Свой путь

Высотой в несколько сотен метров, ледопад встал перед нами стеной, раскрыв гармонь своих горизонтальных трещин в кулуаре между вертикальных скал, шириной метров около пятидесяти. Олег сходу, не доставая нужного снаряжения для страховки (верёвки, обвязки и ледобуров), на передних зубьях «кошек», зарубаясь ледовым молотком выше головы в лёд, стремительно, как шальной, пошёл наверх, не дождавшись моего подхода и даже не оглянувшись. Он, очевидно, боялся того, что я снова начну его останавливать.

Как бычок на закланье, я последовал за ним. Во мне всё кричало: «Что делаете, куда? Через час – другой будете спускаться обратно»! Знающие люди понимают, что такое спуск с такого ледопада – черепашьим темпом нелёгкого прагматичного труда. На таких участках разговаривать нельзя, только команды и ответы, как в бою. Этим и постарался воспользоваться Олег, залетев на стенку без остановки.

Риск холодком пробегал по спине, хотя телу было жарко. Адреналин не давал почувствовать ни усталости мышц, ни времени. Мыслей тоже не было. Работал лишь рефлекс – зарубаться сильнее в лёд. Молотком над головой, затем, согнув колено как можно выше и передними зубьями – в лёд, а после, распрямив ногу, то же самое – другой. Главное, чтобы были задействованы две точки опоры. И так – с редкими, секундными остановками, чтобы перевести дыхание. Дольше останавливаться без страховки опасно, может не хватить сил на то, чтобы устоять в статике на месте. Другое дело – в движении. Адреналин зашкаливал, мы поднимались на «автомате», не чувствуя усталости. В какой-то момент я, в пылу движения не глядя вверх, догнал Олега на опасный интервал. А он в этот момент откинул назад ногу, вынув «кошку» изо льда. Задний зуб этой «кошки» чиркнул пластиковое стекло моих очков, которые я не догадался даже снять, часами работая на теневой стороне ледника. То, что испорченными стали очки, это не беда. Смертельную опасность для себя создал я сам. Спасительные сантиметры уберегли от непредсказуемого, а Олег этого даже не заметил, слава богу. Отвлечение его внимания от своего движения привело бы срыву и гибели обоих.

Так иногда нарушают технику безопасности рисковые альпинисты в отсутствие контроля. Это они называют – пройти на «халяву». Если бы кто-то из ответственных инструкторов увидел нас в этот момент, то дисквалифицировал бы, как альпинистов, за отсутствие страховки.

Подгоняемые естественным страхом, мы вышли на менее крутой участок и яркие солнечные лучи, усиленные отражением от кристалликов льда, ударили в лицо, заставив на миг, от неожиданности, распластаться на животе.

Божественный источник жизни уже приблизился к закату за западную горную цепь. Значит, день кончается, вот это да! Нам бы немедленно спускаться – иначе гибель! Выше снова лишь рваный лёд, зажатый, как река, вертикальными скалами. Ещё выше – заснеженный пик, с которого и спускается ледопад. Здесь нет возможности ночевать.

«Как же в этой гонке день быстро пролетел!» – подумал я.

Олег остановился. Здесь уже можно было стоять на ногах, но исключительно в «кошках». Он резко сбросил свой рюкзак в узкую, присыпанную сухим снегом, мелкую трещину:

– Подстрахуй его, чтоб не скатился. А я налегке сбегаю в разведку – посмотрю: как там дальше…

Я молча сел, не снимая рюкзак, на острый край этой же трещины, и лёд от моего тепла начал быстро таять и мочить мою пятую точку насквозь. Отдых был так себе… Штаны мокли, лезвие ледяной трещины врезалось в зад, а чтобы не съехать в пропасть приходилось напряженными ногами упирать «кошки» в лёд. Сидеть можно лишь спиной к уходящему наверх склону. Одной рукой я упирался для разгрузки пятой точки в тот же край трещины, другой придерживал рюкзак Олега. Даже достать «хобочку», чтобы подложить под попу, было затруднительно, хотя она была пристёгнута к клапану рюкзака. И я, будучи уверенным в том, что через минуты спуск, не стал делать лишних движений. «Не сахарный, – подумал я, – не растаю». Тем более, что больше трёх минут вряд ли так просидишь. Даже свой рюкзак некуда устроить, трещина давала место только для одной поклажи. И мой куль медленно насаживал меня на ледовое остриё дополнительно к весу тела.

Сейчас, сейчас он всё увидит и поймёт. Я ждал и знал, что сию же минуту Олег наткнётся на ту самую непроходимую трещину, которую я «увидел» ещё в начале дня, «вижу» как она выглядит во всей своей красе и сейчас. Её не перескочить и не обойти ни с одной стороны, она похожа на бергшрунд (отрыв ледника от скалы под своим весом). Мне даже не хотелось на неё посмотреть воочию, незачем, спиной «вижу».

Сижу и смотрю в пропасть, откуда мы поднялись и представляю, сколько ещё усилий и времени потребуется сейчас на спуск. Хватило бы светового дня на это! Спускаться можно лишь медленно, не ускоришься. За вертикальным изгибом ледопада даже не видно этот участок спуска. Сколько сотен метров – не определить. Далеко внизу извивается язык ледника, по которому мы поднимались в первой половине дня. А за ним – прогретая солнцем «зелёнка» растворяется в дымке, удаляясь вниз… Через минуты закат и у нас будет часа два – три до густых сумерек, дай бог. Вокруг один рваный лёд и не то, что ночёвка, даже получасовая остановка невозможна.

Успели только эти мысли мелькнуть у меня в голове, как я услышал призыв Олега:

– Иди сюда, посмотри!

«Сейчас, сейчас, – подумал я, – уже бегу».

И, даже не оглядываясь в его сторону, крикнул ему:

– Что, глубокая трещина?

– Да!

– И широкая?

– Да!

– Не пройти и не обойти?

– Да!

– А с другой стороны смотрел?

– И с другой не обойти.

– Так иди обратно! – закончил перекличку я.

Он вернулся подавленным:

– Что будем делать?

– А ты случайно не собрался штурмовать тот пик, что у меня за спиной?

– Не-ет… – с растерянностью в голосе и глядя в сторону выдохнул Олег.

– Ну, слава богу, наверное, понял! Спускаться обратно – вот что делать! Вариантов больше нет! Пока светло – надо успевать. Доставай ледобуры и обвязку! – без предисловий уже, я уверенно взял на себя руководство.

Это моментально стало естественным для обоих. И куда подевалась спесь Олега? Он сразу сник и помрачнел. Слов более не требовалось, теперь только команды. И тут меня просто потрясла картина: мой напарник стал разгружать весь свой рюкзак полностью, едва приспосабливая вещи в той же малюсенькой трещине. Это же надо было: перед выходом на лёд и, видя впереди все сложности маршрута, требующие использования всего имеющегося снаряжения, уложить его на самое дно рюкзака. Это был очередной «фокус» моего горе-партнёра, о чём предупреждала моя интуиция, но я, завсегда любящий видеть в человеке только хорошее, до конца отгонял от себя негативные мысли. «И это перворазрядник?! Кто мне это сказал? Не Светка ли?! «Ай да Солоха! (как у Гоголя в рассказе «Ночь перед рождеством»). С кем я связался?!».

Со стороны Олега это было не легкомыслие даже, а грубейшее нарушение техники безопасности, не допустимое и для новичка!

«Ну всё, – решил я для себя, – больше не позволю спутнику никакой вольности до конца похода. Достаточно уже риска».

Пока Олег собирал обратно в рюкзак свои вещи я, одев обвязку и пристегнув к ней конец верёвки, успел вкрутить первый ледобур в лёд, для страховки на спуске.

– Пристёгивайся и страхуй меня, я первый пошёл, – дал команду я, подавая партнёру другой конец верёвки с готовым узлом, когда тот уже был готов к работе.

И мы снова ушли в тень ледника, теперь страхуя, по очереди, друг друга, согласно привычной и любимой мною технике. Один спускается на полную длину сорокаметровой верёвки, второй страхует на станции. И, выдав всю верёвку, кричит:

– Верёвка вся!

Тогда первый останавливается и вкручивает ледобур в лёд для нижней страховки второго, а закончив, даёт команду ему:

– Верёвка свободна!

Только тогда второй выкручивает свой ледобур, забирая его с собой, и сигналит о себе:

– Пошёл!

И, если он сорвётся, то кричит:

– Срыв!

Или не кричит, и пролетает мимо первого на две или меньше длины верёвки (смотря в каком месте был срыв). Хорошо, если не зацепит первого и страховка выдержит динамичную нагрузку. Вся опасность именно при этой – нижней страховке. На спуске «кошкой» зарубаешься, не видя куда, и перед тем, как опереться на эту ногу, пробуешь постепенно её нагружать, не отрываясь при этом от двух других опор. А если чувствуешь, что опора не надёжна, то приходится зарубаться в несколько попыток одной ногой: чуть левее, чуть правее, чуть ниже, чуть выше, или чуть сильнее и т.д. Так, с полной концентрацией внимания на этой работе, мы уже не замечали ни хода времени, ни угасания светового дня.

Сколько верёвок было на спуске, никто из нас не считал, успеть бы до темна – только это имело значение. Верёвками измеряется размер участка маршрута при использовании их на всю длину. Здесь же вряд ли какой дурак попрётся нашим путём, поэтому и не зачем было считать верёвки.

Уже в густых сумерках мы спустились с ледопада на ровную ледяную площадку и я с облегчением выдохнул, ведь не за себя, а за товарища и его твёрдость в соблюдении техники безопасности были все мои волнения. От его психического состояния зависела жизнь обоих. Слава богу, что не пришлось работать на вертикали ночью.

Так вот о чём, видимо, меня той ночью предупреждали свыше! Чтобы я, наверное, остановил поход, что был риск довериться такому товарищу. А я не понял, не прислушался к своей интуиции даже в начале сегодняшнего дня.

После спуска с ледопада, я бы стал спускаться дальше по инерции, чтобы закончить с ледовыми приключениями, а на следующий день уже отдыхать и греться на сухих камнях морены. На пологом участке ледника можно было бы и ночью туда спуститься. Лёд отражает космическое свечение звёзд, глаз привыкает, и то, что нужно, можно разглядеть под ногами. Контраст полутонов ледового рельефа позволяет пройти безопасно, не спеша.

Но Олег, заявив, что устал, не допуская обсуждений, быстро достал и поставил палатку прямо под нависающим ледопадом. Правда, другого подходящего места вокруг и не было. Мне вовсе не хотелось переубеждать, я сжалился над ним и не стал возражать.

Загрузив вещи в палатку, я огляделся, чтобы набрать талой воды для ужина. Ручейки с ледопада стекали справа и слева. И только в этот момент моё внимание привлекла ледяная стела, нависшая прямо над палаткой. Она откололась от ледовой стены по высоте и только своим основанием ещё монолитно была слита с ледником. В высоту стела вытянулась на десяток метров; толщина же у основания – в полтора охвата, ну и вес её примерно понятен. Самое интересное состояло в том, что основание стелы со стороны ледника «подрезал» быстрый ручей. «Пропил» был уже глубокий. Рассказав об этой опасности Олегу, уже расслабившемуся в палатке, в ответ от него получил безмолвное равнодушие, будто ему ничего не сказали…

Я попробовал прикинуть: как скоро наступит момент отрыва и падения этой глыбы, когда вода критично её подточит. Просчитать это можно, но не в данный момент и не мне, в усталом состоянии. Пришлось надеяться на русский «авось». Лёжа в палатке перед сном, я ярко представил себе (в замедленном времени), как льдина проминает каркас палатки, он пружинит, не сопротивляясь, и складывается над нами… Если такое случится, когда мы будем спать, то даже не успеем понять, что покинули «белый свет»… Только лёд вокруг покраснеет на короткое время…

А до этого я достал свой маленький бензиновый примус…, залил кипятком сублиматный порошок, из чего получилось картофельное пюре. Олег же, впервые, молча, достал к нему, видимо из своего «НЗ», лишь банку рыбной консервы. На десерт к чаю я предложил мёд, шоколад и печенье из раздувшейся от высотности места вакуумной упаковки.

Решив сменить носки на сухие, я с удивлением обнаружил, что у меня кожа выше пяток сбита в кровь. А я даже не чувствовал этого в пылу отработки маршрута. И сразу понял причину – новые, не опробованные «кошки», чрезмерный изгиб их запятников.

– Что ж, – говорю я напарнику со сдержанной иронией, – хорошую ледовую тренировку мы сегодня провели!

Он промолчал и предложил мне мозольный пластырь, увидев мои ссадины. Но средство было не для этого случая.

Проснувшись утром, я первой своей мыслью констатировал продолжение жизни. Стела не упала. А выйдя из палатки, отметил про себя существенное углубление «пропила» её основания. И, чтобы не испытывать судьбу, мы, наскоро попив чай со сладостями для прибавки сил, быстро покинули опасное место и пошли вниз по леднику.

Когда дошли до середины ледового поля, Олег мне предложил, не очень уверенно:

– Ты был прав, давай пойдём в том направлении, что ты показывал. Теперь я вижу…

А я уже хотел быстрей на «зелёнку», к костру на солнышке, чтобы обсушиться и отдохнуть. Да и поход для меня кончился, тянуло уже домой. Интуиция мне чётко говорила: – «Получил, неслух! Предупреждали ведь тебя! Всё, сезон закончен! Хватит! Мало что-ль ещё?!».

Но я, не раздумывая, правда с тяжёлым чувством и нехотя, ответил:

– Хорошо, попробуем… Пошли.

Мне всё же интересно было подняться на перевал, к которому стремились, чтобы посмотреть, лишь для разведки, на будущие походы в этих местах. И я круто повернул налево, преодолевая сильное внутреннее сопротивление.

Пока мы спускались к краю ледовой реки, мои ступни сползали к носам ботинок и острой боли я не чувствовал. Но как только сошли со льда и стали подниматься на боковую (западную) морену, то при каждом шаге как ножом стало «резать» мои ранки на ногах. А поскольку ходим мы в такие походы не для мазохизма, то продолжать хоть сколько-нибудь это путешествие для меня окончательно потеряло смысл. И странно стало мне, что нет никакого сожаления о том, что ни один пункт нашего маршрута не состоялся: ни перевала, ни восхождения на красивые вершины.

Раньше, когда те или иные обстоятельства мешали возможности взойти на ту или иную вершину, то оставались сожаления, тянущие к ней годами. И снились не пройденные маршруты или их участки, мучая душу неосуществлёнными планами.

А сейчас наоборот, я как будто даже был удовлетворён всем происходящим, к своему удивлению. Верно, после того ночного явления что-то изменилось в душе. При этом собственные желания вдруг отошли на второй план, а обстоятельства повседневной жизни стали самыми важными. Что-то в глубине души мне говорило: «скорее домой, там что-то происходит, я там срочно нужен». Раньше я будто не слышал своего внутреннего «я». Наверное, это знание пришло из подсознания.

Мой альпинистский энтузиазм сильно «побледнел». Стало даже всё равно: дойду я до того перевала и тех вершин когда-то или нет.

– Всё! – говорю моему спутнику, – Не могу терпеть боли. Пошли на «зелёнку». Надо, чтобы подсохли и затянулись мои ссадины.

На леднике я не стал ему говорить, что поход закончен. Всему своё время. Вот спустимся на твердь земли со льда, не станет опасностей ландшафта, тогда все откровения будут уместны. А то здесь, на не вполне безопасном участке маршрута, ещё выкинет какой фортель мой непредсказуемый напарник. Интуиция неумолимо продолжала предупреждать меня об этом, и я стал ещё более внимателен к нему и бдителен.

Олег молча кивнул мне в ответ, обречённо согласившись, и совсем сник. Мы продолжили спускаться туда, откуда пришли на ледник. Я шёл ровно, своим темпом. Острой боли не было, потому что всё время вниз, к «кончику» языка ледника, с которого вчера забрались сюда. А Олег вдруг начал сильно отставать, понуро уронив подбородок на грудь. Вероятно, сам всё понял. Мне пришлось теперь всё время оглядываться, стараясь контролировать ситуацию, предчувствуя неладное всё отчётливее.

Ледник «горбился» и иногда за линией его изгиба я терял из виду своего спутника, тогда останавливался и ждал его появления. Когда он выходил их-за горизонта, я продолжал стоять, ожидая сокращения дистанции. В альпинистской практике такое не практиковалось на подобных, не опасных участках. Но в этот раз я спиной чувствовал и ждал подвоха от Олега.

Во второй половине дня мы, наконец, приблизились к крутому участку спуска с языка ледника на камни и надели на ботинки «кошки». Вооружившись ледовым молотком, я быстро спустился на курумник и с облегчением освободился от «кошек». Страховка здесь не требовалась, спуск ровный, короткий и простой.

«Теперь-то все опасности позади и можно расслабиться» – подумал я.

Но не тут-то было. Не успел я поднять взгляд на спускающегося Олега, как мне под ноги, по ледяной горке, скатился ледовый молоток и одна из «кошек» напарника. Резко глянув наверх, я в ужасе увидел его в самом начале спуска, на срезе горизонта, стоящим за счёт единственной «кошки». Олег молча и тупо глядел себе под ноги. Не теряя ни секунды, я крикнул ему:

– Не двигайся! Сейчас принесу твою «снарягу»!

Снова одев свои «кошки», взяв свой ледовый молоток и его снаряжение, я бегом, на передних зубьях, поднялся к нему. Обхватив бедолагу за талию, подал ему его «кошку» и он неспешно надел её. Затем, вручив ему его молоток, я спросил Олега:

– Готов?

– Готов, – ответил он подавленно.

– Я пойду первым и буду тебя подстраховывать, – добавил я.

Мы спустились медленно и ровно. А когда мы уже снимали свои «кошки», я не откладывая, спросил товарища сдержанно строго:

– Олег, что это было?!

Он молчал, не поднимая головы и сворачивая снаряжение.

– Ты помнишь, как наказывают новичков за такое? – продолжил я прояснять для себя произошедшее через длинную паузу.

– Я не новичок, – недовольно буркнул он.

– Тогда, приятель, ещё хуже!

Добавить мне было нечего. Все мои опасения с лихвой подтвердились. Мальчишество какое! Воцарилось молчание. Естественным стало остаться здесь на ночёвку, у той же чахленькой ивушки. Только я об этом подумал, как Олег, будто спохватившись, каким-то не своим, сиплым и просящим голосом стал просить:

– Давай здесь заночуем, отдохнём, – и, через паузу, добавил, – Я там… – он указал на ледник взмахом руки – …поскользнулся и упал, вот прямо лицом, – и, показывая на свою щёку, начал жаловаться: – У меня теперь кружится голова, сотрясение…

– Что ж, отходились мы с тобой! – подытожил я. – Теперь домой! Здесь, конечно, заночуем, надо отдохнуть и обсушиться, а завтра – сразу до домика и, если тот свободен, ночуем в нём.

Больше диалогов у нас не было, что стало вполне естественным. Остаток дня я исподволь наблюдал за парнем, за его движениями: никаких признаков сотрясения не было заметно и лицо его, которое обязательно поранилось бы об острые края ледяных рытвин при падении, было девственно невредимым. А главное, когда это он успел упасть? В течение всего перехода я терял его из виду всегда менее, чем на минуту. И возникшие сомнения стали уступать уверенности в том, что партнёр мне просто соврал ради своего оправдания и для вызова жалости. Наверное, мой товарищ задумал со мной сыграть в игру, как в сказке «Волк и лисица», где «…битый небитого везёт».

Утром я, уже не ожидая от Олега никакого участия, встал пораньше, приготовил завтрак и разбудил партнёра. В полном молчании подкрепившись и собравшись, мы снова углубились в дремучий, загадочный лес, где я три дня назад сбился с нужной тропы. Мой спутник шёл медленно, ровно и твёрдо, без жалоб и остановок, всё время отставая. Не принимал после спуска с ледника обезболивающих, не спрашивал их у меня. Но я неотрывно держал его в поле зрения, поминутно оглядываясь и останавливаясь для сокращения дистанции, будто он стал моим пациентом.

Убедившись к середине дня, что он не нуждается в моей помощи, я таки уверился в его симуляции. Мои ноги просто несли меня вниз по ущелью, как застоявшийся конь, невзирая на накопленную усталость. Весь мой организм радовался возвращению домой. На недолгих подъёмах я уже привычно превозмогал острую боль в ногах. И мне тем более хотелось быстрее спуститься к домику пастухов в низовьях ущелья, чтобы закончились на сегодня эти мучения.

В очередной раз, остановившись в ожидании приближения Олега, я предложил ему:

– Олег, мне трудно двигаться твоим темпом, меня подгоняет боль в ногах. Теперь впереди больше нет никаких трудностей и опасностей. Ты, я смотрю, идёшь без проблем. Давай так: я спущусь своим темпом к домику и, если он свободен, то там, на печи, приготовлю нам ужин. Своим темпом тебе останется пройти часа три. И у меня будет больше часа на кухню.

Ответа не последовало. Товарищ «набычился», а я, посчитав молчание знаком согласия, хорошим темпом оторвался от него. У меня уже созрело неуёмное намерение – следующим же днём выйти к трассе и успеть на утренний автобус. Усиленный темп моего шага, тем не менее, отставал от душевного порыва в стремлении к семье. Дорога домой всегда короче. Я едва успевал напоследок фотографировать, лишь сердцем, мелькающие мимо необыкновенные пейзажи. И, теперь без остановок, я быстро добрался до домика, который, как я и предчувствовал, оказался пуст.

В домике была кирпичная (так называемая, финская) печь с четырьмя конфорками, стол с длинными лавками, двое нар, прибитых к стенам и покрытых сеном и дощатый пол. Дом добротно срублен из толстого кругляка, хоть зимуй. Окна на две стороны от северного угла. Одно из них открывает вид на лесную дорогу (две колеи по траве), ведущую от дома на двадцать километров до ближайшего села. Другое окно смотрит в сторону реки и на противоположный склон. Но реки не видно, её закрывает лес. Дверь – со стороны поднимающегося, «нашего», склона.

Я приготовил ужин, как обещал, и стал ждать Олега. Наступили сумерки, прошло уже часа два, как он должен был прийти, по моим подсчётам. Свободный от всяких дел в эти часы, я стал осознавать, что за весь наш короткий поход погода выдалась удивительная: ни облачка на небе, ни дуновения ветерка. Не встретили ни одной живой души. Ни зверька, ни птички, ни даже их звуков не слышали. Завораживающе сказочное место. Недаром для себя я его назвал «Ведьминским». И теперь, когда я один стою на тропе у домика и всматриваюсь в чащу леса, откуда вот-вот должен появиться Олег, весь вечер чувствую на себе взгляд, чьё-то постоянное невидимое присутствие.

В этот момент поневоле вспомнилось в красках происшествие, случившееся здесь два года назад. Также в середине лета, мы ждали туристическую группу из семнадцати человек, приезжающих из западных земель Германии на лёгкий горный трекинг. За две недели до встречи и обслуживания немцев, пятеро парней, членов нашего альпинистского кооператива, плюс нанятая повариха (тоже альпинистка) и её помощница в лице моей дочери Эли, выбрав хорошую полянку недалеко от этого же пастушьего дома, стали готовить лагерь. Поставили палатки для столовой и для кухни на небольшом расстоянии. В низинах, справа и слева от поляны, соорудили туалеты: женский с одной, и мужской, с другой стороны. Ниже, у ручья, поставили душ, в котором вода постоянно подогревалась от дизельной горелки. Расставили по поляне в ряд жилые палатки для туристов, на двоих каждая. Проверили маршруты на предмет проходимости и безопасности.

В один из последних дней подготовки надо было «забросить» пешим порядком и на своих плечах продукты и газовые баллоны в верхний лагерь, который расположили в сказочном лесу, на берегу реки, недалеко от ледника. Одного человека оставили охранять базовый лагерь и вшестером пошли, гружёные, наверх. Погода стояла прекрасная, и мы шли в верховье ущелья в приподнятом настроении, продолжая открывать для себя всю его красоту. Но на обратном пути небо затянули тучи, пошёл мелкий дождь.

Когда до базового лагеря оставалось пройти около часа, мы вдруг потеряли тропу в густом ленточном лесу речки Кара-Су, что пересекает склон. Промокшие до нитки за полдня, мы мечтали быстрее дойти до своего лагеря, переодеться в сухое и сделать горячий ужин на газе. А тут – на тебе! Налегке спускаясь на базу, мы втроём оторвались, от второй тройки, далеко вперёд. Алексей (наш старший по лагерю), Эля и я стали искать меж зарослей тропку, почему-то пропавшую из виду. Она должна вывести нас к переправе через бурный поток. Сгущающиеся сумерки совсем спрятали в глухом лесу наш путь, стало почти темно. Продираясь уже напролом сквозь чащу, вместо тропы мы вдруг увидели огонёк костра, мигающий меж зарослей. Переглянувшись, мы единодушно и без слов решили пройти к огню. Любопытство перевешивало усталость.

Пробившись сквозь ветви деревьев, мы увидели двух молоденьких девушек, сидящих плечом к плечу. У их ног горел огонь. Мы подошли к ним с противоположной стороны костра. Огонь освещал сияющие юные и красивые лица девиц с одинаковыми короткими причёсками. Их светло-русые волосы и глаза, отражающие цвета пламени, выдавали в них туристок. Одеты девицы были в одинаковые футболочки с короткими рукавами. Над их головами, за спиной, защищая от дождя, чернел какой-то тент, но ни граней, ни креплений и оттяжек которого мы разглядеть не смогли. Девушки были схожи своей приветливостью и хитро-мудрой, не угасающей улыбкой, как сестрички.