Секрет австрийского штруделя

Медсестра, не обращая внимания на мой поднимающийся гнев, очень спокойно просмотрела свои записи, вызвала дежурного врача.

Если описать кратко итоги моих переговоров с медицинским персоналом – Максима в больнице не было. Звонки главврачу тоже не помогли в поисках пациента.

С трудом понимая происходящее, я набрала номер, сообщивший мне новость о травме ребенка. Вместо ответа, почему-то на английском, мне сообщили, что это специальный номер, рассчитанный только на исходящую связь. Повторила вызов, и снова прослушала тот же текст.

Присев на кушетку, и выпив предложенной медсестрой валерьянки, я попыталась сообразить, что же мне делать дальше.

И тут, наконец-то, мне перезвонил тренер сына.

– Где Максим? Что с ним? Почему Вы не отвечаете на звонки? – кричала я в трубку, на глазах превращаясь в анекдотичную «яже мать». Вот, ей Богу, стыдно до сих пор.

Тренер нашей спортивной школы – человек исключительно закаленный, его воплями разошедшихся в припадке детолюбия мамаш, не проймешь, а потому он очень по-деловому, не уточнив причин моей истерики, отчитался о том, что Максим в лагере, обедает в столовой, после длительной тренировки на дальнем поле. А что на телефонные звонки не отвечал – так не слышал, тренировка шумная.

– А нога? Максим же сломал ногу! – почему-то шепотом задала я вопрос.

– Бред какой-то, что Вы там себе напридумывали? – поразился тренер.

Пришлось пересказывать ему историю со странным телефонным звонком. По ходу рассказа, я несколько раз то ли всхлипнула, то судорожно вздохнула.

Внимательно следившая за моими переговорами медсестра, молча протянула мне мензурку. В ней, судя по запаху, вновь плескалась валерьянка.

Не поморщившись, я залпам выпила.

– Ульяна Владимировна, это, прямо скажем, не мое дело, но мне кажется, что Вы кому-то крепко … перешли дорогу. Иных причин так жестоко шутить я не вижу, – выслушав мой монолог, заявил тренер.

Отключив вызов, я осторожно поставила мензурку на столик, вопросительно посмотрела на стоящую рядом со мной медсестру, словно требуя подтверждения выводов тренера.

Медсестра неопределенно пожала плечами:

– Может еще валерьяночки?

Ну нет. Валерьяночки мне явно хватит. Сердечно поблагодарив, стоически выдержавший мой натиск, персонал больницы, я поспешила на выход. Попыталась еще поблагодарить их небольшой суммой денег, но натолкнувшись на, явно оскорбленный таким поворотом дела, взгляд врача, купюры спрятала в карман.

Уже в машине подумала, что предположение тренера, похоже на правду. Кто-то сознательно сделал большую гадость. Только вот зачем? Какие цели были у звонившего? Напугать? Досадить? Как теперь узнать. Да и надо ли? У меня сейчас злиться на этого человека не получалось, так велико было мое счастье от того, что мой сын здоров и его не ожидает сложная операция.

Причин не верить тренеру у меня не было, но повинуясь своему материнскому инстинкту, закупив два пакета печенья и чипсов, я поехала к лагерю к сыну, и спустя всего тридцать минут, обнимала своего родного мальчика, переросшего меня на полголовы, и рыдала. Стесняясь моего бурного проявления чувств, Максим переминаясь с ноги на ногу, басил мне в ухо: «Мам, ну ты чего, мам, все хорошо». А потом не выдержал и зарыдал вместе со мной, то ли от жалости к матери, то ли представив себя на операционном столе.

Привел нас в чувство тренер, разогнав обоих по местам, меня в машину, домой, а ребенка в лагерь, на тихий час.

По дороге мне пришлось отматывать назад договоренности с областной больницей и машиной скорой помощи.

Узнав о том, звонок о травме Максима, это чей-то злой розыгрыш, Ковалькова, запылала гневом. Она грозилась бросить Питер и семинар, прилететь утром, самой разобраться с мерзавцем.

Безусловно, все это было через-чур и слегка наигранным. Любит Ковалькова показушные широкие жесты, при условии, что они ей не очень дорого обходятся. Зная об этом свойстве Анькиной натуры, и памятуя о проявленной ею оперативной реакции и помощи, в поиске специализированной машины для перевозки Максима, я подыгрывала, уверяя, что справлюсь с обидчиком самостоятельно, а она пусть спокойно отдыхает и профессионально обогащается. На том, после долгих уговоров и препирательств и порешили.

Да, да. Характер своей подруги, за долгие годы я изучила, как мне кажется отлично. Проявляемое к подчиненным высокомерие, излишняя скупость, склонность к преувеличению, все эти недостатки мне прекрасно известны. Ну, а кто идеален? Нет таких на белом свете.

Да и не всегда она была такой. Познакомились мы, чуть ли не двадцать лет назад. Обе, после первого курса институтов, пришли поработать в каникулы в невзрачную контору, под громким названием «Бухгалтерское бюро». Такие фирмочки тогда только, только стали появляться в нашем городе. Занимались они всем понемногу, предлагая услуги гордо именуемые консалтинговые. На самом деле это было банальное сопровождение бизнеса, начиная от его регистрации. Наш работодатель, одним из первых в городе, обзавелся сотовым телефоном, шикарной, по его меркам, машиной марки Вольво, двадцати лет от роду, и изображал из себя серого кардинала местного бизнеса, придумывая абсурдные налоговые схемы.

Мы продержались в этой конторке пару месяцев лета. Я готовила документы для регистрации фирмочек, а Анька носилась по налоговым, сдавая отчеты за клиентов.

Платить обещали шикарно, оклад и процент за сделанную работу. Первый месяц оплату задержали, обещая все вернуть в двойном размере к концу следующего.

Я, почувствовав неладное, решила больше в эту фирмочку не приходить. Но Анютка, с которой мы успели сдружиться, и которой ну очень нужны были деньги, просила не бросать ее одну, поработать еще месяц.

Пришлось согласиться, хотя работа была не из легких. К концу трудового дня, иногда затягивавшегося до позднего вечера, я просто падала от усталости, ненавидя всеми фибрами своей души, выданный мне для работы, старенький компьютер, с мерцающим экраном и струйным принтером.

Короче, к концу второго месяца стало понятно, что денег нам не видать. Старожилы фирмочки сжалились над бедными девочками и шепнули, что каждое лето их директор, так же как и нас, кидает студентов, пропахавших на него все каникулы. Говорит, что дает возможность получить опыт в работе. И это, по его мнению, и есть оплата.

Анька, плакала навзрыд, закрывшись в кабинке туалета. За каникулы она рассчитывала подзаработать денег и купить себе наконец-то приличную одежду, ведь ей, в отличие от меня, домашней городской девочки, рассчитывать было не на кого. Мама, живущая в очень дальнем районе нашей области, в угасающем, после развала колхозов, поселке, помочь, ну никак не могла.

И знаете, такая меня взяла злость! Не за себя, за Аньку, за тех, кого наш босс-паук обманул. План как-то сам сложился у меня в голове. Не думаю, что придумала его сама, скорее всего в каком-то фильме подсмотрела и забыла. Вот только для осуществления этого плана по «выбиванию зарплаты» сегодня не хватало одной маленькой детали.

Я вытащила из туалета зареванную подругу, умыла и отправила домой, наказав вернуться утром в офис, как ни в чем не бывало.

А утром, едва дождавшись пока наш босс изволит приехать на работу, мы с Анютой прокрались к его кабинету.

Подружке я грозно велела стоять «на стреме» рядом с кабинетом и если меня начнут бить – бежать вызывать милицию.

– Ань! Ты запомнила? Милицию вызывать! Не кидаться мне на помощь! Иначе обе пропадем.

Ковалькова покивала, немигающими от страха глазами поглядывая то на меня, то на дверь кабинета.

С бешено колотящимся сердцем, без стука (гулять, так гулять), я зашла в кабинет.

Наш работодатель восседал за огромным полированным столом и курил сигару. Не поздоровавшись, гордо вскинул голову, я, дошла до стола, удовлетворенно отметив замешательство шефа.

– Здравствуйте! – громко сказала я, стараясь, чтобы голос предательский не дрожал.

– Добрый день, – замешательство босса сменилось пренебрежительной ухмылкой. – Чем обязан?

Присесть он мне не предложил. Я сама взяла один из стоящих у стены стульев, приставила его вплотную к столу нашего начальника и уселась, заложив ногу за ногу. Для пущего эффекта побарабанила по полированному столу длинными, покрашенными, в модный, тогда черный цвет, ногтями. Но заметив, что руки неимоверно трясутся, барабанную дробь прекратила.

Директор вскинул брови: «Чего, мол, тебе?».

– А Вы помните мою фамилию? – независимо произнесла я.

– Это мне зачем. Пусть бухгалтерия помнит.

– Напрасно. Я напомню. Кузнецова!

Кузнецова – моя девичья фамилия. Марковой я стал, выйдя замуж.

– И что? – мужик явно не понимал, что пропищал цыпленок так нагло ввалившийся в его кабинет.

– Вам напомнить фамилию прокурора нашего города?

– Зачем напоминать? Я и так знаю! Вчера с ним вместе в бане зависали. Хочешь сказать это твой родственник? Не смеши.

Это был провал. Он знает прокурора! Лично! Но отступать было некуда!

– Не думаю, что моему дяде, двоюродному брату отца, понравится, как Вы про баню рассказываете. Но, в первую очередь, это не понравиться тете.

Все еще не веря мелкой нахалке, наш босс хмыкнул, но теперь не так уверенно.

– А чтобы у Вас не осталось сомнений, я сегодня принесла фотографию из семейного альбома. Мы тут папин юбилей отмечаем, – я достала из сумочки припасенную козырную карту.

– Понимаете, так не хочется дяде по всяким пустякам звонить, загружать его своими проблемами….

На предъявленном снимке я и прокурор города, мой однофамилец, стояли рядом в фойе нашего института. Прокурор мне тогда грамоту вручал, за активную гражданскую позицию и успехи в учебе. Но попавшая в кадр обстановка: колонны, паркет и очень сносные портьеры, создавали иллюзию того, что стоим мы с прокурором в каком-то дорогом ресторане и мило беседуем.

Я отчаянно блефовала (не зная тогда, что это такое), пользуясь тем, что одна из самых распространенных фамилий в России – Кузнецов! Мне казалось, что вот вот крутейший босс рассмеется мне в лицо, даст пинка (в лучшем случае) и выкинет из своего кабинета.

Наш с Анькой начальник фотографию в руках повертел. И видно было, что очень он хочет меня послать, наорать, затопать ногами, пригрозить закатать в асфальт. Но понимал дяденька, что врать про баню это одно, а вот снимочек из семейного альбома, это совсем другое. Может девчонка и не племянница, может просто знакомая. А вдруг выходы есть, и пожаловаться у нее получится?

– Что тебе надо, родная? – едва ли не нежно спросил босс.

– Расчет за два отработанных месяца, как договаривались. Мне и Ковальковой.

– А она дочка мэра?

– Нет, моя подруга.

Ну что сказать, деньги нам выдали полностью. Видели бы лицо бухгалтера, отсчитывающего купюры…

Не веря в свое счастье, мы схватили выданную нам зарплату и… побежали.

Вот с тех пор мы и дружили. Анюта стала часто бывать у нас дома, моя мама, добрая душа, подкармливала ее, а ведь мы и сами мы в то время не сильно шиковали.

Потом была взрослая жизнь. Мы работали, поочередно вышли замуж, но общаться не прекращали.

Семь лет назад Анюта устроилась в, теперь ставшее нам родным, предприятие под громким названием «Авангард». Владельцем и директором фирмы была ее очень дальняя родственница – Страхова Вера Романовна, то ли троюродная тетушка, то ли четвероюродная сестра.

Родство было далеким, общие воспоминания между Анютой и Страховой отсутствовали, они в принципе никогда не общались. Просто, потеряв работу, Ковалькова вспомнила про родню и напросилась на встречу. Преподнести себя, очаровав будущего работодателя, моя подруга умела всегда, и, после непродолжительного собеседования Вера Романовна решилась взять ее на работу. Не благодаря родству, а даже вопреки ему, потому что трудоустройство родственников в своей фирме наша директор не приветствовала.

Анюту приняли рядовым экономистом, а спустя год, Страхова ее старания оценила и назначила своим заместителем по финансам. Позже, на кабинете Ковальковой появилась гордая надпись: "Финансовый директор". Тайны из своего родства, ни Анюта, ни Вера Романовна не делали, вся контора об этом знала. Но сближения между гипотетическими тетей и племянницей не произошло, они общались только в офисе.

Едва приняв должность заместителя директора, не терпящая халтуры в работе, Ковалькова (она так и не сменила фамилию в браке) добилась увольнения юриста «Авангарда» и стала активно зазывать меня занять вакантное место.

Я отказывалась долго. Дружить это один разговор, а работать вместе -совсем другой. Тогда Ковалькова познакомила меня с директором «Авангарда». Надо сказать, это было с ее стороны, верное решение. Вере Романовне я, как-то сразу, пришлась ко двору, и она убедительно и настойчиво смогла объяснить преимущества моей работы именно в ее фирме.

Я же, выторговала себе разрешение брать и вести дел, других клиентов. В рамках разумного, и, не в ущерб делам «Авангарда».

Давиденко, узнав, что Максим здоров, а все произошедшее чей-то гнусный розыгрыш, потребовала немедленно переслать ей номер телефона шутника.

– Поверь мне, Ульянушка, это нельзя оставлять безнаказанным. От безнаказанности человек начинает верить во вседозволенность. Мы пресечем это на корню, чтоб неповадно было трепать нервы порядочным людям.

Явно представляю, что задавшись целью Давиденко, используя все свои возможности, достанет шутника со дна морского. Только вот стоит ли этот негодяй затраченных на него усилий? Что мы сможем ему предъявить, и какое наказание, в правовом, разумеется, смысле, он понесет? Да никакое! Максимум – хулиганство, да и то, если я очень постараюсь.

Все это я сообщила Давиденко. Попросив забыть случившееся, как дурной сон.

– Это мы чуть позже с тобой обсудим, – показательно миролюбиво проворковала Давиденко, а потом, помедлив, немного извиняясь, она поведала мне, что Алекс, такой душевный мужчина, сильно переживает за меня и несколько раз звонил, справлялся о моем сыне.

– Он очень, понимаешь Ульяна, очень просил номер твоего телефона, дабы лично предложить свою помощь… Прости меня, дорогая, но номер я назвала, – поняв по паузе, что я собираюсь с мыслями, чтобы выразить свое негодование, Давиденко тотчас торопливо продолжила. – Не фырчи пожалуйста в трубку. Ничего страшного не произойдет, если ты вежливо поговоришь с профессором и поблагодаришь за беспокойство. Простая любезность и ничего больше. Ты же знаешь, впечатление о стране, это в первую очередь впечатление о ее людях.

«Ох ты, какие высокие материи пошли в ход. Эк, Вас занесло, Надежда Николаевна», – подумалось мне. И я собралась произнести эту мысль вслух, правда, в более вежливой форме, но Давиденко, как будто предвидя мое недовольство, скороговоркой закричала в трубку, как бы обращаясь к внуку:

– Николай не трогай нож! Извини дорогая, внук на кухне хозяйничает. Не могу больше говорить. Целую тебя. Созвонимся завтра, – закончила она разговор.

***

Домой я добралась к шести часам вечера, радуясь, что сохранила присутствие духа и не рассказала про Максима маме. Иначе ее инфаркта мне было бы не избежать.

Хотелось в душ, есть, а потом просто лежать на диване, радуясь кондиционеру.

Едва въехала во двор дома, заметила странное бурление людей, около своего, седьмого подъезда, а на парковке нашего двора два автомобиля с характерной окраской и надписью «Следственный комитет».

Народу было ощутимо много, многоголосный гул разносился по округе. По всему выходило, что в доме произошло нечто серьезное, причем именно в моем подъезде.

Припарковавшись, тихонечко проскользнула мимо толпы, отметив про себя странные косые взгляды, бросаемые на меня соседями, и, побежала на свой третий этаж.

На лестничной площадке третьего этажа мне открылась поразительная картина. Пять женщин почтенного возраста, известные в нашем доме как Совет дома, злобно ругаясь, норовили заглянуть в открытую дверь моей квартиры. Вход им преграждали два полицейских. Они, карикатурно расставив руки, теснили женщин к лифту.

Я так растерялась, что на всякий случай посмотрела на номер этажа, выведенный черной краской около электрического щитка. Все верно – этаж мой. Потом перевела взгляд на квартиры соседей. Никаких сомнений, открыта моя дверь а и это в нее ломится толпа озлобленных бабусек.

– Что тут происходит? – грозно спросила я, двинувшись на полицейских. – Кто открыл мою квартиру?

Мое появление вызвало у, пытавшихся прорваться в мою квартиру, женщин небольшой ступор. Они ошеломленно смотрели на меня, словно перед ними материализовалось приведение.

– Явилась! – выйдя из оцепенения быстрее всех остальных, выкрикнула одна из женщин, указав на меня костылем, на который еще пару секунд назад опиралась. – Ловите ее!

Размахивая костылем, женщина кинулась ко мне, вцепилась в руку и потащила в сторону квартиры.

Опомнились и остальные. Разъяренные бабуськи хватали меня за руки, пихали в сторону двери, а потом одна из них ударила какой-то авоськой по голове.

Мне казалось, что я попала в буйное отделение психиатрической больницы, ни как не меньше. Я упиралась, старалась отодрать от себя десяток впившихся в меня рук, за что получила по голове еще раз.

Полицейские, до моего появления, бодро теснившие бабулек от двери, тут явно растерялись. Они не пытались мне помочь, а просто стояли, перекрывая собой вход в квартиру.

Я уже собралась заорать со всей силы и дать старушкам отпор, не взирая на их преклонный возраст, как раздался зычный мужской голос.

– Прекратить! Прекратить немедленно! Стрелять буду! – закричал появившийся из моей квартиры молодой мужчина в форме следственного комитета.

Бабки перестали тянуть меня в разные стороны, и попятились к лифту.

– Быстро в квартиру, – крикнул мне мужчина и, заметив мою оторопь, схватив за руку, втащил за дверь.

Это было правильным решением, потому как бабки из оцепенения вышли ощутимо быстро и попытались вновь накинуться на меня.

– Вы – хозяйка квартиры, – не задавал вопрос, а именно констатировал факт мужчина в форме.

Я на автомате кивнула и собралась спросить, что же происходит в квартире в отсутствие хозяйки, то есть меня. Даже рот открыла и… тут же клацнула зубами от испуга.

Посредине моего, пока пустого от мебели коридора, неловко привалившись к не распакованным коробкам с вещами, ничком лежала …женщина. Она была так близко, всего в шаге от меня. Ситцевое платье, ярко бирюзового цвета, вернее не платье, а халат, стоптанные тапочки на сухих старческих ногах, остатки седых волос, собранные в куцый хвостик. А еще взгляд мой остановился на лежащих рядом очках, в роговой оправе, с куском бельевой резинки вместо одной из дужек.

Лица женщины было не видно, но и так не оставалось никаких сомнений, что в моем коридоре сейчас лежит Храпова Маргарита Степановна, старшая по нашему дому. Ну, или как она себя гордо называет – управдом.

А еще не было никаких сомнений, что Храпова …не живая.

Увиденное, да после пережитого сегодня днем, было для меня слишком. Ноги мои подкосились, голова закружилась, стараясь не упасть, я привалилась к входной двери.

– Знаете ее? – спросил внимательно наблюдавший за моей реакцией мужчина в форме следственного комитета.

Я не произнесла ни слова, лишь нервно кивнула головой.

***

Не стоит думать, что меня тотчас схватили за руки, надели наручники, и, в худших традициях сериалов, отправили в КПЗ.

Вовсе нет.

Мужичина в форме, представился следователем, назвался Федором Ивановичем, а потом осторожно проводил меня в мою же кухню, усадил за стол, предложил воды. Тут-то я, наконец, заметила, что в квартире моей находится целая следственная бригада и понятые.

Сотрудники споро делали свое дело, на моих глазах составлялся протокол, осматривалось тело несчастной старушки.

У меня взяли объяснение, выверяя поминутно мое передвижение, начинания со времени отъезда к Давиденко. Федор Иванович удостоверился, что на моем телефоне имеется вызов, известивший меня о травме Максима.

Потом последовал звонок Давиденко, в больницу города Перово и тренеру моего сына. Из моей машины, с понятыми, из числа буйствовавших, на моей лестничной площадке бабулек, был изъят видеорегистратор.

Надо сказать, что после звонка Давиденко, работать следователю стало попросту невмоготу. Мне показалось, что его телефон раскалился от количества звонков от начальства, требовавших отчета и уверения в том, что он не собирается задерживать гражданку Маркову.

После пятого звонка Федор Иванович на вызовы отвечать перестал, лишь неодобрительно посматривал, то на меня, то на вибрировавший телефонный аппарат.

Давиденко звонила и мне. Ситуацию контролировала, рвалась приехать на выручку. Я благодарила ее, радуясь такой поддержке, но просила не тревожиться, никому из знакомых, Боже упаси, моим родственникам, ничего не сообщать.

Федор Иванович вел себя со мной учтиво, на мой вопрос как же все произошло, кратко рассказал, что нашего самоназванного управдома, ближе к обеду принятлись разыскивать подружки, названивая ей на мобильный.

Так уж случилось, что одна из активисток, та самая, что угрожала мне костылем, проживает в моем, седьмом подъезде, но на втором этаже. Выйдя на поиски своей подруги, бабуся с костылем, чутким ухом услышала, что где-то играет рингтон, установленный на телефоне Храповой. Рингтон характерный, если я не ошибаюсь, мелодия из «Бригады». Пойдя на звук, бабуля добрела до моей квартиры, заметила, что дверь приоткрыта, толкнула ее…и узрела тело Храповой.

После непродолжительных охов и криков, старушка взяла себя в руки и позвонила в полицию, а следом и активу дома, объявив экстренный сбор.

– А…почему…, – странно глупо произнесла я. Вообще-то я собиралась спросить, что делала Храпова в моей квартире, и почему ее тут убили, но подумала, что следователю делиться такой информацией не полагается и замолчала. Но Федор Иванович проявил чудеса сообразительности и понял мой вопрос.

– У Вас там две коробки выпотрошены, вещи валяются, да и сейф вскрыть пытались. Главная версия: Вас выманили звонком о сыне, хотели обнести квартиру. Но, очевидно, Храпова заметила вора, и, то ли решила его вспугнуть, то ли самостоятельно задержать, – тут Федор Иванович нервно скривился и развел руками. – Кричала, наверное. Вот ее …и остановили.

Потом я осмотрела распотрошённые коробки, вывернутые из ящиков комода и раскиданные вещи. Меня просили составить список похищенного.

Я кинулась к сейфу, где хранится мое малочисленное золото. Он был прикручен к стене, в комнате, которая в будущем должна была стать моей спальней. Но пока железный ящик здесь единственный представитель мебели. Дверцу сейфа действительно пытались отогнуть, но он стойко выдержал и не посрамил свое гордое название.

Перебрав вещи в сейфе, в шкафу, отметив, что мои шубы вору явно не понравились, бегло оглядела вскрытые коробки и предположила, что, скорее всего, у меня ничего не успели украсть. Храпова, как не прискорбно это говорить, своей жизнью защитила мое добро.

К одиннадцати часам вечера в моей квартире никого не осталось. Только жуткий бардак напоминал о происшествии.

Вы когда-нибудь ночевали к квартире, где несколько часов назад убили человека? Нет? А вот я таким опытом теперь обладаю. Жутко, неприятно, но другого варианта мне в тот момент в голову не пришло.

С большим трудом я разыскала, забившегося под самую нижнюю полку в кладовке кота, покормила, погладила, пытаясь привести в чувство зашуганное животное.

Потом переставила в коридоре ящики с вещами так, чтобы закрыть место, где лежало тело Храповой, осторожно собрала все раскиданные вещи и, неаккуратной кучей сложила их в комнате Максима.

Оттягивая момент, когда нужно будет лечь спать, я помыла пол во всей квартире, протерла мебель, забаррикадировала входную дверь кухонным столом, установила на нем ведро со шваброй, включила электричество во всех комнатах, а потом, закутавшись в плед, прилегла ни диван, не сводя взгляда с двери в коридор.

Я заснула лишь, когда ранний июньский рассвет во всю разгорался на небе и вскочила, едва петух в соседнем доме, издал свой первый утренний крик.

Глава 3. Понедельник.

На работу я, как обычно, опоздала. Не знаю, как у меня это получается, но приехать во время, к восьми утра, для меня категорически невозможная задача.

Вот и сегодня, несмотря на раннюю побудку, стремление побыстрее убраться из квартиры, я все равно вышла из дома, осознавая, что приехать во время не получиться.

Добираясь по утренним пробкам к офису, я вдруг отчетливо поняла, что жить в квартире, где убили человека – не смогу. Как вычеркнуть из памяти скорчившееся тело старушки в моем коридоре, чужих людей, осматривающих, трогающих мои вещи, заглядывающих в шкафы и сумки, словно в душу?