему выспаться, к обеду очнётся.

– Но оставлять его тут?

– Почему нет? Пусть спит. Идём на кухню, – он взял меня за руку и потащил за собой.

Мы шли молча. Его горячая ладонь согревала мою холодную руку. В пятнадцать я любила и ненавидела этого парня. Сейчас эмоции спали. Слишком долго пришлось играть и скрывать чувства, я привыкла к этому.

В столовой уже сидели отец с Борисом, оба читали и пили кофе. Борису было 28, он был старше нас с Максом на восемь лет. Он и раньше помогал отцу с бизнесом, но имел и своё дело – ночной клуб «Живи». Сейчас в сером костюме-тройке он был очень похож на отца.

– Макс пьян и спит у моей двери, – сообщила я.

На меня уставились три пары глаз.

– Ты и раньше любила ябедничать, особенно на нас с Максом, – поддел меня Демьян.

– Я не ябедничаю, а констатирую факты. Первый: он пьян. Второй: спит у моей двери.

– Без этих фактов все бы жили спокойно, значит, ябедничаешь.

– Боже, ты невыносим, как ребёнок. Хочешь, за косички подёргаешь? – предложила я.

– Ну, раз просишь… – Демьян дёрнул за прядь. – Я рад, что ты дома и всё позади.

– Кстати, о доме. Папа, мне нужно в банк и в магазин. Я бы и сама… – Мне не дали договорить, все трое наперебой предложили помощь.

– Папа, давай сейчас, у меня даже зубной щётки нет, – выбрала я отца.

– Завтракай, и поедем, – улыбнулся он.

Получив пакет документов, включая права, банковскую карту и бумаги для поступления, я прочла записку от Кира. В ней говорилось: как можно скорее подать документы в университет на второй курс, найти хобби и жить так, будто ничего не happened. Если Аид начнёт искать, в моей биографии не должно быть белых пятен.

Приказ был выполнен за считанные дни. Меня зачислили в университет, где учились Макс с Демьяном, на юридический факультет. Парни были на третьем курсе факультета бизнеса.

В мой первый учебный день я приехала на такси – Макс уехал, пока я ещё спала, сказав нашей экономке Анне Викторовне, что у него срочное дело и он встретит меня там.

Брат держался немного отстранённо, словно боялся поверить, что я жива и дома.

Университет встретил меня шумом. Первая неделя после каникул, студенты возбуждены. Повсюду крики: «Привет, как дела?» и тому подобное. Я училась в Италии, но подруг у меня не было – за мной постоянно ходили два охранника, передававшие Аиду каждый мой шаг.

Зайдя в здание и влившись в поток студентов, я отправилась искать аудиторию. Прокладывая путь среди толпы, я двигалась к лестнице на второй этаж.

– Максик, зайка, ну подожди! Куда ты так мчишься? – услышала я голос той самой девушки из нашего дома.

– Как тебя, только не тошнит! А Максик… – этот голос я узнала бы через тысячу лет. Динара, или просто Ди, рыжая бестия, знавшая все мои секреты с четырёх лет и до самого похищения.

Обойдя группу студентов, я выглянула из-за спин. В центре площадки стояли несколько парней, среди которых были брат и Демьян, и три девушки: Ди, подруга Макса и красивая блондинка с осветлёнными волосами, в обтягивающем сером платье. Она обнимала Демьяна и что-то шептала ему на ухо.

– Ты вообще, рыжая дрянь, иди отсюда! – набросилась подруга Макса на Дину.

– Умолкни, я не к тебе обращаюсь! – огрызнулась Ди. – Давно космы не выдёргивали?

Ди не любила словесные перепалки, она быстро заводилась, но так же быстро остывала – видимо, рыжий темперамент.

– Да я тебя… – замахнулась девушка на Дину.

Брат остановил её, поцеловав запястье, но смотрел в этот момент на Ди. В его глазах читались страсть, желание и какая-то щемящая привязанность.

– Господи, с кем меня жизнь сталкивает! На, Вербер, свою часть проекта, – швырнула Дина в брата папку. – Я тебе не доверяю, так что в конце недели покажешь, что нарисовал.

Кто-то схватил меня за задницу. Я дёрнулась от неожиданности, и мы с парнем, стоящим впереди, полетели на пол.

– Детка, твоя попа – просто космос! – заржал тот, кто меня облапал.