Год мертвой змеи

– Я только не понимаю, почему нас на машине не могли довезти? – сказал он в пространство.

– Из экономии топлива, – буркнул Олег. – И для моциона. Пошли уж.

Ведомым у Олега в последние дни был молодой летчик до сих пор не с очень характерным для Советского Узбекистана именем Владлен – и вообще чуть ли не первый чистокровный узбек, которого он встретил на этой войне. Ему говорили, что в двух других полках 32-й ИЛД полно не только кавказцев (в одном лишь 913-м имелось двое осетин), но и узбеков, однако он был здесь пока слишком мало, чтобы познакомиться со всеми. Летчиком Владлен был отличным, бывалым и исключительно везучим – в этом Олег уже не раз имел случай убедиться. А сегодняшний день репутацию старшего лейтенанта (не успевшего, разумеется, застать «ту» войну) только подтвердил.

На самом деле помещения, в которых жили китайские летчики, оказались не так уж и далеко от аэродрома. Вероятно, это было логично – жить в стороне, в не привлекающих лишнего внимания убогих домишках-пятистенках. Дополнительная безопасность, какой бы она ни была, того стоила. В конце концов, к началу 1950-х годов прежняя ситуация несколько изменилась, и подготовка пилота современного истребителя стала обходиться значительно дороже, чем сам этот истребитель. Подобный подход раньше был применим только к особым летным специальностям: ночники, палубники, «всепогодники», обученные к полетам в «слепых» условиях, пилоты арктической авиации. Сейчас дело обстояло несколько иначе, и подполковник Лисицын понимал, что здесь это вполне оправдано: на этой войне воевали исключительно профессионалы. Именно из-за этого любой домик в пределах первого километра от взлетной полосы и рулежек аэродрома Догушань будет для врага целью гораздо более привлекательной, чем даже капониры с истребителями, в которые еще надо попасть. А так... В двухстах километрах дальше от линии фронта стремление к комфорту и полноценному отдыху наверняка перевесило бы, но здесь все было верно. Так и надо.

В конце концов, достаточно неплохо можно было устроиться и тут. Обшитые досочками стены, бязевые занавески, простые и бесхитростные карандашные и акварельные рисунки, прилепленные к стенам кусочками засохшего мякиша или чем-то подобным. Нормально. Взяв в руки пылающую жаром чашку, протянутую одним из ребят-китайцев, Олег все-таки не выдержал и улыбнулся, пусть и грустно. Чай перед вылетами, чай после вылетов – нормальная такая война. Дома в дополнению к обычному роскошному ужину был бы коньяк, но времена действительно изменились, и теперь пилоты реактивных машин алкоголь на войне не пьют – слишком уж это, оказывается, влияет на возможность результативно работать.

– Видели «По-2», товарищ подполковник? – спросил Владлен, качающий в руках собственную чашку.

– Да, видел, конечно... – Этот самолет, в отличие от других, стоял на поле ничем не укрытый – то ли собирался в вылет, то ли на самом деле был просто габаритным макетом, точнее он не разглядел. В любом случае мысль о том, чтобы в 1953 году, в прямом соседстве с сотнями «Сейбр-джетов» и «Тандерджетов» подняться в воздух на фанерно-перкалевом биплане, вызвала у Олега оторопь, поэтому он прошел мимо самолета не повернув головы. Забавно, но в теории он знал, что не прав – эффективно бороться с ночными «По-2» американцы так и не научились. Но вот все-таки...

– Думаешь, не справятся до завтра с твоей машиной?

– Может, и справятся, – почти равнодушно пожал плечами узбек. – Но только все равно дивизионного инженера нужно в полк вызывать, без этого Сам даже раздумывать не будет, давать разрешение на боевую эксплуатацию, или нет.

– Разбирать?..

Оба помолчали, думая. Доставлять поврежденный истребитель в тыл, возможно, придется: его повреждения все-таки оказались серьезными. А для этого нужно, чтобы он мог выдержать перегон. Теоретически, можно разобрать и вывезти его в «крате», огромном ящике, способном войти в железнодорожный вагон, но...

– Может, и обойдется, – предположил парень, отхлебнув чай с таким звуком, что Олег поморщился.

– Может, и так, если инженеры согласятся, – кивнул он, проглотив остаток все равно прозвучавшей в его голове фразы, чтобы не обидеть молодого. – Чего гадать? Все равно несколько дней ремонта минимум. Найдется уж, на чем тебе летать, было бы желание...

«Соседи» переговаривались всё более свободно и громко, так же бросая на них частые взгляды, в которых улавливалось сложное смешение чувств: от почтения до настороженности. Самый молодой из летчиков поднялся, поднес к ним чайник, долил. Очередная серия кивков, неловких улыбок, невнятных, не складывающихся в слова звуков. Худосочная дверь неожиданно распахнулась, и в нее буквально ворвалась группа людей в таких же бурых неопрятных куртках, какие были на пришедших с ними летчиках. Увидев двоих советских пилотов, они застыли на месте и начали переглядываться и смущенно улыбаться – совершенно как школьники, пришедшие в класс и заставшие там незнакомого взрослого человека. Сын учительницы, Олег такое видал не раз и что делать, знал.

– Ли-Си-Цын, – четко произнес он, поднявшись и стукнув себя кулаком в район сердца. – Сет-Тасот.

Владлен, вставший, как и положено, рядом, эхом назвал свой позывной. «Товарищ подполковник, ну куда же их командир делся?» – спросил он после этого.

Китайцы загомонили, представляясь: вроде бы это были летчики соседнего полка той же 14-й ИАД ВВС НОАК. Им явно хотелось пообщаться – и с редкими гостями-союзниками, и со своими. Последнее было написано на их лицах настолько отчетливо, что Олег просто махнул им рукой: «Давайте». Сначала один, а затем несколько других из пришедших, кивнув, последовали его совету. Осталось двое, в которых долг гостеприимства на минуту перевесил стремление узнать, как было в этом бою, в который ушли шестеро, а вернулись четыре. Но не имея возможности общаться, чувствовали они себя настолько неловко, что, один за другим пробурчав что-то извинительное, тоже утянулись в угол. Дравшиеся рядом с ними истребители этого полка, включая того высокого скуластого пилота, которого Олег запомнил с самого первого момента на земле, показывали руками, – что с ними было. Уж это-то в переводе не нуждалось точно. 'Го и дело, они указывали на Олега с Владленом, и каждый раз все окружающие их дружно вздыхали и вздрагивали, оборачиваясь и провожая взглядами движения их ладоней.

Так продолжалось довольно долго: уцелевшим в бою парням явно хотелось выговориться. Постепенно происходящее начало вызывать у Олега некоторое раздражение. В конце концов, их пригласили на ужин и изъявление благодарностей. Если они не могут найти никого, говорящего по-русски, то уж накормить их все-таки было можно. Можно только представить, о чем говорят в родном 913-м. Штурман полка, старая «Собака», повел эскадрилью да и потерял летчика в первом же бою. И сам теперь пропал – празднует, вероятно... Молча выругавшись, Олег отставил в сторону надоевшую ему чашку и решительно встал. Владлен, молодец все-таки, сам встал тут же, не потеряв ни секунды.

– Где ваш командир? – спросил подполковник по-русски приостановивших обмен возбужденными восклицаниями и снова обернувшихся к ним китайских летчиков. – Понимаете? Чанг?

Черт, ему было даже не похлопать себя по тому месту, где располагается погон: в китайской армии знаки различия отсутствуют принципиально. Максимум, чем командир полка или дивизии может отличаться от рядового, – это ткань, из которой будет пошит его френч, да еще иногда красная повязка на рукаве. Встретивший их сначала в том туннеле китаец был староват для строевого летчика, да и держался он по-командирски – но как объяснить, что именно он им нужен?

Китайцы быстро и негромко сказали друг другу несколько слов, и ближайший из них снова улыбнулся и потянулся к чайнику. Олег чуть не взвыл от злости. Такое впечатление, что чай на этой войне расходуется в больших объемах, чем керосин. Нет, ему это надоело. Глупо было ожидать, что здесь найдется человек, знающий или русский, или по крайней мере немецкий – но это уже не его проблема. Он шагнул к двери, и летчики пригласившего их полка замахали руками, что-то возбужденно ему втолковывая. Обиделись, мол, уговаривают остаться. Ладно, еще минуту.

Шатаясь из одного угла имевшей всего два окна комнаты в другой, злясь на себя и на эту чертову войну, за считанные минуты забравшую еще несколько жизней молодых, веселых, смелых ребят, подполковник остановился у единственного, насколько он мог видеть, в этой комнате плаката, изображающего новейший советский бомбардировщик «Ил-28» во всех трех проекциях. Склонив голову набок и поглядев на короткий ряд свисающих неравномерными вертикальными столбцами иероглифов, явно дающих какие-то технические или количественные характеристики (обозначающие семерку и десятку простые крестообразные «Кии» и «Шии» сразу бросились в глаза даже ему), Олег застыл, размышляя. Конечно, в паре мест к работе художника можно было придраться, но в целом пропорции были соблюдены весьма неплохо. Плакат был явно не самодельный, а типографский, но при этом по его нижнему краю тянулась длинная, в два ряда цепочка написанных от руки цифр – уже «нормальных», арабских, и очень похожих на расчет радиуса действия с боевой нагрузкой 2 и 3 тонны. Эти цифры он узнал прежде всего по тому, что они были показаны как «2000» и «3000» и даже обведены. Возникал вопрос: почему этот плакат настолько важен, что он является единственным в этой комнате – комнате отдыха, как он понял? Да, китайцам вроде бы передают «Ил-28», и сколько-то у них наверняка уже есть. Более того, на аэродромах советского Дальневосточья их становится все больше и больше. Так что, наверное, логично, что китайские пилоты зазубривают их силуэты. Но все равно – тревожно.

Олег вспомнил подготовку «первой», названной потом «Золотой», авиагруппы «Чапаева» летом 1944-го. В тот раз вовремя полученная рядовыми летчиками информация о поступлении в войска наглядных пособий для опознания самолетов тогда еще союзников и о том, какие прозвища они используют для идентификации советских самолетов, позволила им уяснить или хотя бы просто предположить – для чего именно их готовят. Пожалуй, о замеченной детали стоит рассказать по крайней мере командиру их полка – весьма неглупому мужику и вдобавок хорошему летчику, что гармонично в нем сочеталось. В полку его, кажется, не любили, но почему именно, Олег до сих пор не разобрался. Что-то такое может во всем этом быть... Можно вспомнить, что ударная авиация северокорейцев – точнее, те разрозненные группки переданных им выведенных из консервации быстро устаревающих советских машин, которые они пытались использовать в начале войны, была сметена американскими и британскими истребителями быстро и почти без потерь. Отдельные уцелевшие еще «Ил-10» (в общей сложности то ли шесть, то ли восемь пригодных к боевой эксплуатации машин на весь фронт) время от времени демонстрировали какую-то активность в воздухе, те же «По-2» летали по ночам над вражескими траншеями, как и десять лет назад, шарахаясь от ночных «Скайнайтов» и «Тигровых Кошек»[41]. Время от времени «По-2» добивались и чего-то серьезного – так, что черный нефтяной дым стоял в небе по нескольку дней. Решатся ли китайцы поднять в воздух свои новые бомбардировщики? Если думать, умно наморщив лоб, то в голову сразу придет, что их применение почти официально переведет войну из чисто оборонительной во что-то новое. Атаковать порты, железнодорожные узлы, крупные мосты, корабли в море – все это будет совершенно правильно с военной точки зрения. Но при этом станет именно тем, чем занимаются сами интервенты, и поэтому немедленно вызовет противодействие – в первую очередь политическое.

Пока на тех аэродромах, где базировались части советского 64-го истребительного авиакорпуса, не было ничего, что можно было бы применить для атаки вражеских наземных целей или кораблей. Ни единой бомбы, ни единой ракеты, ни подвесных систем для применения фосфора или горючих смесей. Только оборонительное оружие, только снаряды к авиапушкам: одной «Н-37Д» и паре «НР-23» или «НС-23КМ», стоящих на их машинах. Задача – прикрытие промышленных и административных стратегических объектов на территории юго-восточного Китая на мукденском направлении, переправ и коммуникаций войск КНА и КНД на территории КНДР до рубежа Пхеньян—Гензан. Если в войну вступят советские или китайские бомбардировщики, даже с расположенных за Ялуцзяном аэродромов, вроде того же Аньдуна, Мяогоу или Дапу, способные достичь большей части японской метрополии – островов Хонсю, Сикоку и Кусю, то... «Ил-28» – это сейчас, наверное, единственный ударный самолет в регионе, способный выбить американские и британские оперативные соединения в Желтом и в большей части Восточного моря. К чему такое может привести? Ну?

Жизнь, со всеми ее непростыми поворотами, научила подполковника ВВС Лисицына немножко разбираться в том, что может сделать скоростной и тяжело вооруженный ударный самолет с напичканным боеприпасами, горюче-смазочными материалами и человеческими телами боевым кораблем. Но не учитывать способность американских и британских корабельных соединений выбить до трети атакующих машин одной лишь зенитной артиллерией тоже нельзя. Более того, в непосредственной близости к берегам Кореи в море у американцев сейчас находится 9 или даже 10 авианосцев, под завязку набитых реактивными «Бэньши», «Пантерами», да вдобавок и новыми модификациями поршневых «Корсаров». А помимо них есть еще и англичане. Но все равно это реально. Один только риск попасть под удар реактивных «Илов» отожмет большую часть кораблей интервентов за островную гряду Сакисима—Окинава—Токара – и для этого не нужна даже фактическая результативная атака с каким-нибудь «Ньюкаслом», переломленным пополам 500-килограммовыми бронебойными авиабомбами где-нибудь под Анма-до или Уи-до; достаточно будет простой демонстрации. А после этого снабжать войска, ведущие активные боевые действия, американцам станет значительно сложнее.

«Более того, – Олег сунул руки в карманы и, бросив последний взгляд на неожиданный здесь плакат, начал ходить между стеной и застеленным газетами столом. – Если строящиеся с утра до вечера авиабазы на полученных Советским Союзом от Японии по мирному договору 1945 года Южно-Курильских островах и юге Сахалина войдут в строй, с них можно будет успешно работать по северной теперь половине Хоккайдо. И, разумеется, по всему Хонсю. Но это...»

Остановившись, он подумал, что даже сама мысль о том, что Советский Союз может быть прямо втянут в эту войну, тоже не была нова. Уже совсем не первый год эта мысль приходила в голову всякому, кто осознавал, что война людей, населяющих северную и южную половины Корейского полуострова, окончательно зашла в тупик. Но как именно это может случиться, предсказать было достаточно сложно – скорее всего именно потому, что такого кошмара не желает ни одна сторона. И при всем при этом появление над полем боя сделанных в Советском Союзе реактивных бомбардировщиков вполне способно такой сценарий вызвать. Коммунистический Китай связывают с Советским Союзом официально оформленные союзнические отношения, и только это удерживает империалистические державы от того, чтобы вновь превратить Поднебесную в то, чем она была последнюю сотню лет – рыхлое, разъедаемое коррупцией изнутри и агрессивными соседями снаружи огромное и пассивное тело, гниющее заживо.

Сейчас китайцы совсем другие, чем сто или даже пятьдесят лет назад, подумалось Олегу, когда он взглянул на коллег-пилотов, с усталыми и напряженно-серьезными скуластыми лицами снова обсуждающих перипетии прошедшего боя. Эти не слишком отличаются от него и его ребят. Более того, они дерутся жестче и злее, потому что дерутся за страну, с которой их связывает кровное родство. За свою страну они станут драться так, как дрались за Советскую Украину, Россию, Белоруссию и Прибалтику советские люди. Им не хватает только опыта – лишних десятков и сотен часов налета на учебных и боевых машинах, которые есть сейчас у летчиков советских полков. Но это дело наживное, если им повезет в нескольких последующих боях.

Может ли быть такое, что Китай играет в свою собственную игру на поле реального корейского и потенциального дальневосточного театра военных действий? Не на тактическом уровне, то есть обучая свои войска и кадры при помощи советских советников, получая если не новейшую, то во всяком случае вполне современную технику и копируя те военно-производственные технологии, до которых им в мирное время добраться было бы не просто. Нет, в больших, в стратегических масштабах? Как минимум просчитывая возможности, плюсы и минусы втягивания Советского Союза в войну в своих собственных интересах? Будет ли в такой войне хоть что-нибудь, кроме минусов для самого коммунистического Китая? И для нас?

Олег покачал головой, с недоумением посмотрев на непонятно откуда взявшуюся чашку с чаем в своей руке. Все равно он не понимал ни в большой политике, ни в оперативном искусстве почти ничего, что выходило бы за границы, очерченные должностью штурмана истребительного авиаполка и старшим офицерским званием, полученным им за воздушные победы и удачливость. Переговоры о мире, почти без перерыва ведущиеся в задрипанном Пханмунчжоме[42] и далеком Нью-Йорке, сорвутся в очередной раз – почему-то отчетливо подумал подполковник ВВС СССР Олег Иванович Лисицын. Республику Корея и Ли Сын Мана не устроит потеря северных территорий, расцениваемых как однозначно собственных. США и отчаянно цепляющуюся за остатки своего статуса Британию тоже совершенно не устроит стабилизация обстановки с окончательным превращением КНДР в очередное коммунистическое государство с многомиллионным населением. А Китай не согласится с утратой только что приобретенного статуса государства, которое уже просто своей военной силой, десятками обстрелянных стрелковых и авиационных дивизий может заставить с собой считаться – в том числе и тех, кому такая перспектива не нравится.

А советские летчики будут продолжать гибнуть на этой войне, и останки тех, кто не сгорит в своих машинах еще в небе, навсегда останутся на маленьком кладбище в когда-то китайском, потом русском, а потом снова китайском Порт-Артуре – в Люй-Шуне. Так ведь?

– Товарищ подполковник, – позвал Владлен.

Олег поднял голову. Оказывается, его ждали уже все, включая того самого китайца, которого он про себя счел командиром этого полка – или, по крайней мере, одним из старших офицеров. Появился он незаметно и теперь стоял, разглядывая лица советских летчиков с таким выражением на спокойно-усталом, мрачном лице, которое, если бы не цвет кожи и не выдающиеся скулы, могло бы быть лицом самого Олега, постаревшего еще лет на пятнадцать. Да. Пора было идти.

Узел 5.0

22 февраля 1953 года

Если глядеть на календарь, то прошло еще сравнительно немного времени с того момента, как Алексей Вдовый, капитан-лейтенант советского флота и военный советник при флагманском минере ВМФ КНДР, прибыл на театр военных действий. Но этот срок, казалось, растянулся на многие месяцы – так много в нем было событий.

Нет, рутины, разумеется, тоже хватало – ее всегда хватает на войне, если ты не героический разведчик в тылу врага, как бывает в кино, а обычный офицер не очень высокого ранга, делающий свое дело. Рутиной были бесконечные разговоры с собственно флаг-минером о минах заграждения, минных защитниках и торпедах, которые поставляются в Корею либо планируются к поставке, а если не поставляются и не планируются, то почему это возмутительное обстоятельство имеет место и как с ним бороться. Последнее, в значении «вы нам должны!», звучало в речах корейца раз от разу все отчетливее.

Были короткие, по два-три часа, занятия с молодыми флотскими офицерами и старшинами – опять же по технике установки мин заграждения разных типов. Велись они, естественно, через переводчика. Работа с самими минами и с теми бумагами, которыми каждая доставленная в Корею мина была, условно говоря, обернута в три слоя. Инспекции тех сборищ сараев и пропахших рыбой и водорослями пакгаузов, которые только в воображении корейцев могли сойти за военно-морские базы – и ведь действительно ими являлись, давая пристанище разнокалиберной коллекции вооруженных шхун, немногочисленных торпедных и артиллерийских катеров и минных заградителей.

Каждую ночь несколько таких корабликов выходило в море с грузом мин, устанавливая оборонительные заграждения. Пробираясь между островами и островками, в изобилии разбросанными по омывающему Корейский полуостров с запада Корейскому же заливу, – в Желтое море. Обычно – с небольшой группой разведчиков или диверсантов, готовых к высадке на какой-нибудь каменистый безлюдный пляж. Иногда такой пляж неожиданно оказывался вовсе не безлюдным – береговая оборона у лисынмановцев была налажена, надо признать, великолепно. Тогда высадившиеся бойцы гибли в неравных боях, каждый раз пытаясь продать свои жизни подороже и почти каждый раз все равно не имея такой возможности из-за подавляющего огневого превосходства вражеских гарнизонов.

Все это Алексей видел как бы со стороны. Приказ запрещал ему подвергать себя малейшему риску попасть в плен, и каждый раз, когда шхуна или кунгас, загруженные мрачными, злыми, готовыми на все моряками и бойцами армии Народной Кореи отваливали от причала, он оставался на берегу – ждать результата, ждать, что они придут домой. Или не придут.

Хотя южнокорейский флот был почти такой же фикцией, как и флот КНДР, в море господствовали американские и британские боевые корабли, и время от времени можно было видеть, как темнота вдали прерывается блеклыми загоризонтными вспышками, окрашенными в бело-желтые цвета: кто-то по кому-то ведет огонь...

– Товарищ военсоветник, мы почти приехали.

Переводчик Ли разбудил Алексея несколькими короткими и несильными ударами по лицу: почему-то молодой китаец считал, что это нормально. Приподнявшись, капитан-лейтенант сразу же посмотрел на часы. Их стрелки, как и малюсенькие точки, нанесенные напротив каждой цифры, были тронуты люминесцентной смесью, содержащей толику радия, и светились в темноте нежно-желтым цветом. Была половина четвертого.

Кряхтя, Алексей поворочался в груде шинелей, прислушиваясь к натужному реву ползущего в гору грузовика. После двух дней в Пхеньяне флаг-минер сейчас опять мчался на восточное побережье, где уже однажды осмотренный им новый минный заградитель готовился к своему первому боевому походу. За последние четыре дня британская палубная авиация в лице старых знакомых «Файрфлаев-V» нанесла два последовательных удара по военно-морской базе Аньдун в заливе Тонг-йошон, где минзаг находился совсем недавно, и наверняка кому-то из разумных офицеров в штабе ВМФ КНДР это здорово не понравилось. Еще до первого налета минный заградитель со сложным корейским названием, которое Алексей до сих пор не смог заставить себя запомнить целиком, был переведен южнее, к Йонгдьжину. Фактически это было совсем рядом с линией фронта, и тот факт, что авиаразведка интервентов до сих пор не обнаружила корабль, можно было объяснить разве что везением. Ну, и отличной маскировкой, обеспечивать которую корейские товарищи научились так, что дали бы фору и балтийцам с черноморцами в их самые тяжелые годы.

Все, кто имел доступ к выкладкам данных о пролетах вражеских самолетов через линию фронта (пусть даже через третьи-четвертые руки), соглашались с тем, что количество самолето-вылетов американских и английских воздушных разведчиков, включая сюда и флотские, за последние месяцы увеличилось слишком уж резко. Вдобавок за тот же период времени, считая где-то с середины декабря, значительно повысилась и доля боевых машин, задействованных на выполнение разведывательных миссий. Как и многое другое, чему интервенты после нескольких крупных провалов в начале войны начали придавать серьезное значение, авиаразведка у них получалась теперь достаточно результативной. И хотя каждый истребитель, штурмовик или бомбардировщик, отправленный в вылет с панорамной фотокамерой вместо ракетно-бомбовой нагрузки, снижал тем самым непосредственное давление на войска, промышленность и гражданское население, вражеские авиаудары постепенно становились все болезненней и точнее. Многие соглашались с тем, что это не к добру.

Грузовик гудел и рычал, всеми своими лошадиными силами протестуя против движения в гору. Флаг-минер, разумеется, сидел в кабине, но Алексей не слишком ему завидовал – в кузове, среди шинелей и мягкого барахла непонятного назначения, оказалось неожиданно уютно и даже тепло. Почти упираясь в него боком, лежал адъютант флаг-минера, находящийся в разъездах настолько часто, что даже его лицо вспоминалось Алексею как вечно озабоченное не проходящей усталостью. Напротив снова прилег переводчик, а сбоку от него, чуть ли не обнимая какой-то обшитый мешковиной немаркированный ящик, с присвистом, перекрывающим даже шум ветра над закрывающим половину кузова дырявым брезентом, спал юный матросик лет шестнадцати. Что-то он такое важное вез в тот же Йонгдьжин, что ему позволили ехать с ними.