Танец солнечных зайчиков

– Иван Андреевич, вы, наверное, голубчик, вызовите такси. Лизонька уже не проснется до утра! Полно вам у нас засиживаться, не правда ли? Оладушки, вон, не получаются даже. У меня у самой, сердце, знаете ли! Ох, это погода! Погода, да…

– Раиса Семеновна… – Иван Андреевич пристально взглянул в глаза Лизиной мамы и замер в ожидании ответа.

И Раиса Семеновна помялась, переступила с ноги на ногу, прикусила губу и все-таки сдалась:

– Двенадцатая неделя, Иван Андреевич, – зашептала она, – на фоне ее гипертонии постоянные обмороки, слабость, по утрам жутчайшая тошнота, головные боли. Ну, что вы смотрите на меня, как на приведение?

– Но она ничего мне не говорила!

Раиса Семеновна рассмеялась, небрежно роняя лопаточку в мучную жижу.

– И что? Что бы изменилось? Вы тут же бросили бы свою абы какую жизнь? И женились? И устроились водителем трамвая, к примеру? Стали бы добропорядочным семьянином, да? Я умоляю вас, до-ро-гу-ша! А для нашей интеллигентной, профессорской семьи это какого, а? – продолжала причитать Раиса Семеновна полушепотом, – а это ее здоровье?! Боже мой! Пришлось перейти на более дорогие мягкие препараты, а толку! Еще и от вас никакой поддержки!

– Да я, я.. – и Иван Андреевич выдохнул. Пришло время сдаваться ему. Раиса Семеновна смотрела прямо в глаза, и бусы на ее груди вздымались и опускались, иногда подрагивали.

– Откройте окно, мне душно! – вдруг произнесла она и продолжила свои кухарские дела.

В крохотную кухню ворвался ветер с каплями дождя. Холодная вода отрезвила Гостомыслова, и он отяжеленный последним разговором, устало повалился на стул.

4

Часы чеканили мягкой круговой походкой, без устали, без заминки. На книжной полке сгрудились томики стихов, перемешанные с учебниками по химии. Здесь, на полке, они как-то умудрялись дружить и даже гармонировать цветом. Еще стену украшало парю этюдов – мелких, но уютных. На одном была изображена хвойная роща, и еловые лапы были так четко и выпукло вырисованы, будто вот-вот иголки вывалятся в комнату. На втором – зимний пейзаж все той же рощи – мягкий, спокойный, навевающий одиночество и светлую грусть. Над комнатой висел огромный зеленый абажур – как своеобразное угрюмое солнце. А на широком подоконнике, за занавеской сидело двое. Они уткнулись в оконное стекло глазами, восседая в позе лотоса.

А гроза и вправду в тот день была на широкую душу. Ливень лил долгий: то уменьшался, то увеличивался, все дрожало. Редкие прохожие шли, вцепившись в зонты, и не смотрели по сторонам. А если громыхал гром, то на этот небесный зов отзывались кроны деревьев шипящим полушепотом. Молодая пара задумчиво смотрела на эту суматоху, оба молчали и внимательно следили за стекающими по стеклу ручьями. В их одинаковых глазах пряталась мудрость и чистота. Такими глазами люди смотрят на чудеса природы или на языки пламени. У них кипит чайник, но Ёсик забыл надеть на его носик свисток, и про чай все забыли. Сколько продолжалась эта удивительная немая сцена неизвестно, но вскоре девушка, свесив с подоконника ноги, нарушила молчание:

– Хорошо было бы потом прогуляться после дождя?

– Да, – ответил парень, и тяжело вздохнул.

– Ну, Ёся! Ну было бы из-за чего расстраиваться? Скоро придет дедушкин перевод, и мне немного заплатит Роман Алексеевич.

– Не нравится мне этот твой Роман Алексеевич, – недовольно пробурчал Ёся, поправив съехавшие на кончик носа очки.

– Ну и зря! Это очень добрый мужчина и всегда доволен моей работой.

– Ты – танцовщица, ты должна танцевать, а не драить полы всяким Романам Алексеевичам!

– Ёсик, ну, где я, по-твоему, должна танцевать? Да и дедушка танцы не очень одобряет.

– Неправда, он просто вредничает. Ты же понимаешь.

Снова замолчали. Ливень, словно прислушиваясь, тоже утих. Брат был очень взволнован и хотел еще что-то сказать, но не решался. Девушка посмотрела на него искоса и, кажется, догадывалась о предмете его внутренних переживаний, поэтому, соскочив с подоконника, она по-кошачьи прильнула к нему и положила голову на узкое мужское плечо.

– Вчера вечером я задержалась из- за Вики…

– Из- за какой Вики? – буркнул Иосиф.

– Из- за дочки Романа Алексеевича, она схлопотала двойку по химии, и я…

– Лия! – развел руками брат, в его голосе она уловила гневные нотки.

– Звони мне, Бога ради! И насчет химии! Для этого у тебя тоже есть я.

Лия отстранилась. Выдохнула, а потом ее осенила потрясающая мысль. В черных глазах зажглись яркие огонечки, красивые губы растянулись в улыбке.

– Я спрошу у Романа Алексеевича о том, чтобы нанять Вике репетитора по химии, и у тебя будет заработок! – протараторила она.

– Я к твоему снобу работать не пойду, – буркнул в ответ брат, и, раскрасневшийся и недовольный направился на кухню, – и еще мы спалили чайник! – крикнул он.

Лия слушала его гневные тирады, доносившиеся с кухни. Брат был для нее крепостью и опорой, старше на пятнадцать минут он чувствовал такую ответственность за двойняшку, будто была она его подопечной, почти дочкой. Ёся, а лучше будет сказать учитель- химик Иосиф Вениаминович, оберегал сестру как самую драгоценную жемчужину. Талант Иосифа оказываться в нужный момент в нужном месте в отношении Лии сложно было оспорить. Еся вытянул ее за волосы еще маленькой из пруда, Еся словил ее с падающего велосипеда, оттолкнул, когда на Лию несся сумасшедший мотоциклист. И совсем не в шутку, а даже всерьёз Лия называла брата своим ангелом, и когда в ее жизни случалась очередная оказия, она тут же мчалась к своему ангелу, выпрашивая совета или объятий.

Дождь закончился, на улице появились первые любители прогулок на свежем воздухе. И девушка под бурчание старшего брата отчего-то вспомнила вчерашнего таёжника, его нелепый вид, спокойный голос и этот удивительный взгляд. Лия – девушка, она знает, что означает этот взгляд. Она не раз ловила его на себе. Восхищение! Есть ли другое определение? А каким одиноким и усталым он казался, глядя вслед уезжающему трамваю, в который она влетела алой ракетой.

Лия была из тех девушек, у которых следовало бы поучиться легкости и жизнелюбию. Брат иногда считал эти качества задержавшимся в сердце детством и наивностью, однако, перевоспитать Лию не получалось. Она была легка на подъем, не умела унывать, и с легкостью принимала серьёзные решения. Последнее ее качество не раз выручало семью. Именно с подачи Лии они с Иосифом оставили дедушку в далеком сибирском городишке и переехали в город побольше, поближе к южной, теплой полосе. С дедушкой, который жил с претензией на ортодоксальный строгий еврейский образ жизни, было трудно, а когда Лия заявила, что ее пригласили петь в церковном хоре, и она согласилась, стало совсем невыносимо. Это был очередной ее легкий шаг, не вызванный каким-то вдруг нахлынувшим религиозным чувством. Ей сказали, что она – отличная сопранка, и этого было достаточно для того, чтобы согласиться. Сопранка долго слушала ругающегося дедушку, болтала нетерпеливо ножкой, сидя перед ним на табурете, а потом, заручившись поддержкой брата, заявила, что она уезжает с Ёсей – начинать новую жизнь. И как ни странно, дед, хмыкнув и упершись руками в бока, в позе неуклюжей сахарницы застыл в коридоре и выпалил:

– Ну и катитесь куда хотите! Взрослые, не пропадете! Дадите деду жизни! Но стану помирать, чтоб примчались, поняли? Не хватало, чтобы эти гои расчистили тут все! – и дед самозабвенно потер пальцем изгибы наследственного семисвечника.

Как оказался дед в Сибири, Лия не знала. Кажется, историей семьи немного интересовался Ёся, но, понимая, что на каждом шагу дед увиливает от честных ответов, бросил это занятие и смирился с тем, что он якобы наичистейший еврей из колена Рувимова. «Остальное, – говорил дед, вам знать необязательно!».

Воспоминание о дедушке вызвало улыбку. Она распахнула окно, впустило сладковатый сырой воздух в комнату, и уютная, залитая серым пасмурным светом спальня, будто ожила и вдохнула по-новому. Лия потянулась на носочках, выпрямилась струной, и похожая на куколку из музыкальной шкатулки, сделала легкий пируэт. С воздушным «ах», она взлетела над зеленым абажуром люстры и мягко приземлилась. Еся гремел чайными чашками. На душе было светло и радостно.

– Танцевать, – приговаривал он, ты должна танцевать…

5

Что действительно Лиза ценила в Иване Андреевиче, так это то, что он не пил. Это случалось крайне редко, и исключительно в успокоительных целях. И впрочем, не пил он только по одной причине, он ненавидел утро после попойки. Никакую мнимую радость от вина он не мог себе позволить только из-за жуткой расплаты. Выпьет он бокал, или выпьет бутыль – наутро он будет подавлен, разбит с чувством тошноты, с отекшим старческим лицом. Но что еще хуже – он будет судорожно вдыхать воздух на балконе, понимая, что теперь вся жизнь со вчерашними проблемами стала еще более мрачной и безысходной. В квартире будет царить хаос, в раковине будет отмокать кастрюля с мерзко разбухшими кусками теста от пельменей, а по всей квартире, как черные недвижимые жучки будет рассыпана шелуха от семечек. Одним словом, кошмар… Кошмар! Открыв глаза в это злосчастное утро, он столкнулся с ним лицом к лицу. От вчерашнего Ивана Андреевича не осталось и следа – где же эта щеголеватость, стройность, радость, где тот мужчина с флоксами? Здравствуй, кастрюля в раковине, здравствуйте, семечки, и эта беспросветная жизнь с ворохом сложностей.

Иван Андреевич лежал на спине, разглядывая белый потолок. Думать не хотелось, от мыслей начинала болеть голова. За окном была тишина, светило солнце. Гостомыслов так бы и пролежал весь день, но туманную тишь квартиры нарушил телефонный звонок. Укутавшись в простыню, Иван Андреевич вышел в коридор, и взял трубку.

– Гостмыслов? – прозвучал громкий женский голос гротескной Натальи.

– Не может быть! – сказал в ответ Иван Андреевич и посмотрел на себя в зеркало, но тут же отвернулся. Больно жалким он показался себе в эту минуту.

– Дело такое, Иван Андреевич, один мой хороший знакомый открыл газету, знаешь, необычный человек – необычный формат. Что- то вроде иронической оппозиции, хочет возобновить фельетоны, очерки, ну, понимаешь!? Так вот, Гостомыслов, ему нужен толковый выпускающий редактор, но с немного взъерошенными мозгами, понимаешь, да?

– Угу…– уныло пробурчал Иван Андреевич, невольно считая, сколько раз Наталья сказала слово: «понимаешь». Раньше за ней такого не водилось.

– Я посоветовала ему тебя!

– Откуда такая забота, Наташенька? – спросил Иван Андреевич, пытаясь схватить большим пальцем ноги шелуху от семечки.

– Ой, Ваня, по старой друж-бе.

Причем слово «дружба» она сказала так, будто это было вовсе не «дружба», а какая-то шалость или засекреченное постыдное словцо.

– Спасибо, спасибо, моя дорогая! Куда топать?

– В понедельник, в девять на Бульварную, где раньше был пункт выдачи посылок.

– Понял…

– Чао-какао, Гостомыслов. Я за тебя поручилась, не подведи меня!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.