Дочь друга

Мария Зайцева

Дочь друга

Глава 1

Отделение полиции Центрального района встречает меня, как родного: знакомыми до глубины печенок запахами, звуками и расцветкой стен.

Столько лет я тут не был, а вообще ничего не поменялось. То же унылое дерьмо, что и десять лет назад.

И рожи те же.

– О, Лазарь, а ты чего тут забыл? – Кравец, привычно сидящий на месте дежурного, даже не особо удивляется.

– Привет, – поздоровался я, – Митягин тут?

– А где ж ему быть?

Я киваю, проходя мимо, Кравец даже не шевелится, так и продолжает в телефоне что-то смотреть.

Раньше он с такой же рожей читал на рабочем месте дешевые бульварные книжонки или газеты.

Ну, зато загадка многолетнего лейтенантствования разгадана. Кравецу очередное звание только за выслугу лет светит, больше шансов нет.

Я иду по коридору, периодически останавливаясь, чтоб с кем-то поздороваться, поговорить за жизнь и прочее, и постепенно закипаю.

Пока я тут языком за углы цепляюсь, она ждет.

Хотя…

Для воспитательного процесса это даже и неплохо… И тут же торможу себя с этими мыслями: не тебе, Лазарь, из себя воспитателя строить, ох, не тебе…

Особенно, с ней.

Митягин, с которым мы вместе начинали в этом отделении молодыми туповатыми, но очень активными операми, сидит у себя в кабинете и с унылой физиономией перебирает бумажки.

Поднимает на меня взгляд, вздыхает:

– Привет, Лазарь.

– Привет, Митяй.

Он усмехается, и широкая морда на мгновение преображается, превращая сорокалетнего усталого, много пьющего мужика в того двадцатилетнего веселого, чуть придурковатого парня, готового влезть в любую задницу просто потому, что на месте не мог усидеть.

– Не меняешься, скот, – с печалью в голосе выдает Митягин, осматривая меня с ног до головы.

– Пить надо меньше, – отвечаю я, а Митягин только рукой машет расстроенно:

– Как тут не пить? Как? Слушай… – он подхватывает один из документов и читает мне: «Больной поступил с жалобами на нож, находящийся в носу»… А вот еще: «На половом члене имеются следы борьбы и самообороны»… Или вот: «Труп гр. Булатова проживал по улице Тихой, висящим в петле»…

Он поднимает на меня печальные слезящиеся глаза:

– Слушай… Мне кажется, или мы были умнее?

– Кажется, – усмехаюсь я, вспоминая собственные перлы из объяснительных и протоколов.

– А я вот думаю, что нет, – вздыхает он, – я вот думаю, что мир катится в задницу. Люди приходят все тупее и тупее… На оперативках смотрю на них и ощущение, что в зверинце… Один тупее другого…

Я понимаю, что Митягин оседлал любимую лошадку и прерываю, пока не началось. А то ведь дальше понятно, что будет: кабинет на ключ, бутылка из сейфа, и, пока не выслушаешь хотя бы час жалоб начальника отделения на ситуацию в стране, в полиции и в мире, фиг уйдешь.

А я тут по делу, вообще-то.

– Митяй, я тебе звонил насчет задержанной…

– А? Да… Серова. – Он смотрит на меня с интересом, – она кто тебе?

– Дочь друга.

– Да? Интересная барышня…

У меня внутри все застывает в лед. Какого он?.. Что значит, интересная? Рассмотрел уже, что ли, старый козел?

– Да не пугай ты меня своим взглядом бешеным, – смеется Митягин, – я уже давно не по этому делу. От меня даже жена свалила.

– Светка ушла? – удивляюсь я, хотя, чему удивляться? Она еще долго продержалась.

– Ага… Дрянь… – Митягин бросает взгляд на сейф, и я активизируюсь. Про подлость баб мне сейчас тоже выслушивать некогда. Мне вообще некогда! Меня с совещания сорвали, вообще-то!

Понятно, что обратно на него я не вернусь, но злоба требует выхода.

И я знаю, на ком я ее вымещу.

И предвкушаю, чего уж там.

– Так что по Серовой?

– А что по Серовой? – пожимает плечами Митягин, – резкая барышня, говорю же. Дерзкая, как пуля резкая… Устроила дебош возле памятника Ленина в Центральном сквере, среди бела дня… Вот, смотри протокол, на фотки пострадавших полюбуйся…

Я послушно беру, смотрю… Н-да… Повеселилась девочка… Троих взрослых мужиков раскидала…

– Легкие телесные, надеюсь? – поднимаю взгляд на Митягина, а тот пожимает плечами снова:

– Как экспертиза определит… Из травмпункта еще не получили справок.

– Хорошо… – киваю я, понимая, что дело складывается нормально, – а причины? Указала?

– А то! – усмехается Митягин, – приставали к ней. Она же чисто внешне – девочка-ромашка. И не скажешь, что машина для убийства…

– Ну, тогда в чем состав преступления?

– Превышение пределов, по-любому… Один из потерпевших – говнистый…

– Окей… – я делаю многозначительную паузу, а затем выразительно вскидываю брови.

И достаю телефон.

Митягин снова тяжко вздыхает, поворачивает ко мне экран своего телефона. И номер пишет, куда перекидывать бабло.

Отправляю.

Митягин убирает протокол в дальний ящик, улыбается, протягивает руку.

– А вообще, Лазарь, это свинство, – говорит он, – мог бы и без повода, просто так, по старой памяти… А то как бабло зашибать стал, зажрался совсем…

– Времени нет, Митяй, – вздыхаю я, – бабло, оно само себя не зашибет. Лучше ты приходи ко мне. Можешь прямо в зал, заодно форму подтянешь. У меня отличные тренера.

– Да когда? – удрученно машет Митягин, – у нас, сам знаешь, то сборы, то разводы, то комиссии, то просто плановое натяжение совы на глобус… Только градус и помогает.

– Не помогает, Митяй… – возражаю я, но вяло. В конце концов, каждый сам себе хозяин, и если бывшему сослуживцу нравится пить и причитать вместо того, что заняться собой, наконец, то кто я такой, чтоб его отговаривать?

Тем более, что работа у него адская, иногда только выпивка и помогает снять напряжение, по себе помню.

Я от этого и свалил, если честно.

Просто не выдержал, да и возможность подвернулась, друг армейский нашел и предложил красиво. Помог. А сам бы я… Возможно, сейчас сидел бы на месте Митягина и выл на полканские погоны…

А сейчас, вот, все хорошо…

Серый мне тогда помог.

А я…

Скот я, да.

Но тут ничего не поменять, к сожалению.

Глава 2

Вопрос решается быстро.

Все же, хорошо иметь такие знакомства.

Ее держат не в камере, как положено было бы задержанную, а в кабинете, вполне чистом, с диваном и графином с водой.

Это Митягин после моего звонка подсуетился, не стал девочку кошмарить.

Обстановку я окидываю буквально одним взглядом, и тут же сосредотачиваюсь на самом важном объекте в комнате.

Смотрю и в глубине души соглашаюсь с Митягиным. Реально девочка-ромашка.

Миленькая, маленькая, хрупкая такая шатеночка с голубыми наивными глазами и пухлыми губками.

Волосы забраны в аккуратный хвостик, сидит, чинно сложив ладошки на коленках. Голых. Кругленьких. Белых-белых…

Моргаю, отлипая от них взглядоми матерясь про себя.

Лиза встает, когда мы с Митягиным появляемся на пороге кабинета, нервно одергивает джинсовую юбочку. Миленькую такую, девчоночью. И футболочка у нее с веселым принтом, желтая. И кеды. Розовые. И мать вашу, я – изврат.

За моей спиной что-то вещает Митягин, а я взгляд не могу оторвать от ее фигурки. Смотрю все, смотрю, смотрю, смотрю…

Какая это стадия сумасшествия, интересно? И лечится ли оно?

Что-то не факт…

Встречаюсь взглядом с ее, и словно душем холодным окатывает. Жесткие у нее глаза. Не наивняшки.

Не невинной крошки.

Впрочем, не невинная крошка она моими стараниями, так что винить тут некого. Сам потрудился, придурок. Пожинай теперь.

Лиза поднимает изящно изогнутую бровь, усмехается едва заметно.

– Вы, Елизавета Викторовна, должны понимать, что вы – не просто девушка, а оружие… Вам тренер должен был объяснить… – бубнит за моей спиной Митягин, а мы не слышим.

Ни я, ни она.

Смотрим друг на друга. Взглядами сражаемся.

И я бы не сказал, что выигрываю.

У нее тяжелый взгляд, у Лизы Серовой. И есть, в кого.

А я… Я – сам дурак.

Но оторваться от нее не могу. Не в моей это власти с некоторых пор. И она чувствует, маленькая засранка, она понимает, что силу надо мной имеет, что с ума сводит. Понимает и вовсю пользуется.

И я… Я тоже пользуюсь.

– Я могу быть свободна? – прерывает разогнавшегося Митягина Лиза. Таким, истинно королевским тоном. Маленькая дрянь. И взгляд еще на него переводит, полный превосходства.

Митягин булькает и затыкается.

– Д-да… – сипит он, – но в следующий раз…

– Хорошо, – покладисто кивает Лиза и улыбается, – в следующий раз, когда меня захотят изнасиловать среди белого дня у памятника Ленину, я позволю им это сделать, чтоб ни в коем случае не превысить пределов необходимой самообороны…

– Елизавета Викторовна, вы перегибаете сейчас…

– Нет, товарищ подполковник, – улыбается она очаровательно-няшно, – это меня чуть не перегнули через колено… И, если бы я не владела, как вы говорите, «оружием, которое всегда со мной», то сейчас вы бы расследовали совсем другое дело. И я выглядела бы совсем по-другому. Вы бы лучше за всякими уродами следили, которые считают, что девушка в юбке всегда что-то кому-то должна. Может, и преступлений было бы меньше.

Выдав это все, она берет сумочку и делает шаг по направлению к двери.

Митягин молча сторонится, пропуская ее.

– Пропуск, подождите! – спохватывается он, протягивает пропуск Лизе, та царственным жестом берет его и кивком благодарит.

После разворачивается и идет в по коридору.

Мы с Митягиным молча смотрим ей вслед.

– Говорю же, резкая девочка… – бормочет Митягин, – а кто у нее родители?

– Тебе это не надо, – обрубаю я его, – а вот данные потерпевших… Скинь мне, хорошо?

Митягин переводит взгляд на меня, и в глазах его все больше понимания:

– Вот как? Везучий ты подонок… Она же тебе в дочери годится.

– Ей двадцать, – отрезаю я.

– Ну, а тебе сорокет корячится.

– Не твое дело, Митяй, – мне не хочется говорить на эту тему. Я вообще не готов обсуждать это. Ни с кем. Даже с собой.

– Это понятно, Лазарь, – вздыхает Митягин. И добавляет с грустью в голосе, – вперся ты, брат…

– Херни не пори.

– Да я-то что? Я сейчас пойду и нажрусь все же… А вот ты… За ней побежишь… А за бабами бегать – последнее дело, Лазарь…

– Вот только твои советы мне нужны, – рычу я уже с досадой. Потому что прав Митяй. Побегу. Догонять. Дурак. – Данные на потерпевших не забудь мне скинуть.

– Хорошо, – кивает Митягин, – но, Лазарь… Если что-то… То не в моем районе, понятно?

– Не учи.

– Ну бывай… Забегай, если что…

Он еще что-то говорит мне вслед, но я уже не слышу.

Потому что иду.

Верней, не иду, а бегу.

Догонять.

И это – полный и окончательный трындец, который только и может случиться в жизни любого нормального мужика.

Догонять.

Хотеть женщину, на которую тебе, по-хорошему, да и по-плохому тоже, даже смотреть не стоило никогда.

За всю свою жизнь я насмотрелся вдоволь таких жестких трешовых ситуаций, что думал, что прививку получил от подобного.

А! Еще над бесом в ребро ржал.

У нормального мужика никакого беса в ребро быть не может. Он головой думает, нормальный мужик, а не…

Мне кажется, в то время, когда я такие вещи самоуверенно думал и даже проговаривал на многочисленных пьянках с друзьями, кто-то наверху тщательно записывал каждое мое слово.

Чтоб потом предъявить счет за слова.

И наказать за каждое из них.

За самоуверенность мою дурную.

Любовью наказать.

Глава 3

Лизу догоняю уже на крыльце отделения. Стоит, смотрит в небо, щурится.

На мгновение замираю, залипая на чистой нежной мордашке. И в очередной раз поражаюсь тому, что не узнал ее два месяца назад, при нашей первой встрече…

Впрочем, я никогда особо не обращал внимания на детей. А она для меня была именно ребенком.

Да и видел я ее до всех этих событий редко. Может, раза два или три, еще когда женат был и приезжал к Серовым на какие-то праздники, как партнер и друг.

С самим Серовым мы виделись часто, постоянно пересекались на обедах, в спортклубе моем он был почетным гостем, форму поддерживал. Ну, и выпивали пару раз в месяц, чисто в мужской компании. Расслаблялись. Развлекались. Наш город, хоть и большой, но не столица, круг общения довольно узкий, а мы еще и дружили.

В последние два года как-то дела развели, видел я Виктора пару раз всего, общался с его сыном Матвеем, тоже по делам.

У меня – сеть популярных спортивных центров и элитный спортклуб чисто для своих. Потому все пути так или иначе ведут ко мне.

Матвей – самбист, очень сильный боец, но, естественно, при таком отце на спорт ставку не делал, а ушел в бизнес.

Про то, что у Виктора еще и дочь имеется, я как-то и забыл…

Семьи, дети, особенно мелкие – это то, что на периферии. Не в центре внимания.

А вот теперь…

В центре.

Лиза чувствует мой взгляд, поворачивается, независимо вскидывает подбородок:

– Спасибо.

– И долго ты так фестивалить планируешь? – вздыхаю я, делая шаг к ней. Ближе.

Отсюда, с расстояния метра, я чувствую ее запах, и в голову торкает, словно от хорошей дозы никотина.

Я не курю. Иногда позволяю себе хорошие сигары или кальян, если обстановка располагает.

Но молодость была бурной, так что…

Лиза – это чистая, концентрированная молодость. Свежесть. И меня ведет от нее.

Невольно раздуваю ноздри, пытаясь втянуть побольше этого сладкого дурмана, так необходимого сейчас.

– Это ты о чем? О том, что надо было дать этим уродам? – усмехается она, – тоже считаешь, что девушка в короткой юбке сама нарывается и ищет приключений?

– Я о том, что ты ходишь без охраны и попадаешь в истории, – мой тон невыносимо нравоучительный, и от этого самому противно.

Мне хочется пожалеть ее, обнять, поцеловать. Ощутить ее в своих объятиях… Но мы уже месяц как не в тех отношениях.

Я сам все прекратил.

И это было правильным.

Вот только… Смотрю на нее – и болит внутри.

– Пф-ф-ф, – фыркает она и отворачивается, – ладно, больше не буду. И тебя не побеспокою.

– Я не об этом, Лиза! – придерживаю ее за руку, останавливая, потому что засранка уже развернулась, чтоб сбежать со ступенек и свалить в неизвестном направлении.

– А о чем? – она неуступчиво щурит на меня свои яркие глаза, и я мысленно приказываю мозгам начать работать уже, а не плавиться от этого рентгеновского излучения.

Я должен придерживаться выбранной линии поведения.

Я сделал хрень, глупость, подлость по отношению к человеку, который помог мне когда-то.

Исправить не получиться, но спустить все на минималках…

– За последний месяц я тебя два раза вытаскивал из полиции и один раз – со стойки гоу-гоу в самом паршивом клоповнике города. Чего ты добиваешься, Лиза?

– Я? – она делает шаг ко мне, становясь совсем близко, и глаза ее колдовские горят, словно у ведьмы, завораживают, – я живу своей жизнью… Как ты мне советовал, помнишь? Я – молодая, мне еще гулять, развлекаться… – ее голос все ниже, уже не голос – шепот, откровенный, от него мурашки по коже скачут. И все внутри пламенеет… Я словно в бездну проваливаюсь… – встречаться с мальчиками… – добавляет она, – моего возраста… Да, дядя Сережа? Я же все правильно делаю… Почему вы ругаетесь?

Последнюю фразу она мне в губы выдыхает… Тепло-тепло…

А я – дурак дураком… Стою и жадно вдыхаю этот сладкий нектар из ее губ…

– Я же так точно следую вашим советам… – Она добивает меня, маленькая ведьма, – я – послушная…

О, черт…

У меня провал в памяти случается, определенно, потому что следующее, что я осознаю: как мы неистово целуемся у меня в машине на заднем сиденье, прямо возле отделения полиции.

Лиза сидит на мне, юбочка задрана, мои лапы – на ее бедрах. И огонь, такой огонь по венам, дикий просто!

Ее губы еще вкуснее, чем я помнил. Еще слаще! А стоны, тихие, нежные, я их готов пить вечность, сцеловывать с ее кожи, жадно, жарко помечая собой везде!

Мне чисто атавистически нравится, что эта девочка – моя и только моя. Мне принадлежит! И хочется, чтоб это видели все! Чтоб знали! И трогать не смели!

Все в городе знают: то, что принадлежит Лазарю, трогать нельзя!

Это касается и ее, моей безумной сладкой болезни!

Ее – в первую очередь!

Я понимаю, что то, что происходит сейчас – полная потеря меня, как человека слова, как друга, как самостоятельной личности. Это распад. Разрушение.

И какое же оно вкусное, это разрушение!

Какое пленительно нежное!

Невозможно отказаться.

Невозможно остановить.

Лиза трется о меня грудью, тихо вскрикивает, шокированно распахнув измученные поцелуями губки, когда я сдираю с нее все, что мешает сейчас, злит, раздражает.

Вскрикивает и… покорно позволяет делать с собой все, что мне так хочется в эту минуту.

И эта покорность сводит с ума, заставляет звереть, быть жестким и грубым.

И Лизе это нравится, я точно знаю.

Я никогда с ней не нежничал. Даже в наш первый раз.

Мы сходим с ума в тесном пространстве машины. За тонированными стеклами – белый день. Ходят люди, гудят тачки, лают собаки…

Но этого мира нет для нас. И нас нет в нем.

Мы – полностью закуклены в нашей, одной на двоих, вселенной. И это кажется таким правильным…

Лиза откидывается на мне, запрокидывает голову, длинные волосы мотаются по спине, и я перехватываю их, наматываю на кулак. Привычно.

Это уже привычно.

Как быстро я привык к ней, к этой сладкой ведьме. К этому наркотику, единственному в моей жизни.

Наркотик разрушает, даря забвение и яркие краски…

Я никогда не пробовал, но отчетливо теперь понимаю… Почему.

Потому что невозможно отказаться. Невозможно прекратить. Я пытался, ломало страшно. Весь этот месяц…

Я не смог.

Слабак.

Глава 4

Два месяца назад

– Лазарь, ты уверен, что они пойдут на это?

Я досадливо щурюсь на доставучего Пашку, своего приятеля еще со школьных времен, отпиваю еще виски, довольно неплохой, кстати, но не самый лучший. И это – минус заведению. Если позиционируешь себя, как элитный, то все должно быть на высшем уровне.

И выпивка, и обслуживание, и все остальное. Но у нас, как всегда, чуть-чуть не дотягивают.

Считается, все самое лучшее – для столицы. А периферия и так сожрет. Почему-то никому не приходит в голову, что тут, на периферии, делаются серьезные бабки. Что тут сидят люди, готовые платить за качество. Но именно за качество, а не за попытку в него.

Я отставляю стакан, перевожу взгляд на сцену. Здесь, с випа, отличный обзор на нее и на танцпол.

Последнее, естественно, не просто так. Многие из тех, кто будет заказывать вип, не прочь расслабиться с девушками. И не из ассортимента клуба, а из диких. Обычных девчонок, изо всех сил рвущих жилы, чтоб попасть сюда, в это дорогое заведение.

Они приходят, полные надежд, расслабляются, танцуют… И, очень часто, реально кого-то находят. Но вот только не на серьезное, так, на ночь. Или даже на пару часов.

В целом, всех все устраивает, я думаю.

А еще думаю, что давно уже ничего подобного мне не хотелось. Лениво как-то стало, особенно после развода.

Кто-то, получив штамп о расторжении, пускается во все тяжкие. А у меня такой потребности не было никогда. Просто потому, что я и в браке не сильно себя ограничивал. Собственно, по этой причине мой брак и закончился.

И теперь я думаю, кем надо быть, чтоб сейчас, имея все возможности, поднимать свой зад, топать вниз, окучивать какую-нибудь девочку, из тех, что не на зарплате у клуба. Это надо же о чем-то говорить… Делать вид, что слушаешь. Делать вид, что интересно. Хотя бы первые полчаса, пока не затащишь ее в отдельный кабинет.

Да и в кабинете этом… Неудобно.

Или я старый стал?

– Лазарь! – Пашка нудит, пытается добиться моего внимания. Ему позарез нужны бабки на какой-то левый проект. Он, по сути, только для этого сюда и прорвался. Знал, что хозяин заведения, еще один наш школьный приятель, Вазген, меня обязательно позовет.

Вот и просочился. Он всегда был настырным, еще со школы. Вот только слишком легким. Ни одного дела до ума не довел, все летал и летал. И теперь, похоже, летает.

Ну и пусть летит. Мимо.

Деньги у меня, конечно, есть. Но вкладывать их непонятно во что я не буду, пусть хоть самый лучший из друзей попросит.

Хотя, будь на месте Пашки Серов, например, я бы дал.

Но это Серов.

У Серова своих бабок хватит, чтоб купить десяток таких клубов. И проекты у него все продуманные и с хорошей прибылью.

А у Пашки за последние три года только долги и понты.

– Паш, мы тут, вроде, отдыхаем, – не выдерживаю я, – давай о делах потом.

– Хорошо… – обижается Пашка, – давай я тогда к тебе приеду, во вторник, скажем?

– Созвонимся, – неопределенно отвечаю я, отворачиваясь.

Телефона моего у него нет, а моего секретаря он уже месяц пытается обойти. И никак.

Я отворачиваюсь, снова смотрю вниз, на танцпол. Взгляд скользит по извивающимся в танце телам, не тормозя ни на ком конкретно.

Все сливается в одно.

– Как тебе у меня, брат? – хозяин заведения, Вазген, отрывается от ленивого разговора с кем-то из своих братьев, наливает мне еще виски.

– Хорошо, – нейтрально отзываюсь я, – красивый интерьер.

Вазген, чувствуя, что я что-то не договариваю, щурится серьезно:

– Что не так, Лазарь? Давай честно.

– Да нет, в целом все неплохо, – я не горю желанием исправлять чужие косяки, мне за это не платят, но все же не выдерживаю, добавляю, – поставщика спиртного смени.

– Плохой виски? – сжимает губы Вазген.

– Не самый лучший, – киваю я. – Для обычного заведения сойдет, но у тебя же… – тут я делаю паузу, но совсем маленькую, чтоб это не звучало насмешкой, – лучшее.

Вазген с досадой отворачивается, матерясь по-своему под нос, набирает кого-то на телефоне:

– Зайди.

Спустя секунду открывается дверь, заходит высокий парень с вечным выражением холуя на лице. Не люблю таких. В глаза смотрит, а сам у тебя ворует. На таких у меня интуиция. Неправильный выбор персонала у Вазгена.

С одной стороны, понятно, почему своих не поставил, хотел уровень другой. А с другой… Хотя, и свои воруют…

Вазген что-то кротко говорит парню на своем, и тот, чуть побледнев, спешно выходит.

Еще через мгновение прибегают официанты и полностью меняют сервировку стола.

Я смотрю, как на стол ставится синяя пузатая бутылка шотландского виски двадцатилетней выдержки, усмехаюсь. Интересно как…