Слишком много клоунов

Рассказывал бы Келка это иначе. Примерно так:

– Сначала, пан инспектор, я увидел машину Жел-ковского перед гостиницей «Орбис», такой голубой «фиат», на котором он ездит весь год и, очевидно, скоро поменяет… и никто, пан инспектор, не спросит его, откуда он берет деньги. Знакомый портье в «Орбисе» сразу мне сказал, что пан снабженец приехал, как всегда, на два дня и, как всегда, получил шестой номер с ванной. Ну я пошел на Варминьскую и сел у окна в кафе Ратайя, как раз напротив магазина Спавача. В этом кафе одна официантка думает, что я прихожу из-за нее, и строит мне глазки. Она дала мне двойной кофе, и я спокойно дожидался голубого «фиата». По правде говоря, меня больше интересовал фабричный грузовик, который развозит товар фабрики «Анилана». Голову даю на отсечение, пан инспектор, что Желковский поставляет Спавачу налево нейлон, но этому нет ни одного доказательства. «Фиат» приехал перед обедом. Желковский не из трусливых. Он поставил машину прямо перед магазином Спавача и вошел внутрь. Я, естественно, потащился за ним и начал торговаться с блондинкой, продавщицей, о цене свитера, пока она не сказала мне, что я, мол, плохо воспитан. Желковский со Спавачем сидели в задней комнате, стены там тонкие, но я ничего не услышал, так как говорили они очень тихо. Нет, вы мне скажите, пан инспектор, о чем могут говорить снабженец большой фабрики и торговец с Варминьской? Мне пришлось выйти из магазина и ждать Желковского еще полчаса. Он вернулся в гостиницу, а я засел в холле до самого вечера, так как был уверен, что они еще раз встретятся.

Спавач пришел в девять и сразу прошел в ресторан. Его уже ожидал тот ревизор, что курит сигары, Ровак. Неподалеку был свободный столик, я его сейчас же занял и заказал четвертинку, чтобы официант оставил меня на время в покое. Спавач и Ровак разговаривали очень тихо, и я расслышал всего несколько слов… Спавач повысил голос и сказал что-то вроде: «Вы ошибаетесь, пан Тадеуш, у этой блондинки великолепные ноги». Потом несколько раз повторилось слово «шахматы». Спавач говорил о комиссионном, где их можно купить. Официант принес им заливную рыбу и рябиновую настойку, а проходя мимо меня, сделал вид, словно не заметил. Потом они выпили, Ровак залпом, а Спавач только пригубил, видно, боится водки… Нет, пан инспектор, я вовсе не утверждаю, что, если кто боится водки, у того совесть нечиста. Наконец появился Желковский. Я почему-то подумал, что хорошая получила тройка: торговая инспекция, частная инициатива и снабжение. Желковский и Ровак между собой на «ты». Желковский сказал: «Рад, что снова тебя вижу», а Ровак только улыбнулся. Официант наконец принес мне четвертинку. Уже начались танцы, и их внимание привлекла одна очень милая пташка. Ровак хотел было встать из-за стола, чтобы пригласить ее на танец, но Желковский придержал его за рукав. Потом они стали говорить немного громче, так как официант принес очередную поллитровку. Ровак сказал: «Я не видел этого письма». Спавач же, изрядно пьяный, хоть и пил меньше других, встал, держась за угол стола, и провозгласил: «Выпьем за упокой его души». Ровак тоже поднял рюмку. «За упокой души Конрада Сельчика», – повторил он.

Потом Спавач шептал что-то на ухо Роваку, а тот крутил головой и смотрел на меня. Долго так смотрел, а потом встал и подошел к моему столику.

«Я хочу с вами выпить, молодой человек», – объявил он.

Я ответил согласием и спросил, чему обязан такой чести.

«Мне нравится ваша морда, – сказал Ровак. – Она не подходит к вашей работе». – «К какой работе?» – спросил я, наполняя рюмки. «За холостяков, – произнес он и угостил меня сигарой. – Эта сигара куплена на собственные деньги. А вам за водку возвращают или нет?» Я покраснел, но оставался спокойным. «Что вы имеете в виду?» – спросил я вежливо. «Ничего, – уверил он меня. – У каждого человека есть свое хобби. Я, например, люблю пить на деньги Спавача. Но и вашу водку охотно пью. Предлагайте тост».

«Может, за упокой умершего?» – предложил я. «Ах вы слышали?! Стенограмму нашей беседы я пришлю в следующий раз. А сейчас выпьем за здоровье моего друга, инспектора Ольшака».

Что мне оставалось делать, пан инспектор? Я выпил. Этот Ровак какой-то странный, слишком уж самоуверенный.

Рапорт сержанта Келки кончился следующим образом: «Счет за этот дорогой ужин оплатил Спавач Антоний. Он (счет) составил 1456 злотых плюс 44 злотых чаевые».

Инспектор Ольшак записал на карточке: «Шахматы. Может, именно шахматы взял этот Тадек из комнаты Сельчика? Установить, кто последний раз проводил ревизию в магазине Спавача».

Версий было много, нерешенных вопросов еще больше. Двое в «Спутнике», неизвестная личность на вокзале, снова Ровак.

Ольшак нашел служебный телефон Иоланты Каш-тель и договорился с ней на следующий день о встрече в квартире Сельчика. Он не собирался вызывать ее в милицию и нашел предлог.

– Вы хотели забрать кое-какие мелочи из квартиры жениха? Можем встретиться там завтра.

8

Инспектор открыл дверь в лоджию. Во дворе стояла тишина, только где-то на нижнем этаже выстукивали одним пальцем гаммы на пианино. Ольшак сел на тахту и взял в руки клоуна, но, подумав, спрятал его в карман. Интересно, заметит Иоланта отсутствие куклы? Три клоуна… У Сельчика, у Спавача, у ювелира. Прокурор Стефаняк рассмеялся: «Совпадение». Ольшак показал клоуна Козловскому, однако на арестованного это не произвело никакого впечатления. «Кукла какая-то, – хмыкнул он. – Никогда такой не видел». А вот Спавач побледнел, когда инспектор посадил клоуна себе на колено.

Ольшак подошел к столу и еще раз просмотрел ящики. Может, он что-нибудь пропустил? Нет, все как было: немногочисленные фотографии, документы. Инспектор задвинул ящики. Однако он не мог избавиться от какого-то мучительного ощущения, словно он что-то забыл или что-то ускользнуло от его внимания.

Снова вспомнилась Кральская. Вчера вечером она была в «Спутнике». Марыся ее заметила я, конечно, подсела, завязала разговор. Они выпили кофе. Все-гаки Марыся великолепно справляется с такими делами. Кральская показала ей Сташека, элегантного приятеля Тадека. Фамилия Сташека была Махулевич, однако в данный момент он мало интересовал инспектора. Сейчас нужно было добраться до Тадека, но тот в «Спутнике» не появился.

Вечером Ольшак пошел с женой в кино. Когда они вернулись, Янека еще не было. Он пришел только в час ночи. Ольшак не спал и слышал, как сын возился на кухне, хотел встать и спросить, где он был, но раздумал. Получилось бы смешно и глупо. В конце концов Янек уже взрослый и делает то, что считает нужным…

Инспектор снова вышел в лоджию и сверху увидел Иоланту, которая наискосок пересекла двор и исчезла в подъезде. Когда Ольшак открыл ей дверь, она молча подала ему руку и вошла в комнату. Девушка села к столу – теперь инспектор видел только ее спину, – долго молчала, потом спросила:

– Можно открыть ящики?

– Конечно, – ответил инспектор.

Осторожно и очень медленно, как будто боясь что-то испортить, она вынимала бумаги, письма, фотографии и, старательно сортируя, раскладывала их.

– Что-то мало здесь бумаг, – сказал Ольшак.

– Я никогда не знала, что лежит в этих ящиках, – ответила Иоланта.

– И ни разу не заглянули?

– Нет. Я имела отношение только к посудному шкафчику. – Она улыбнулась. – Конрад не любил, когда рылись в его вещах.

– У него не было даже вашей фотографии?

– Он всегда говорил, что у него есть я, так зачем ему фотография. Вообще, Конрад не любил ненужных вещей и даже как-то сказал, что в нашем доме никогда не будет тех идиотских мелочей, которые так любят женщины. – Девушка встала и подошла к инспектору. – Вы знаете, иногда меня это пугало, и я боялась Конрада, не понимала его…

– Вы писали ему письма?

– Пару раз из отпуска, и знаю, что он их уничтожал. – Она пожала плечами. – Впрочем, мы с ним почти не расставались. Он мне тоже никогда не писал, только иногда оставлял записку: «Сегодня занят, не приду» и даже никогда не добавлял «целую» или «обнимаю». Вообще, он не выносил сентиментальных приписок и всякой экзальтации.

– И все-таки вы его любили?

– Любила, – ответила Каштель серьезно. Она села на тахту и погладила покрывало. – Надеюсь, он меня тоже. Не правда ли, это единственная броская вещь в квартире? – переменила она тему. – Это покрывало я покупала.

Ольшак сел рядом с ней. Пожалуй, она была красивее Барбары Кральской, лучше сложена, с правильными чертами лица, но от нее веяло каким-то холодом.

– Я могу забрать эти бумаги? – спросила Иоланта.

– Конечно, – ответил инспектор. – Может быть, вы еще что-нибудь хотите взять?

Девушка обвела комнату глазами. Инспектор наблюдал за ней.

– Пожалуй, больше ничего, – ответила она. – Вот если только покрывало… Впрочем, нет, я не смогу на него смотреть.

– Еще один вопрос. Вы хорошо знаете Барбару Кральскую, не правда ли? – спросил Ольшак.

– Да. Это моя сослуживица.

– За два дня до смерти Сельчика вы были с ней в «Спутнике».

Иоланта слабо улыбнулась.

– Я точно не помню, когда это было, но если Бася сказала, что за два дня до смерти Конрада, значит, так оно и есть. А почему вы об этом спрашиваете?

– Вы были в компании с двумя мужчинами?

– Да, я помню тот вечер, – подтвердила Иоланта. – Конрад никогда не обижался, если я ходила выпить чашку кофе и немного потанцевать. Он не ревновал, скорее был самоуверен и считал, что я не могу ему изменить.

– Сейчас меня интересуют те двое мужчин. Вы были с ними знакомы?

– Они сами подсели к нам. Вы ведь знаете, как это бывает… Две одинокие молодые женщины… Притом недурны собой, – она снова улыбнулась. – Откровенно говоря, и мы ничего не имели против, так как они вели себя вежливо и очень мило.

– Вы до этого их не видели?

– Нет, по-моему… Может, в «Спутнике», но там всегда столько людей…

– А фамилии?

– Они нам представились, но я просто не запомнила. Одного звали Сташек, я танцевала с ним, а другого, по-моему, Тадек… Да, конечно, Тадек. Он еще так понравился Басе.

– Часто вы бывали с ней в «Спутнике»?.

– Нет, не очень. Бася ведь замужем, и мне только изредка удавалось ее вытащить. Прошу прощения, но почему вы так расспрашиваете о Басе? Ведь у нее ничего не было общего с Конрадом.

– Да, конечно, – подтвердил инспектор. – Просто, пока следствие не закончено, нас интересует все. Вы не знаете, например, как складываются супружеские отношения Кральских?

– По-моему, не очень хорошо, – сказала Иоланта. – Мне кажется, он изменяет ей, а она делает вид, что не замечает. Кральский неинтересный человек, и мне иногда кажется, что Басе все уже надоело. Я не понимаю этого союза. А вы что-нибудь подозреваете?

Инспектор не отвечал. Он думал о том, что Иоланта не заметила отсутствия клоуна. Или делала вид, что не заметила.

– Конрад не любил Басю, – продолжала Каш-тель. – Он вообще не любил моих приятельниц. Впрочем, у него самого было мало знакомых.

– Вам знакома фамилия Ровак?

– Да, я слышала о нем, – тихо сказала Иоланта. – Это сослуживец Конрада, не так ли?

– Они дружили?

– Не думаю.

– Нравился он вашему жениху? Иоланта помолчала.

– По-моему, нет, – наконец ответила она.

– У Сельчика были знакомые, о которых вы не знали?

Она пожала плечами.

– Редкий мужчина все говорит женщине.

– Ваш жених ушел от вас около девяти. Он никого не ожидал? Не говорил ли он вам, что едет кого-то встречать на вокзал?

– На вокзал? – удивленно переспросила Иоланта. – Нет, пан инспектор, ничего не говорил. – Она закрыла лицо ладонями. – Скажите, он что, был на вокзале?

– Постарайтесь вспомнить, может, кто-то должен был приехать к нему, он кого-то ожидал?

– Нет, не припоминаю, – ответила Иоланта. – Знаю только, что он тогда очень спешил. Я ведь вам говорила. «У меня двенадцать минут времени». Почему-то я даже подумала тогда о поезде. Но тетка никогда к нему не приезжала. Или он не хотел говорить из-за моей приятельницы? – размышляла Иоланта.

– Все может быть, – согласился Ольшак.

Он встал и прошелся по комнате, еще раз посмотрел на бумаги и фотографии, лежавшие на столе, на полку с ровно расставленными книгами.

– Пани Иоланта, – сказал он наконец, – прошу вас внимательно осмотреть комнату. Может, здесь чего-нибудь не хватает? Бывает так, что бросается в глаза отсутствие какого-то пустяка, какой-нибудь мелочи.

Иоланта поднялась с тахты и прошлась по комнате, подошла к книжной полке, к столу, потом взглянула на тахту, снова погладила покрывало.

– Нет, – ответила она. – По-моему, все так, как было, все на месте.

– Вы в этом уверены?

– Да.

Ольшак вынул из кармана клоуна, усадил его к себе на ладонь и внимательно посмотрел на Иоланту, но ее глаза были пустыми и ничего не выражали.

– Что это? – спросила только она.

– Тряпичный клоун. Вы никогда такого не видели? Короткое замешательство. Нет, он не ошибался, она смешалась.

– Не видела, – ответила Иоланта. – Это какая-то игрушка.

Ольшак посадил куклу на тахту. Она даже шла к пестрому покрывалу.

– Он сидел здесь, – сказал инспектор.

– Не может быть. Конрад терпеть не мог игрушек, и такого клоуна у него никогда не было.

Инспектор осторожно взял клоуна с тахты и спрятал было его в карман брюк, но, передумав, переложил его в пиджак, как будто игрушка стала ценнее.

– Еще один вопрос. Какие сигареты курил пан Сельчик?

– Никаких, – ответила Иоланта спокойно. – Он терпеть не мог сигарет и говорил, что из-за этого не любит кафе и рестораны: в них всегда полно дыма.

– Однако перед смертью он курил. Отпечатки пальцев на окурке, которые мы обнаружили, принадлежат Сельчику. Это была французская сигарета.

– Не понимаю, – сказала Иоланта и встала. – Конрад никогда при мне не курил.

Они вышли вместе. На улице перед домом стояла «сирена» Иоланты. Отперев дверцу, она пригласила инспектора.

– Я могу подвезти вас, – сказала она. – Если вы, конечно, не боитесь.

– Не боюсь, – засмеялся Ольшак, но все-таки сел на заднее сиденье.

Иоланта повернула ключ, машина вздрогнула и двинулась с места. Ольшак достал сигареты и пошарил по карманам в поисках спичек. Они свернули на Партизанскую улицу и остановились перед светофором. Наконец он нашел спички, но Иоланта в этот момент так резко тронула машину, что коробок упал на пол. Ольшак с трудом нагнулся, сдвинул ногой коврик и под ним, почти у дверцы, заметил обрывок твердой бумаги. Он поднял его. Это был кусок картонной бирки, какие навешиваются на чемоданы в аэропортах. На бирке был номер и дата, однако инспектор пока не знал, пригодится ли эта находка.

– Что вы там нашли? – спросила Иоланта, останавливая машину перед управлением.

– Багажную бирку, – ответил Ольшак. Девушка удивилась.

– Вы не возили никого, у кого бы на чемодане была такая бирка?

Она недоуменно пожала плечами. Значит, если Сельчик был на вокзале, кого-то встретил, а потом привез к себе, то эта бирка может быть следом… единственным следом, оставленным мужчиной, который, как утверждает дворничиха, был обут в «смешные» ботинки.

9

Из крана тонкой струйкой текла чуть теплая вода. Значит, снова нужно будет вызывать мастера и прочищать колосник газовой колонки. Ольшак вздохнул, представив поиски слесаря, который, прежде чем прийти и потыкать проволочной щеткой в кольцо газового нагревателя и получить свои сто злотых, будет долгое время просто неуловим. Три, а то и четыре раза Ольшак сходит в жилконтору, чтобы услышать, что слесарь минуту назад вышел или еще не пришел: наконец он ветретит его и, проклиная себя в душе, сунет в перемазанную маслом лапу двадцать злотых, говоря при этом: «Вот мой адрес, чтобы не забыли». И только тогда специалист по прочистке колосников в газовых колонках, единственный в квартале и ценимый, как профессор редкой специальности, соизволит посетить его квартиру. Потом через две копирки выпишет счет, а Ольшак заплатит сколько нужно, естественно, не вспоминая о той двадцатке, так как между приличными людьми не ведутся разговоры на столь тривиальные темы. Что делать, человек к старости становится более терпимым. Еще пятнадцать или двадцать лет назад Ольшак ни за что бы не дал взятки типу, который зарабатывает наверняка больше его и который просто обязан прочистить этот чертов колосник, ибо это входит в его обязанности, так же как в обязанности Ольшака входит поимка бандитов, убийц или поиски мотивов самоубийства каких-то магистров экономики. И вдруг ему пришло в голову, что пятнадцать лет назад у него не было газовой колонки, они жили тогда втроем в маленькой комнатке с вечно дымящей железной печуркой. Конечно, Ольшак мог не давать мастеру «своего адреса», но тогда пришлось бы ждать неделю или две, а он не в силах этого себе позволить, ибо привык к ежевечернему очень горячему душу и не может заснуть без него. «Отец смывает с себя грязь преступного мира», – как-то сказал Янек, и кто знает, может, в этом шутливом высказывании была доля истины.

Ольшак закрыл кран (вода действительно становилась все холоднее, значит, все-таки придется идти в домоуправление) и, отставив последнюю тарелку, вынул чистое посудное полотенце и стал вытирать посуду. Мытье посуды после обеда являлось его постоянной обязанностью… Янек моет посуду после завтрака и ужина и натирает пол, жена по дороге с работы делает покупки и готовит обед. У каждого свои обязанности, и Ольшак не считает себя обиженным из-за того, что после обеда должен носить цветастый фартук. Ему кажется справедливым, что, когда муж и жена работают, они поровну делят домашние обязанности. Он даже полюбил свои ежедневные полчаса над мойкой – здесь он один и может ни о чем не думать, оторваться в мыслях от своих дел, которые потом, когда он вернется в комнату и усядется в старом и удобном кресле, снова обступят его, хотя он и постарается их отогнать, делая вид, что читает газету или смотрит телевизор.

Вошла Гражина со стаканом и книжкой. Даже не глядя на название, он знал, что это учебник для автолюбителей. У нее на работе организовали курсы, и она с удивительным упорством старается понять разницу между двухтактным и четырехтактным двигателем.

– Компоту хочется, – сказала она.

– Сейчас достану лед, – ответил Ольшак и поцеловал жену в щеку. За двадцать два года совместной жизни Гражина мало изменилась: худенькая и маленькая, аккуратная, не бросающаяся в глаза. Только волосы утратили свой прежний цвет. А двадцать лет назад у нее были великолепные волосы.

– Проэкзаменуешь меня по правилам уличного движения?

– Разве что вечером. Сейчас не могу. Да, забыл тебе сказать, сюда зайдет Марыська.

– Хочешь, чтобы я ушла? – сказала жена просто.

– Ну зачем же, занимайся. В нашем доме будет три человека с водительскими правами и ни одной машины. А может, – добавил он неожиданно для себя, – все-таки купим «сирену»? Это нужно обмозговать.

– Если у тебя будет хотя бы полчаса свободного времени, – усмехнулась она. – А Марысю угости кофе и не забудь, что она любит с молоком.

Он снова остался один. Стопка тарелок таяла медленно. Жену не удивил визит Марыси, ее вообще ничем нельзя было удивить – ни телефонным звонком в четыре часа утра, ни даже тем, что однажды утром она застала в кухне дремлющего поручика Кулича, которому Ольшак приказал себя дождаться. Не удивляли ее пузатые папки с материалами следствия, которые он приносил домой и просматривал до поздней ночи, заслонив абажур лампы газетой, чтобы свет не мешал ей спать. Она знала сотрудников мужа, по крайней мере, тех, с которыми ему приходилось работать чаще всего, привыкла к тому, что Ольшак переносил свой кабинет с пятого этажа воеводского управления в их двухкомнатную квартиру с маленькой кухней. Когда-то он объяснил, что работники милиции, расследуя какое-нибудь преступление, чтобы не нарушать конспирацию, не должны крутиться возле управления.

У них давно уже говорят о создании нескольких пунктов встреч в разных местах города, но все так и остается на словах, ибо помещений вечно не хватает, и, когда наконец председатель народного совета все-таки дает им ордер на квартиру, тут же оказывается, что именно сейчас кому-то из управления до зарезу необходима жилплощадь. В последнем таком пункте для конспиративных встреч, в том самом новом районе за железнодорожной станцией, где несколько дней назад выбросился из лоджии Сельчик, обосновался поручик Кулич, которого жена осчастливила близнецами. До этого поручик жил в гостинице, его жена – в общежитии, они стояли в очереди на однокомнатную квартиру, но близнецы решили дело. Ольшак сам пошел к шефу просить квартиру для Кулича, а теперь принимает Мары-сю Клею, старшего сержанта следственного отдела с детски-наивным лицом, в собственной кухне.

Инспектор убрал тарелки на полку, посмотрел на часы. Марыся должна вот-вот прийти. Своих сотрудников он приучил к пунктуальности. Ольшак поставил на газ кофейник, полученный в подарок от человека, которого он когда-то чуть не обвинил в отравлении жены кофе, приготовленным именно в этом кофейнике. Это было чертовски трудное расследование. Ольшаку тогда до самого финала казалось, что он пробирается сквозь липкую и склизкую мглу. Что же вело его тогда к раскрытию истины? Инстинкт? Шестое чувство? «Здесь плохо пахнет», – говорил сам себе Ольшак в подобных случаях и в эти три слова вкладывал все свое беспокойство, все свои сомнения. В последний раз он подумал так, когда увидел этого идиотского клоуна, найденного под дверью ограбленного магазина ювелира, точно такого же, как в квартире самоубийцы, а потом в галантерейном магазине, владельцем которого был английский лорд с мещанской фамилией Спавач.

Ольшак закурил, ожидая, когда закипит кофе.

Из комнаты сына доносились звуки современной музыки. Удивительно, как Янек может заниматься в таком шуме.

Марыся улыбнулась, увидев шефа в цветастом фартуке, однако инспектор сделал вид, что не заметил этой улыбки, и подсунул девушке чашку с молоком.

– Ну что интересного?

– Саша Дистель, – громко ответила она. – Что? – не понял Ольшак.

– По-моему, это поет Саша Дистель, – повторила девушка, кивая на стену, из-за которой раздавались не очень мелодичные звуки.

– Интересно, – сказал инспектор. – Мой сын тоже утверждает, что это пение.

– Конфликт поколений, – рассмеялась Марыся и, открыв портфельчик, положила на стол тряпичного клоуна.

– Четвертый, – удивился Ольшак. – Откуда он у тебя?

– Одолжила у своего поклонника, который так вас интересует. Надеюсь, что пан Махулевич не заметит его отсутствия. В прихожей у него стоит картонная коробка, в которой, по крайней мере, сотня таких шедевров хорошего вкуса.

Ольшак пригляделся к клоуну и только сейчас увидел, насколько кукла уродлива.

– Ты была у него в квартире? Закадрила его, как теперь говорится?

– Простите, шеф, но это он меня закадрил. Оказалось, что он любит маленьких блондинок с глупыми глазками.

Марыся красивая и интеллигентная девушка, а ее глаза, быть может чересчур округлые, но совсем не глупенькие, хотя и выражают вечное удивление миром, умеют многое увидеть. Но сейчас, слушая с должным вниманием столь необычный по своему стилю рапорт сержанта, Ольшак не мог, да и не хотел выходить из роли шефа.

– А он? Что за человек Махулевич? – Вопрос прозвучал несколько сухо.

– Говоря коротко – плейбой, – Марыся и не собиралась менять тон. – Внешне – франт с душой нараспашку, на хате – репродукции голых девиц, маг-ник – четырехдорожечный «филипс», хорошие записи битлзов, в баре фирменные напитки. Но ко мне отнесся как к сопливой девчонке. Не могу сказать, что в данном случае это доставило мне удовольствие: налил из бутылки с этикеткой «Белая лошадь» обыкновенной «Плиски».

Ольшак, разумеется, знал, что Марысе двадцать семь лет, у нее шестилетний сын, но в это трудно поверить. Марыся выглядела лет на десять моложе, одевалась модно, даже экстравагантно. Ничего удивительного, что Махулевич попался на удочку и поверил всему, что она про себя рассказывала: двадцатилетняя девочка из провинции, богатые и до ужаса скучные родители, а она хочет вкусить жизнь большого города.

– Кроме этих клоунов, ничего интересного. Вероятнее всего, клоуны производства его мастерской. Несколько лет назад у него даже был какой-то контракт на поставку продукции на экспорт: проверила своего кавалера по картотеке капитана Мязговского, – Марыся заглянула в блокнотик. – Ничего особенного. Четыре года назад у него было какое-то уголовно-финансовое дело: сокрытие доходов или что-то в этом роде. Больше ни в чем не замечен.

– Это я знаю, – кивнул инспектор. – А в «Спутнике»?

– Там сменили оркестр. – Марыся отхлебнула кофе. – Ударник – мой знакомый. Он обещал мне кое-что узнать. Ручаюсь – свой парень. О Тадеке слишком расспрашивать не пришлось, за меня это делает Барбара Кральская. Как я вам уже говорила, мы с ней друзья. Бедная девушка, она его по-настоящему любит.