Троянская война

пламя ясное ей

обовьет все тело

легкою тканью своей,

красной, белой…

Агамемнон подходит вплотную к воротам храма.

Агамемнон

Выходи, Елена, тебя войско

требует. Не доводи, Елена,

до греха – жечь храм, сама ступай к нам.

Двери храма отворяются, из них выходит Елена.

Елена

Выхожу я к вам. Моею смертью

думаете вы дела поправить,

утолить одной моею плотью

десять лет постыдных воздержаний,

месть свершить одну на всех большую –

местей месть, тем успокоить сердце?

Корифей

Убьем ее, Агамемнон,

и всё – по домам, тихо, мирно.

Убьем ее, Агамемнон!

Ишь как ступает и не боится,

будто она по коврам идет –

не по праху, крови;

будто ее ничего не берёт –

ей таковы условья

богов, а мы ей что? Так… свита.

Убьем ее, Агамемнон!

Кивни лишь, владыка, – сами

всё сделаем, и ее не будет:

растерзаем,

как не было ее,

в клочья.

Елена

Не убьете. Я богам служила

честно. Как убить такую? Может,

и бессмертна я. Что ваша слава,

мутная и тусклая, пред явным,

ярким моим пламенем? Святыня

я последняя в солдатском сердце,

грубом и податливом. Кто руки

на меня возложит, в род проклятье

примет неотменное. Забыть как,

кто привел вас в Илион, к победе

этой? Кто ключ к Азии? Наследство

чье вокруг? Кто принесет в Элладу

право несомненное на Трою,

на ее владенья в дальних странах,

города, колонии? Победа

что такое ваша без Елены?

Так… изничтоженье в малых схватках

друг друга.

Из толпы выходит Одиссей и подступает к Елене.

Одиссей

Замолчи.

Елена

Вот как… Кого я вижу!

Одиссей, давай-ка объясни им,

как сирену хитрую морскую

слушавший дуреет, как Елену

видевший о деле забывает.

А оно у вас святое: надо

извести Елену – корень бедствий.

Кто другой, а ты не пожалеешь,

сердце твое мертвое не дрогнет,

ты любови женской знать не знаешь:

спрятавшись за юбкой Пенелопы,

думаешь дойти до самой смерти

мирно с некрасивою женою.

Как же ты меня боишься, кто мог

отказаться, спутать договором

остальных, лишь бы бежать в Итаку,

там от судеб скрыться! Ты на тело

посмотри в его изгибах томных:

тайн-то сколько, прелестей. Дебелой

Пенелопы задницу видав, ты

разве знаешь что? Смотрите, греки,

наготу божественную.

(Скидывает с себя одежды.)

Нате!

Хор (на разные голоса, обратив взоры на Менелая)

Что он опять стоит,

их разговоры терпит?

Муж он или не муж?

Есть ли чего такое в сердце

настоящее, чтобы враз

разрешить недолжное?

Убей ее – вот сейчас, сейчас,

дай на потребу толпы

представление смерти,

соверши дело народное.

Менелай смотрит на Елену, не слушая общего беснования войска.

Елена (Менелаю)

Я перед тобою виновата,

ничего не говори, все знаю.

Только что же, совесть, ты белее

крыльев, Леду-матерь обнимавших,

легче, совесть, пуха? Лебединой

я породы, чистой и безгрешной.

Блуд, он что… он сердца не касался.

Менелай

Да и я пришел не обагренный

вражьей теплой кровью: воевал я

плохо, осторожно.

Елена

Так и надо.

Пусть они воюют – греки, тевкры,

рати сильных! Мы, посередине

их остановившись, уцелели,

выжили. Сколь наши драгоценней

жизни всяких ихних!

СТРОФА 3

Слышишь, как говорят

промеж собой они?

Не спорят и не корят,

будто не годы – дни

легли промеж них; беда

будто не их; греха

нет ни на ком; руда-

кровь как тепла, тиха.

АНТИСТРОФА 3

Думали: чистый огнь –

месть привела сюда

сильных, и первый – он,

а в сердце – водым-вода,

в сердце – сладелый страх;

похоть тепла, тиха

уляжется в головах

старого жениха.

Корифей

Он, значит,

не торопится убивать,

не хочет,

презирает нас.

Ничего,

мы сами ей

смерть причиним.

Ну что, братцы,

веселей глядеть!

Начнется сейчас потеха:

распотрошить ей брюхо

сумеем,

давай делать дело!

Ну – что стоите?

Трусите, а, данайцы?

Толпа (хор) переминается с ноги на ногу, но не трогается с места.

Хор (на разные голоса)

Гордись

меньшим участьем в делах страны,

меньшим – в боях войны;

несчастия их над тобой, как дым,

ветром провлечены.

Не убивал-голодал, сумел

жить в безопасности,

холе и неге, красе, тепле –

значит, действительно благ к тебе

бог и тебя успел

скрыть, не отдать смерти и судьбе,

рыщущим по земле.

Не тронут роком стоишь, следишь

смерти чужие. Ишь,

ложатся скопом, бессчетно в грязь –

как бы не замарать

взгляда об них, –

любят умирать

нагло и напоказ.

Как будто кто им чего должны

за смертную долю их!

Это всё им по их грехам:

кто цел – значит, чист. Она

тоже жива, ни морщин, ни ран,

угодна любым богам.

И мы, мы живы, и это знак

того, что мы близки им

в подлостях их и подлы своим

естеством, раз сумели так

выжить, геройски никак не пасть,

между смертями – шасть!

Учителя наши – эти два:

он жив, она жива.

Елена

Мой муж, безвредные нам прошли

годы, сУдьбы. Чего

смотреть на эту сволочь земли

страдающую – значит, есть за что,

умирающую – есть за что!

Они – земле, миру лишний груз,

а мы – легче пуха. Пух

у божьих уст наш летает, уз

нет на нас, мы живем

привольно, счастливо. Коротка

память для страшных бед,

которые, друг мой, ты помнишь?

Менелай

Нет.

Елена

Потому-то и жизнь легка.

КОММОС

На сцене появляется высокая женщина. Но теперь это уже не Афродита, это – Гера.

СТРОФА 1

Дар Афродиты, был он –

выветрились духи;

легкая была пища –

питательней и обильней

то, что теперь на стол

и куда там еще громоздим.

Наголодались, хватит:

мы сыты, пьянЫ своим,

и совершаются таинства

темные, настоящие;

страсть, боль – из сердца вон.

Мы не твои теперь, Афродита.

АНТИСТРОФА 1

Дела Афины завершены,

выиграны ее битвы,

и после трудов военных

живые живы,

опостылела им война,

иного теперь они ищут;

добыча ценна если,

то подвигает к миру:

хочется сохранить ее,

всю довести до дому.

Так-то мы страх познали.

Отпусти нас живых, Афина.

Елена и Менелай (вместе)

Гера, богиня, простишь нас, примешь,

раны сотрешь с нас свои, чужие;

жребий нам облый, один двум, вынешь –

дни отодвинутся роковые.

Гера, богиня, преобразишь нас,

тело нальется младою силой:

сроки болезней и смерти вышли,

двух нас не тронули, не убили.

Гера, богиня, твои мы люди…

Елена и Менелай тихо сходят со сцены.

Хор (вместе)

Принимает Гера-богиня нас,

сильных, слабых, умных и глупых всех;

всем хватит сил для тихих ее утех,

всем – для теплой сутолоки у нея

за пазухой.

Это – последний глухой позор,

это тепло, проникающее вовнутрь,

растекающееся по душе,

вязко и плотно окутывает ее.

Корифей

Все мы тебе хороши, всех нас возьмешь, благая.

Твоими играми заканчивается всё.

Сватовство Силена

сатировская драма.

Место действия – дворец спартанского царя Тиндарея.

На сцене – Силен (крепко спит, сидя на осле), Марон (сын Силена и предводитель хора), женихи Елены; на орхестре – хор сатиров.

Менелай входит, встает посреди сцены и робко оглядывается по сторонам.

Марон

Новый жених. Пропоем ему!

Хор

Устроим, устроим всякую кутерьму.

Марон

Объясним счастливчику, что к чему.

Хор

Бери наш товар, молодой, дорогой, золотой купец!

Можно на нём богатеть, но верней прогореть вконец –

это кому какой случай, это сам кто какой борец,

молодец,

голь-стервец

да с судьбой игрец.

Марон

А даются за ей…

(разворачивает свиток, конец которого падает на пол)

три десятка хороших, больших кораблей:

ветра как на них подули,

так они сразу и потонули,

не то что корпуса – паруса макнули,

встали среди моря стоять на карауле,

ажно рыб пугнули,

но все как есть переписаны в нашей цидуле.

Хор

Бери, бери наш товар, молодой, золотой!

Его, вишь, товар, таскать не перетаскать сумой,

его, вишь, товар, латать не перелатать иглой,

за него за товар, вишь, платить не переплатить ценой –

буйной головой.

Марон

А еще дается за нею дом-дворец:

за полдня не пройти из конца в конец,

углы ветром метёны,

полы дерном мощёны;

двери ни круглы, ни квадратны,

ни в них ни войти, ни выйти обратно;

окна – сколько в них не смотри,

а видишь снаружи то же, что изнутри,

а счетом их не меньше чем сто тридцать три;

потолки – рукой не достать;

куда ляжешь, там тебе и кровать,

где сядешь, там и можно срать.

Хор

Еще дается победителю спора,

ради прибытка вящего и кругозора,

область, которую не обскачешь скоро.

Марон

Вот смотри, молодой, золотой, – карта;

вот на ней нарисована земля эта, как есть, Спарта,

где с октября до марта

на луну воем,

пьем запоем –

и тебя, дурака, к делу пристроим;

и где с марта до октября

пашем, сеем – и все труды наши никак не зря:

сеяли рожь,

да весь ее род не всхож;

сеяли овес –

ветер его унес;

сеяли просо,

да тут залаяли два барбоса,

откусили одному половину носа,

а другой убежал, и нет с него никакого спроса.

А еще мы сеяли озимую и яровую пшеницу –

уж одна какая-нибудь могла бы и уродиться,

как бы так по лету случиться,

чтобы отелиться…

опороситься…

заколоситься.

Вот не сеяли лебеду,

так и она не взошла, нам на беду.

Хор

А еще что приданое?

Марон

Сундучок,

в нем бельишка, да платьица один, другой, третий клочок,

да еще тряпьишко, про которое я молчок;

да еще одежонку пошил народ –

так ли, этак прикинь, а всё наверху испод;

да еще сапожки для всяких разных погод:

зимой в них преть,

летом холод лютый терпеть.

Золотишко там знатное: дунь, плюнь,

потри хорошенько – будет латунь;

жемчуга окатого – шаром кати;

каменья богатого – дворы мости.

Хор

И про ту, за которой всё это даем-придаем,

расскажем, расскажем – зря, что ль, мы хлеб жуём!

Марон

А невестушка –

сера из ушка,

что кувшин башка,

борода густа,

сама как глиста –

не сися-ста.

Глазки ее краснЫ,

губки ее белы,

зубки ее черны,

волос тонок,

лязг костей звонок,

кожа из множества лоскутов и перепонок,

висит вислом;

пахнет она козлом,

но кто помянет ее за это злом!

Хор

А кому молодой, золотой попадет в зятья?

Кого присмотрели ему сватья?

От кого не будет ему житья?

Марон

А родня у тоё невесты

живет не скупо и не бесчестно –

породниться с такими куда как лестно.

Мать у нея по-лебединому га-га-га, гу-гу-гу –

я и передать такого голосом не могу;

то яйца отложит, то так в стогу

сидит, сложив ногу на ногУ.

А отец у нее ничего, не глуп,

а что лаптем хлебает суп,

так за то с него особый спрос; глядит на пуп,

размышляет и всё, падла, хлюп да хлюп.

А первый у ее брат –

бороться хват;

а второй брат –

на коня и рад;

еще есть у ей сестра –

блядь умом востра,

сбоку глянь – вроде топора,

а спереди и не видать ни хера.

Одного не хватает во всей родне – главного дурака,

но это только ты в дом не вошел пока.

Хор

Бери наш товар, молодой,

бери, золотой,

бери, бриллиантовой!

Силен (проснувшись, пьяным голосом)

Беру.

Марон начинает пинками выгонять женихов со сцены. Хор помогает ему.

Хор

Греции всей каменистой нечистый сброд,

нахуй их всех: героев, царей, народ.

Из толпы женихов начинают выходить по одному и говорить за себя.

Хилого из Атридов, с вялым удом, душою вялой,

нахуй его, Менелая, – пусть жужжит, не имея жала.

Рыжего итакийца, пройдоху и пустомелю,

нахуй его, Одиссея, – он и сам в стороне, не в деле.

Властного из Атридов, строителя наших ратей,

нахуй его, Агамемнона, кто нас на войну потратит.

Мощного из Аяксов, с безумием, вишь, во взгляде,

нахуй его, Теламонида, – овец пусть кровавит, гладит.

Малого из Аяксов, охальника, богохула,

нахуй его, Оилида, волной смыло, ветром сдуло.

Старого – всё трясется тело-плоть, сера кожа –

нахуй витию Нестора –

(несколько женихов, хором)

и потомство витии тоже.

Юного – всюду первым суется, пути торопит –

нахуй Протесилая: к Елене-то путь протоптан.

Дерзкого представителя – вид, глас, позор народа –

нахуй его, Терсита, нахуй его, урода.

Хор

Нахуй их всех, приплывших из-за нее!

А мы за жениха Силена, за невесту Елену пьём!

Марон выводит на сцену женщину под покрывалом и отдает ее Силену.

Марон

Вот так она, правда правд, сбылась –

лучше, чем Стесихорова,

правдивее, чем Гомерова…

Наша тихая, не военная.

Начинается общая песня актеров и хора.

ПЕСНЯ

Это я тебе говорю, паря,

не для басы-красы,

не по-шутейному тарабаря,

не замочив усы

в пиве-вине, –

трезвый я, не

пивший,

в войнах-боях,

в ранах-смертях

бывший.

Это я тебе говорю прямо:

всякой войны итог –

белые черви, черная яма.

Так помогай нам бог

бить в правоте,

мы ведь не те

против

кого идем,

кому проткнем

плоти.

Это я тебе говорю: после

всякой большой бузы,

рядом с победой и смерти возле,

всяческой лжи в разы

больше, наглей

она, и в ней

наша

правда дана –

чуть лжи она

краше.

Это я тебе говорю точно:

если мы все умрем,

выйдем от пира, ляжем бессрочно,

станет могила дом –

похую всё:

смерть унесёт

в Лету

дружбу, вражду;

лежу, не жду

света.

Это я тебе говорю тихо:

ты отступись – пей, пей;

судьбы отводит наших и ихних,

не хочет лить кровей

Клио. Ушла,

вас не взяла:

мы ей

голь, чернь, рвань, пьянь,

всякая дрянь –

живы.

ЭПИЛОГ

Одиссей

Закончилась война, стоят войска,

готовые для жизни, для путей

по синю морю. Мы стоим в войсках

и землю тяготим ничуть не меньше,

чем втрое больший строй передвоенный, –

как будто, убивая, набрались

мы весом убиенных и война

совсем была бессмысленна.