скачать книгу бесплатно
Никаких других вариантов не предвиделось. Я вздохнула и встала из-за стола, подхватила ежедневник и направилась к выходу. По дороге я заглянула в уборную, освежиться и проверить, хорошо ли я выгляжу. Хотя, казалось бы, какая мне разница, что подумает психически нездоровый наркоман? В мою сумочку книжица явно не влезла бы, так что я несла ее в руке.
Шаг из здания гостиницы оказался шагом прочь из моей старой жизни. Иной раз ничего не подозревающий прохожий пересекает тихую улицу, и вдруг его сбивает не пойми откуда вылетевший спорткар. Шел через дорогу, а пришел в абсолютное белое. Нечто подобное случилось и со мной.
Машин было немного, внедорожник Сказочника найти труда не составило. Я обошла автомобиль и приблизилась к его владельцу со спины. Он что-то делал у открытой настежь задней двери. Я собралась уже окликнуть его, сказать о забытом ежедневнике, как вдруг заметила…
Из салона торчал толстый полупрозрачный полиэтилен. А из-под него выглядывала рука! Алые ноготки. Рубиновое кольцо на среднем пальце. Очень приметное. Это точно была рука подружки Якова. Где же он сам?
И тут, точно в ответ на мой мысленный вопрос, раздался стон. Явно мужской. Звук шел из салона автомобиля, из-под этой кучи полиэтилена. Сказочник молниеносно поднял с земли крупный камень и нанес четкий мощный удар. Стон оборвался.
Я не дышала. Ничем себя не выдала. Сделала беззвучный шаг назад. Я всегда умела ходить тихо. Даже на каблуках.
Все эта сцена от начала и до конца не заняла и пяти секунд.
Он почувствовал, именно почувствовал, как животное, что я стою у него за спиной. Обернулся. Следующий удар пришелся мне в висок. Камень рассек кожу. Что-то горячее начало заливать шею, стекать под платье. Меня затошнило. Стало тяжело, темно и душно. Я упала. Рассекла губу в уголке рта. Мир ненадолго просветлел, и я увидела Сказочника так близко. Сердце пропустило удар. Карамель и сгоревшие травы. Горько. Больно. Страшно. Совсем не то наивное и светлое «страшно», что было в начале вечера, когда Сказочник целовал мою руку. Он смотрел на меня с явным сожалением.
– Все должно было быть не так, малышка, – Сказочник приподнял мое лицо за подбородок, – мне жаль.
Следующее просветление не принесло мне облегчения. Болела шея, болели руки, кровь вяло подсачивалась из ран. Я сидела на переднем пассажирском сидении. В ногах валялась моя сумка и его ежедневник. Опять затошнило. Накатило отчаяние. Это что, конец? Вот так?..
«Нет. – Мой внутренний голос словно забивал гвозди, чеканил каждое слово. – Делай. Что. Хочешь. Но. Мы. Должны. Жить».
Снова стало темно.
Не имею понятия, сколько прошло времени.
В следующий раз я очнулась под высоким черным небом. Ледяные звезды, космос, летящий прямо на меня. Я не заслужила такого исхода. Или заслужила?
Мягкий ворс пледа, на котором я лежала, не мог защитить меня от холода каменистой земли. Никто не мог меня защитить.
Лесополоса. Желтый свет фар его внедорожника. Безликая неасфальтированная дорога.
Он что, собрался меня здесь закопать?! Я была укрыта его пиджаком. Это странно. Зачем было укрывать, если все равно убьешь? Нет, видимо, план был другой. Через несколько секунд мне удалось сфокусировать зрение и, игнорируя головную боль, подняться на ноги. Пиджак сполз с плеч. Руки были туго связаны спереди, я почти не чувствовала кисти. Сказочник стоял ко мне спиной. Копал яму. Вокруг не было ничего подходящего, ударить его было нечем, да и не факт, что удалось бы хоть что-то взять онемевшими руками. Сделав шаг вперед, я поняла, что он уже закапывает яму. Он хоронил Якова и ту женщину. И самое страшное – я увидела, как дернулась ее рука: она сжала пальцы. И через мгновенье на нее упала новая порция земли.
Эта картина лишила меня сил. У меня все поплыло перед глазами, и я опустилась на колени. Каменная крошка грубо впилась в кожу через тонкую ткань платья. Плевать на это.
Сказочник продолжил свое дело, стоя ко мне спиной. Через некоторое время он повернулся. Всё. С Аллой и Яковом – всё. Я вас не знала. Но мне очень жаль, правда. Прощайте.
Мои щеки горели, должно быть их пересекали едкие дорожки от слез.
В эту ночь я познала новую, неведомую прежде меру отчаяния. Человек, о котором я мечтала всю свою жизнь, оказался дьяволом. И увлек меня в ад.
Глава 4
Падение в бездну № 1
Впрочем, в аду я была не впервые.
Дрожащими руками я приняла от Сказочника стакан воды. Даже если она отравлена, это не имело значения. Засыпая нервным горячечным сном на диване в его гостиной, я снова чувствовала себя двенадцатилетней девочкой. Он сказал, что перенесет меня в комнату. Что это будет моя комната. Я с трудом слушала, сознание рвалось прочь, веки отяжелели.
Через октябрь и Аллочкину с Яковом могилу я, как через кроличью нору, попала прямиком в давно отжившее и распавшееся гнилыми листьями лето.
В лето, когда нам было по двенадцать. Но тринадцать потом исполнилось только мне одной.
Кажется, я еще чувствовала руки Сказочника, обвившиеся вокруг моей талии, когда меня ослепило.
В тот день на излете августа солнце светило так невыносимо ярко, что невозможно было смотреть прямо перед собой.
Так что шлепающие впереди Олеськины мокрые ноги я видела урывками. Моргала. А потом вступала в короткий неравный бой с солнечным светом. Легкий ветерок почти не холодил. Только заставлял воду сходить мелкой рябью. И рябь эта ловила солнце и отсвечивала почти так же беспощадно.
Так что на старый высокий мост я волоклась за Олеськой почти вслепую. Острая трава щекотала голые ноги. Олеська уже была КМС по плаванию, а я… Я просто не хотела, чтобы она считала меня трусихой.
Никто другой не заставил бы меня прыгать с разрушающегося моста – с почти десятиметровой высоты – ровно в середину реки.
– Не бзди, Машко, я тебя, если что, вытащу. – Олеська резко повернулась ко мне, ее мокрые волосы окатили меня брызгами.
Я видела в каком-то фильме, как бросались осьминогом. И он летел, растопырив щупальца и вращаясь. Вот именно так, «по-осминожьи», и крутанулись пряди ее мокрых волос. А я была слишком близко, когда она вдруг решила затормозить и ободрить меня обещанием спасения. Хоть я и не налетела на лучшую подругу, но по лицу «осьминожьими» волосами таки получила.
Олеська гордо сложила руки, запрокинула голову и победоносно звонко хохотнула. Ее волосы немного пахли тиной. Но, бесстрашная спортсменка, она все равно была красоткой в своем розовом купальнике. А я выглядела нелепо. Честно говоря, вместо этого деревенского экстрима я предпочла бы почитать.
Я гостила на ее даче и совсем не знала эту реку. А что было там, на дне? Что сверкало под мостом? Или просто рыба играла?
Олеська авторитетно заявила, что с заброшенного трамплина даже пацаны не прыгают. Так что прыгнуть с него – для нас теперь дело чести. Я помялась, но подчинилась. В нашей команде Олеська явно лидировала.
– Смотри и учись, Машко! – Мне не нравилось, как подруга коверкает мое имя. Но она была от этого в восторге. Я сначала не решилась сказать, что мне неприятно. А потом уже было неловко.
– Я не очень хочу, Олесь, – заканючила я, – и я, кажется, на что-то наступила… Вроде бы поранилась… Еще заразу занесу.
– Трусиха, – резюмировала Олеся, выходя на середину ветхого моста, – вот тебе магический артефакт.
Подруга стянула со среднего пальца правой руки колечко. Простое пластмассовое с овальным алым глазком, очень красивого оттенка. Как клюква. Оно ей досталось из автомата. Привязанное к жвачке. А мне тогда досталось уродское желтое. Ну что тут поделаешь? Олеська по жизни победитель.
Я расплылась в улыбке, и даже солнце как будто стало меньше слепить. Олеська надела мне на палец кольцо. Чуть великовато, но я в тот момент была так счастлива! – Ну все, Машко, не трусь… Давай вместе. – Подруга взяла меня за руку.
Теперь мы обе стояли на середине моста. Никакого заграждения уже и в помине не было. Был приделанный деревенскими пацанами трамплин. Рассчитанный на одного. Но мы пошли вдвоем. Я собиралась прыгнуть чуть вперед, а Олеська – в сторону.
Лишь бы не напороться на реальный гвоздь, а не на тот, что я выдумала в попытке отмазаться от прыжка.
А дальше время ускорилось. Полет. Воздух коротко просвистел навстречу, обдав холодом. Несмотря на жару. Я шлепнулась в воду и, не рассчитав, больно ударилась о поверхность. Не совсем плашмя, но достаточно ощутимо. Живот и бедра будут красными от удара…
Потом желтая вода. С запахом и вкусом «осьминожьих» волос Олеськи. Только сильнее. Тина и речная горечь. Вода залилась в нос и в рот. Как?! Закрывала же. Даже рукой нос зажала!
Но руку отодвинули какие-то внешние силы. И чтобы было совсем обидно – снесли с пальца кольцо с «клюквенным» глазком. Я это почувствовала.
К боли от удара, воде во рту и носу примешалась досада. Как же колечко-то?
Ну что за чушь?! Мне ведь уже двенадцать. И на день рождения мама с папой подарили мне настоящее золотое кольцо. Правда, без «клюквенного» камня.
Это было горько.
Какая-то внешняя сила подхватила меня. Уже не волна. Не сила притяжения. Руки. Руки взрослого. Меня тащили. Сквозь воду я видела желто-коричневый мир, весь в пузырях. Потускневшее солнце. И двух рыбок. Они быстро скрылись, и желто-коричневое раздвинулось, выпуская меня на поверхность.
Первый раз с момента прыжка я вдохнула. Воздухом, а не водой. В груди саднило, и я как-то страшно кашляла. Как будто лаяла по-собачьи.
– А со второй что? – спрашивал кого-то какой-то парень. Или даже мужчина. В мокрой черной футболке, прилипшей к теплому телу. Телу намного теплее моего.
Я висела на этом его теле, запрокинув голову, и знала, что ему очень тяжело. Что я сейчас стала как камень, холодная и неподъемная. И даже не могу никак облегчить эту тяжесть. Его вопрос я больше ощутила поверхностью тела, чем услышала, через вибрации, разошедшиеся по моей коже, когда он произносил слова.
– Плохо, – ответил другой мужской голос издалека, – там арматура на дне… Так она прям на нее…
– Что?.. – спросила я то ли слишком тихо, то ли вообще не вслух. Не знаю. Этот парень или мужчина не ответил. Помню только, какой он был бледный и вдруг стал еще белее, затем слегка покачнулся. А его рыжеватые глаза смотрели мне за спину – туда, откуда шел второй голос, прямо на солнце. Они стали почти желтыми, а зрачок превратился в черную точку. А он будто не замечал, как слепит солнце, и глаза не закрывал. А я переживала за эти золотые глаза. Сильнее, чем за кольцо. Я боялась, что солнце сожжет эти глаза.
Про Олеську я вообще ничего не поняла. Потом, когда поняла, стало стыдно, что думала про кольцо. Или стыдно за что-то другое, чего мне уже не вспомнить? Хорошо, что об этом никто не знает. А что про глаза парня думала – стало только чуть-чуть неловко. Но не стыдно. Потому что это тоже очень важно. Хоть Олеська и важнее.
Белая-белая кожа парня как-то заволокла весь мир. Осталось в нем три точки – солнце и два золотых (драконьих) глаза – тоже солнца. Так что в белом мире, где светило три солнца и пахло тиной, я оказалась на боку. На мягеньких пахучих комочках земли. Потом меня, кажется, вырвало речной водой. Я снова кашляла собачьим лаем. И голове стало тяжело.
Три солнца медленно погасли.
Но до того, как это случилось, я смотрела на них, широко раскрыв глаза. И они что-то сжигали в моей душе.
Три солнца делали так, что я была ни в чем не виновата. Я никого не убивала.
Глава 5
Чистый лист
Я проснулась резко и рывком села на постели. С ощущением, что надо успеть подскочить, пока не… Что? Пока на меня не бросили пригоршню земли?
Тяжело отдышавшись, окончательно прогнала остатки сна. Плохого. Но не такого жуткого, как моя новая реальность. Я обняла себя за плечи, чтобы унять дрожь в теле, и медленно спустила ноги с широкой кровати.
Я все еще была во вчерашнем платье. Теперь оно казалось белым. Наверное, на фоне бордовых потеков крови и черно-коричневых пятен от земли и песка. Сказочник тактично не стал меня раздевать. Куда я денусь? Еще успеет, если захочет.
В квадратные окна дружелюбно заглядывал новый день. Свет и свежесть. Ступни утонули в мягком песочного цвета ковре. Добротная деревянная мебель будто врастала в стены. Напольное зеркало, закованное в деревянную раму такого же теплого оттенка, отражало мое бледное осунувшееся лицо. Все было не так уж плохо: раны в уголке рта почти не было видно, губы припухли, и только. Ушибленная рана на виске терялась в волосах. Засохшей крови, уродливо склеившей вчерашние локоны в сосульки, тоже было немного. Видимо, он меня умыл или обтер каким-то маслом. Хотя ничего такого я не могла вспомнить.
Только синяки, повторяющие форму веревок на запястьях, странные и страшные. Фиолетово-черные. Напоминающие мне, что себе я больше не принадлежу.
Но я была молодой, мое тело – сильным и здоровым, а голова – ясной, как никогда. Можно хоть сейчас сесть и за несколько дней написать новую книгу. Я была на пике формы. Но все свои таланты мне предстояло потратить вовсе не на книгу. На нечто более важное. Мне придется «написать» новую жизнь.
Я без труда обнаружила дверь в ванную. Странный завораживающий болотно-зеленый цвет кафеля. Тут нашлось все необходимое. Даже любезно поставлена корзина для грязного белья. Только вот сменной одежды не было. Не страшно. На золотистом витом крючке висела длинная футболка, которая доходила мне почти до колен, и синий махровый халат. Я приняла душ и облачилась в имеющиеся вещи. Все, в чем я была, бросила в корзину. Злосчастные туфли-лодочки отсутствовали. Видимо, они остались в гостиной, а то и вовсе в машине.
Напоследок зацепив взглядом овальное зеркало над нефритовой раковиной, я с недоумением отметила, что выглядела очень хорошо. Лучше, чем вчера, в дорогом вечернем платье, при макияже и прическе. Сейчас мои волосы, подсыхая, завивались крупными локонами, кожа была естественно-матовой, глаза блестели. Кажется, этот дом меня красил.
Я не сразу сообразила, почему мое отражение в зеркале производит такое впечатление: цвет моих волос и глаз гармонировал с основным тоном пола и некоторых предметов мебели, а цвет кожи – с оттенком большинства декоративных элементов на стенах. Золотистое, зеленое, бежевое. Я как будто часть обстановки. Это совпадение? Или я стала такой за эту ночь? И раз я теперь словно предмет здешней мебели, не означает ли это, что этот дом я уже не покину?
Я погнала прочь эти мысли. Надо собраться. Вперед, и никаких сомнений! Поправив волосы, я покинула ванную, примыкающую к выделенной мне комнате, и толкнула дверь, ведущую в холл. Она была не заперта. Я практически вывалилась наружу: открытая дверь оказалась для меня такой неожиданностью, что я не рассчитала силу.
Я находилась на втором этаже. В небольшом уютном холле с книжным шкафом, низким столиком и парой широких кресел обнаружились еще три двери. Прямо напротив «моей» комнаты – двухстворчатая дверь с тяжелыми витыми ручками в виде оскалившихся драконьих голов. Я не сомневалась: это его комната.
И все же изучение обстановки разумно было отложить. Неизвестно, как Сказочник на это отреагирует. Этот человек вчера убил двоих людей… или похоронил их заживо. По крайней мере, один из них еще был жив. Так что каждый мой жест, каждое слово должны быть произведением искусства. Должны быть идеальны.
Но была одна проблема. Женька абсолютно точно подметила: я совершенно не умела врать. Значит, мне предстояло сделать сверхусилие и поверить в каждое свое слово и в каждый поступок. Пусть лучше потом, когда я выберусь из этой передряги, со мной работают лучшие психиатры. Пусть колют мне транквилизаторы и нейролептики и учат различать, где заканчивается объективная реальность и начинается мое самовнушение.
Мне придется говорить с ним о его книгах, об искусстве и мастерстве, об авторитетах, о душе? Абсолютно точно. Мне придется с ним спать? Почти наверняка. Если он этого пожелает. Но он далеко не урод, а я не шестнадцатилетняя девственница. Ничего страшного. Мне придется измениться. Потому что я очень хочу жить.
В облаке подобных жизнеутверждающих мыслей я спустилась по широкой лаконичной лестнице, ступая бесшумно по теплому деревянному полу. В просторной кухне-гостиной выделялся сектор, в котором этот паук сейчас плел свою паутину. Это был его рабочий кабинет, условно отделенный от остального пространства. Небольшой, но зачем ему больше, ведь он жил один. Видимо, когда он заказывал проект этого дома, он уже был одинок.
Я шла на легкий умиротворяющий стук клавиш. Сказочник работал за своим письменным столом. Писал свои сказки. Наверное, сейчас он писал страшную – про погребенных заживо. Сказку, которую подпишет фамилией Масонов.
Оранжевый рассвет через видовые окна просторной гостиной светил Сказочнику в лицо. И делал глаза почти желтыми. Три солнца – всплыла в памяти смутная ассоциация.
И хотя я могла какое-то время смотреть на солнце, ни за что бы не поставила так рабочий стол. Но не похоже было, чтобы Сказочника беспокоил солнечный свет. Может, он поглощал его? Бледной кожей, золотыми глазами… Драконий профиль в слепящем свете намертво запечатлевался сейчас в моей памяти. Навсегда. Я знала, никакие таблетки и психотерапия не заставят меня забыть увиденное.
Я его не беспокоила. Он остановился сам. Небрежно смахнул невидимую пыль с серого рукава толстовки. Поднялся из-за стола.
– Доброе утро, малышка. – Он как ни в чем не бывало подошел ко мне, ненавязчиво приобнял и легко коснулся губами моего лба.
Высокий. Для меня – очень. Если девушка моего роста попыталась бы поцеловать мужчину его роста, ей пришлось бы встать на цыпочки, до ломоты в икрах.
– Будешь кофе? – Он вел меня, так же по-приятельски приобняв за плечи горячей сильной рукой. Обдавая запахом карамели и душистых трав. Такой непринужденный, в домашнем светло-сером спортивном костюме. Все еще привлекательный. Несмотря на вчерашнее.
Затем Сказочник усадил меня на высокий стул у барной стойки.
Я кивнула. В ответ на что? С чем я сейчас согласилась? Забыла.
Еще раз. Надо сделать мысленно шаг назад. Кофе! Он предложил кофе. Я должна быть собранной. Должна быть сильной. Должна…
Он приподнял мое лицо за подбородок, едва касаясь пальцами кожи. Просто намекнул, чего хочет, а я подчинилась. Последовала за его движением. Сказочник заглянул мне в глаза. Он меня изучал, он любовался сочетанием цветов, форм и фактур. Снова погладил мою щеку, как вчера, в машине. И наконец отвернулся.
– Я хотел бы, чтобы все началось иначе, малышка. Хотел бы позвать тебя в ресторан. Подарить тебе цветы. – Сказочник поставил чашку кофе, пахнущего орехами, и белый фарфоровый молочник на зеленоватую мраморную столешницу. На несколько секунд о чем-то задумался, затем продолжил как ни в чем не бывало: – Однако все случилось так, как случилось. Ничего не исправить. Нам предстоит решить, как поступить теперь. Поверь, я очень хотел бы сохранить тебе жизнь. Но, видишь ли, малышка, я должен быть в тебе уверен. Абсолютно уверен. Понимаешь?
Я кивнула. Что ж, мне все это не привиделось, и я не сошла с ума. Жаль. А малышка – это, видимо, теперь мое имя. Совсем не та малышка, как называют крутые парни своих подружек. Другая. Как детский смех. Как пушистый бок спелого персика. Как теплая прозрачная вода на отмели.
Глотнуть кофе у меня не получилось, почему-то начинали дрожать губы, как только я пыталась поднести к ним чашку. Так что я эти попытки временно оставила.
Сказочник не сводил с меня пристального взгляда.
– Как скоро тебя начнут искать? – прямо спросил он.
– Самое раннее через два дня, – честно ответила я. Голос дрогнул, хотя я очень старалась быть смелой.
Он удовлетворенно кивнул. Понял, что я сказала правду. Кажется, ему важно было не столько узнать ответ на свой вопрос, сколько понять, честно ли я отвечу.
– Ты живешь одна?
Я вновь кивнула. Сердце сильно стучало, я чувствовала его всем телом.
– Родители?
– В области, – уже без дрожи, но очень тихо ответила я, – мама будет ждать звонка дня через три. Папа давно умер.
