Школа кино

Андрей Ветров

Школа кино

Глава 1

Глава 1

– Куда еще снимать, этих, тиктоков своих не наснимались? До сих пор полгорода отойти от смеха не может.

Так Степа отреагировал, узнав, что я пойду в киношколу для подростков. Степа – это отчим. Он такой обычно – лузгает семечки после работы, на меня не смотрит, а то посмотрит как на мышь – и что-нибудь такое говорит. Маме все шутки, только голову чуть повернет от плиты и машет рукой:

– Чего ты его стыдишь все? Он серьезнее стал, о карьере, может, думает.

– Н-но, – говорит Степа и щелкает семечку, – Бондарчук наш.

А я его слова запомнил и решил начать с них эти записи. Чтобы помнить, короче, с чего все началось. И проследить по этому дневнику, к чему я приду.

Меня зовут Никита Синегоров и я прошел честно по конкурсу в киношколу. Мой сценарий оказался лучшим из, может быть, тысячи. Ну ладно, одним из пятнадцати лучших. Важно, что это был зомби-апокалипсис, действие которого разворачивалось в нашей школе (не кино-, а обычной). Уверен, такое отправить мало кто рискнул.

Под «тиктоками» Степа имел в виду вот что. Он все перепутал. Мы с моим другом Костиком снимали стрим и решили показать, как красим стену заброшенного больничного корпуса из баллончика. Вышло бы прикольно, проблема в том, что баллончик-то костик нашел неизвестно где. Баллончик оказался вовсе не с краской, а со жгучим перцем – может быть, и со слезоточивым глазом. Брызнул я им – Костик снимал, – конечно на стену, а не себе или Костику в лицо, но нам и этого хватило! Страшно сказать, как мы кашляли, не помню, как вслепую дошли до какого-то кафе, вломились в туалет и стали бешено промывать глаза водой. Оказалось, это очень мало помогает. Хорошо, что мой брат оказался неподалеку и знал, что умываться в таких случаях следует молоком.

Стрим этот разошелся, даже по телевизору в рубрике приколов показали, отчего Степа, да и брат, надо мной издеваются. Но не подумайте, что я такой отбитый, это было неудачное стечение обстоятельств. Не зря же меня взяли в киношколу.

Куда я хожу две недели – просто записи начал не сразу. Костик пошел туда со мной. Нет, не чтобы повторить фокус с баллончиком на большом экране. Во-первых, я его позвал за компанию, хоть и не думал, что он пройдет, потому что Костик не писал никакого сценария и даже синопсиса. Во-вторых, он показал на отборе фотографии, которые делал уже несколько лет, с тех пор как родители взяли ему хороший фотик – и таки прошел. Ну и хорошо, и друг, и оператор мне очень нужен.

Напишу о вводном занятии в киношколе, где мы все познакомились, а еще немного так загрузились. Это важно, когда готовишься описывать историю для будущего фильма, если у меня что-то такое получится. Вот.

Нас было пятнадцать – учеников. Школа кино открылась, как рассказали в пригласительном письме, в центре «Каменная чаша», где занимаются детским творчеством. Занятия по кино – два раза в неделю после школы. Плюс отчеты о проделанной работы по субботам. Плюс съемка дипломного фильма в каникулы. Плюс домашние задания – просмотры кино, сценарии и всякое прочее. Короче, понятно, времени – ноль. Если этим не горишь, то и не стоит пытаться.

Расселись все за длинным таким столом. У дальнего его конца – наши мастера. Руководитель всей этой студии, Светлана Францевна. Она пожилая, лет пятьдесят, коротко стриженая, в простом балахоне, и похожа вроде бы на школьную учительницу. Но это если не присматриваться. Режиссер должен присматриваться. Так вот, взгляд у Светланы Францевны не как у учительницы. Он, с одной стороны, с юмором, что для учителей вообще редкость, а с другой стороны внимательный. И говорит она серьезно по-настоящему. Не строго, а серьезно.

Вот на том же первом занятии она поведала нам очень серьезно, оглядывая всех за столом смеющимися глазами:

– Вообще-то помните, что классик говорил: снять плохой фильм – все равно, что плюнуть в вечность.

Многие стали кивать, типа, они отлично понимают, что плевать в вечность не очень хорошо. А я задумался, как это вообще будет выглядеть визуально. И будет ли плевок в вечности лететь вечно. И плюнет ли вечность в ответ. Короче, как это бывает со мной, думал о всяких глупостях, а Светлана Францевна тут же посмотрела прямо на меня. И словно бы еще более насмешливо.

– С другой стороны, как сказал другой классик, все фильмы – равны. Поэтому не стесняйтесь, вносите свою лепту.

Следом немного выступили два старших мастера. Один из них, Марк, представился наставником по сценарному мастерству. Он был помоложе Светланы Францевны и больше походил на какого-нибудь бизнесмена, очень заряженный, с часами. Говорил про структуру, и как мы должны знать, чем история закончиться, прежде чемп приступить к началу.

А вторым был заслуженный артист Марк Андрианович. Он вообще только представился, и Светлана Францевна немного описала, какой он заслуженный. Артист был тоже старый и какой-то сильно мечтательный. То опускал глаза, то закатывал. Как ни странно, нашим девчонкам это вроде бы нравилось.

Еще было несколько студентов помощников, но сперва я лучше запишу кое-что о некоторых наших. Девчонках и ребятах. Так сказать, дам небольшой круг действующих лиц, а потом обрисую экспозицию. Профессионально.

Насчет девчонок – а их было примерно, как пацанов, пятьдесят на пятьдесят. Про всех говорить не буду, но две из них выделялись сразу. Одна была Крис, и она очень яркая, намеренно – мэйк, шмотки, волосы черные, то ли завитые, то ли просто кудрявые, большой волной. То есть, по девчонке видно, что она пришла не только делать кино, но и сниматься в кино. Актриса. Ладно.

А другая – зовут Лера – была непохожей, но тоже, уверен, все ее заметили. Она была не то чтобы яркой, а как бы… тонкой. Волосы светлые, но не совсем белые. А кожа белая. Глаза – вроде зеленые. Она их опускала, как будто в отличие от Кристины не хотела смотреть в глаза и рассматривать кого-то. Знала ли она, что я на нее смотрю? И другие, наверное, тоже.

Эти заметные девчонки сразу заметили друг друга, как обычно и бывает, и о чем-то между собой шептались. Можно представить, что лучшие подружки, хотя только что познакомились. Если б я был умнее и проницательнее, как настоящий режиссер, тогда же и понял бы: эта их дружба быстро кончится. Трагический раскол, взаимные обвинения, срыв фильмов и раскол киношколы на фракции – вот что нас ожидало. Потому что просто, что ни одна из красивых девчонок… Хотел зачеркнуть красивых, причем тут это… Ладно, красивых И харизматичных девчонок не собиралась уступать лидерство.

Вот и не зря говорят, типа, женская дружба, все такое. Представить, что мы с Костиком бы стали врагами из-за искусства. А с другой стороны – смотри первую страницу. Но это все впереди.

Другие девчонки были, в общем, симпатичные, но немного похожи на таких отличниц, которые все учат из принципа. Звездами они не выглядели, тем более – авторами кино. Были интересные, конечно. Тапример Инга, она рыженькая, курносая и поводит этим носом туда-сюда, принюхивается, где интересно. Она что называется характерная. Это мне пригодится в зомби-апокалипсисе.

С парнями тоже все в целом ясно. Материал, с которым мы с Костиком будем работать. Понятно, что среди них тоже обязан был появиться лидер-звезда, как Крис у девчонок. Такого зовут Марат, он подкачанный и смотрит гордо. Надо будет присмотреться как к актеру. Еще есть амбициозный парень, только очень тихий. Зовут Родя, носит очки – понятно, это все фигня, что кто в очках, тот и умный, но Родя как специально оправдывал стереотип. Что скажут, он все читал. Мастера говорят про Тарковского, он говорит сразу:

– Старшего или младшего Тарковского? Старший был поэт.

И так далее. Ничего, нужное мы тоже почитаем-посмотрим. А этого Родю, думал я, следует завербовать в команду.

Затем нам дали список Великих Фильмов, которые надо было посмотреть – не все прямо обязательно, но, как подчеркнул Дмитрий, Очень Желательно. А было там фильмов двадцать. Чуть-чуть неуверенности я почувствовал тогда в первый раз – как щекотку. Потому что, короче, я считал себя в кино довольно подкованным. Больше одноклассников в любом случае. Иногда думаю – и больше родителей. Моя специализация – хорроры, понятно. Хотя Степа этим недоволен.

А в списке киношколы оказалось тайтлов двадцать. Я не смотрел ни один.

Костик, конечно, тоже. Мы выходили на улицу, солнце светило полупо-летнему. Все были беззаботные. Беззаботная Крис пролетела мимо – такие девчонки то летят, то шествуют, как модели, – вдруг оглянулась на нас и остановилась. Не остановилась, ладно, пошла чуть медленнее.

– Это вы, – говорит нам с Костиком, – про зомби-апокалипсис снимаете?

Приятно, конечно, что о тебе уже распространяют слухи. Я положил Костику руку на плечо и говорю:

– Не просто зомби-апокалипсис, а главный в России! Приходи сниматься, будешь последней выжившей девушкой.

Крис даже не улыбнулась. Но тыкнула в нас указательным пальцем и заявила:

– Спасибо, что сами назначили себя живыми мертвецами. Вы мне не конкуренты.

Тут я и замолчал, потому что – а что говорить? Язык показать? Несолидно. Крис тут же развернулась и улетела, вскоре мы вообще остались одни во дворе «Каменной чаши». Как ушла Лера, я не заметил, жаль. И вспомнил опять про Великие Фильмы. Я спросил Костика:

– Как будем смотреть список? Вместе или каждый сам?

– А? – Костик щурился на солнце и вообще был с виду не здесь немного. – Посмотрю как-нибудь. Когда время будет.

– Значит никогда! – возмутился я и стал снова скроллить список, который каждый раз, как я на него смотрел, казался более бесконечным. – Если ты так будешь подходить, останемся без зачета.

– Главное – снимать, – махнул рукой Костик.

Я с ним совсем не согласился. Но признаться, за последующие две недели посмотрел ноль фильмов из списка. Так у меня часто бывает: именно, когда надо сделать что-нибудь полезное, и уже собираешься с утра, и прямо садишься это делать – начинаешь делать что-нибудь другое. Телефон всегда под рукой. Канал можно переключить. Вызовешься сходить в магазин к удивлению мамы. Даже книгу начнешь читать – лишь бы не смотреть великий фильм.

Но сегодня как раз я все же и уселся, и включил кино. «Сталкер» Андрея Тарковского. Про этот фильм я даже что-то слышал и даже знаю, что на игру он не похож. Пять минут спустя один глаз у меня закрылся, а другим я смотрю, что, кажется, схожу с ума. Еще через пять минут вернулся Сеня и начал мне мешать.

Что касается Сени. Как вы могли догадаться, он мой старший брат. Сеня уходит в армию через некоторое время. А поскольку время неспокойное, нам всем неспокойно, особенно маме. Сеня сам как будто уже немного не здесь. Надеюсь, успею снять фильм до его ухода, хотя пока что это меня не очень тревожит.

Отчим тоже волнуется из-за Сени, хотя он ему и не сын. И мне, понятно – он никому из нас не отец. Но, наверное, за нас переживает, а Сеня ему при этом ближе. Он не занимался ерундой, как я, он – спортсмен, пловец. Без вредных привычек, работник по дому и дачи, и гордость школы. Даже в видеоигры он не так, как я играет, по глупости – с точки зрения Степы. Сеня играет – набирает киберопыт, в армии тоже пригодится.

О чем-то они правда спорят сейчас, мне не слышно. Конечно, Степа выбрал время учить Сеню жизни – ноль шансов, что тот послушает. Я не стараюсь разобрать, о чем они спорят, а пытаюсь смотреть «Сталкера». И засыпаю под стук вагонных колес.

Мне поэтому приснился поезд. Едем с братом, как мне кажется, куда-то на море. Поезд заливает солнце, значит лето, значит, сон. Сеня идет в тамбур и говорит, что хочет сойти, я ему говорю, что нельзя сойти на ходу, он не слушает и закрывает дверь. За ним я не иду, возвращаюсь зачем-то в купе. И там вдруг, вместо Сени – Лера. Это было не очень понятно, но во сне – нормально. Вроде бы я протянул ей чай в подстаканнике, в котором отражалось солнце.

Проснулся я тоже от солнца, но было видно, что оно – морозное. Смутно вспомнил, что до этого вечером Сеня меня будил – я задремал под «Сталкера» на стуле и пропустил все кино. Жаль, конечно, надо будет досмотреть. Я прислушался: брата в комнате видимо не было. Кровать у нас двухэтажная, и он, как старший, спит сверху – привилегии. Может быть, внизу и удобнее, лечь-встать можно быстро. К тому же если честно я иногда хожу во сне – еще не хватало навернуться.

При этом я уверен, что когда Сеня уйдет в армию, я буду спать наверху, даже с риском упасть. Что будет после его возвращения, я еще не думал. Наверно, надеюсь, он вообще не захочет спать в типа детской своей кровати.

Пока я думал, Сеня вернулся. Закрыл дверь и говорит мне:

– Будь человеком!

На Сенином языке это значит, чтоб я свалил, потому что к нему придет Ксюша, его девушка. Я все понимаю, уговор у нас был. Говорю:

– Триста.

Сеня не ведется, отвечает:

– Сочтемся, вымогатель мелкий.

Ну и ладно, пойду, все равно, судя по времени, скоро Костик придет. Пора приступать к съемкам. Посмотрел телефон – точно, Костик пишет подойдет во двор через пятнадцать минут. Джинсы натянул, куртка – в коридоре, мама окликает с кухни поесть – некогда. Во дворе сажусь на ржавую качелю. Вот и тополя родные, и с детства знакомые гаражи, а за ними обрыв к реке. Место, где я живу удачное в смысле съемок – не то чтобы нецивилизованное, но довольно нехоженное. И заросли, и фундаменты старых домов, и мусор в тему зомби-апока.

Недалеко, хотя отсюда не видно – железнодорожный мост. И застучали как раз колеса, в тему «Сталкера», загудел поезд. Это товарняк, поедет через тайгу кто знает сколько, где никого нет, и только какие-нибудь волки шугаются от стука колес. Как видите, на этой качели, с этим пейзажем я делаюсь немного философом. Или зомби. Только такой, который остался один, когда остальные уже ушли.

Над гаражами взлетели вороны, закаркали – кто-то вспугнул. Местные они. Вот есть разные песни и легенды про то, как души каких-нибудь несчастных влюбленных, или солдат, или праведных людей превращаются в птиц. В красивых обязательно птиц – журавлей или ласточек, например. Может быть в голубей – только белых, а то голуби бывают и так себе. Но можно ведь представить, что чьи-то души превращаются в черных ворон. Злые, наверное, души, или, по крайней мере, печальные. Души наркоманов, допустим, которые, как мне рассказывал Сеня, обитали тут во дворах и в гаражах. В его детстве всякое тут бывало. Сейчас спокойнее гораздо живем. Только вот те черные души кружат все, шумят – особенно тоскливо под вечер.

В общем я совсем расфилософствовался и тут только увидел, кто спугнул ворон. Это была Ксюша. При виде нее у меня все поэтические мысли из головы вылетели и вместо них появились другие.

Ксюша была в черном плаще, ей шло, ничего не скажешь. Волосы черные, как плащ – по плечам. Она мне улыбнулась издалека, я в ответ – нет. Хоть и подумал сейчас же, что это глупо. Просто таких мыслей о девушке брата как бы не должно быть. А у меня есть. И кто сказал бы, что их нет, соврал бы. Главное, она будто понимает, что у меня мысли, поэтому улыбается так.

Ксюша подошла поближе, качнула качелю, на которой я сидел. Я подался вперед, но потом затормозил кроссовком.

– Мешаю тебе? – хохотнула Ксюша.

– Нет. Я думаю, – ответил я невпопад.

– Конечно, ты у нас режиссер теперь, Сеня говорит. Ночами работаешь, днем думаешь.

Сеня, конечно, много говорит. Глупое подтрунивание. Надо было сказать что-то в отместку.

– Если ты пришла на кастинг, боюсь, что в фильме для тебя роли нет. Как зомби ты недостаточно убедительна. А как последняя выжившая девушка – тем более.

Ксюша опять хохотнула, на этот раз удивленно. Даже жвачку жевать перестала. Но не обиделась вроде бы.

– Вот ты какой. Понятно, твой брат тоже говорит, не судьба мне быть звездой. Эх. Но смотри не пожалей.

И пошла к дому. Вот дурак дураком себя чувствуешь.

Едва стал опять задумываться о своем, явился Костик с камерой. С ним – рыжая Инга. И Родя, которого я не ждал: в очках, с блокнотом и каким-то футляром за спиной. Он, наверное, еще и музыкант.

– Ты уговорил ее сниматься у нас? – спрашивет Костик вместо «здрасьте».

Я пробурчал:

– Мне ее и дома хватает.

– Жаль. Такой типаж! – вздохнула Инга. – Она могла бы быть последней выжившей.

– Хватит, короче, пора работать! – решил я. – Принес конструкцию?

Костик передал камеру Инге, снял рюкзак и стал в нем копаться, пока не извлек нечто. А точнее – старую резиновую хэллоуиновскую маску, изображавшую гоблина или что-то вроде.

Маски тролля не было, но это сейчас не важно для наших целей, – впервые заговорил Родя, хотя и без него все было ясно.

Гоблин был зеленый, макушка же у него – у маски – была срезана. Туда Костик прилепил волосы от других масок или разных париков. А может. остриг кого-нибудь – кто знает! В результате у гоблина получилась не просто модная прича, а чуть ли не вторая голова.

– Зомби-гидроцефал! – говорю.

Ничего, так даже страшнее. Суть же в том, что эти вавилоны на голове маскируют камеру-гоупро. Которая позволит снимать охоту на жертву как бы глазами зомби. И это только одна из моих новаторских идей!

Я оглядел свою команду. Костик с большой камерой был наготове и делал серьезное лицо. Даже страшное, если честно. Это он старался для наших новеньких. Меня-то не проведешь, я в глазах его все читаю: в Костике серьезности – ну, как в мемах, которые мы друг другу пересылаем. Человек-мем смешной, а ситуация страшная.

Дальше Родя. Он – точно темная лошадка. Только я на него посмотрел, как он протянул руку за уникальной маской гоблина-зомби с камерой.

– Я уже померил, все как полагается, – говорит.

Понятно, я удивился:

– Думаешь, ты будешь зомби? Стопэ, не в этой сцене! Тут нужно и снимать одновременно, режиссерское видение. Сорян, короче, я пока надену маску, а ты посмотри, прикинь, как надо ходить.

Может, Родя слегка обиделся, но ничего не сказал. Я считаю, если ты собрался участвовать в моем – с Костиком – проекте, надо сперва понаблюдать, а потом выдвигаться на главные роли. Ну и прежде всего мне хриеорст участвовать в экшене. Костик правда уточнил:

– Ты уверен? Мы с Родей просто репетировали кое-что.

Надо же, без меня репетировали! Но я ничего не заподозрил, я уже был в маске, в которой воняло резиной и было не очень удобно дышать, врубил камеру и смотрел в прорези глаз на Ингу.

Инга на вид побледнела – смотрела на меня, как будто я и впрямь живой мертвец. Это хорошо, решил я, входит в образ.

– Короче, слушай. Ты у нас дама в беде. Тебе надо отойти, – я махнул рукой в сторону тропинки вдоль гаражей, – Отойти туда шагов на тридцать. Я пойду за тобой. Сразу не оборачивайся, но когда я окажусь достаточно близко – кричи. Кричать хорошо умеешь?

Инга кивнула не очень уверенно, но я решил ее подбодрить:

– По тебе видно!

Уже немного задыхаясь, уточнил у Костика:

– Ты откуда будешь снимать?

Костик показал в угол двора, где древний брандмауэр подходил вплотную к гаражам. Оттуда действительн можно было охватить камерой весь мой путь зомби к моей жертве. Я предложил Роде присоединиться к Костику в точке наблюдения и дал знак Инге, чтобы отправлялась вперед.

Она посмотрела на меня как-то обреченно – и ушла. Я смотрел вслед. Камера бесшумно работала у меня на макушке, скрытая, я надеялся – нормально – волосами гоблина. Но и прорези глаз в маске были теперь для меня как бы объективом. Вот вдали силуэт – уже не Инги, а героини моего фильма, которой грозит опасность. Я – это камера. Костик говорит:

– Поехали!

Надо бы «Мотор!» – ну ладно. Я иду большими, но медленными шагами. Отчасти потому что это типа походка зомби. Ну и поскользнуться страшно или в яму ногой: земли в маске совсем не вижу. Сфокусировал взгляд на «жертве» впереди. Очень громко слышу собственное дыхание, оно кажется правда монструозным, чуть сам себя не пугаю.

Дистанция тем временем сокращается. Десять шагов. Семь. Тут Инга оборачивается – с чувством времени у нее нормально. Она оглянулась, посмотрела на меня и лицо ее перекосило. Честно, я чуть не обернулся назад: так это было правдоподобно, что я не понял, что испугалась она меня.

Потом Инга завизжала. Это было еще лучше. На проулок выходили окна панельки. Не очень близко, но от такого крика не защитишься. Уверен, что пооткрывались форточки. Я от вопля чуть пошатнулся. А потом меня ударило в грудь.

Реально долбануло как бревном. Я сделал зомби-шаг назад и услышал выстрел. Упал. В прорезях маски было небо. «Войну и мир» я всю не прочитал, врать не буду, но вот про небо Аустерлица из уроков запомнил. Чисто что я увидел в прорезях маски тогда – небо Аустерлица. Лежу, думаю о вечном. На фоне неба появилось обеспокоенное лицо Инги, потом возник силуэт Роди – с ружьем. Вот кто меня подстрелил. Последним появился Костик с камерой, свободную руку он протянул мне. Я кряхтя сел и стал себя ощупывать.

– Вы меня убили что-ли? – уточняю.

Родя сказал застенчиво:

– Ружье пейнтбольное. У бати одолжил.

– Мы вообще-то хотели, чтоб Родя играл зомби, а ты в него палил. Но ты сразу маску выхватил, и я подумал, что без предупреждения – даже правдоподобней, – пояснил Костик.

– Друг называется.

– Люблю искусство.

Пока я грустно прикидывал, что куртку придется стирать от кровавой краски, и неизвестно, что скажет мама, Инга помогла мне снять маску. Вдохнул – сделалось полегче. В эту же минуту я увидел, как открывается дверь моего подъезда, и оттуда вылетает разъяренная девушка в черном плаще. Ксюха, конечно. Она пошла по проулку прямо к нам. Проходя мимо меня, сидящего на земле в «крови», хохотнула, но не остановилась. Зато бросила через плечо:

– Брат твой придурок, как и ты.

Перевел взгляд на дом: Сеня тоже вышел из подъезда, но пошел в другую сторону, не за Ксюшей. Родя и Костик подняли меня на ноги. Я забрал ружье и Роди и предупредил:

– Должок я тебе верну. Пойдемте посмотрим у меня, что засняли.

И мы отправились ко мне. К счастью, дома не было уже никого, мама и Степа куда-то ушли, пользуясь выходным. Зато на кухне я нашел тарелку с мамиными оладьями. И запиской – не скучай мол, и не забудь, что завтра рано в киношколу. Еще бы я забыл.

Костик по-хозяйски развалился в Сенином кресле-мешке, Родик присел в компьютерном кресле, Инга переминалась у моей книжной полки. Тарелку с оладьями я поставил на стол перед монитором, на котором мы собирались смотреть сегодняшние гениальные кадры.

Я снял футболку, сказал:

– Приятного аппетита!

Слева под ребрами зрел синяк, похожий формой на кубу. Родик походу метил прямо в сердце.

– Вообще, зомби надо целить в голову, – сказал Костик в тон моим мыслям.

– Это надо помазать, – распорядилась Инга. – У твоей мамы где аптечка?

Я пожал плечами и указал ей путь в ванную. Потом сообщил Роде и остальным:

– Хорошее у тебя ружья. Но больше в нашем кино мы его использовать не будем.

– Почему? – поразился Родя.

– Потому что плохо кончится. Особенно когда все начнут в голову целиться.

Костик все-таки поддержал меня:

– К тому же оно у тебя одно. Если весь фильм будет про то, как ты отстреливаешь безоружных зомби, этого на полный метр не хватит. Интереснее в шутер поиграть.

Родя был вынужден признать нашу правоту, но не совсем. Он настаивал, что один раз ружье должно выстрелить в ключевой момент фильма – а до этого висеть на стене, как у Чехова. Инга вернулась с лекарством из аптечки и хотела мазать мой бок, но я, засмущавшись, отобрал тюбик и сказал, что как-нибудь сам.

Потом отсмотрели наши кадры, где ружье выстрелило в первый раз. Как Инга кричала, всем понравилось, хотя микрофон на гоупрошке, конечно, был барахло. Зато мне не очень понравилось, как я упал. Слишком артистично. Ну, а горожи и панельки – всегда отличный антураж.

Родя сказал, что это похоже на французскую новую волну – там какой-то древний оператор снимал камерой из тележки, и тоже получалось очень динамично. Костику это не понравилось, ему бы хотелось быть похожим на независимое зомби-кино, а не на каких-то французов. Родя возразил, что «Ночь живых мертвецов» Ромеро, первый настоящий зомби-фильм, как раз ориентировалась на новую волну.