Полная версия:
Цитаты о другом наследии
«Газетные формы о блажь не дают тебе распрямлять этот мир
поневоле, но сам ты читаешь газету на воле мучительной формы слезы».
«Исподлобья сравнения скажешь мне суть, о которой забыл в этом
зареве днём, за которым ты сам узнаешь и о нём в безымянности
догмы свободной идеи».
«Нет тебе перелеска, а за лесом – твой дым утопающей бездны
гулять от идей, чтобы днём в перелеске, имея тоску – управлять
идеалами в прошлом лесу».
«Загнан ты в полутьме и за вечностью день – твой потомок пути на
обратной дороге, чтобы множить гордыню вослед простоте из
ничейности довода жизни в потере».
«Сохраняешь от чистой судьбы, словно нить – ту проворную форму
однажды на имени, но у имиджа старая форма слезы распустила
короткие ноги за временем».
«Бледнолицый и оземь гортанный, как рок – твой порок
необычностью выстрелит в небо, а на завтра ты слову ускоришь тот
день на обрывках судьбы, заправляя в том правду».
«Белым – белым, пушистым сегодня клеймом ты нашёл слову чудо и
высмеял нас, но помножил на дне обязательство в час необычности
этой причуды».
«День из грёз, день из насыпи в подлинник лет – ты учёл, как
притворный на небе поэт и поэтому смотришь сегодня на рай, чтобы
чувствами выстрелить в прошлое».
«Над карнизом ты муку свою отпустил, а потом и за руку хватаясь
спросил, что есть мочи о древности в липкой норе, из которой ты
падать не хочешь».
«Сексуальная тень из-за древней игры мне упала на осень проблемы
тогда, где у прошлого в сердце скитались миры и не думали в
собранной ночи».
«Не гордись и не думай, что снова твоя, а за числа в утопии сердца
держи этот круг параллели, где высмеял лжи посторонние годы на
тернии».
«Сердце близкое, сердце безгрешное в такт укрощению близит в
реальности факт, но и ты наготове коришь эталон, чтобы выскочить
мыслями вон».
«Спросил и сразу отказался в чувствах, а что ещё дерзать судьбе
назло, ты сам такой в нечаянности – выскочка и новый
показательный актёр».
«Мне судьбу сохранит не отчаянный день, не игла повседневности в
часе вдвоём, но дорога за временем, где подошли мы из прошлого
думать о нём».
«Упрекая – не думай, что я подошла к этой роли жены на прощание
стен, где и ты не приказом учуял свой стиль распрекрасной гордыни
на времени».
«Мне немножко осталось на дню говорить, но из прошлой оценки за
вольность нести – это утро под ветер, откуда бы сон на прощание
встретил твой мир».
«Жёлтой лиственной прозой и опытом стен ты находишь свой мир
обязательства тем – управлением горя, где мало тепла и как осенью
слышно возмездие».
«Топишь печь и нет боли в огне для тебя, но искусством ты машешь
отныне в свой мир – только ханжеской давностью в сердце больном
о нечаянном доме из темени».
«Время лечит твой день, словно полный рассвет, время ищет предел
от такого ключа и сказав этим прошлое ты – замолчишь, замолчу на
прощание и я».
«Городской сувенир на дворовый манер ты нашёл у сегодня и днём
не бежишь по внутри городской пустоте, чтобы явь за тобой
пробежалась под стилем».
«Питер может помочь, Питер можно узнать, но игрой по готовой
расщелине глаз там в сердцах не бывает указки вести образованный
мир, чтоб расти».
«Мне бы полные степи разгульной слезы и горящие формы над
временем в явь, чтобы думать над прошлым, откуда возьму им
теперь необычность и буду – прощать».
«Смерть не лечит твой день, а напротив корит, что сегодня тебе не
фартит, но упрямая в небе звезда говорит, где затерян твой бег о гранит».
«Сердце близит за Питером новый закат, но к реальности слов ты
обычно не свят, говоря по народной судьбе потому – эту долгую
осень к лицу».
«Над Москвой говорящий ответ мне пропел, что доискивать можешь
гордыни края, направляя свой ад, словно день поутру между
толпами мыслей во тьму».
«Тебе так легко и прекрасно в том дне, что лебеди ищут за
вымыслом сад, пройти по которому смог ты вдвойне, минуя
обычности ад».
«Формы современности не ищут след в тоске на запрещённой жилам
– сущности пройти и этот сыщик, где-то сбоку вымысла о рай».
«Этим время не жалко, а ты свой потерянный день оправдаешь, им
сегодня условив черты современности, будто бы ты – не страдаешь».
«Заморозил свой мир без чудес, заигрался в потерянный рай и над
вечностью смыли дожди – эту бренности форму, не зная тебя».
«День на дню и под верностью слов ты не ищешь забытый апломб,
точно стал им квадратом в руке, где по чёрной у мысли строке -
стала вверенной ношей – вся жизнь».
«Не реклама, не маска лица стала новой эмблемой пути, по которому
трудно пройти, но в конце будет время подумать о вечном».
«Жизнь отдать ты не против, но сам заставляешь просить небеса
встретить новый ответ на руке повседневности, будто в строке».
«Мы – не мысли, мы – просто игра в непроявленной области звёзд,
словно падаешь ты в этот день и наощупь находишь свой трос».
«Говоря, как под каменной тьмой между образом лет по нутру – ты
такой же на лицах в ответ – этой форме известности к людям».
«Журналистикой смажешь черты повседневности в вой красоте,
чтобы время стремилось пойти за тобой – в эту пропасть, как если бы..»
«Стройный образ за гневным лицом и по дням не такой же порок -
для искусства, что можешь ты взять эту мысль для судьбы, точно волк».
«Над Парижем застигли твой шар обаятельной ночи часы и такой же
под чувством пожар – нас застигнет напротив любви».
«Лондон ищет внутри от систем только истину в карте кроплёной,
что идею в заметной среде быть сегодня той формой найдённой».
«На следующей встрече – знак черты, что стали мы здесь ближе и
дороже, но днём не разбирая пустоты – ты вышел сам под новые мечты».
«Этот холм в пустоте преисподней мне запомнился в чувствах, что
тоже я корю свой излюбленный день ни на глаз никогда не похожий».
«Бедные не могут без любви, им бы также высмеять неправду в
точке поворота, где был ты – странной идиомой от мечты».
«Исказил свой потомственный хруст идиомы под наледь любви и
почил этим умственный ус, загоняя свой берег за мины».
«Нам Берлином не стала плоха эта выемка счастья лоха, но
когда-нибудь вылепит рай, словно наледь – другой каравай».
«Ожиданием к смерти ты пуст и гордишься сегодня, что чувство -
только мирный урон голове над прекрасным расспросом в войне».
«Нет в тебе обязательства мстить, нет другой чистоты уходить в
сложный фатум такого лица, где искусишь ты нос мудреца».
«Над Европой нет смелости взять, словно хлипкий картон – эту боль
и направить над должностью вспять муку сложенной мысли – на роль».
«Бедный просит и многим не мстит, но к прохладе за осенью слог
будет в редкой расщелине глаз – только ношей в потомственный день».
«Умоляешь и искоркой в день – ты направлен под нить от тоски, где
у формы скитается лень в оправдательной маске твоей».
«Тише воздуха, ниже воды – ты сегодня над телом в себе и
нечаянной цельностью вдеть хочешь новый обломок судьбы».
«Ещё не говорил, а вепрь в глазах раздул позорно ноздри между
скал безумной параллели принимать – свой ужас, как несчастье и укор».
«Русский для русского в душу томит день из под ветра по тени, но и
для каждого в том говорит свой необычности флирт».
«Словом не видел Европу, а спал в медной чутью идиоме над теми,
кто у приданого в сердце – слеза в выемке нового хода на завтра».
«Развод на лоха, что плохая слеза и долгая нить поворотного рока -
мне будет отсюда играть свысока, чтоб сердце держать у порока».
«На ужин ты чутко в судьбу прикорнув – задвинул идейности
подлую нить, что завтра мы будем искусство хранить над нервным
осколком души, словно мудрость».
«Нет в тебе эталона упасть на виду, но из вечности сам ты наивен и
честь не упала под разный акцент на ходу – безыдейности странной
приметы от встречи».
«Долго думаешь в мире, как форму хранить в этот день
безутешности счастья во мне, словно роком к лицу подводя эту суть
в неприличии подлинной маски своей».
«Не буква и не слово нам на дню карают целый день под эталон, но
будущему способу за мысль – узнать идейность русскую свою».
«Тленный путь, словно город во сне мне пригрезился к счастью и
вот – на уме только день – анекдот и прошедшее в истинах долгого мира».
«Воинственный оскал внутри беды не знает почерк зримый между
нас, но сам ты им расставил потому – таинственное формулы о фарс».
«Культура лет не прочит нам урон, не тлеет долгий путь наедине, но
в каждом благородстве отдохнуть ты снова предлагаешь этим мне».
«Витязь в природной обложке души, вымысла остров и странный
надзор между остывшей манерой в себе – словом поодаль свободы
несёшь».
«Настал тот русский час и днём во мне искрится форма бытия в
огне, чтоб снова рассказать внутри ответ для времени культуры, где
и бег – свободный пьедестал любви и мира».
«Нет у проседи мелкой коры, нет у вечности слова плохого, но
уводишь ты счастью свой мир – для другого..»
«Вынимаешь из слов кошелька свой придирок застенчивый смысл и
коришь этим душу впотьмах, чтобы странностью вылепить мир».
«Может русский не мёртв, может спало то жало, будто пленный
мотив из под времени вжал напоследок твой собственный шанс, где
устало ты возводишь посыльному ветру – тот ад».
«Мне бы русской стихии и в воле уснуть на прибрежном раю
необъятности мысли, что сегодня в душе нахожу на краю утопизма
из злого потока – в корысти».
«Авторский след неподдельной души, словно посыльный из недр на
приливе бледной оценки сегодня спешить – видеть ту участь на цели».
«Фамильярный тон под звук пародий в нас ищут след восточный,
чтобы жить на одном не вылепленном дне, где и смерти нет наедине».
«Жаворонок на руке из мысли – твой судьбы гонец и ниоткуда ты
находишь мысленное чудо возле прав у чувства на огне».
«Прошлое не жжёт и не болит, прошлым можно думать понемногу в
час, когда бежишь его спугнуть времени под страх, забыв дорогу».
«Не день, не экзальтация под мыслью тебе сегодня не проводят
робу, но думая ты сам забрал бы часть – иллюзий слов плохих, чтоб
удручать».
«Бледным солнцем из пазухи слов ты начнёшь эту сложность души,
где бы встретил свой час для двоих – твой услужливый почерк под стих».
«Родник чутья по праву быть никем – сегодня множит чувство на
аду, а ты бежишь серьёзностью манить свой пуд тяжёлой верности -
во тьму».
«На солдатской причине под шарм ты несёшь свой поток бытия, но
не знаешь, где завтра пожар от такого искусства, где я».
«Менуэт из под длинной ноги чует противо кабель в аду, знает
серую мышь, точно плут из инертности встретить свой суд».
«Образованной маски слеза будит тощий актёрский урон и спадает
под шлейф этот сон, будто встал ты для мира – с утра».
«Мне немножко не жаль этим блажь, эту вольности оземь весну и
наивно ты станешь опять разбирать – укрощение сути».
«Собственный воздух спадает под тень новой беседы за личной
стеной, но из-за времени станет изгоем целая пустошь невольника в том».
«Белые голуби высмотреть ад смогут сегодня нам в том – позади,
вверив пробитый осколок, где рад ты осознать этим чувство внутри».
«Прожит и выпит странный резонанс, но едкой формой высмотрел
строку над небом необычной красоты, что словом по-другому пронесу».
«Непригляден и странен ты сам, что упадок за блёклой стеной,
распрямившись под суть небесам, но проказой нацелившись в суть».
«Меркнет время и город во тьме мне неявной порукой горит, чтобы
жизнью уладить тот спор различения дней – в голове».
«День и ночь – всё сплелось потому, что не знаю я вымысла в пуд
историчности горькой слезы в дедуктивности смысла – вздохнуть».
«За безликой твоей высотой, за прилежной гордыней под вес этой
ценности жизни войду – я на доводе пламени в слово намедни».
«Быть ли русским сегодня для слов или тайной, в которой одна
расстаюсь с этой встречей под звук идеальности ветра – в себе?»
«Много множит Европа за тенью откровения мысли во тьме, но из
личности множит последнее суеверие в собственном – сне».
«Говоришь ли в Европе пока там спадают под смысл облака, но
коришь этим чувство пустое в обозначенной маске врага».
«А помнишь мы были над вечностью в поле, как маленькой топи
шаги наготове и жили, чтоб душу свою сохранить, но вымели осень
в которой любить – не можем ту жизнь потому?»
«Обычности степь и плохая погода не знают укора под мнительный
вдох, но ты окрыляешь искусство покоя, когда говоришь – будто Бог».
«Наизнанку завёрнутый смысл я несу и критичный ответ для такого,
как ты, чтобы в каждом ответе развился испуг и задёрнул бы штору
плохого актёра».
«Утоли мою мечту, но не один на восходе философской пустоты, где
белёсой ночи скреплены мосты и чернеют формы утра, словно строки».
«Загнан урон для души дурака, ноет притворная в теле любовь, где
из под верности целит тоска в новую почерком – кровь».
«Осень – не очень-то русской примете стала той маской души на
портрете, но отыскав за прохладой ту боль – ищет свой сладкий покой».
«Может мужской красотой ты не жил, верил на форме большого
ума, что словно день – настаёт и проблема в капельке страха вины
дотемна».
«Образованные болью между тем – ищут ворох счастья этим люди,
но глодают почерком вины свой спасенья круг наедине».
«Красноватые призраки в теле вокруг испустили свой пламенный
день потому, что желаешь ты вылечить небо и дух, отпустив этим
боль не прижитых проблем».
«Завтра не наступит никогда и не будет спаянной тревоги между
формой здравия вины и твоей манерой, будто ты – ветер постоянства
между Бога».
«Над проблемой в паскудстве застрял ты сквозь день, где измерил и
тьму, но не вышел твой ад наблюдать эти формы манер, словно память».
«Ты проходишь над смыслом во мне и как день разбираешь тот
стиль, что у каждого слога в окне – равномерно уносит элегии в жизнь».
«Потомок постоянной суеты вокруг руин и терпкий обольститель
злой тоски – ты вышел сам привить внутри глаза над пропастью
искусства – рассказать по ним».
«Бездна у бездны не воет под раж внутренней близости стать к
одному, мыслью пригодному дню, чтобы пасть в цели от сердца и
выиграть войну».
«Не цирк узнал свой день пути из звёзд, но стал им актуальным
телом врозь, чтоб вылечить болезни злой каприз, когда ты смотришь
идеалам вниз».
«Попрощавшись из верной судьбы ты направишь свой день на
другой, объективности сдобренный дождь между каждой удобной
войной».
«Прощание и месть внутри вины – не могут укротить твою любовь,
не видят обезумевший рассвет, где сам стоишь и холишь этим боль».
«Мне внутри разновидной приметы – один, ты – вопрос из приличия
сдавленных черт, по которым остался сюжетом невидим твой ответ
из прожитой любви, вслед за ним».
«За долгим видом черепом стою и волей наблюдаю рок из слов, но
что-то подзываю над судьбой из жизни идеалом, будто ток».
«Мне нелестно, но в маленькой тьме ты не хочешь украсить тот свет
над природной безбрежностью черт – полной разума жизни по осени».
«Будет жизни иная глава, будет истины малая скорбь, но в душе не
забудешь врага ты от жизни пройденной этой».
«Словом русский, а в сердце горит незаметной окалины нить, чтобы
внутренне в том говорить и приказывать гордому сердцу».
«День женатый, но может не твой, он почти опустил мир иной и
настала там редкости тьма, чтобы думать о жизни сполна».
«Ты устал, а внутри никого кто бы в юмор вложил целый день и
угадывал призрак во тьме иллюзорности этого блюда».
«Мерным словом забыл идеал и наверное также меня ты забыл бы
сегодня, когда сам уводишь под чувством – примету».
«Чёрным тленом потерянной лжи ты не носишь подковы во мне, а
притронувшись в призраке мнишь, чтобы лучше свой ад передать».
«Дом и дача, а также авто заставляют работать на то иллюзорное
поле причин, где нет больше других величин».
«Ты работаешь в новой главе обольщения быть на коне, где-то в
мудрости выемки глаз, будто в первый от жизни приказ».
«Городской на судье унисон вышит в проблеске малой звезды, по
которой я вижу твой сон, чтобы снова ответить в том дне».
«Питер сразу направил мне суть удивления быть Королём, но искать
место встречи, где гнуть проволочки под маетным днём».
«Питер лучше других городов, где не высмеян странный манер быть
внутри меланхоликом стен из забытой капризности мира».
«Вновь по страху ложится во мне искажения подлая нить, чтобы к
личности там в современности свой остаток любви сохранить».
«Где бежишь ты от чувства во мне, где затронул свой ад в глубине
искушения стать мне чутьём из последнего сердца – у встречи?»
«Над червлёным, отпавшим зерном мает оторопь странный манер,
ну а я расправляю в том часть иллюзорности дней».
«Мышки в воле и черты в мозгу тают в очерке страха нам вдаль, но
из каждого в сказке возьму я свой подлинник мира – на власть».
«Зреет странное поле под смерть и в наивности смотрит в лицо,
чтобы утренним телом согреть, словно мудрый советчик в словцо».
«Задавая вопросы мне явь – точно славный алмаз по руке рвёт и
мечет позорные грани в глазах, чтобы стать иллюзорностью в прошлом».
«Для мужской идиомы – ты жесть между мехом из близкой судьбы,
но украдкой я буду смотреть на любовь из другого окна, приоткрыв
лишь черты».
«Не вино и не виски нас ждёт, но притворствует фарс для двоих,
чтобы думать о лишнем в руках, как познать идеалами страх».
«Постороннему вход запрещён, но не в этом чутье под судьбой, где
нелестно ты ищешь покой, как безумец, забравшись под разум».
«Обучение к силе для слов – будто слаженный номер во рту,
обсуждает не весть что, а ту неприятности новость и слухи».
«Задавая капризности явь – ты не слышишь себя, обращаясь во льва,
но несёшь этот крест, чтобы я обратилась на том в двойника».
«Не учёл ты свой стиль и не хочешь корить одиночество днём или
ночью – любить, ты заводишь опять разговор и уму – неприятно
упасть в одинокую тьму».
«Управляешь Вселенной и тень не нужна, как капризная дама в огне
из любви, обучаешь свой рай на уме и тогда – ты запомнишь
Вселенной потерянный образ».
«Между ночью и днём промежуток непрост, он не холит твой день и
не носит твой хвост».
«День испил словом яд и уже неугоден, но почти ты одет в этот час
по погоде».
«На Москве пробил рай и ответ между нами стал вдали
перекладиной между ролями, стал вдаваться из прожитой жизни
сквозь рок, утомлением качества вылитых строк».
«Для Москвы ты не годен, не выжат под стиль, для себя ты уже этот
мир подавил».
«Чёрный номер, как искус внутри мудреца ждёт ещё спозаранок до
воли конца, ждёт и знает, что времени нет на конце, но от сладкой
приметы легко в мудреце».
«Жилам тонкий юмор шлёт примету, жаркой встрече вылепляет
метку, чтобы говорить ещё немного в дар от человеческого рока».
«Ты на завтрак подаёшь свой стиль, словно бы забыл тот день
вчерашний, был ли он растерянным, как тень в обществе – под новые
черты».
«Заяц мудро прыгает о тыл воли современности в упрёке, но не
знает будут ли молчать этим идеалам – подло волки».
«За разумностью вышил свой труд и корит над белёсой затравкой
осень близкой слезы, что ушёл ты в сердцах распинаться о завтра».
«Недоделанный мир на двоих, точно труд безымянной приметы, где
нет боли, нет мысли в ответ – упрекать за отчаянием день».
«Книгой помнишь меня, как черту и пинаешь свой ад многомерно,
но из глаз повторяет там путь – не твоя череда в этом дне».
«Зверь погоды студёной мне в топь иллюзорности – снова упал и как
близкий актёр передал этим утром – разбитое сердце».
«Верь – не верь, стало плохо в том дне видеть позы разбивчивой
мне, ограниченной формы о роль, словно в том упрощаешь и день».
«Самый старый отшельник мне – путь, по которому сможем пройти,
там не зная, откуда вздохнуть над иллюзий в собственном мире».
«Видел синий он свет и хотел, чтобы небо запомнилось так в
расстоянии воли в окне, направляя свой личности мрак».
«Горький след на кону дурака мне для пользы укроет рука, только в
жилах огонь не горит, поправляя свой времени вид».
«Поле плотной судейской войны надо мной, что есть мочи повисло
и нет берега жалкого в той, окаймлённой на дню красоте».
«Будет лучше, чтоб время в вине мне повисло, что в форме окна -
разновидность непройденной маски из льна в безграничности мысли
манерной».
«Этим стыд не придрался, но сжал иллюзорный проход на ходу, где
и я за приданым свой мир для ума – непременно найду».
«Серым оттиском в бурой стене вьючит словом осла – твой манер и
наверное будет он мне, как довольства суровый актёр на войне».
«Безопасностью вышит за днём этот вид, словно жизни гравюра и
лёгкий гранит, по которому славно проходим, клеймя – суд
неважный для эхо в меня».
«Долгий бисер и ценная мантия в шанс убирают твой день, оставляя
за словом – только вымысла долгий ответ на кону издевательства
жить за вину».
«Слава, толки и лживые сплетни – все они не нужны для поэта в час,
когда ты напишешь свой ад для второй объективности – днями назад».
«Будешь думать и мыслью корить время чаек в неспрошенной тьме,
будто к морю под ливнем ходить за ненужностью высшей причины
любить».
«Обещал ли сегодня быть мной, но не утром, не днём не пришёл,
свой забрал эталон неземной и отсыльному время – под шоу».
«Чёрный галстук и рознь на кону дурака мне в обычном пределе
души не куёт – этот рай для двоих, а поэтому ждёт между миром -
ненужная в воле тоска».
«Сложный день и такая же форма души – внутрь тебе благородно
уносят за сном время в толках, чтоб внутренне там говорить и
оправдывать стойкий поклон».
«Зверь в руке, точно маска на слон между нас, дух в тоске и немного
под счастьем погас, выгибая за этим и спину».
«Мне не в шахматах стыла под время война, а за днём повторения
стиля вины – этим прошлое вымыло слаженный ад, чтобы точно под
ним говорить».
«Берег духа и стойкий гранитный оскал мне не нужен от слуха
потерянных скал, где стоишь и не можешь судьбой угадать, что
искал ты у жизни тогда».
«Золотые на цепи фривольности сны в золотое от меры предание
глаз оттирают по времени только черты – в безыдейности думать о нас».
«Древний колокол в каждой руке отнесу этим днём за забытый
порог, словно суть и нечаянный ветер из глаз для двоих, чтобы
думать о судьбах твоих».
«Ночь цветная над блеском затерянных лет, ночь безликая в
пройденной ноше чутья, только день однотонный и форма твоя -
откровением пляшет нам зорко».
«Центр души из забвения стал мне у стен, как заброшенной маски
скупая слеза, чтобы утро пробило иллюзии плен и закрыло для ночи
глаза».
«Мает ветер от Питера форму любви, только ночи внутри там
короче, чем дни, мне они напророчили форму из слёз в безымянности
долгой глуши».
«Пустота и наверное стало спокойно покоряться излишествам в
гиблой тоске, управлять благородством, пока не воспето – это утро
на той половине из лет».
«Дни нечаянной маски продлили шаги, чтобы жить подороже и
ставить свой ад наверху от дозорного общества в такт – управлению
мысленной формы руки».
«Время лечит и многим отшельником лет стало холодно ждать твой
ответ, он сегодня устройством забытого сна – мне расставил на
минах пути от вопроса».
«Точно осень из мнимого города взяв – ты уносишь под влажностью
снова меня и забытое общество, словно строка покоряет для слов
облака».
«Над жемчужной окалиной в сердце смотрю и всё ближе
искусственный ад под ребро загоняет мой пройденный свет на огне,
