Верховный Издеватель

и сказал: вот какие будут права царя, который будет царствовать над вами: сыновей ваших он возьмет и приставит их к колесницам своим и сделает всадниками своими, и будут они бегать пред колесницами его;

и поставит их у себя тысяченачальниками и пятидесятниками, и чтобы они возделывали поля его, и жали хлеб его, и делали ему воинское оружие и колесничный прибор его;

и дочерей ваших возьмет, чтоб они составляли масти, варили кушанье и пекли хлебы;

и поля ваши и виноградные и масличные сады ваши лучшие возьмет, и отдаст слугам своим;

и от посевов ваших и из виноградных садов ваших возьмет десятую часть и отдаст евнухам своим и слугам своим;

и рабов ваших и рабынь ваших, и юношей ваших лучших, и ослов ваших возьмет и употребит на свои дела;

от мелкого скота вашего возьмет десятую часть, и сами вы будете ему рабами;

и восстенаете тогда от царя вашего, которого вы избрали себе; и не будет Господь отвечать вам тогда.

Но народ не согласился послушаться голоса Самуила, и сказал: нет, пусть царь будет над нами,

и мы будем как прочие народы: будет судить нас царь наш, и ходить пред нами, и вести войны наши.

И выслушал Самуил все слова народа, и пересказал их вслух Господа.

И сказал Господь Самуилу: послушай голоса их и поставь им царя. И сказал Самуил Израильтянам: пойдите каждый в свой город.

{…}

Вы теперь отвергли Бога вашего, Который спасает вас от всех бедствий ваших и скорбей ваших, и сказали Ему: "царя поставь над нами".

{…}

Но я воззову к Господу, и пошлет Он гром и дождь, и вы узнаете и увидите, как велик грех, который вы сделали пред очами Господа, прося себе царя.

И воззвал Самуил к Господу, и Господь послал гром и дождь в тот день; и пришел весь народ в большой страх от Господа и Самуила.

И сказал весь народ Самуилу: помолись о рабах твоих пред Господом Богом твоим, чтобы не умереть нам; ибо ко всем грехам нашим мы прибавили еще грех, когда просили себе царя.

И отвечал Самуил народу: не бойтесь, грех этот вами сделан, но вы не отступайте только от Господа и служите Господу всем сердцем вашим.

Если же вы будете делать зло, то и вы и царь ваш погибнете"(1).

Чувство у меня было… наверное, как у Гэндальфа, когда он нашёл древний манускрипт о том, как Исилдур обрёл Кольцо Всевластья! Главное: ведь все могут прочитать – а никто не читает, не обращает внимания, забыли!.. даже сами верующие. Они-то, в первую очередь, забыли! Вот тебе и "царство – Божье установление", "монархия – единственный Богом данный вид власти". Но Сам-то Бог, наоборот, называет то, что люди у него выклянчили – великим грехом и отречением от Него.

Бог через Самуила долго отговаривает свой народ. Но народ продолжает требовать. Это переводится: "Да, мы понимаем, что отрекаемся от Тебя – но Ты всё равно дай нам царя. Да, мы согласны быть рабами – только дай нам царя".

Где царь – там рабы: извечный принцип. И всё предельно ясно, без вопросов! Бог всё сказал, что будет: "Будете рабами". Как раньше сказал: "Вкусите плод – смертью умрёте".

И смерть, и рабство пришли: всё в свой час. Только при чём же тут святость? Разве отречение от Бога свято?

Значит, чудовищность Государства началась ровно с тех пор, как люди отвергли Бога. Вместо Него, Царя, поставили над собой царя. "Судить и вести войны". Змею ведь надо, чтоб для него выдумали какую-то должность. И не какую-то, а главную! А уж именоваться он может как угодно: фараон, кесарь, император, хан, шах, султан, богдыхан, генсек, фюрер, вождь, "национальный лидер"… Всё одно, как ни называй!

Как бы раб ни называл хозяина, всё равно он его раб.

Вот говорила одна моя подруга: "Бойтесь слишком сильного Государства! Бойтесь – как маньяка с ножом. Даже хуже. От маньяка хоть как-то можно иногда защититься, а от "сильного" Государства… попробуй-ка защитись!"

Ужасен он в окрестной мгле!

Какая дума на челе!

Какая сила в нём сокрыта!

А в сём коне какой огонь!

Куда ты скачешь, гордый конь,

И где опустишь ты копыта?(2)

Можно было бы добавить "на кого опустишь", но и так понятно: на всех… меньшее его как-то не интересует!

(1). 1 Цар.

(2). А. С. Пушкин. "Медный всадник".

8. Король возвращается

Но Запад и Восток молчат

О древнем короле,

И, смог ли он доплыть назад,

Не знают на земле…

Толкин (из "Песни о Нимродэли")

– Я и есть тот настоящий царь, которого ты так долго искал, Роман. Ты правильно сравнил меня с королём Элессаром, который возвращается! Я хочу упразднить бесконечную тиранию змея на Земле и посадить Белое Древо… и для этого уже построил Новый Минас-Тирит: многоярусный город-башню, что вздымается к небесам.

И сияющий неземной белизной одежд король вдруг продекламировал давно знакомый Ромке "пароль":

Древнее золото редко блестит,

Древний клинок – ярый.

Выйдет на битву король-следопыт:

Зрелый – не значит старый.

Позарастают беды быльём,

Вспыхнет клинок снова

И короля назовут королём -

В честь короля иного(1).

– А как тебя зовут? – заворожённо спросил Ромка в такт последним словам.

– Нимрод.

– Вот это да! Ты, наверное, родственник Нимродэли?

– Так и есть, – мягко сказал король, всеми своими манерами сразу располагая к себе. – Я приглашаю тебя на мою коронацию, которая состоится на 7-м ярусе города-башни.

У Ромки захватило дух.

– А когда!?

– Прямо сейчас! Сядем на лифт, поднимемся до самого верха и… нас там уже ждут.

Рома, конечно, ещё как "прямо сейчас" дал бы согласие, но его смутило, что надо подниматься в лифте. Нет, смутило не само наличие лифта в Минас-Тирите (почему бы и нет!) а… в общем, смотрите следующую главу.

Рома начал уверять, что нет… спасибо, он поднимется по лестнице – пусть и долго, но он привык…

– А лестниц нет! – огорошил его король. – Только лифт! У нас же всё с максимальным комфортом. Всё для удобства людей! Я ведь не тот "царь" – маньяк-человеконенавистник. У меня всё наоборот. Всё для человека. Всё во имя человека!

– Лифт… это, конечно, удобно… М-м, – замялся Ромка, не зная, как не выдать свой страх. – Ну, а если случится… ну, там пожар, авария… землетрясение?.. Как же люди будут спускаться? разве все в лифтах поместятся?

– А ничего уже не случится! – поспешил развеять все его сомнения король с ослепительной улыбкой. – Пожары, аварии, землетрясения… – всё это в прошлом! С Возвращением Короля наступает эра вечного благоденствия – Новый Век. Даже природа полностью примирится с человеком и перестанет представлять опасность: это же будет – возвращение Адама в рай. И… один маленький секрет: все лифты у нас – односторонние: работают только на подъём! Поднялся – спускаться уже не надо!

Ромка внимательно посмотрел на короля, и что-то его охватило сомнение. Показалось… м-м, как бы это помягче сказать?.. что великий Нимрод, Новый Элессар, спаситель человечества… то ли немного под кайфом, то ли немного не в себе.

– А зачем же нам тогда подниматься? – спросил Ромка ("Контрольный вопрос", как он любил выражаться). – Если наступит Эра Благоденствия и природа помирится с нами, то она помирится, наверное, везде. Зачем же нам тогда наверх?

– Да чтоб снова быть там, откуда нас изгнал Бог! Небесный Тиран и Изверг, породитель того "царя", с которым ты уже не раз встречался (тот-то, между прочим, – всего лишь его "помазанник", "наместник"… представь тогда, каков же Он Сам!), Тот, без кого на свете не было б ни тирании, ни насилия, ни попрания прав человека… короче говоря, тот, кто нас сверг, будет свергнут сам!

Башня вдруг начала чуть крениться. Сначала совсем чуть-чуть, но… Ромка вдруг, как в озарении, сразу всё понял – увидел. Она кренилась точь-в-точь, как та мачта на Змеином корабле. С этого момента все сомнения отпали…

– Никакой, мам, это был не Нимрод! – возбуждённо рассказывал мне Ромка, проснувшись после получасовой дневной дрёмы. – Это всё тот же наш старый знакомый.

– Нет, почему же не Нимрод! – неожиданно для сына возразила я, тоже уже всё поняв. – Его-то как раз звали именно Нимрод… и это единственное, что он тебе не наврал!

– Да ты-то откуда знаешь, мам?

– Великого царя, который решил объединить всех людей и построить Вавилонскую башню до небес – посоперничать с Самим Богом, меньшее его не интересовало!.. так вот этого царя звали – Нимрод (кстати, внук Хама… ну, про дедушку своего он тебе благоразумно не рассказал…) Ты обманулся по созвучью: слишком уж по-толкиеновски, по эльфийски звучит. Но… как не всякий царь – Царь Небесный, так не всякий Нимрод – родственник светлой Нимродэли. От Хама он, от Хама, а не от Нимродэли!

– Да-а!.. – потрясённо протянул Ромка. – Вот надо же нахал, а: слетал себе в прошлое, исправил там задним числом ник на толкинистский… чтоб я ему поверил! Вот тебе и "Короля назовут королём…" А уж до чего этот Новый Минас-Тирит на вид красивый!..

Да, красивый! Именно на бесчестной жалости к "обездоленным", к "Богом обиженным" диктатуры-то и строятся! Людей подсаживают на иглу "справедливости", чтоб они согласились на всё. Вот ведь ловит нас Верховный Издеватель: сам же издевается, сам же заставляет "жалеть" и "бороться".

Пока Ромка общался с Нимродом, острова Заонежского архипелага отступили, началось "открытое море". Накануне, по дороге к Кижам, мы благополучно миновали его ночью, так что Ромка ничего не заметил. Теперь же ему предстояло созерцать воду без берегов – причём, много часов подряд, до ночи. Какой-то совсем "морской" у нас получался круиз! И хоть серьёзной качки пока не было, но подмывающая душу плавная вибрация утлой щепочки, плывущей по бездне, уже начинала ощущаться. Тихие колебания палубы поддразнивали вестибулярный аппарат. Правда, от настоящей "морской болезни" это отличалось так же, как слабенький насморк от гриппа. Кто путешествовал не впервые, говорили, что нам повезло: мы изведали не шторм, а чуть заметное подобие качки. Совсем-то без неё на гигантских онежских просторах не обойтись!

Именно от "первого дыханья" этой качки и рухнула Вавилонская башня, а Ромка проснулся. Но теперь, к моей гордости, он переносил всё вполне мужественно.

– У бабули есть такая же кресло-качалка…

– Может, "такое же", – машинально поправила я и тут же сама засомневалась. – Если кресло, то "такое".

– А если качалка, то "такая"! – засмеялся Ромка.

Вместе со словом в нас обоих попала глупенькая смешинка, и мы долго потешались над "такое" и "такая", показывая пальцем у виска…

– А я и здесь в каюте сделаю себе качалку! – обещал Ромка.

– В честь Вавилонской башни что ли? – подхватила я.

– Нет, в честь "короля иного"… Шалтая-Болтая! Который сидел на стене и свалился во сне.

Всё-таки сын очень на меня похож! Или это я со временем становлюсь на него похожа? Интересно, кто на кого сильнее влияет?..

(1). Толкин, "Властелин Колец"

9. Клаустрофобия

Ночь похожа на лифт,

в котором умер поэт…

Ю. Шевчук

Штиль. Утро на теплоходе – это какое-то совершенно особое ощущение. Спросонья сначала никак не можешь понять, где ты… и вдруг ослепляет – ярче, чем солнце в глаза! – осознание абсолютного счастья. Сама Жизнь искрится переливами водных бликов по всей каюте. "Утро", "лето", "путешествие", "детство", "жизнь"… всё это, оказывается, синонимы! Первое… всё – самое-самое первое на Земле. Всё – только Начало! Будто заново родилась. Вот и сынёнок потягивается, словно раздвигая перед собой невидимую скорлупу, вылупляясь в новый день. В единственную Эру Благоденствия, которая существует на самом деле. Ещё не открыл глаза, а уже улыбается. Он у меня тоже сейчас заново родится.

Мы с сынишкой – друзья настолько давние, что… его ещё и не было, а мы уже были друзьями! Я всегда о нём мечтала, даже в собственном детстве – и в мыслях болтала с ним на много лет раньше, чем он из меня появился. (Вот как сейчас: ещё не проснулся – но ведь он всё равно со мной! Я поняла: до рождения мой сын просто не проснулся).

Проснувшись, он тут же подбежал к окну, ожидая увидеть опять воду до горизонта… но берег обманул его и оказался совсем рядом. Шёл третий день путешествия. Мы поднимались по узкой Вытегре. Казалось, вчерашнее Онежское озеро точно так же приснилось, как "Чермное" море: ни того, ни другого в природе не существует. Столько воды, иначе как на глобусе, не бывает. Как знать, может, ромкин арбуз – более точный глобус, чем тот, что в школе? Сейчас пейзаж за окном привычным зелёным цветом как бы подтверждал "арбузный" вариант географии.

– Всё-таки кла-ассно, мам… – вздохнул Рома.

– Что классно?

– Когда после моря опять суша!

"Суша" он сказал с каким-то придыханием, почти ласково.

Вскоре показался маленький городок Вытегра, одноимённый реке. Хотя он довольно старинный, ровесник нашего Питера, оказалось, главная его достопримечательность сейчас – подводная лодка, превращённая в музей: в двух шагах от пристани.

Побывав на субмарине, Ромка долго думал – и наконец озвучил наболевшую мысль:

– А вот, наверное… не прикольно было в Ноевом Ковчеге знаешь кому?

– Кому?

– Всем, у кого клаустрофобия! Там же точь-в-точь как в субмарине: всё везде закрыто, законопачено, чтоб сверху дождём не затопило.

– Ну, про Ноя и его родных на счёт клаустрофобии ничего не сказано. А остальные-то там были – животные.

– А может, мам, у животных тоже бывает клаустрофобия… мы же их не спрашивали. Представляешь так: и снаружи клаустрофобия, и внутри клаустрофобия. И вообще всё везде – клаустрофобия!

– А снаружи-то – почему?

– Ну, вода же – до горизонта. Нигде нет берега! Вся Земля – сплошной океан… ведь ужас же, мам, согласись?

– Не-ет, дорогой! ты мне не путаей клаустрофобию с агорафобией! Боязнь открытого пространства – это уже агорафобия: от греческого "агора" – "площадь".

– Ну, значит… – вздохнул Ромка, переводя разговор на себя, – значит, у меня одновременно и клаустро… и ещё как эта… агора… Я боюсь лифтов (кроме стеклянных – в них прикольно!) и боюсь, когда вода до горизонта. Но в чём-то это даже хорошо оказалось! Получается, клаустрофобия спасла меня от Нимрода.

Я вспомнила из какого-то анекдота: "Мне нельзя в ад – у меня клаустрофобия! И в рай нельзя – у меня агорафобия!"

Я приобняла Ромку:

– А может, ты боишься лифта, потому что в нём умер поэт?

Ромке, почитателю ДДТ, не требовалось пояснять эту фразу.

– Но ведь поэты умирали, наверное, не только в лифте? – подхватил он.

– Да… иногда умирали и на площади – агоре! – подтвердила я. – Но в лифте – оно как-то страшнее. Знаешь, все люди боятся лифтов, как и ты.

– Неужели! Все?

– Да, представь! По крайней мере, есть такой лифт, который у всех один раз в жизни – он слишком тесный и душный: люди его очень не любят, даже если он поднимает потом в просторный мир.

– Значит, у всех клаустрофобия?

– Выходит, что у всех… ну, может, кроме святых.

– А может, Шевчук имеет в виду, что из лифта мог бы получиться поэт – но не получился? – предположил Рома.

(Кто бы со стороны послушал этот разговор!..)

– На фресках же нарисована лестница Иакова, но не нарисован лифт. – продолжал Ромка. – Почему? Да потому что на лифте страшно подниматься даже в рай! Нимрод это не понял, и его "лапша" на мне не повисла!

– Почему же лифт не нарисован! – возразила я. – А колесница Ильи Пророка? Разве это – не лифт!?

– Ну, это открытый лифт!

– Всё равно лифт!

Я представила себе Дом: средний этаж нашего мира, этажи ада и этажи рая. Столько всего в прессе говорится про необходимость "социальных лифтов", но нигде не говорится про духовные.

– Почему же лифтов нет? – продолжала размышлять я. – Если просто подвижничество – это лестница, то мученичество – это уже скоростной лифт…

10. Книга Бития

– Ваше превосходительство, кадет такой-то умер. Что прикажете делать?

– Пороть! – стандартно махнул директор.

– Как?

– Конечно пороть, что же ещё!

– Простите… но он умер.

– А, умер?.. А я сначала не понял – думал, что-то

натворил. Ну тогда – Царство ему Небесное.

Старый анекдот про кадета

– Мам, смотри, что я придумал!

Ромка, как обещал, смастерил себе над кроватью гамак из покрывала и сейчас самозабвенно покачивался в нём, как в коконе.

– Полный балдёж? – весело осведомилась я, подсаживаясь на кровать и нарочно подтолкнув его в бок, чтоб сильнее качался… колбаса!

– Угу-м, – ответил сынёнок, млея.

– А так?

– Угу-м…

– А вот та-ак!?

– Ай, не надо меня бить, – захихикал он.

– Да как же тебя не бить – ты же такой хороший! Ты представляешь: как же такого не бить!

(Наверное, есть в этом какая-то особая прелесть святотатства – бить понарошку того, кто из тебя произошёл!)

– Я не знал, что ты садистка, мама.

– Нет-нет… – возразила я. – я просто подчиняюсь законам мироздания! Солнце всходит и заходит, а рука бьющего поднимается и опускается.

– А вот смотри, значит, как раз для тебя тут на стене написано: "Памятка. Штрафы за порКу вещей: За порку ключа – штраф 150 рублей, стакана – 100 рублей, полотенца – 500 рублей, графина – 1000 рублей, мебели – 3000 рублей".

Действительно, в памятке стояла опечатка.

– Это, видимо, для тех маньяков-порольщиков, которых даже неживые предметы… как бы это сказать… соблазняют на порку.

– Да, это действительно, можно было бы поставить эпиграфом…

– К чему?

– К книге Бития.

– Что за книга такая? – спросил Ромка.

– Хочешь написать роман о царе – и её не знаешь!? Выучить назубок!

– Может, это Книга Бытия? – переспросил Ромка.

– Не-ет. Книга Бытия – это о Боге, а Книга Бития – о нашем с тобой старом знакомом. О царе, который батюшка. Только этот батюшка любит до смерти бить своих детушек.

И подумала про себя. Я бы начала эту книгу так: "Битие – это мера власти! Самая точная мера рабства одного существа перед другим определяется возможностью его бить. И убить. Иметь власть и не бить – это то же самое, что иметь крылья и не летать. При этом причина бития – только сама власть, а повод может быть каким угодно.

Без повода неинтересно, потому что "царь" и его сатрапы играют с Богом в справедливость… и они должны получать максимальное удовольствие от этой игры. Обладая властью, они знают, что повод найдётся всегда – но им интересна и увлекательна сама процедура его поиска…"

Колоритного вида учитель в кантонистской школе с длинной палкой в руках прохаживался перед строем новичков.

– Смотрите, вот вы так плачете, как будто мир перевернётся от жалости к вам… а он всё не переворачивается. Мир стоит: царь построил его прочно на горьком плаче таких, как вы. Ваше бессилие – его сила. "Ну больно же!" Потрясающая фраза! Вы говорите это, прям как будто всем больно вместе с вами. "Ну больно же! Мне больно" – а от этого мир должен перевернуться и сказать: "Ой, извини, больше не буду!" Но мир-то не переворачивается, а уж извиняться, и подавно, не собирается. Тебе больно, а тому, кому ты это воплем сообщаешь – нет. Кому-то больно, а кому-то от этого о-очень даже приятно. И кричать ему, что тебе больно – "же!" – это так же умно, как орать свинье: "Ну, ешь же! ешь!" – а она и так ест! Наивные вы – с вашим "бо-ольно!" Весь мир построен по кирпичику на этом самом "больно"… а вы криком "больно" возмущаетесь, получается… чем?.. самим устройством мира? Вам сам Бог не нравится, что ли!? Значит, вы святотатцы. Значит, вас-то как раз и есть за что бить! А посмотрите-ка, что делает наш Царь во все времена со святотатцами? Включите-ка экран! Посмотрим перед нашей традиционной экзекуцией учебный фильм.

На экране появились царь и царица.

– Ну как это: я царь, а виноградник – не мой!? То есть, вообще всё моё… а вот один вот этот виноградник – не мой!? Почему я вынужден завидовать своему подданному, что у него есть то, чего нет у меня!? Не выходит у меня из головы… Да я даже есть не могу!.. спать не могу! не могу забыть, как он отказал!

– Не забыть его надо, а забить! – с улыбкой подсказала царица. – Он оскорбил тебя. Что за царство будет, если ты это так оставишь. Ну-у, садись, милый, и ешь спокойно. Ну-у!.. Дорогой ты мой! Я сама напишу и с ним сделают всё, что надо. И виноградник будет твой. Было ваше – стало наше!

– Да, правильно. Не хочет как лучше, будет как больнее! – пробурчал себе под нос царь.

Экран переключился на площадь и народное собрание.

– Мы собрались здесь, чтобы побить камнями некого гражданина Навуфея, который хулил Бога и царя. Он смертельно оскорбил царя… У него была собственность и он просто хотел оставить её за собой. Он просто считал её своей. "Просто…"!.. А всё – не просто! Царь учит, что у нас ничего нет. И самих себя у нас нет! Нет на свете ничего, кроме царского, казённого! Доказана вина Навуфея? Виновен?

– Виновен! – заорала толпа. – Забить его!

Забили…

– Подождите, не расходитесь! Есть ещё вопрос повестки дня. Заодно решим, чтоб лишний раз не собирать наше достопочтенное собрание. Надо рассмотреть дело ещё одного преступника, хулившего Бога и царя. Давайте посмотрим его видеодосье.

На площади включился большой экран. Теперь кантонисты видели экран на экране. Юный человек с сияющими глазами вдохновенно говорил:

– Но Всевышний не в рукотворенных храмах живет. Как говорит пророк: Небо – престол Мой, и земля – подножие ног Моих. Жестокие! люди с необрезанным сердцем и ушами! вы всегда противитесь Духу Святому: как отцы ваши, так и вы. Кого только из пророков не гнали отцы ваши? Они убили предвозвещавших пришествие Праведника, убийцами Которого сделались ныне вы. Вот, я вижу небеса отверстые и Сына Человеческого, стоящего одесную Бога…

Вся толпа немедленно дружно заорала, как один, и так же дружно заткнула уши, чтоб не слышать.

– Значит, как я понял по вашей единодушной реакции, решаем порешить?.. Вина данного преступника – больше, чем предыдущего. Гражданин Навуфей не пожелал отказаться в пользу царя от виноградника земного, а гражданин Стефан – от того Виноградника, который они называют Телом Христовым. Забьём же это тело!

Забили…

Небо смотрело на это. Облака на закате казались синяками, налитыми понизу кровью. "Не вмени им, Господи, это во грех" – успел помолиться казнимый.

– И наконец, ещё один вопрос. Ещё один святотатец с подходящим для такого нечестивца неблагозвучным именем Ипатий. Он один раз уже очень сильно оскорбил нашего зме… ой, царя!.. и мы это ему тоже попомним! Есть такое святое понятие – месть! Но ещё больше нас возмущает, что он развращает наш народ, уча, что Бог милостив и прощает грехи. Наш бог никогда, никому, ничего не прощает!.. И вот нечестивец Ипатий прямо тут и убедится в этом на собственной шкуре. Наш бог-царь установил издевательства здесь – и бесконечные издевательства там. Ибо это истинно по-царски и по-божески! Один Верховный Издеватель на небе и на земле. Одно царство, одни законы и одни подданные. Гражданин Ипатий, уча, что Бог не такой, отказывается быть подданным нашего царя-бога… и мы предоставим ему возможность эмиграции. Как и первым двум преступникам и вероотступникам(1). Так!?

– Истинно так!? – заорала толпа.

– Тогда приступайте!..

Приступили. Тюк-тюк и готово…

Булыжник – оружие не только всех угнетённых, но и всех правоверных. Всякую неправду легко исправить с помощью булыжника! Неотразимый аргумент богословских споров. Серая вещь, похожая на мозги… которой вправляют мозги раз и навсегда. Хорошо идти по жизни с булыжником! в груди, на плечах и в руках…

Стоило только об этом подумать, как вдруг все бьющие без малейших усилий сняли с себя головы и разом от души запустили их в цель вслед за булыжниками.

– Во-от… – резюмировал учитель в классе, когда экран погас. – Чем плакать "больно!", учитесь дружно-весело делать больно другим. Начинайте пока друг с друга… Бей своих, чтоб чужие боялись!

Но Рома каким-то образом досмотрел то, чего экран остальным уже не показывал.