скачать книгу бесплатно
Володя отвернулся от окна.
– За что?!
Его голос дрогнул. В следующее мгновение он бросился к Кире; неловко, по-детски, обхватил ее руками и громко, в голос, зарыдал.
Очевидно, он больше не мог сдерживаться.
– Почему мы?! Почему?! Ты подумай, сколько поколений жило счастливо, мирно! Заканчивали школу, учились, работали! Ходили на свидания! Женились! Рожали детей! Почему это отняли у нас?!
Он бессильно сжимал и разжимал кулаки.
– Господи, ну почему я не родился раньше?! Я бы все отдал, чтобы родиться раньше! За три… за два… даже за один год! Я после школы в институт собирался…
– Ну что ты! Окончишь ты свой институт! – в ее голосе появилось что-то нежное, материнское. – Ну, чего ты? Война скоро закончится. И все еще будет…
Володя перестал плакать и отстранился.
– Война закончится… Все будет… Только нас не будет!
Он печально посмотрел на Киру.
– Помнишь Лелю Орлову? Ну, когда мы пришли на сборный пункт, выяснилось, что ей, как и тебе, нет восемнадцати?
Из темного угла комнаты выплыли солнечный летний день и худенькая кареглазая девочка с короткой мальчишеской стрижкой.
– Вызвали матерей. Твоя сказала, что не отпускает. И мы все ее презирали, а ты плакала. А Лелина мать тоже заплакала, но, когда капитан спросил, не возражает ли она, ответила «не возражаю».
У Киры перехватило дыхание – девушка поняла, что сейчас последует нечто ужасное. Она отлично помнила и Лелю, и ее мать, полную, пожилую женщину, опиравшуюся на палку.
И опять пауза, длинная, тревожная, а потом хриплый голос, совершенно нечеловеческий, даже не произнес, а прокаркал:
– Ее убили в первом же бою. Пулей в голову. Она только успела сказать: «Я очень хочу жить». И… умерла…
Кира кусала губы. Она уже давно поняла, что мир – вовсе не нечто заманчивое, многообещающее и замечательное, как ей представлялось когда-то. Но Леля....
К такому Кира была не готова.
Она вспомнила как в мае, после уроков, они гуляли по парку вдоль пруда.
Цвела сирень, сидели, обнявшись, влюбленные парочки на скамейках, а эта самая Леля бросилась к воде и принялась брызгать на купавшегося у берега мальчишку из параллельного.
Они оба смеялись и поглядывали друг на друга чуть влюбленно и вот....
– Постой!– спохватился Володя, глядя на приунывшую Киру. – Ты, должно быть, о своем подумала?
***
К вечеру погода испортилась, небо потемнело и пошел дождь, перешедший в ливень.
Аля, у которой выдалась свободная минутка, стояла у окна в небольшом светлом холле у запасной лестницы. Это был тихий, уединенный уголок, где никогда не было ни души, зато всегда было тихо и безупречно чисто. Мраморные белые полы блестели; массивные перила с лепниной казались произведениями искусства, достойными музея, а на большом квадратном подоконнике было очень удобно сидеть, задумчиво глядя в окно.
Окна холла выходили в сад. Собственно, это был даже не сад, а так, парочка яблонь, берез и лип, окружавших довоенный полуразрушенный фонтан из грязно-белого гипса, в самом центре которого уныло сгорбилась такая же грязно -белая мосластая девица с веслом.
С другой стороны к саду примыкал четырехэтажный жилой дом. Особенно хорошо просматривалась небольшая комната на третьем этаже. За плотными красными портьерами обитала сухонькая старушенция со сморщенным, как печеное яблоко, личиком.
В солнечные дни она обычно располагалась на балконе, в старинном кресле-качалке, с книгой в руках. Рядом, на изящной узкой тумбочке, грелся на солнце фикус. С другой стороны кресла, на перилах балкона, вальяжно развалившись, дремал рыжий кот с длинным пушистым хвостом.
Аля обожала наблюдать за этой троицей: старушкой, котом и фикусом. Иногда, после тяжелого, хлопотливого дня, она даже им завидовала: вот бы покачаться в кресле с книгой в руках.
«Или полежать на балконных перилах»,– с улыбкой добавляла Аля, глядя на кота.
В два часа дня старуха обычно обедала. Если портьеры были раздвинуты, Але был виден большой круглый стол, покрытый красивой кружевной скатертью. На него, несмотря на то, что старушка обедала одна, выставлялся целый сервиз, очевидно, парадный: позолоченная супница с крышкой, мелкая тарелка, глубокая тарелка, салатница, блюдце- все с позолоченным орнаментом по краям.
Аля хорошо разглядела этот сервиз, потому что после обеда старушка выносила его сушиться на балкон.
Потом старушка обычно дремала, потом ужинала. После ужина она накидывала легкий светлый плащ, брала старый парусиновый зонт и отправлялась на прогулку.
Раз или два в месяц Аля заставала старушку в строгом темном платье с безупречным кружевным воротничком. Это платье, воротничок, наверченные на голове букли и прихорашивание перед зеркалом означали, что старушка покидает своих домочадцев на целый вечер.
Куда именно она направлялась – в гости или в театр, Аля не знала. Это не особенно ее интересовало. Самое интересное начиналось после ее ухода.
Как вы помните, у старушки жил рыжий кот. Пока хозяйка была дома, кот обычно дремал, удобно устроившись на подоконнике или перилах балкона, так как спать на кровати или столе ему категорически запрещалось. В это время кот делался до того неподвижен и безучастен, что его можно было принять за плюшевую игрушку.
Старуха, очевидно, считала своего кота самым послушным и воспитанным домашним питомцем на свете. Знала бы она, что он вытворял без нее!
Едва старуха выходила из дома, как дремавший на балконных перилах кот приоткрывал один ярко-зеленый разбойничий глаз. Ободранный нос чуть приподнимался, втягивая воздух, после чего на свет божий являлся второй глаз, тоже ярко-зеленый и разбойничий.
Далее следовала «утренняя гимнастика»: потягивание, выгибание спины колесом с одновременным выбросом вперед облезлых лап.
Потянувшись, кот свешивался с балкона так, что казалось, на него не действуют законы земного тяготения, и смотрел вслед своей хозяйке, пока она не скрывалась за поворотом.
Удовлетворенно кивнув (так, по крайней мере, казалось Але), кот спрыгивал с перил и принимался с важным видом расхаживать по комнате.
Потом негодная животина вскакивала на покрытый чистой скатертью стол. Если бы старушка это увидела, её бы хватил апоплексический удар.
Кот знал, что ходить по столу запрещено, и оттого ходил медленно, стараясь вдавить в скатерть все свои четыре облезлые лапы и, по возможности, еще и поелозить ими- это, по-видимому, доставляло ему особенное удовольствие.
Все стоявшие на столе тарелки, чашки, кастрюли подвергались тщательной инспекции; не было ни одной, куда бы не сунулась усатая морда. При этом кое-что облизывалось, кое-что надкусывалось, кое-что съедалось, а кое-что оттаскивалось под кровать, где у кота, очевидно, был устроен тайник.
Старуха, как ни странно, ничего не замечала, поскольку была подслеповата и не отличалась хорошей памятью.
Наевшись, кот совершал головокружительный прыжок со стола на кровать, прямиком на белоснежную подушку, где ему, разумеется, тоже было строго-настрого запрещено появляться.
Минут через двадцать начиналась третья часть представления. Наглый котище выходил на балкон, снова потягивался, взбирался на перила, откуда лихо перескакивал на росшую вплотную к дому березу.
Спустившись по стволу вниз, он некоторое время выжидал и, наконец, со всего маху прыгал прямо на спину приглянувшегося ему прохожего!
В прошлый раз таким «счастливцем» стал старый горбатый дед; в позапрошлый – две школьницы лет тринадцати.
Школьницы громко фыркнули и расхохотались; дед, напротив, долго махал клюкой и орал, что есть мочи.
Кот же мигом взлетал обратно на дерево и оттуда любовался произведенным эффектом, как казалось Але, насмешливо скаля зубы.
Когда суматоха укладывалась, кот снова спускался вниз, на этот раз уже никому на спину не прыгая, и чинно-благородно отправлялся по своим делам. Иногда он возвращался почти сразу; иногда отсутствовал довольно долго, но к приходу хозяйки кот неизменно оказывался дома, дремлющим на перилах балкона.
Казалось бы, что здесь интересного или особенного- наблюдать за старушкой и нехитрыми кошачьими проделками?
Но Але нравилось быть причастной к некоему тайному мирку, о котором не знает ни одна живая душа.
Правда сейчас из-за дождя балкон был наглухо закрыт, и ни старушки, ни кота не было видно. Але лишь оставалось смотреть на ставшее внезапно свинцовым небо, косые струи, хлещущие по отяжелевшим от воды листьям деревьев, и вздувающиеся один за другим гигантские пузыри на поверхности глубоких темных луж.
День прошел как-то суматошно и бестолково: капельницы, уколы, таблетки. Все, как всегда. Хотя…
Але вспомнился новый врач…
***
– Черт возьми, откуда здесь арык?! Его нет на карте!
С неба сыпал не то дождь, не то снег. Ночевали в открытом поле. Костры жечь не разрешали. Правда потом подогнали небольшой автобус, где по очереди грелись.
Пока начальство совещалось, бандиты успели окопаться.
Олег не чувствовал ни ног, ни рук от холода. В который уже раз его воспаленные глаза скользили по селу, по центральной улице с мечетью.
Наконец приказ наступать. Они шли все по тому же стылому полю, когда впереди вдруг показались камыши. Воды в арыке было по грудь.
– Лестницы!
Алюминиевые пожарные лестницы шатались и прогибались – промокли все.
Снова залегли. Олег положил автомат на землю, и он тут же вмерз в грязь. Мокрая одежда тоже замерзла- теперь она хрустела при каждом движении.
– На штурм!
***
Кира замерла. Все внутри сжалось, кровь запульсировала, забилась в висках. Сейчас она узнает правду о мальчике с синими глазами. Погиб, наверное, погиб.
Володя ободряюще потрепал ее по плечу.
– Он вышел из окружения. Я его последний раз на «Фабрике» видел.
– На какой «Фабрике»?!
– Станция так называется. Пункт там сборный был для окруженцев. Потом его куда-то отправили рыть окопы. А потом…
Володя запнулся.
– Я его не видел, но, думаю, он жив, – поспешно закончил он.
***
– Воздух!
Неожиданно появился и начал усиливаться тяжёлый, звенящий гул.
– Воздух!
Над полем, где, вжавшись в стылую грязь, лежала Кира, пронеслись самолёты с крестами на крыльях.
Кира приподняла голову. Со стороны налет походил на гигантскую, фантастическую карусель.
Чуть дальше, в сторонке, виднелся посёлок городского типа и какая-то фабрика- их-то и атаковали фашистские самолёты. По очереди каждый из них «клевал» носом, затем выравнивался и возвращался в строй. Отдельные взрывы сливались в непрерывный гул. Земля вздрагивала; волнами перекатывался воздух.
Внезапно среди самолётов появилось нечто, похожее на белые круглые шарики – это заработали зенитки. Увы, самолёты остались целы и невредимы и, отбомбившись, пролетели над эшелоном на запад.
Кира наконец поднялась с земли.
–Куда! Рано! – дернул ее за ногу лежавший рядом усатый капитан.
Снова послышался высокий напряженный звук авиационного мотора. На бреющем полёте прямо над Кирой несся ещё один истребитель с крестами.
– Ложись! – кричали ей справа и слева, но девушка застыла, будто урчание мотора загипнотизировало ее.
Самолёт летел очень низко; вот мелькнула кабина, хмурое лицо летчика в шлеме. К счастью, стрелять он не стал: очевидно, торопился догнать своих.
Паровоз дал гудок. Люди поднимались с земли, отряхивались. Только Кира по-прежнему стояла неподвижно.
Кряхтя и чертыхаясь, встала и Сима.
– Ничего-ничего,– утешала она Киру, попутно пытаясь сдвинуть девушку с места. – Приедем, обогреемся, обсушимся.
В теплушке было почти так же холодно, как и снаружи. Через четыре высоко расположенных стальных окошка в вагон лился холодный воздух, смешанный с паровозной гарью. Освещение предусмотрено не было, и потому в вагоне царил полумрак. Печка едва теплилась.
Кира с Симой еле отыскали своё место, с облегчением плюхнулись на деревянную скамью, и поезд покатил дальше.
– Эх, жаль, в туалет не успели! – рявкнула на весь вагон Сима.
Кира покраснела.
«Удобств» тоже не было, и потому на остановках из теплушек вываливалась взъерошенная масса людей с выпученными глазами и , никого не стесняясь, присаживалась тут же, у железнодорожной насыпи.
Проплыла за окошком платформа, на которой стояли танки, зачехленные пушки и цистерны с надписями «Огнеопасно», «С горок не толкать!»
Потом показались свежие воронки, трупы людей, лошадей, плачущие женщины. Тут же застыли разбитые повозки с домашним скарбом; лежали на земле, будто вывернутые каким-то великаном, телеграфные столбы.
Сима что-то говорила о молоке и яйцах, которыми можно разжиться в деревне, а Кира все хотела ей сказать, что едет на станцию «Фабрика» вовсе не за молоком и яйцами, но колеса поезда так усыпляюще стучали, что Кира закрыла глаза и перенеслась далеко -далеко…
