скачать книгу бесплатно
Как мы ездили в Одессу
Андрей Соловьёв
Несколько эпизодов из жизни автора. 1979 год, СССР, 9-летний мальчишка провинциального городка, фантазёр и выдумщик, отправляется в город своей мечты.
Как мы ездили в Одессу
Андрей Соловьёв
© Андрей Соловьёв, 2024
ISBN 978-5-0064-2990-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глава 1. Крепкая память
Вообще-то память у меня крепкая, даже очень. Если что запомнить – пожалуйста. С одним мальчиком мы поспорили, что вот через год он к бабушке в Большой Камень приедет, и я всё вспомню. Даже слово загадали, вместо пароля: «велосипед». Через год он забыл, даже меня – пришлось заново знакомиться. А я этот «велосипед» – хоть днём хоть ночью. Иногда, даже страшно становится, а вдруг у меня голова кончится. Это же кошмар, сколько там ненужного мусора валяется, типа этого «велосипеда» Но пока ничего, порядок, папа говорит надо информацию накапливать – в жизни пригодится.
А тут – мама сказала, что на будущий год мы едем в Одессу. Я очень возбудился, во-первых, это город, куда мама уезжала меня рожать, соответственно, там – Родина. Всякие песенки, в которых «картинки в букваре» и «хорошие и добрые товарищи» меня не убеждали. В смысле, я согласен, что это тоже не плохо, это вообще – даже хорошо, только, причём тут Родина?
Во-вторых, там, оказывается, живут мои собственные родные дедушки и бабушки в количестве двух штук с каждой стороны, собственный двоюродный брат – Руслан, всякие дяди и тёти, короче – полгорода родственников. И, в-третьих – главное – это же город! За семь вполне сознательных лет, я ничего крупнее нашего посёлка не видел. Конечно, и тут есть на что подивиться. Один район, отстроенный пленными японцами, чего стоит, там «сталинки» есть, говорят. Даже чердаки с круглыми окошками! Я всё время на них оглядывался, когда мы с мамой летом на «дикий пляж» шли: а вдруг там – Карлсон! А тут – город!
Папа мне всё время из командировок разные открыточные наборы привозил. Я тут же вытащил с надписью «Одесса – город герой» и всё тщательно пересмотрел. На всякий случай даже названия улиц прочитал. А что? Спросят меня, на площади у вокзала: «Откуда ты мальчик?» – я им сразу: «С Суворова!» – или: «С Дерибасовской!» – сразу зауважают! А песня «Шаланды полные кефали в Одессу Костя привозил» – папа всё время на праздниках поёт – это же, ну, как гимн Советского Союза, только про меня.
Я представлял себе Костю в заломленной кепке, сапогах, в свободной рубахе с засученными рукавами с кнутом, как у Леонида Утёсова в кино. Правда с шаландами и кефалью я просчитался. Я-то думал это коровы такие и вымя у них торчит до самой земли, а оказалось, что – это лодки с рыбой. Зато биндюжники в моём воображении были – высший класс: в кожаных куртках с пистолетами – крепкозубые рабочие, вечерком пьют напитки в кафе, а тут – Костя! Они тут же принимаются гасить папиросы в салатах, радостно кидаются навстречу, хлопают его по плечу, мол, не дрейфь, браток, сейчас на бульвары пойдём, погуляем! Класс!
На следующий день, сообщил Ржавому: «Мы в Одессу едем!» Но Рома отнёсся к этой новости вяловато, сказал, что у него дядя в Германии живёт и ещё неизвестно, что лучше. Ну и пусть в Германии! Что там, в Германии? – одни фашисты недобитые. Ещё – где та Германия? А тут – Одесса, город моей колыбели, по улицам которого меня носили на руках, короче – не понял он ничего. Тогда я решил, что у меня будет тайна. Пускай тут все живут и не знают, а я летом сгоняю в Одессу, сразу, небось, поймут, кто тут главный! Пока буду информацию накапливать, как папа советовал.
На следующий день я пристал к маме, после работы: « Расскажи про Одессу!» Мама улыбнулась: «Что рассказывать? Летом поедем, сам всё увидишь!» Да как она не поймёт, у меня же – память, мне же приготовиться надо! Чужой город всё-таки, люди смотрят!
– Ты мне про своё детство расскажи. Где жила? Какие у тебя друзья были? Гулять вы куда ходили? Мне же всё интересно!
– Жила я сынок, на Пересыпи. Это район такой, на улице Богатого, там во дворе и гуляли. Дворы на Пересыпи закрытые, все квартиры внутри. Из двора выходить не разрешалось, после войны много шантрапы по улицам шастало. Одна стена двора у нас была общая с шоколадной фабрикой, а из нашей квартиры на первом этаже можно было пройти на соседнюю улицу, прямо на базар, туда моя мама уходила.
– У вас, что в квартиру два входа было?
– Два. Бабушка твоя, после войны директором базара работала.
– А друзья у тебя были?
– Были – все кто во дворе рос, те и были.
– А сейчас они где?
– Это тебе, сынок, рано знать. Кто спился, кто – застрелился, кто до сих пор туалеты в Магадане строит.
Про Магадан я не понял. В семь лет я уже знал, что это город на севере, только зачем там так долго туалеты мастерить? Мама вон уже как подросла – 34 года, а если с детства туалеты начать строить, это же, сколько нагородить можно! Что за город такой? Может там люди особенные, больные и им много туалетов положено. Про себя решил, что в Магадан не поеду, так, на всякий случай.
– Мам, а что за бульвар в Одессе, французский и фонтан, который из песни « цветочками покрылся»?
– А вот поедем и посмотришь. Бульвар весь в каштанах, каштан по весне цветёт – красиво и пахнет, и фонтан там есть, и памятник Дюку Ришелье.
– Ришелье, который из «Трёх мушкетёров»?
– Откуда ты про «Трёх мушкетёров» знаешь?
– В воскресенье серию показывали. Вы с папой меня спать уложили, а я одеялом замотался и в щёлочку подглядывал. Да и пацаны на улице рассказывали.
Почему-то маму заинтересовал факт моего подглядывания в щель.
– Долго в щёлочку подсматривал?
– А как же, до самого конца!
– А потом?
– Чего потом? Потом спать пошёл. Фильм-то кончился.
– Это ты, сынок правильно сделал. В следующий раз в щёлочку не гляди, просто постучи. А хочешь, я тебе книгу принесу из заводской библиотеки?
– Конечно, что за вопрос! А Ришелье?
– Что Ришелье?
– Ну, тот или не тот?
– Он, кажется тому – родственник был. Это тебе папа лучше расскажет.
«Папа расскажет» – всегда так. Папа сейчас придёт, руки помоет и есть сядет. А потом достанет газету и всё – пропал мужик, как говорит наш управдом тётя Ася: «некондиционный товар». Но нет, этого я не позволю, надо его газеты спрятать! Вопрос – куда? Я поискал местечко понадёжнее, вроде катакомб в Одессе. Так! – в коридор на полку с обувью – найдёт сразу, в кладовку – не далеко, да там и так старые газеты лежат, слишком просто. Зашёл в ванную, и сразу место нашлось: в стиральную машинку, бельишком прикрыть – ни за что не догадается, тем более, что стиркой у нас исключительно мама занимается, по выходным.
Через полчаса пришёл папа. Я его сразу в оборот: «Расскажи про детство!»
– Сейчас, только руки помою!
– Ты руки помоешь, сразу есть сядешь. А за едой, – какой разговор? «Когда я ем – я глух и нем!»
– Правильно, вот поем и расскажу.
– Ладно, – а про себя как бы руки потираю: «Куда ты без газет денешься!» Папа поел, поцеловал маму – это у него привычка такая, после еды маму целовать, на закуску что ли?
– Люся, ты моих газет не видела?
– В коридоре на полке лежат.
(Как же – в коридоре! Я их давно, для разговора, перепрятал.)
– Папа, что твои газеты? Ты мне лучше про детство расскажи, как в Одессе жил, где гулял?
– А кто тебе сказал, что я в Одессе в детстве жил?
Вот тебе и раз! Как же так? Значит папа не из Одессы? Мама говорила, что у меня оба родителя одесситы.
– Я, сынок, всё детство в деревне под Одессой провёл, у своей бабушки. Мама моя, твоя бабушка Маша, та в Одессе жила, поваром на аэродроме работала. Я к ней после школы только и приехал.
Вот тебе и – на! Значит, тут информации не будет.
– Так ты в Одессе не долго жил?
– Почему не долго? До армии, потом в институте учился. С мамой твоей там познакомились и поженились. Люся, нет на полке газет! – это он маме на кухню – мама мыла посуду.
– Куда они оттуда деться могли? Глаза разуй!
– Да нет, я тебе говорю! – папа обстоятельно перерыл вещи в коридоре, заглянул на обувную полочку – нет газет!
Мама вышла в коридор, вытирая руки о передник.
– Тут они, сама клала.
Всё это время я толокся у них под ногами, изображая деятельность. Мама не стала долго искать.
– Вечно ты со своими газетами. Он, сынок, и на свидание с газетами приходил. Сядет в парке на лавочку и читает. Я, как-то раз, два часа у ларька стояла, всё ждала, когда же у него газеты кончатся.
– Так долго? – удивился я – Тогда, зачем замуж выходила, если он всё время из-за газет тебя не видел?
– Из-за газет и вышла, подумала «умный» – надо брать, пока другие не увели.
Тут папа подобрел и маму обнял. Я понял – не будет мне просветительных рассказов, лучше самому выискивать. Пошёл в другую комнату и завалился на диван мечтать, глядя на открытки. Про себя решил, надо о дедушках и бабушках порасспрашивать. Это же в конце-концов возмутительно: человек до семи лет дожил, а бабушек в глаза не видел. Младенчество не в счёт! Фотография в альбоме хранится. Я там совсем маленький с голой попой лежу, на кровати, возле коврика с оленями. Прямо – бесстыдство, какое-то! С этим и спать лёг. Завтра суббота, а мы в первом классе по субботам только до обеда учимся. Может ещё с последнего урока отпустят. По дороге домой на горке покатаюсь! Уроки-то учить не надо до самого воскресенья! Красота!
Утречком мама меня разбудила, быстро засунула мне в рот бутерброд с сыром и выпихнула за дверь. Это чтобы поспать ещё часок. Я понимаю, да тут чего долго разговаривать? Всё равно после второго урока – завтрак в столовой. Лучше поспешить. Минут двадцать ещё есть, можно в коридоре поноситься. Рванул через три ступеньки на крыльцо.
Утром всегда немного арбузом пахнет, хоть и зима. До школы метров триста по дорожке, а через стадион и того меньше. Сегодня по дорожке лучше. Вчера «коробку» возле гаражей заливали, она как раз по дороге в школу, на лестницу воды налили. Днём засыпят её песком, а пока скользит – здорово! С размаху по скользким ступенькам – я свалился пару раз. На четвереньках наверх выполз – смешно. Все идут и поскальзываются. Вместо уроков бы тут побыть, но нельзя. Надо ещё переобуваться на входе в сменную обувь. Там старшеклассники стоят здоровенные, как тролли – дежурные с повязками. Если не переобуешься, нипочём в класс не пускают. Я как-то раз «сменку» забыл, так и стоял полпервого урока, пока завуч не пришла. Меня домой за «сменкой» посылали, а я как раз ключ не взял – зря бегал. Но потом всё равно пустили, только в дневнике написали красной пастой. Вот позорище! На всю жизнь – урок! Так что опаздывать нельзя, а то мало ли что?
Занятия пролетели быстро. С третьего не отпустили, но всё равно я немножко на горке покатался, так – пару раз на портфеле съехал и домой побежал. Проголодался, наверное, да и про бабушек надо было спросить. На пятый этаж взлетел, только два пролёта последних долго поднимался. Это не потому, что я не могу быстро. Я, если надо, через три ступеньки уже ногами могу, просто папа сказал, что если один пролёт на левой ноге, а другой на правой проскакать, то через полгода на полметра выше прыгать будешь. Вот я и скачу – тренируюсь к лету. В дверь покорябался – варежки застыли после горки – мама сразу открыла. Я как на неё глянул, так и понял – беда!
– Вот он, пришёл!
– Пришёл? Ну, давай его сюда! – папа лежал в комнате на диване. Я ни чего не понимал, на всякий случай перебирал в голове день – нет, ни чего такого не было, но уж больно у папы тон был грозный.
– Вот, полюбуйся – сказала мама и показывает мне папину белую рубаху. Гляжу, а она не белая, на ней красиво так, квадратиками разные чёрточки разрисованы.
– Ты вчера газеты в стиральную машину положил? Теперь наш папа всё заводоуправление новостями просвещать будет.
Папа поднялся с дивана и уже шёл в коридор. А вид такой, что хоть обратно в школу беги.
– Как я в понедельник на работу в такой стенгазете покажусь?
Обидно мне стало и себя жалко, что вот сейчас всыплют. Конечно, виноват, но это же – случайно. Я почувствовал, как у меня в носу защипало – точно, сейчас зареву. Реветь я не люблю, от этого ещё хуже, а сделать ни чего не могу, слёзы так и катятся.
– Я про Одессу хотел поговорить, а ты всегда с газетами сидишь. Вот я их в машинку и положил. А потом вынуть забыл.
Не знаю, что произошло. Мама с папой, как-то переглянулись, только чувствую – гроза стороной проходит. Это по папе всегда очень заметно. Он когда ругается, всегда как-то насквозь смотрит и глаза становятся такие синие-синие, а тут он на маму глядит.
– Вот, Саша – сказала мама – ребёнком надо чаще заниматься. Взял бы да рассказал.
Папа как-то попереминался с ноги на ногу. Потом почесал в затылке.
– Про Одессу, ну ладно. Мой руки, после еды расскажу.
И в самом деле, после обеда мы с папой долго разговаривали про всякие дома и театры, про Михаила Водяного – самого знаменитого на свете артиста, про парк Шевченко и порт, всякие пляжи и мальчишеские подворотни, так, что я как бы даже почувствовал себя там, в Одессе.
– А ты меня везде сводишь? – я уже собирал открытки. Дверь комнаты отворилась, зашла мама.
– Сводит он тебя, да и меня тоже. Только дай нам слово, что ты газет прятать больше не будешь и вообще постараешься себя порядочно вести. А то привезём бабушкам внучка, а он им, чего доброго дом спалит.
– Не спалю, мама, я же просто вытащить забыл. Но вообще-то у меня память – крепкая!
Глава 2. Смерть, дракон и зелёные человечки. Начало
Мы палили костёр за домом. Там к концу мая такая трава выросла, хоть в полный рост ходи. Вот мы себе местечко вытоптали в траве и туда всяких досок натащили, чтобы палить. Витька Копейкин спички достал, сложили домиком и бумажку сунули. Всё чин чином, как миленькое загорелось! Часа за два доски кончились. Мы уже так сидели – в сумерках, когда Санька-тумба новости приволок: сосед из пятого подъезда скончался! – Как это, скончался? – не понял я – умер, что ли? – Конечно, умер! А я что говорю, – Сашка возбуждённо пыхтел. – Наша тётя Маша у него раз в неделю полы мыла, а тут, говорит, что вчера к нему баба какая-то зашла вечером, а назад не вышла. – И что? – Андрюшка Носов сделал круглые глаза. Это смешно очень, когда он так удивляется, потому, что Андрюшка худой и смуглый и уши у него оттопыренные, ещё даже больше чем у меня. – А то! Это смерть была!
Копейкин кинул зелёной травы в костёр. От этого пламя сразу пригасло и повалил жёлтый дым. Когда такой дым валит надо фигу ему показать – это фигура такая из трёх пальцев, – и сказать: «Дым-дым, я курей не воровал!» Все сразу стали показывать фигами и бормотать. А я подошёл к Сашке: – Ты, давай, не трепись! Смерть – штука серьёзная. – Да серьёзно я, послезавтра хоронить будут: гроб красный, оркестр – на кладбище повезут, а там всё – в яму и земелькой сверху! – А я что-то ему не верю, насчёт бабы – подал голос Женька Белый – Саня ещё та сорока! – Да, точно говорю. Моей маме на кухне тётя Маша рассказывала. А я только на минутку во двор сбежал, чтобы вам… Не хотите? – не верьте, – Сашка чуть не плакал. Мне стало его жалко. Тем более тема такая. Я и сам как-то раз смерть видел. Это зимой было. Я в комнате уже спать лёг, мама с папой на кухне разговаривали. Дело к новогодним каникулам шло. Мы с папой придумали костюм клеить, да и елку скоро принесут – всякие мысли. Спать совершенно не хотелось. Я тогда взял папин походный фонарик и решил «Три мушкетёра» почитать. Мама принесла из заводской библиотеки, как обещала. Я уже довольно много прочитал, только местами не очень понял, но это не важно. Я вообще почитать люблю, а уж такую книгу – килограммов десять будет – толстую! В общем, накрылся я одеяльцем, свечу фонариком, читаю. Как раз, только миледи в тюрьму заточили, как папа в комнату вошёл и по попе меня хлопнул. – Глаза решил испортить? – Нет, я только чуть-чуть. – Поздно уже, двенадцатый час! Завтра в школу. Конец четверти завалишь, и накрылась наша Одесса. Мама же тебе говорила!
Это точно, мама говорила, чтобы учился хорошо, потому, что поездка, это как награда. Я сразу согласился, но не заснул, так только глаза прикрыл. Папа ушёл, а я лежал и представлял, как миледи из тюрьмы сбегать будет. Это же высоко очень, как с пятого этажа сигануть, и море внизу плещет, а в тумане корабль с дАртаньяном уплывает, и мачта гнётся и скрипит! Очень я этими мыслями увлёкся – сон совсем пропал. Тогда я встал, потихонечку и пошёл в окно поглядеть на узоры. У нас между рамами сквозняк и всё окно заледенело, только луну видно сверху. Кресло к подоконнику подтянул, полез форточку открывать. Мама всегда вечером проветривает, чтобы у ребёнка сон крепче был. И только я одну половинку открыл, как – глядь, а в окно с той стороны на меня миледи смотрит. Сердце так и застучало!
Я в креслице скатился, пониже. Слышу: стук-стук, по подоконнику, потом опять стук-стук и ветер воет. Подтянулся к краешку, стал щёлку выглядывать и вижу – тень по всему окну, как паук мечется. А полфорточки-то открыто! Понимаю, что надо маме с папой сказать, а ноги отнялись – не могу идти. Тогда я на коленках к кухне пополз. Просто ужас! Там в коридорчике – свет сразу силы придал, и я в кухню уже стоя пришёл. А мама весь мой ужас выслушала и сказала, чтобы я не выдумывал, а шел, и спать ложился и это ни какая не миледи, а бельё с соседнего балкона. Но я-то точно лицо видел и космы распущенные! Два месяца потом без света спать не мог. И теперь вот, Сашка рассказал про бабу, и я вспомнил – она – смерть! – А я Сашке – верю! – говорю – я и сам эту бабу видел, только не сейчас, а зимой. И всё пацанам рассказал. – Так это бельё и было! – засмеялся Витька. – Если бы бельё! Вон, погляди на наше окно. Ты там верёвки для белья видишь? А рядом балкон Ржавого, там тоже ничего! – Так это может сейчас ничего! – поддержал Витьку Жека – а зимой было! – Не было! Хочешь, Ржавого позовём? Ржавый врать не будет. – Не будет! Вы же друганы, сговорились, нам сейчас все уши лапшой завесите!
Что-то расшумелись наши парни. Хохочут над нами с Сашкой, пальцами тыкают. Ржавый пришёл, «про балкон» подтвердил и «про бельё», только пацаны не унялись. Может это со страху?
На улице уже почти совсем стемнело, костёр прогорел, а зола как звёздное небо, если палкой пошевелить. И тут меня такая творческая злость обуяла. Это папа так говорит, когда я привираю что-нибудь, что во мне творческой злости много. Взял да и брякнул: – А что вы думаете? На той неделе гроза была, помните? Мы с папой как раз утром на базар ходили, на край посёлка, а когда возвращались, я дракона видел. Смех сразу прекратился. – Какого дракона, динозавра? – Андрюшка Носов снова сделал «глаза». Вот чудо наивное! – Ну, да с крыльями, зелёного, какие ещё динозавры бывают? Он же – ящер! – И где ты его видел? – От завода пролетал на маяк в сторону кладбища. Там за магазином «Огонёк» след его есть – громадище! Уже, наверное, весь водой залило, тогда же дождь был! – Брешешь? – Зуб даю! Завтра сходим, сами увидите! – Забились! – Витька поднялся на ноги – смотри, если навалял с три короба! – Сам смотри! – Вот завтра и посмотрим!
Костёр совсем погас. Расходились молча. Мы с Ржавым и Андрюшкой пошли в подъезд. Андрюшка тоже в нашем подъезде живёт, только мы на пятом, а он на третьем этаже. Шли, молча, и, только когда мы с Ромкой поднялись на нашу площадку, он меня схватил за пуговицу. – Зря ты про динозавра набрехал. Витька с Кремером дружит, а он-то точно не дурак, сразу про твой рассказ разчухает. – Ну и что? – Что, ты Крема не знаешь? Отвечать заставит, ты же на зуб «забожился». – А если я не врал? – Ага, так я и повёлся. Ты лучше завтра в школу не ходи. А ещё лучше – всю неделю из дома не показывайся. Через недельку позабудут, тогда… – Да ты, что – с ума сошёл? Конец года же! Как это не показывайся? – Ну, смотри, дело твоё, – Ромка плюнул в пролёт. Плевок пролетел все пять этажей и громко чвакнул на первом. Правильно Ромка сказал, Крем, в смысле – Мишка Кремер – он такой. Во-первых, старше на четыре года и уже курить может, во-вторых, он всей нашей компанией заправляет, это его сегодня почему-то не было, а уж узнает – это точно! Витька Копейкин выше его на этаж живёт и всё ему рассказывает. Но показывать, что я струсил – стыдно. – Ты, что, испугался? Ладно, не бойся! Я завтра всё ребятам расскажу, просто Сашку жалко стало. Он же серьёзно про бабу, то есть про смерть говорил. – Ну, если завтра расскажешь, тогда может, пронесёт. Но я не рассказал, а наоборот всё испортил!
Наступил следующий день и у меня просто из головы вылетело всё опасное и про дракона и про Крема. Ещё бы не вылететь, когда это последний учебный день – 25 мая! Суета и радость. Я хоть и предполагал, какие оценки у меня за год, но всё равно радостно и немножко завидно у кого пятёрок больше. У меня только две четвёрки выходило: по письму и по математике, остальные все – «отлично». Меня обозвали «хорошистом» и поставили на дневник звёздочку специальной печатью. А в конверте выдали письмо для мамы, ну, что, мол, очень хороший ученик ваш сынок – я такие письма знаю. Их обычно родителям на собраниях выдают, а тут в руки сунули, значит, что собраний в этом году больше не будет. Зато вот Олю Грекуль на доску почёта сфотографировали «Ими гордится школа». Ну и ладно! Ни капельки не жалко. Потом учебники сдавали в библиотеку и выдали новые «Математику» и «Родную речь». Я сразу «речь» пролистал. Ничего себе книжка и картинок много и рассказов, правда – стихи всякие. Я стихи не люблю и вообще не понимаю, как это в рифму говорить. Нет, я понимаю что рифма, это когда концы у слов совпадают, ну «палка-галка» например, я не понимаю – зачем! Надо тебе похвалить кого-нибудь, так и скажи: «Уважаю вас, Марья Фёдоровна, очень вы замечательный костюм в универмаге купили, дорогой, наверное, потратились. Голодать, поди, будете до зарплаты? Давно голодаете? Пойдёмте в кафе-мороженое, или вас супом лучше угостить? Только у меня денежек нету…» Всё понятно и голову ломать не надо. А тут: «По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух, И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух…»
Сразу не по себе становится! Спрашивается, кому в такое место идти захочется, кроме алкоголиков? А потом: «И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?), Девичий стан, шелками схваченный, В туманном движется окне…»
Красиво, конечно, но если в злачное место идёшь, как-то попроще наряжаться надо. «…И медленно, пройдя меж пьяными, Всегда без спутников, одна, Дыша духами и туманами…»
И так далее – мура в общем. Мало того, что кругом мрак и сплошное хулиганство, то пьяницы орут, то детишки хнычут, так ещё и не накормили. Не понимаю, взял бы да помог девушке!
Нет, математика – лучше, особенно задачи мне нравятся. Это как в кино про Жеглова, надо всё рассчитать, чтобы грузовик вычислить или про бассейны, мало ли где тонуть придётся! И счёт – важное дело, чтобы в магазине не обсчитали. Меня мама раз в магазин послала за молоком. А молоко у нас 1 рубль 8 копеек стоит за три литра, как раз – в бидончике столько. У неё ровно денег не было, дала три рубля. Если бы я таблицу умножения ещё в детском саду не выучил – точно бы обсчитали! Тётя за кассой, наверное, решила, что раз мальчик маленький, то и дурак, и дала мне сдачи 1 рубль и копеек гору. Только я посчитал, сколько там и говорю: «Вы мне ещё 15 копеек должны», – а она: «Маленький ты мне ещё замечания делать!» Громадная такая тётя. Она и так в халате своём не помещалась, а когда я ей про сдачу сказал, вообще изо всех щелей попёрла, наверное, хотела меня напугать. Только я не напугался и всё равно возле кассы стоял. А тогда вся очередь ей и сказала, чтобы не обсчитывала. Пришла заведующая магазином. Говорит: «Будем кассу снимать», – это чтобы все деньги пересчитали. Посчитали быстренько и мне мои, то есть – мамины, 15 копеек вернули. Нет, математика – очень полезная штука! А если бы я там возле кассы стихи читать начал? Подумали бы – больной. Ну, вы понимаете – суета, а ещё со второго урока прямо взяли, и домой отпустили! День выдался солнечный – жарко. Андрюшка Носов ко мне подбежал и говорит: – Айда за «Огонёк» в овраги полазим! Покажешь, где дракона след. Я, было, вспомнил, про Ромкины слова, но тут и Жека Белый и Сашка-тумба примчались. Оказывается, они вчера ещё полночи там за домом сидели и про мои выдумки разговаривали. Пришлось идти. По дороге в магазин зашли – повезло, как раз машина с хлебом разгружалась. Мы к водителю подошли и горяченького хлеба прямо с лотка купили. Стали корочками хрустеть, у меня вообще все опасности из головы выветрились. Это так всегда со мной, когда я булки ем или как тут – хлеб свежий. Наверное, на войне надо солдатами перед атакой свежие батоны выдавать, чтобы они про сражения не задумывались. Вот идём мы, я эту мысль развиваю. Вспомнили про торт «Наполеон». Сашка сразу говорит: – А всяким французским уланам, которые с «конскими хвостами» из Бородино такой давали?
Мы засмеялись. Правда – картина весёлая. А Жека добавил: – Потому мы им и всыпали там. Пока они свои французские булки жевали, наши казаки из них капусты настригли. Дошли до оврагов, а они длинные, с самой сопки тянутся, прямо от маяка на вершине. Я прикинул и говорю: – Так тут и приземлялся он – дракон. Глядите, как пропахал! Если спуститься, можно и следы поискать. Полезли мы в овраги и тут мне ещё лучше мысль в голову пришла. – А давайте от ларька стеклотары поддонов притащим и плоты сделаем. Чем по берегу обрыв обходить, лучше как морские пираты поплывём!
