Злобный дух Харги

Андрей Толоков

Злобный дух Харги

Глава первая. Остров

Две реки, убегая от суеты людской, холодные сибирские, несут свои тёмные, колючие воды в ледяной океан. Путь неблизкий и небыстрый. Упираясь в скалистые берега, изгибаются реки, и не в силах совладать с камнем, послушно меняют русла. Многие километры несут они воды, не встречая на пути ни человеческого духа, ни человеческого следа. Богатеют ручейками, ключами, талыми водами и дождями, коих в этих широтах хоть отбавляй. На полпути к океану, за скалисто-еловым таёжным частоколом, две реки сливаются воедино и шествуют дальше степенно, грациозно, отхватывая у суши пологие земли.

В том самом месте, где реки соединяются в одно целое, словно наконечник стрелы, оторванный от древка, вырывается из воды зубастыми скалами остров. Всем своим неприступным видом убеждает он в совершенной необитаемости. Да и как попасть на этот бастион? С какой стороны не подберись, всюду неприступная скала, взлетающая в небо прямо из тёмно-серой водяной пучины. Глазом зацепиться не за что, не то что ногой ступить. Появись тут какой залётный путешественник, вряд ли бы рискнул забраться на отвесные стены острова. Может, от того и название этому куску земли дали Недом. А может и не так вовсе. Скорее всего, совпадение. Не могли коренные племена этих забытых Богом мест знать такие слова. А почему такое название дали зубастому острогу уже никто и не помнил, и разъяснить не мог.

Мало кто знал, что с южной стороны, между замшелых скал, скрывалась протока. Небольшая лодка легко проплывала по ней. А за протокой открывалась взору огромная чаша-озеро с тихой мягкой водой, не в пример холодной речной. Так и называлось это озеро – Чашка, уж больно похожа была. Восточный берег Чашки каменистый, крутой, поросший мелкими деревьями и густым мхом. Потому как из-за крутизны склона здесь не задерживалось солнечное тепло. Скользнёт солнечный луч по серым камням в полдень и убегает. Так это летом, а зимой вообще не заглядывает. Зато западный склон пологий, дружелюбный и богат на растительность. Кедрачи здесь мохнатые и щедрые на дары. Грибами и ягодами в хорошее лето можно запастись на долгие месяцы. Возможно, и вода в Чашке была приветлива, потому что солнышко не жалело тепла для этого склона.

А вот с южной стороны, над самой протокой, древние кедры, ухватившись могучими корнями-спрутами за каменистый склон, нависали густыми опахалами над озером, скрывая от постороннего любопытства и протоку, и часть Чашки. Самые рыбные места именно здесь. В тихой глубокой заводи в любое время можно добыть и муксуна, и нельму. Да и ленок иногда сюда заплывает.

Но кто же на необитаемом, скрытом за частоколом скал острове, будет рыбачить? Кого сюда занесёт, если про южную протоку никто не знает и не ведает? Если на острове никто не живёт? Однако, есть на Недоме жители. И не один десяток лет обитают они здесь. Кто они, и как они тут оказались, узнаем об этом позже. А пока…

И ранним утром, и ближе к закату Кузьма приплывал в заводь, под самую скалу Урэчэдил, похожую издали на голову медведя. Складывал вёсла и насаживал на крючок из рыбьей кости, только одному ему известную приманку. Улов был обеспечен. А как иначе? Кузьма уже четвёртый десяток лет промышляет рыбалкой. И дед его, и отец были рыбарями. Так по наследству и передали все премудрости рыбного промысла Кузьме.

Вот и в этот тихий летний вечер сидел Кузьма в своей пузатой лодке. На дне посудины уже барахтались, выпучив шарики мутневших глаз, с десяток крупных рыбин. Ещё часок и можно сворачиваться. Улов добрый, сытный.

Кузьма, как любой таёжный обитатель, обладал острым слухом. Свист непонятной природы насторожил рыбака. Однако понять, что это и откуда, Кузьма в эту секунду не мог. Одно мелькнуло в мозгу, свиста такого он никогда не слышал. Промысел не позволял Кузьме оторвать взгляда от поплавка, поэтому хруст кедровых веток, прямо над головой, застали рыбака врасплох.

От оглушительного треска Кузьма вжал голову в плечи и зажмурился. Нечто камнепад? Неужто бесчувственная глыба утянет сейчас рыбака на дно? На ум сразу пришла молитва Животворящему Кресту, и рыбак быстро зашевелил губами. Громкий удар чего-то тяжёлого о водную гладь и волна, подбросившая лодку с Кузьмой и уловом, прервали молитву. Мужчина забыл про удочку, которая выскользнула из рук и медленно удалялась от лодки. Он схватил весло и судорожно пытался приладить его в уключину. Но руки не слушались. Желание было одно, быстрее уплыть подальше от этого места, а потом уже разбираться, что случилось.

В эту минуту из воды что-то поднялось. Кузьма вгляделся. Оранжевый шар, испачканный гарью, а на ободке этого шара человеческая голова. Обгоревшая, со следами запёкшейся крови на лбу. Кузьма трижды перекрестился, совладав с тремором, и, вставив вёсла в уключины, мощным гребком двинул лодку в сторону обгоревшего человека. Да, это был человек. Это он, срезая как бритвой кедровые ветки, рухнул с неба в заводь. Жив ли? Это вряд ли. Кузьма схватился за лямку оранжевого жилета и подтянул тело ближе. Наклонился над обгоревшим лицом. Запах горелых волос заставил Кузьму отпрянуть. И в эту секунду обгоревший человек издал едва слышный стон.

– Живой! – вскрикнул Кузьма и перекрестился.

Рыбак упёрся коленом в борт лодки и затянул внутрь бедолагу. Надо торопиться. Чуял Кузьма, что исходит дух из вялого, полуживого тела. Рыбак навалился на вёсла что было сил. Он не думал ни о чём, кроме времени. Ни о снастях, которые потерял, ни об улове, ни о том, откуда взялся этот человек и где он встретился с огнём, да так встретился, что обгорел изрядно. Ни волос, ни бровей, ни ресниц. С одной стороны лица кожа обуглилась и треснула, выпустив наружу запёкшиеся тёмно-багровые сгустки крови. Странно, что жизнь ещё теплится в измученном теле.

На берегу у деревянного пирса Кузьма увидел Майю. Она полоскала бельё. Сноровистая девчонка местного таёжного племени, крепкая и бесстрашная. Её в такой момент сам Господь послал.

– Майя! Майя! – издалека закричал Кузьма. – Подожди! Поможешь!

Девушка слышала тревогу в голосе рыбака. Вгляделась. Что же это в лодке? Неужели человек. Майя помогла Кузьме взвалить тело обгоревшего мужчины на спину и взобраться на склон. Он только с виду покатый, а на деле затяжной и к верхушке всё круче и круче. Майя только подталкивала Кузьму, помогала удержаться на ногах. Ничего не спрашивала. Не время нынче. Всё потом, а сейчас надо силы сберечь на то, чтобы дотащить чуть живого человека до избы лекаря Сергия.

Сергий уложил обгоревшего мужчину на лавку, устеленную туго набитым шелухой тюфяком. Цепким взглядом оглядел беднягу и громко вздохнул.

– Майя, – обратился к девушке тихим, хрипловатым баритоном Сергий, – нагрей воды. Много надо. А ты, Кузьма, иди. Потом расскажешь что и как.

– Так что, не жилец? – с тревогой в голосе спросил рыбак.

– Иди я сказал, – Сергий резко махнул рукой. – Молись. Может Бог ниспошлёт ему благодать.

Кузьма перекрестился и выскользнул из избы.

Майя до поздней ночи сидела на лавке около избы лекаря. Вдруг Сергию понадобится помощь. Да и не хотела девушка уходить к себе. Там, в маленьком срубе с единственным окошком, больше похожем на баньку, чем на жильё, её никто не ждал. Майя была одинока и очень давно. Ещё в детском возрасте, когда ей едва исполнилось двенадцать, осталась девочка сиротой. Всю её семью сморила какая-то неизвестная болезнь. Да и сама Майя уже стояла на берегу реки Эндекит, так её предки представляли себе загробный мир. Большая река уносила души умерших в другие миры. Но Майя выжила. Тогда вышел к их жилищу бородатый охотник Михайло. Огромный, как скала и сильный, как медведь. Он забрал с собой умирающую девочку и принёс её на Недом. А тут Сергий отпоил Майю травами и лекарствами, отмолил у Господа жизнь для неё.

Майя боготворила Сергия и Михайло. Эти люди вернули ей бытие. А вот теперь там, в избе лекаря, этот несчастный человек без лица, без возраста и с мизерным шансом на выздоровление. Она сидела в темноте и, сама не зная почему, просила всесильного духа Боа даровать жизнь этому неизвестному. Кто он и откуда взялся на Недоме, Майя не могла знать, но что-то подсказывало ей – человек это хороший, нужный ей. Она очень хотела войти в избу и посмотреть, что там происходит, какое волшебное действо производит Сергий, но не решалась. И никто на Недоме не решится помешать лекарю. Разве что старец Зинон мог себе это позволить, потому что он тут самый важный человек. Он привёл сюда на Недом людей, он решил поставить здесь скит, он мудростью своей объединял общину.

Майя подняла глаза к небу. Яркая россыпь звёздочек украшала чёрное полотно ночи. Зародившаяся серебристая луна сползала на запад. Земля быстро остывала, и Майя почувствовала, как холод начинает просачиваться сквозь одежду. Она скрестила на груди руки. Девушка не хотела сдаваться ночному холоду и уходить. Скрипнула дверь. Майя, в надежде услышать добрую весть, вскочила с лавки.

– А ты чего здесь, – пробормотал севшим голосом Сергий. – Чего ждёшь?

– Как он? – спросила девушка.

– Жив пока, – Сергий опустился на лавку. – Но тяжёл. Я сделал все, что в моих силах. Теперь только молитва и воля Божья.

– Я тоже буду молиться за него. Только не знаю, как его звать.

– А называй его как знаешь. Выживет – назовётся, а преставится – безымянным его земле предадим. Иди, Майя. Не сиди здесь на холоде.

– Сергий, а можно я останусь? – даже в ночи лекарь увидел, как блеснули в тусклых лучах уходящей луны, чёрные раскосые глаза Майи. Сергий знал, что девочка очень сильная и духом, и телом. Такая сила может помочь болезному.

– Хорошо, – ответил он. – Я пойду посплю, а ты посиди с ним. Если какая коллизия – позовёшь.

Майя улыбнулась и вошла в избу за Сергием.

Несчастный лежал, не шевелясь. Даже дыхание его Майя едва слышала. Правая сторона лица, та, что обгорела, скрывалась под толстой, зеленоватого цвета повязкой. К правой ноге и правой руке примотаны берестовые шины. Майя догадалась: рука и нога сломаны. Обгоревшую и грязную одежду Сергий с раненого снял. Накрыл человека одеялом с козьим пухом. Сергий считал, что это не просто тёплая вещь, но и доброе натуральное лекарство. Майя бросила взгляд в угол комнаты. На половике лежали обгоревшие грязные куски одежды, какая-то оранжевая штука, тоже со следами огня, и прозрачный, словно собачий намордник, предмет с ремешками. Майя никогда таких вещей не видела. Кто же он? Задавалась вопросом девушка, нечто пришелец из иного мира. Она читала о таких в одной старой книге. Её давал Майе Михайло. Бородатый охотник вообще отдельная особь. Он не живёт по законам скита. Много лет назад поставил себе избу на севере острова, прямо между скал, и обитает там один. Иногда появляется в ските, приветствует всех, детишкам дарит игрушки, что мастерит из дерева в те редкие дни, когда не уходит в тайгу на охоту или не уплывает к людям в большой город.

Многие жители Недома, особенно те, что постарше, стараются с Михайло не общаться. Сухо здороваются и идут своей стороной. А пришлые (так на Недоме называют людей мирских, осевших здесь по тем или иным причинам) относятся к Михайло с уважением. Потому что человек он сильный, независимый и незлой.

Майя не относила себя ни к старожилам, ни к пришлым или мирянам, как называл их старец Зинон. Она, как и Михайло, личность особенная. В храм христианский не ходила, потому что считала себя языческой веры, как и предки её, но обряды и порядки скита соблюдала. Да и молитвы некоторые выучила, и читала их, когда за кого-то просить хотела. Михайло, спаситель Майи, тоже от Бога не отвернулся. Майя бывала в его жилище и видела в красном углу маленький иконостас. Значит, Михайло верует, хотя живёт по мирским законам. Почему он ушёл ото всех и живёт отдельно, девушка не знала. Никто на эту тему не разговаривал. А когда Майя спросила об этом Михайло, тот разозлился и просил не донимать его такими вопросами. Девушка поняла – здесь живёт тайна, а к тайне надо относиться с осторожностью, иначе погубить может и душу, и тело.

В той книжке, которую Михайло дал почитать Майе, описаны существа, живущие на другой планете. И эти существа, очень похожие на людей, хотели с людьми подружиться. Отправились на небесных кораблях на Землю, но дружбы не вышло. А как она выйдет, если даже сами люди не могут найти лада между собой. Воюют, вредят друг другу, даже лишают жизни. Вот и ушли пришельцы, оставив землян. Пусть сначала повзрослеют, поймут, как строить бытие своё в любви и согласии.

Майя смотрела на тяжело дышащего раненого человека и представляла себе мир, из которого он явился на Недом. Фантазировала девушка, потому что не могла объяснить появление этого мужчины. И Кузьма не мог объяснить. С неба, говорил, свалился, чуть ли не на голову. А раз с неба, значит из другого мира.

К утру, пристроившись на колючей оленьей шкуре около лавки, Майя задремала. Разбудило её лёгкое прикосновение к волосам. Открыв глаза, девушка увидела Сергия.

– Ой! Сморило меня, – оправдалась Майя. – Я вот только-только прилегла. Всю ночь за ним смотрела. Он так плохо дышит. Тяжело.

– А как ты хотела? Хорошо, что ещё дышит. По правде, чудо это, чтобы так обгореть, скосить телом кедры и ещё жить остаться. Думается мне, не зря Господь его сберёг. Что-то важное есть в этом парне. Ты вот что, Майя, – Сергий протянул руку девушке. – Иди в ту комнату. Подремли. Замаялась за ночь.

Майя встала, поправила одежду и пошла в соседнюю комнату. На полпути остановилась и тихо спросила:

– Дядя Сергий, может быть, он пришелец? С другой планеты послан?

– Пришелец? – Сергий улыбнулся уголком губ. – Да какой же он пришелец? Обычный человек. Две руки, две ноги, голова.

– Тогда откуда же он прилетел?

– А вот если оклемается – спросим. Иди.

Чуть позже пришёл в избу лекаря старец Зинон. Человек невысокого роста. Длинные седые волосы ниспадали на плечи и сливались воедино с густой седой бородой. Смуглое лицо, прорезанное от крыльев носа до уголков губ глубокими морщинами. Крупноватый прямой нос и глубокие, под увесистыми бровями, чёрные глаза. Зинона никто из жителей не помнил улыбающимся. Он всегда серьёзен и задумчив. Старец, опираясь на отшлифованный годами посох, глубоко поклонился Сергию. Лекарь учтиво ответил на поклон, потом подошёл и прикоснулся губами к жилистой руке Зинона. Старец перекрестил лекаря и спросил, кивнув в сторону раненого:

– Гарип или наш, православный?

– Не могу сказать. Креста на нём не было. Однако молодой и, судя по всему, здоровьем крепкий.

Зинон перекрестился три раза и, подойдя к раненому, наклонился над обожжённым лицом.

– Где же так огнём опалило бедолагу?

– Загадка, отец Зинон, – ответил лекарь. – У него рука, нога и рёбра сломлены. Это от падения на кедр. Волосы сгорели, справа лицо огнём спекло. Но вот что хорошо, глаза целы и гортань не обгорела. Дышит. Это вон, – Сергий указал на пластиковую маску, валявшуюся на половике, – то приспособление его сохранило.

Зинон наклонился, поднял маску и стал её разглядывать.

– Видел я такие штуки у геологов. Только были они из грублёной ткани и на кожаных ремнях. Одевали они это когда в пещеры уходили. Однако не стоит человек на месте. Развивает учения свои. Видишь, какие вещицы делать стали, дабы жизнь свою сохранить. Никаких бумаг не было при нём?

– Никаких. Ни документов, ни знаков.

– Ну что ж, – Зинон опустился на лавку рядом с раненым, – будем молиться за здравие безымянного раба Божьего.

Старец растёр колено рукой.

– Думается мне, погода сегодня к обедне прокиснет. Колено ломит. Да и тучи с севера хмурятся.

Зинон ещё раз обвёл взглядом лежащего человека, потом, опираясь на посох, поднялся, подошёл к иконостасу и, тихо произнеся короткую молитву, перекрестился с поклоном. Открыв дверь избы, постоял несколько секунд на пороге, и произнёс, как бы размышляя:

– Михайло вернётся, надо бы с ним поговорить. Может он знает, откуда этот человек.

Зинон сделал знак рукой, прощаясь с лекарем, и неторопливо побрёл в сторону храма.

За два года до этого дня…

Глава вторая. Брат

Большая глянцевая плита из чёрного мрамора. На плите ваза из того же камня, а под вазой надпись серебристыми буквами наискосок: «Ars longa, vita brevis est!», что означает «Искусство бесконечно, а жизнь коротка». У изголовья плиты два памятника, две фотографии – мужчины и женщины. Фёдор опёрся коленом на мраморную плиту и четыре красных розы вставил в вазу.

– Мне вас не хватает, – тихо произнёс он, не отрывая взгляда от фотографий родителей.

Алекс подошёл сзади к Фёдору и осторожно положил ему руку на плечо.

– Не рви душу, Федя. Пять лет уже. Пора бы отпустить. Ты себе покоя не даёшь и их там на небесах тревожишь.

Фёдор поднялся, посмотрел на брата и кивнул.

– Ты как всегда прав, – сказал он. – Ты помнишь, как мы ездили на машине в Адлер?

– Конечно помню, – заулыбался Алекс. – Особенно помню, как от папы выхватил.

– Ну правильно! Ты мне тогда чуть руку не выдернул. Как бы из меня музыкант получился без руки?

– Само собой! Федя же у нас папин любимчик. Он уже тогда говорил: «Федя будет великим музыкантом".

– Папа почти угадал. Рихтером я не стал, конечно, но музыку-то пишу хорошую?

Алекс взял Фёдора под локоть.

– Хорошую, Федя. Даже очень хорошую. Была бы плохая, мы сейчас с тобой на фабрике или на стройке вкалывали. На худой конец, забегаловку на рынке открыли бы.

Фёдор вдруг стал серьёзен. Он повернулся к могилам.

– Спасибо, папа, спасибо, мамочка, – сказал он, приклонив голову. – Как же мне вас не хватает.

Алекс тем временем взглянул на наручные часы.

– Опоздаем. Пошли, Федя.

Братья двинулись по аллее кладбища к выходу. Два брата – Алекс и Фёдор внешне совсем не были похожи. Отдалённое сходство можно было угадать лишь в пластике тела. Фёдор, хорошо сложенный, выше среднего роста, с густой шевелюрой непослушных волнистых волос. Длинная, по-мужски крепкая шея, прямой нос и волевой подбородок. Свои лучшие гены Феде передала мама, красавица до последних своих дней. И при такой внешности Фёдор замкнут и стеснителен. Лишь в мире музыки он чувствует себя вольно и раскованно.

Алекс, напротив, внешне был весь в отца. Ростом невелик, коренаст, и дьявольски уверен в своей неотразимости. Нос с хитрой горбинкой и глубоко посаженные карие глаза подчеркивали настойчивый и волевой характер. Не только внешне братья разительно отличались, но и своей внутренней природой.

Георгий Идемский, дирижёр филармонического оркестра, очень быстро понял, что первенец к музыкальному промыслу неспособен. Это стало большим разочарованием для отца. Маргарита, жена Идемского, успокаивала мужа:

– Жора, обещаю тебе, следующего сына рожу гениальным музыкантом.

Шутила Марго или говорила всерьёз, Георгий не понимал. Но принимал это и верил обещанию жены. Так и вышло. Уже в три года младший сын Фёдор начал подавать надежды. Мальчик с абсолютным слухом, усидчивый и удивительно работоспособный. Георгий всю энергию вкладывал в сына. В Фёдоре он видел наследника. С Фёдором он мечтал покорять залы, купаться в овациях, взойти на музыкальный Олимп.

К сожалению, Фёдор свернул с предначертанной отцом дороги и увлёкся популярной музыкой. Георгий был в бешенстве, но ничего сделать на смог. В юном композиторе, покладистом бесконфликтном мальчике вдруг проявилась такая воля, что это стало откровением и для Георгия, и для Маргариты. Только старший брат, к тому времени студент престижного московского ВУЗа, радовался. Предприимчивый Александр чуял скорый успех Фёдора и намерился возглавить этот процесс.

Когда Фёдору исполнилось семнадцать, заболел отец. Через несколько месяцев его не стало. Но на этом беда не покинула семью Идемских. Мама не смогла пережить потерю любимого человека и через год после смерти Георгия покинула этот мир. Фёдор очень тяжело переживал эти потрясения. Он совсем ушёл в себя и общался только с братом. Алекс единственная связь Фёдора с миром. Только музыка и язык гармонии давали Фёдору энергию, помогали жить дальше. Алекс, при всей свойственной старшему брату прагматичности, постарался заменить Феде семью. У него это неплохо получилось. Постепенно он научил Фёдора радоваться успехам, наслаждаться своим творчеством и, в какой-то мере, популярностью.

Около ворот кладбища, на парковке, стоял чёрный лоснящийся «Альфард». Около машины в ожидании прогуливался водитель Тимофей. Среднего роста, жилистый, с короткой стрижкой, лопоухий деревенский парень. Очень верный, добросовестный и немногословный. Увидев идущих к машине братьев, Тимофей юркнул за руль. Алекс распахнул боковую дверь и прежде чем устроиться в пухлом кожаном кресле, услышал:

– Да неужели! Что-то вы очень быстро!

Эту ироничную фразу выдала, сидящая на заднем ряду Инна, жена Алекса.

– Здесь кто-то гавкает, или мне послышалось? – спросил на полном серьёзе Алекс у Фёдора.

Услышав это, Тимофей с трудом сдержал улыбку.

– Хамло! – громко выразила недовольство Инна.

– Нет! Не послышалось, – Алекс надменно посмотрел на жену. – Это моя любимая жёнушка исполнила арию бультерьера из оперы «Собака на сцене».

– С каким удовольствием я бы тебе глотку перегрызла, – шипела от злости Инна. – Мы сегодня поедем или ещё часок потоскуем у могилки?

– Ты знаешь, Инна, а хорошо, что у нас нет детей.

– Чего? – протяжно произнесла Инна.

– А того! Когда тебя закопают, никто на твою могилку не придет и тосковать не будет.

– Сволочь!

Это была финальная фраза короткометражной ссоры. Инна повернулась в пол-оборота к окну и прикрыла лицо рукой. Алекс не стал отвечать женщине, тем более что этим словом Инна называла его практически каждый день, а то и пару раз на день.

– В офис заезжать будем, – спросил, запустив двигатель, Тимофей, – или сразу на встречу?

– На встречу! – опережая мужа, крикнула Инна.

– На встречу, – тихо повторил Алекс.

Несколько минут ехали молча. Каждый думал о своём. Фёдор мыслями ещё стоял около могилы родителей. Он наклонился к брату и тихо спросил:

– Скажи, а почему она не смогла жить без папы?

Алекс громко вздохнул и положил руку на кисть брата.

– Не захотела.

– Даже ради нас?

– Наверное, это любовь.

– Любовь, – задумчиво повторил Фёдор. – Любовь. Я не хочу такую любовь.

– Ты вообще никакую не хочешь, – грубо вмешалась в разговор Инна.

Алекс обернулся и метнул в Инну сердитый взгляд.

– Чего! – защищалась женщина. – Что я не так сказала? Он любит только свои клавиши и нотные тетради. Федя, ты хоть интересовался, из чего женщины состоят?

Фёдор не ответил Инне. Он часто задышал и, опять наклонившись к брату, спросил:

– Алекс, можно я не поеду на встречу? Вызови мне такси. Я домой хочу.

Инна громко хмыкнула и закинула ногу на ногу. Алекс сразу не ответил. Он поиграл желваками, понимая, что любая его реакция на выпад жены будет воспринята Инной как победа, и взял паузу. Фёдор ждал.

– Федя, – спокойно заговорил Алекс, – это очень важная встреча. Димаров хочет лично с тобой познакомиться. А Димаров, это прямой выход на федеральные каналы. Тебе надо настроиться, собрать волю, вспомнить как улыбаются и потерпеть часок-другой.

Фёдор закрыл глаза, зажмурился. Он заставлял себя преодолеть желание покинуть одно пространство с Инной. На то у молодого человека были причины, кроме издевательской фразы, произнесённой минуту назад. Фёдор в последнее время старался не оставаться с Инной наедине. Почему? А вот почему.

Это случилось месяц назад на гастролях. После последнего концерта-тура Алекс устроил закрытую вечеринку. Брат прекрасно знал, что Фёдор боится таких тусовок как огня, потому отправил Федю в номер и велел Тимофею проследить за тем, чтобы никто молодое дарование не беспокоил. Тимофей – скала. Никакая фанатка даже мечтать не может о свидании со звездой, если Тимоха на посту. Федя включил в номере телевизор. Полистал музыкальные каналы, это уже стало привычкой, и не найдя ничего интересного, переключился на мультфильмы. Мультики – слабость младшего Идемского. Особенно он любил старые советские, как и папа. Знал многие мультики наизусть и всё равно смотрел. Смотрел и хохотал, словно ребёнок.

Через полчаса Фёдор почувствовал, что его клонит ко сну. Он пошёл в душ. Тёплая вода стекала по молодому телу, унося с собой усталость и напряжение дня. Федя стоял под душем и слушал музыку воды.

– Ну красавчик, мальчик, – голос Инны бесцеремонно выдернул Фёдора из нирваны.

– Ты что!? – крикнул он, увидев в шаге от себя жену брата.

Инна улыбалась и шевелила губами, словно говоря что-то внутрь себя. Она накрутила на палец локон своих волос и засмеялась.

Фёдор прикрыл руками достоинство. В смятении он не знал, как поступить. Попытался захлопнуть дверцу душевой кабины, но она как назло заела и не слушалась. А Инна продолжала бессовестно разглядывать крепкое молодое тело.