скачать книгу бесплатно
* * *
Вечером ты разглядываешь её, начинаешь машинально пересчитывать её пуговицы, но останавливаешь себя и произносишь:
– Вы красивы. Я тоже хочу быть такой через двадцать лет.
Женщина смотрит на тебя без выражения.
– Лизавета Петровна, через двадцать лет вы ещё будете сидеть, а в тюрьме салонов нет. Помогите мне сократить грозящий вам срок и расскажите, как вы убили господина Каннона?
Ты поднимаешь глаза.
– Я его не убивала. Я ему показала фокус с картой, а он упал.
– Вы не позвали на помощь. Он мог выжить.
– Он умер.
– Нет, – смуглая женщина нахмурилась, – любой школьник в наше время знает…
– У меня были частные учителя.
– Почему?
– У родителей спросите.
– А где сейчас ваши родители?
Ты многозначительно вздыхаешь.
– В Париже. Или в Брюсселе. Они не будут сидеть и ждать, пока вы карету за ними пришлёте.
– А карту вы намеренно оставили?
– Нет.
Я делаю попытку докричаться до тебя. Я взываю к твоим привычным чувствам… к досаде, к твоей постоянной зависти… Они бросили тебя! Они уехали, даже не наняв адвоката на деньги, которые ты же добывала… Но ты бьёшь себя кулачком по виску несколько раз с зажмуренными глазами, и я умолкаю.
Женщина ждёт. Она не знает, какая борьба происходит между нами. Наконец, садится и спрашивает:
– Лиза, что они с вами сделали?
– Ха! – восклицаешь ты и, к моему ужасу, делаешь это искренне. – Зря стараетесь! Мне повезло с родителями. Они дали мне редкое образование и великую честь стать носителем древнего духа. А это возможно только раз в сто лет. Они дали мне свободу…
Но смуглая женщина перебивает тебя:
– Лиза, вы в тюрьме.
Похоже, мы с ней на одной стороне. Но как убедить тебя? Ты молода, у тебя ещё есть шансы… Но ты снова бьёшь себя по лицу.
– Вы ничего не понимаете, – шипишь ты, и я не знаю, обращаешься ты к ней или к нам обоим, – это невозможно понять. Только дух знает истину. Он говорит мне, что делать.
– Лиза, а что он говорит вам сейчас?
Ты прислушиваешься, но теперь я молчу. Может, ты поймёшь, что кроме меня здесь никого и никогда не было.
– Вы ему мешаете.
– А он знает о вашем аресте? Вам почти тридцать. Судьям всё равно, сами вы убивали или вам кто-то велел.
– Значит, так надо, – уверенно отвечаешь ты. – Он вызволит меня отсюда. Вот увидите.
Женщина кивает задумчиво. Ты готовишься к шквалу вопросов. Сейчас она будет сыпать подробностями и просить тебя прокомментировать, вспомнить, рассказать, ответить, объяснить… Ты готова отражать любой выпад, любую каверзу и любой подвох… Но она встаёт и спокойно выходит из камеры, а охранник щёлкает замком.
Ну, что же? В наступившей тишине я понимаю, что у меня есть только один способ спастись от правосудия. Прости. Я старался как мог, но я вынужден предать и покинуть тебя. Теперь тобой займутся врачи, а не судьи, и я жалею только об одном… Что, как ты, не сделал этого раньше.
* * *
Зудкевич стоял посреди ресторана в сиреневом вечернем платье и весело призывал ко вниманию. Сидящие за столиком гости, а именно всё районное отделение сыскной полиции города, притихли. Они были любезно приглашены в «Червонный Туз» новым владельцем отпраздновать окончание дела.
– Я назвал этот фокус «платье-перевёртыш». Наши работницы не разобрались с механизмом, поэтому пришлось мне.
Администратор наклонился, пошуршал складками юбки и задрал её выше головы. Когда он снова опустил руки, вместо сиреневого шифона на нём оказалась длинная форма горничной отеля, а сам Зудкевич вроде как растолстел.
Полицейские поаплодировали и посмеялись, а старший офицер постучал вилкой по рюмке.
– Да, кроме этого платья и пудры-транквилизатора, мы много интересного нашли в доме Томских. Но остаётся загадкой, как преступница выигрывала такие деньги? Следователь Мур?
Но Елены в ресторане не оказалось. Навестив Виктора, она уже давно стояла на набережной в объятьях высокого мужчины с совершенно белой шевелюрой. Они наблюдали за танцем фонарных отблесков в чёрной воде, пока мужчина не спросил:
– Насколько глубоко?
– Не знаю пока, – ответила Елена мужу, – кроме галлюциногенов, на карте были препараты, способные вызвать сердечный приступ даже у здорового человека. Наши медики нашли их и у Каннона, и у Виктора. Голыми руками к карте прикасались только они.
– Нам повезло. Но отследить Томских будет сложно. Особенно после того, как их дочь лишилась рассудка. У этой семьи могут быть связи во многих странах.
– У меня есть козырь – организация «Себя Не Жалея». Да и ты мне поможешь, правда?
– Я устарел.
– Что? Рон, да ты лучше всего моего отдела вместе взятого.
Оба рассмеялись, а в небе над ними пронёсся ветерок, холодный и резкий, как неприкаянный древний дух.
Ирина Ильина.
ИСТОРИЯ УБИЙЦЫ САЛЬНИКОВА
(«Моцарт и Сальери»)
Первое, что утром увидел Антон Сальников в вестибюле конструкторского бюро, – портрет сослуживца Володи Царёва в траурной рамке. Фотографию подобрали хорошую, хотя Володя на ней не походил на себя: он имел привычку смотреть слегка поверх собеседника, портрет же встречал входящих прямым укоризненным взглядом. Сальников приблизился к портрету, потоптался и даже исполнил перед портретом что-то вроде полупоклона. Взгляд его при этом упёрся в журнальный столик под портретом, где в вазочке вместо двух дежурных гвоздик оказались персиковые розы.
– Это что же это… – повторял про себя Сальников, проделывая путь до захламлённого кабинета, который он делил с пятью – теперь уже четырьмя – сослуживцами.
Из полураспахнутой двери кабинета доносился приторный запах, который у Сальникова вызывал смутные ассоциации с приездом тёщи из Брянска. Пространство заполняли бормотания и всхлипывания, шторы были задёрнуты, так что Сальников на миг решил, что гроб с покойным установили прямо на рабочем месте. Как только он шагнул за порог, к нему бросилась Эмма Витольдовна, старожил бюро, пересидевшая трёх директоров.
– Какой ужас, Антон Григорьевич! – всхлипнула она, вцепившись в его рукав, – Володенька! Несчастный случай! Знаете, он шёл в связке с одной девицей…
Эмма Витольдовна принялась сыпать подробностями, из которых Сальников уяснил, что Володя, проводивший отпуск в горном походе, шёл в связке с девушкой, не имевшей нужного опыта. Кроме опыта, были ещё какие-то факторы – не то вес девицы, не то рост, этого Сальников не уловил. Эмма Витольдовна, в молодости покорившая пару пятитысячников, считала себя экспертом в альпинизме и постоянно подчёркивала, что у них с Володей «общая страсть». Володя, впрочем, эти поползновения обрывал резко и даже грубо. Как-то пошутил, что знает, чьим песком посыпана трасса. Эмма Витольдовна сделала вид, что не расслышала, но её рассуждения о горах «где раскрываются люди» прекратились на пару месяцев.
Теперь же остановить её было некому, и ненависть к наглой девице, которая погубила Володеньку – вот ведь светлый был мальчик! – сочилась как сукровица из ссадины.
– Но вы же понимаете, Антон Григорьевич, он был такой милый, такой романтичный, не мог бросить девушку! – продолжала Эмма Витольдовна.
– Девушка-то жива? – рассеянно спросил Сальников.
Романтические устремления Царёва его не удивили. Влюблялся тот с завидной регулярностью, при этом взгляд его, и так устремлённый в точку за ухом собеседника, становился ещё более рассеянным. На работе он в это время появлялся спорадически, а вот присутствие на рабочем месте от звонка до звонка означало, что очередной роман окончен и Володю постигло разочарование.
Узнав, что девушка жива, только «ногу сломала, ослица», Сальников тут же вспомнил о предыдущей пассии Царёва, их практикантке Светочке. Все коллеги, а кроме них с Царёвым тут работали одни женщины, с энтузиазмом сватали их, считая, что в тридцать пять мальчику пора остепениться. Сначала дело шло на лад, но в последнее время Царёв к юной инженерше охладел, вот и в горы пошёл с другой.
Из угла, где сидела Светочка, донёсся всхлип, и Сальников, устыдившийся, что забыл о девушке, оторвался от Эммы Витольдовны и шагнул в закуток практикантки.
– Света, вы… я… Приношу свои соболезнования, я знаю, как Володя был дорог вам.
– Вы! – сжавшаяся в сопливый комочек девушка вдруг распрямилась пружинкой, выскочила из-за стола и даже потрясла у Сальникова перед лицом кулачками, – вы его ненавидели! Вы завидовали! Скучный, мерзкий бездарь! Это вы убили его!
Оттолкнув Сальникова, она выскочила в коридор, по пути скукоживаясь, обхватывая себя руками, словно прячась в невидимый панцирь. Антон развернулся к коллегам, созерцавшим эту сцену, и развёл руками: вот ведь как бывает…
– Бедная девочка беременна! – донёсся чей-то шёпот.
Сальников прошёл на своё рабочее место и, уставившись в экран монитора, всерьёз разозлился на Царёва: как можно было так безответственно умереть, бросив беременную Свету! В целом на романтические похождения сослуживца он смотрел снисходительно и даже отпускал вполголоса что-то вроде «были и мы рысаками», хотя никаким «рысаком» уже двадцать лет женатый Сальников никогда не был. Но дети… У Антона с женой детей не было, и он перестал думать об их появлении. А ведь раньше иногда фантазировал, каким отцом он бы был. И получалось, что хорошим.
– Антон Григорьевич! – вдруг раздалось у него над ухом. – Вас к директору!
«Ну вот и началась белая полоса!» – с тоской подумал Сальников.
Теперь, когда Володя мёртв, проект многофункционального манипулятора поручат ему. То есть ему бы и так его поручили, это же его детище. Но Володя был хорош, нельзя не признать. Он мог возглавить этот проект, и ещё десять таких, и везде был бы успешен.
Плутая по лабиринту коридоров, Сальников вспоминал последний разговор с Царёвым, как раз перед его отпуском. Тот вдруг зашёл Антону за спину и невзначай заглянул через плечо. Первым движением Сальникова было отключить монитор, укрыть работу от наглого выскочки, но он усилием воли сдержался. Развернулся в кресле и даже приглашающий жест сделал – смотри, мол, каково? Нет, недоделки есть ещё конечно, но виден же коготь льва.
Царёв взглянул на монитор, и его лицо тут же приобрело скучающее выражение.
– Знаешь, Антон, – в произношении его был лёгкий дефект, едва уловимый прононс. Сальникова раздражало, как звучало его имя в исполнении Царёва, а тот, казалось, нарочно обращался к нему по имени, – знаешь, Антон, а ты ведь нарцисс. Ты так уверен, что совершенен, что создаёшь всё по своему образу и подобию. Трудно быть богом, а? – Царёв хмыкнул. – Смотри, ты же строишь автоматон, свою механическую копию. А между тем для многих задач было бы удобнее иметь не руку, а, к примеру, щупальце. Или вообще – газ.
– Газ? – переспросил Антон.
– Сальников, ты что, никогда не слышал о пневматике? – Царёв насмешливо уставился на коллегу.
– Вот, к примеру, твой автоматон, – он схватил карандаш и схематически набросал несколько технологических узлов. Идея была простая, но до невозможности изящная. Сальников даже удивился, как он сам до этого не додумался.
«Пожалуй, надо эту идею использовать, не пропадать же ей», – малодушно подумал Сальников, открывая дверь директорского кабинета, и тут же устыдился, что едва не обокрал покойного. От стыда ли, от брызнувшего из дверного проёма солнечного света он зажмурился и не сразу обнаружил, что в кабинете кроме директора есть одышливый толстяк в приличном костюме, который развернулся к нему всем корпусом.
– Антон Григорьевич, присаживайтесь! – указал на свободный стул директор. – Разговор у нас серьёзный. Видите ли… – тут возникла заминка, но толстяк кивнул, и директор продолжил, – Владимир Павлович, к несчастью, покинувший нас внезапно, да…
Снова повисла пауза. Сальников недоумевал, но не торопил начальство.
– Так вот, Владимир Павлович работал не только у нас, но и в 547-м отделении, вы понимаете, о чём идёт речь.
Сальников кивнул. К горлу подкатил комок. Вот значит как! Болтун и бабник Царёв работал над федеральным военным проектом, о котором ему, Сальникову, и знать не положено, хотя знал, конечно. Чёртов Володька!
– Так что позвольте вас представить, это товарищ майор, – фамилию майора Сальников то ли не расслышал, то ли директор её и не произносил, а просто прочистил горло, – он должен уточнить обстоятельства кончины Владимира Павловича.
– Тем более тут по коридору барышня металась, кричала, что вы Царёва, хе-хе, убили! – вдруг жизнерадостно заявил толстяк.
«Света… господи, да что же такое-то», – мелькнуло в голове у Сальникова.
– Так вот вам повесточка, побеседуем, – майор ловко выудил из портфеля клочок серой бумаги, вид которого не соответствовал ни солидной конторе, которую толстяк представлял, ни даже портфелю, приятно пахнущему кожей.
– И вот здесь распишитесь… И здесь… Да что ж вы не читаете, что подписываете, Антон Григорьевич! – вдруг пожурил толстяк и как бы невзначай подтолкнул к выходу.
И так ловко у него получилось, что Антон пришёл в себя лишь на рабочем месте.
– Вот… Света в коридоре кричала. Вызывают на допрос теперь, – коряво пояснил он произошедшее.
– Да уж! – Эмма Витольдовна возмущённо покрутила головой, не то осуждая Свету, не то следственные методы. – Да уж!
Майор встретил Сальникова с той преувеличенной приветливостью, которая скорее пугает, чем радует.
– Проходите… Чаю? Кофе? Крепкого не держим, виноват, – и майор довольно хохотнул.
Сальников притулился на краешке стула, затем поёрзал, опёрся на спинку и сразу стал увереннее.
– Чаю… пожалуйста.
– Тут ведь дело какое, – задушевно начал майор, – пострадал ваш коллега по своей неосторожности, это ясно, и дело можно закрыть. Но непростой он был человек. Талант! Хотелось бы исключить…
Он словно не мог подобрать нужного слова, что же хотел исключить в таком ясном случае, как гибель в горах. Сальников ждал.
– Вот к примеру, – и майор пододвинул собеседнику кружку с бледной заваркой, сквозь которую проглядывали на дне отложения былых чаепитий, – мне, человеку от ваших тонкостей далёкому, трудно оценить, что он мог, ваш Царёв?
– У него было дарование, – осторожно сказал Сальников. – Несомненное. Он каждый механизм не столько понимал, сколько чувствовал. На глаз мог определить слабое место и сразу понять, как его обойти или усилить.
– На глаз не очень надёжно. У вас же там расчёты, сопромат.
Сальникова расправил плечи. То, чего он не решился бы сказать о покойнике, сказал человек посторонний, а значит – объективный.
– Да, – признал он и глотнул пахнувший несвежим сеном чай. – В нашей работе интуицию к делу не подошьёшь.
– Так и у нас тоже, – обрадовался майор. Внезапно он потянулся к Сальникову, даже прилёг грудью на стол: – А ведь, признайтесь, завидовали этому сукину сыну, а?
